История третья. Так не бывает

Глава 25. В доме с желтыми стенами

— Мне надо вниз! — Я не знала к какому именно входу привезут Глеба, но сидеть на одном месте, выжидая, не было никаких сил. После звонка сон слетел окончательно и бесповоротно, энергия хоть и не била ключом, но нервное и взвинченное состояние требовали выхода. Намотав с десяток кругов по кабинету, все-таки собралась вниз.

— Лен, посиди тут, в любом случае ты сейчас ничем не поможешь. — Саша категорично перегородил коляской выход из кабинета и не собирался меня из него выпускать. — Постарайся взять себя в руки и поспать. Это лучше всего будет и для тебя, и для Глеба. А то очнется, а ты тут опять без сознания валяешься или еще что похуже.

Вроде как пошутил, но в глазах, под сведенными к переносице бровями, улыбка отсутствовала.

Я подошла к Саше и медленно опустилась перед ним на колени, уткнувшись головой куда-то в район его тощего бедра. И тут же почувствовала горячую руку, практически сразу же запутавшуюся пальцами в моих волосах.

— Саша, мне очень надо его видеть, не могу спокойно сидеть, с ума схожу…

На мгновение пальцы руки сжались, стягивая волосы и причиняя не сильную, но неприятную боль. Я вскинула голову. Лицо Саши оказалось напряженным, глаза застывшими.

— Хорошо, — как-то безразлично произнес, — иди. Только будь осторожна. Если он до сих пор не в себе, то и санитары могут не удержать.

Я кивнула, поднимаясь и одергивая брюки. Кажется, после этих приключений, их даже химчистка не спасет. Кстати… На работу я завтра точно не попаду, не забыть бы сообщить, а то так и уволят, но не за некомпетентность, а за прогулы.

Саша, не глядя в мою сторону, развернул коляску к дивану, ловко перекинул себя на него и лег ко мне спиной. Заметила, что рассчитывал он не только на руки, но и отталкивался ногами. Все-таки занимается, когда никто не видит? В груди сладко защемило, немного болезненно. Старается.

Глядя на его чуть согнутые плечи и затылок, который прямо таки излучал упрямство и осуждение, не стала выходить сразу. Интуиция подсказывала, что если ничего не скажу, не сделаю хотя бы попытку развеять те сомнения, что явно его обуревают, долго придется жалеть. Две минуты ничего не решат для Глеба, а для Саши они могут оказаться решающими.

Села рядом, обнимая за плечи, щекой к щеке. Напряжение не покидало мужчину, он даже не шевельнулся лечь так, чтобы мне был удобнее или я смогла видеть его лицо.

— Саша, мне и правда очень надо. Я хочу быть уверена, что он хотя бы живой и видеть Бориса сразу, когда он начнет рассказывать о текущей ситуации, а не когда он уже успеет сочинить сказку. Я уже заметила, что он еще тот сказочник.

Мужчина не ответил, не повернулся.

— Саша, — гладя его по жестковатым, но при этом послушным, прямым волосам, спросила прямо, — что с тобой происходит?

— Ты практически не обращаешь на меня внимание, то с Тимом, то с Глебом. А я оказался опять сам по себе, со своим уродством. — Саша, словно в омут прыгнул, высказав все. — И сейчас бежишь к нему. А ведь ты там только лишняя.

Это звучало и по-детски, и, одновременно, с такой болью, что в горле комком встали слезы. А ведь он прав, трое из нас более подвижны, поэтому и в магазины я зачатую ходила с Тимом, а вечерами составляла кампанию Глебу на площадке. Саша же, с его ненормированным рабочим режимом, оказался как бы в сторонке.

Глеб с Тимом тоже не всегда даже к девяти вечера оказывались дома, но старались хотя бы по очереди или забирать меня с работы, или приходить вечером.

И, да, если в самом начале отношений с Сашей мы полностью были заняты только друг другом, то с появлением Тима и Глеба перевес во внимании оказался на их стороне.

Я сильнее прижалась к Саше, теперь только поняв, отчего он начал уходить в себя. Их слишком много, я просто не успевала за всеми.

Это не происходило специально, процесс оказался неконтролируемым и происходил сам по себе. Незаметно для меня, но не для Саши.

— Прости… Видимо, давать согласие на отношения вчетвером было опрометчиво.

После продолжительной паузы, мужчина тихо сказал:

— Я тебя услышал.

— Только неправильно понял.

— Ты уверена? — На этот раз он все-таки развернулся, проходясь по моим эмоциям, как наждачной бумагой, своим колючим взглядом.

— Уверена, ты подумал, что я жалею, что успела дать согласия на отношения с тобой. Но как раз об этом я ни разу и не пожалела.

Он смотрел на меня с недоверием, робкой надеждой и долей никуда не уходившей настороженности. Но все-таки проворчал:

— Ты переобщалась со Змеем, становишься такой же проницательной, как и он.

— Возможно, но мне до него еще расти и расти. — Ответила с легкой полуулыбкой. Саша чуть поморщился от моего явного восторга по поводу Тима и я все-таки решила закончить тот разговор, который уже начала. — Я жалею о том, что не утруждала себя равноценной заботой о всех вас. Просто плыла по течению, куда прибьет, кто захватит, к тому и тянулась. Перекосы в отношениях — это и моя вина тоже. Согласилась на то, что так и не смогла воплотить в жизнь.

Саша прикрыл глаза, ничего не отвечая, не соглашаясь, не опровергая. Спрятанный под веками взгляд теперь не выдавал мужчину, не позволяя вести безмолвный диалог.

— Давай уже разберемся, ты был прав, с этой больницей, а потом начнем жить дальше. Только, пожалуйста, не пори горячку и не отказывайся от отношений, если только действительно этого не хочешь.

Я нежно поцеловала Сашу в щеку и все-таки вышла из кабинета. Все, что хотела до него донести, я донесла. Хоть и коряво, но теперь у него есть пища для размышлений. Пусть лучше думает и взвешивает, чем придумывает и накручивает.

И когда я стала такой рассудительной? И правда Тим на меня “дурно” влияет.

Три дежурные медсестры ничего не сказали по поводу моего шатания в предутренние часы, но проводили внимательными взглядами. Одна поднялась и все-таки пошла за мной в некотором отдалении.

Это немного раздражало, но я понимала, что они имеют право даже запереть меня в палате. Все-таки не на курорт приехала.

Внизу также что-то рассматривал в мониторе охранник, в остальном — тишина и покой. Я устроилась на диванчике недалеко от стойки по типу ресепшена в отелях. Видимо, сюда приходили посетители или к больным, или к персоналу.

Тишина не давила, но убаюкивала, думать ни о чем не хотелось. Я уже все для себя решила. Теперь убедиться, что с Глебом все в порядке и попытаться отпустить. Это будет трудно.

Как они успели за столь короткий срок прорасти в меня, каждый по-своему? Пусть меня назовут жадной, но они теперь мне нужны все трое. Попробовав один раз — не сможешь больше отказаться. Такая мешанина в качестве личной жизни меня более, чем удовлетворяла. И я обязательно на этот раз сделаю ее лучше, если мне дадут еще один шанс.

Проснулась резко, от шума открывающихся дверей и коротких, рубленных приказов, отдаваемых четким, ровным голосом. Этому голосу можно было доверить и свою жизнь. Как за каменной стеной. Я открыла глаза и поняла, что заснула тут же на диване, меня даже кто-то успел укрыть пледом, скорее всего девушка, что спустилась за мной с третьего этажа.

Уверенный голос принадлежал Борису, который в очередной раз удивил сменой образа. Он их и правда менял, как женщина восемнадцатого века, перчатки.

Пока я сидела и, широко открыв глаза, пыталась разобраться в царившей суете, санитары спешно катили от служебного лифта каталку. Краем глаза увидела сестру, практически бежавшую к Борису, в ее руках качалась капельница, вторая медсестра несла препараты, отставая от первой не более чем на полшага.

Кода каталку подвезли к Борису, он отошел в сторону от кресел у входа и только тогда я заметила, что за одним из них стоит санитар, что уехал вместе с ним, Тимом и Демоном, держит за плечи Глеба.

Белого я видела всяким: злым, раздраженным, ласковым, в эйфории, равнодушным, гневным, мягким, зубоскалящим, холодным…

Но вот таким… Жалким. Никогда.

Взгляд мужчины расфокусирован, глаза бегали, не останавливаясь ни на ком и ни на чем. Кожа зеленовато-серого цвета, из уголков губ сочилась слюна, с примесью пены.

Санитары могли и не держать его. Конечности Глеба подергивались немного, но беспорядочно, он совершенно не контролировал свое тело, откинувшись полностью на кресло, в которое его усадили.

Вторая медсестра еще не успела добежать, а Борис развернуться в сторону Глеба уже с каким-то желтоватым препаратом в шприце, который передала первая медсестра вместе с емкостью со смоченной в спирту ватой, когда Глеб надрывно закричал.

Это был смесь вопля, болезненного, громкого, хриплого. И тоскливо-рычащего воя. От которого кровь стыла в жилах. Так кричать человек мог. Если боль была нечеловеческой.

Я отмечала все, как в замедленной съемке: Вот Глеб выгибается дугой, пена и слюна клочьями разлетается вокруг, рот его широко открыт, издавая все тот же страшный звук. Вот Борис Константинович разворачивается к нему с таким искаженным от напряжения и ужаса лицом, что становится в разы страшнее и окружающим. Он уже не заморачивается спиртом, ватой, рывком рвет тонкую джинсовую ткань и всаживает иглу в дергающуюся ногу Глеба. Ногу держат сильные руки, перевитые венами. Санитар.

— Капельницу, быстро! Что, коза, застыла?! Припадка никогда не видела?! — Крик заведующего подгоняет всех.

Миловидная шатенка справляется со своими эмоциями, все еще с расширенными глазами довольно точно находит вену. И Глеб, еще хрипло стонущий, но уже не мечущийся — подключен к системе. Его рывком поднимают на каталку и увозят, вслед за ним направляется Борис. Проходя мимо нас, встречается глазами с моими, матерится и отдает очередной приказ медсестре.

Я слышу ее:

— Но такую дозировку ей нельзя!

— Уволю! Я сказал, ты — сделала. Бегом! — Медсестричка и правда сорвалась с места, убегая в сторону лаборатории. Да, там где-то и сестринская.

Каталки с Глебом в вестибюле уже нет. Борис тоже скрывается в лифте.

А я бездумно пялюсь на закрывшиеся за его спиной створки.

— Змей, отпускать то можно? — Низкий голос Демона вплетается в картину, вырывая меня из состояния оцепенения. Перед глазами возникает бледное, встревоженное лицо Тима.

— Да. — Одно короткое слово и я буквально рухнула в его заботливо протянутые руки.

И только тут поняла, что успела отойти от дивана, на котором спала. Плед упал и запутался в ногах. А я все это время висела в стальных объятиях Демона, видимо, сопротивляясь, пытаясь вырваться. Руки болели и, кажется, наливались синяками. По лицу сплошным поток бежали слезы.

— Глеб он… — Голос прозвучал настолько хрипло, что все вздрогнули. Я тоже кричала. Вместе с Глебом.

— С ним все будет хорошо, вот увидишь, все будет хорошо. — Тим, подхватив меня, сел на диван, не отпуская. В поле зрения появился Демон, который ошарашенно изучал свои руки, по локти исцарапанные вкровь.

— Вот бешеная баба! — Цыкнул он.

— Пойдемте, я обработаю. — Та самая медсестричка, что караулила меня, сейчас мило улыбалась Демону, увлекая за собой.

— Подержите, да. Вот так… — Я не сопротивлялась, чувствуя, как Тим прижимает к себе крепче, заставляя уткнуться в его шею лицом. Укола чуть выше бедра я даже не почувствовала. Только влага прошлась холодным потоком.

Тим все гладил по волосам, по спине, мягкими движениями. Он ничего не говорил, я тоже. Мы могли помочь друг другу только так. Молчаливыми искренними объятиями. Наше общее горе и тоска… Наше общее.

— Тим, пойдем к Саше… — Вяло проговорила, уже начиная путаться в мыслях.

Тим подхватил мое совершенно не шевелящееся тело и понес к лифтам. К третьему этажу я окончательно сдалась на волю лекарства и начала подремывать. Сквозь навалившуюся усталость слышала, как Саша выгоняет Никиту на диван. Как меня укладывают на довольно вместительную кровать и с двух сторон прижимаются горячими, сильными телами.

— Тим, Саша… — Я так и не произнесла, что рвалось с языка, наконец, заснув.