История третья. Так не бывает

Глава 29. Перемены

— Семенова Елена Викторовна? — Тон брюнета напоминал тараньку, настолько был сух.

Я еще раз прошлась по нему настороженным взглядом. В глаза бросилась папка коричневого цвета, которую он держал под подмышкой. Очень хотелось дверь перед его носом захлопнуть, но от опрометчивого поступка останавливало присутствие Бориса. На которого, кстати, сказать, я все еще обижалась.

— Она самая. А Вы кто?

Мужчина протянул мне руку:

— Попов Виталий Сергеевич, полковник в отставке.

Ого! Целый полковник! Я осторожно пожала протянутую ладонь. Ответное рукопожатие оказалось деликатным, силой мужчина напирать не собирался.

— Можно мы войдем?

А я могла бы отказать? Молча отошла в сторону и дальше по коридору, давая мужчинам возможность войти, разуться и спокойно снять верхнюю одежду.

— Проходите в зал, вам кофе сделать? — Решила оставаться вежливой до конца.

— Да, пожалуйста, крепкий, сладкий, молока не надо.

Ага, можно подумать, оно у меня вообще было. Холодильник я все еще не рискнула открывать.

— И мне сделаешь?

Борис подкрался незаметно и прозвучавший внезапно над ухом голос точно добавил мне несколько седых волосин.

Я схватилась за сердце и развернулась к нарушителю спокойствия:

— Борис Константинович, не пугайте так, пожалуйста.

— Извини, я не специально. Так сделаешь?

— А не боитесь, что плюну в него за ваше вчерашнее поведение?

— Зря ты так с Глебом, Лен.

— Что значит зря? Это он пришел "попрощаться" — вложила изрядную долю иронии в слово "попрощаться", — а не я. И не я связалась с военными, только для того, чтобы они Анне не навредили.

— Анне? А Анна тут причем? — Борис с недоумением посмотрел на меня, а потом лицо его преобразилось, словно он только сейчас, в эту секунду, что-то понял. — Вот, блин. Наверное, мне следует извиниться за свое поведение. Хотя… С Глебом все равно лажа вышла.

Я пожала плечами, разливая по чашкам кофе и добавляя в него сахар. Какая разница сейчас говорить о том, что зря, а что нет.

— Кто этот человек? — Тихо спросила, придвинувшись поближе к Борису и погрузившись всем своим обонянием в горьковатый аромат его парфюма. Вкусный.

Борис хмыкнул иронично:

— Он же представился.

Кинула на него злой взгляд и сформулировала вопрос по-другому:

— Зачем он здесь?

— Сейчас все расскажет. Ты смотри, у тебя поднос перекосило, сейчас кофе убежит…

Борис, забрав у меня поднос с чашками, выровнял его и понес в комнату, я последовала за ним, пытаясь не протереть в его спине дырку. Очень уж хотелось. Опять темнит, а мне принимай все как есть и жди обещанных объяснений.

Поднос, при молчаливом одобрении военного, водрузила на столик около дивана и мы с гостями расселись, взяв по чашке и изучая друг друга взглядами.

Некоторое время все молчали, пока не закончился кофе.

Затем полковник протянул мне ту самую папку, что вызвала интерес при первом контакте.

— Вот, ознакомьтесь, пожалуйста, и, — он ухмыльнулся, почему-то напомнив в этот момент Глеба, — жду вопросы. Но предупреждаю сразу, не факт, что на все отвечу. Сами понимаете… — Картинно развел руками.

Прикоснувшись кончиками пальцев к прохладе искусственной кожи, непроизвольно поежилась. Мужчины не выглядели загадочно, скорее бескомпромиссно. Чтобы не было в этой папке, мне не отвертеться и не сбежать. Или я соглашаюсь на то, что предложат, или… А вот тут моя фантазия могла бы проецировать бесконечные варианты, и в девяносто девяти случаях они оказывались весьма паршивыми.

Затаив дыхание, отнюдь не от предвкушения и восторга, украдкой глянула на Бориса. Ну как, украдкой, это я так считала, но представитель еще не поняла кого — даже не пытался скрыть ехидное приподнятие кончиков губ, а Борис поддержал кивком. Мол, не бойся и не затягивай.

Для того, чтобы открыть не шибко дорогое изделие легкой промышленности, понадобилась вся воля, которой и так немного осталось, после принятия решения о смене места жительства.

Нарочито медленно все-таки развела две половинки, в надежде, что руки не дрожат, как у не успевшего опохмелиться алкоголика со стажем.

Трудовая?! Моя трудовая?!

Да какие к черту руки! Я уже тряслась вся. Отшвырнув папку, судорожно искала последние записи.

“Уволена по соглашению сторон”. Вчерашней датой.

Уволена? Я уволена?!

Паника накрыла черной пеленой.

— Почему уволена? — Непослушные губы с трудом формировали слова во что-то внятное.

Попов наблюдал за мной с прищуром и ленцой, как сытый кот за мышкой. Борис несколько напрягся, похоже, от волнения я выглядела так себе.

— Да, Борис, ты был прав, реакция на стресс не стабильна…

— Что, простите? — Брюнета хотелось стукнуть и не один раз. Ненавижу, когда разговаривают обо мне, словно и нет рядом. Не настолько я незаметна.

— Вы дальше смотрите, не стесняйтесь. — Брюнет улыбнулся. И я бы не назвала этот оскал добрым. Словно через силу.

Отложила трудовую. Черт, как же я теперь без работы? И почему уволили, ведь все было хорошо? Или нет? И как теперь с квартирой, если не будет стабильного заработка? Не то, что новую, я и эту оплачивать не смогу. Тысячи вопросов роились, натыкаясь друг на друга, более насущные отпихивали те, чья очередь могла и подождать.

На этот раз папку брала, так и ожидая, что она взорвется в руках или оттуда выпрыгнет шипящая змея.

Но нет, в ней оказались еще какие-то бумажки и паспорт.

Загранка.

У меня в жизни не было загранпаспорта. Я не решалась поднять глаза на мужчин, боясь увидеть их реакцию именно ту, что может испугать. Сначала просмотрю все документы, потом уже вопросы, возмущения, возможно даже истерики и обмороки.

Сама понимаю, что с последними двумя реакциями — поспешила, эмоции постепенно окукливались в пофигизм.

Рабочая виза, вызов в Германию на вакансию помощника бухгалтера — прохождение обучения и практики в сегменте финансирования и документооборота в медицинском учреждении, от некой Соловьевой Катерины Паулевны (вот даже как!), уже не вызвали столько эмоций и такого возбуждения, что обрушились после ознакомления с собственной трудовой. Все-таки не выдержала и покосилась на Бориса, очень было похоже, что к вызову он приложил свою руку. Тут же был стандартный, надеюсь, договор, в котором не хватало только моей подписи и направление на обучение от, ну конечно, наркологического диспансера “Тихий дом”. Бля, Тихий дом, они б его еще "временное пристанище" назвали.

— Какая Германия? Я немецкого не знаю… — Пробормотала про себя. Но, естественно, меня услышали все присутствующие.

— И не надо, — радостно сообщил полковник, — Вы будете работать с русскоговорящими. А там и языку обучитесь. Языки, знаете ли, лучше изучать непосредственно в общении с носителями.

Проглотив фразу “спасибо, кэп”, вытащила последний, надеюсь, бумажный “сюрприз”. Это оказался длинный конверт, не запечатанный, без каких-либо надписей. В нем лежал билет на самолет, один. На мое имя. Вылет завтра в 11 утра.

Меня опять накрыла паника:

— Вы с ума сошли! — Я понимала, что меня загнали в какую-то западню. Осторожнее с желаниями — они сбываются. Это как никогда соответствовало истине. — Я не успею ни собраться, а родные? Я сколько их не увижу? — Пробежала глазами по визе, — пол года?! Нет, я не согласна… У меня нет средств ни на временное проживание, ни на обучение. Это как в реку с моста зимой прыгнуть, только еще страшнее! Вы хоть понимаете, что вы сейчас делаете?!

Я чувствовала, что еще немного и меня начнет трясти, и я или позорно разревусь, или начну истерить и швыряться в наглую брюнетистую рожу чем попало. Борис тактично не отсвечивал.

— Нет, все-таки сорвалась… — Мужчина в своих мыслях потарабанил пальцами по столу и опять вернулся ко мне. — Почему на пол года? Вы туда на ближайшие лет… пять, а то и десять едете.

Только и оставалось, что закрывать и открывать рот, захлебываясь всеми неприличными словами, что так и норовили вылиться в уши господину военному.

— Ну все. Я свою задачу выполнил. Документы у вас на руках, добро на выезд даю. Но все равно, Борис, в ваших интересах, чтобы завтра она была в самолете.

— Что значит в ваших?! — Голос наконец прорезался, — я ни о чем не просила. Мне это не надо! Я хочу свою работу и свою жизнь! Без вот этих подачек сверху не понятно за какие…

Полковник меня перебил, весьма резко:

— Это Вам не нужны, а кое-кто фактически выменял свою жизнь на Вашу. Я бы, девушка, на Вашем месте ценил и был благодарен, а не истерики устраивал.

Я беспомощно обернулась к Борису:

— Борис… Борис, я ничего не понимаю, хоть ты скажи внятно!

Борис вздохнул, подвигал челюстью и, глядя в сторону, произнес:

— Помнишь, Глеб тебе говорил, что попал в кабалу к военным, ты и правда решила, что он это сделал ради сестры?

Все еще не понимала к чему он клонит:

— А что я вообще должна думать, с учетом происходящего? И причем тут я?

Попов, слушая нашу перепалку, опять опустился на диван, с которого успел встать. Он с интересом наблюдал за развитием событий. Но мне некогда было следить за его реакцией, нутром чуяла, все, что сейчас скажет Борис, мне может не понравится.

— Притом, что забрать должны были тебя. — Наконец, Борис развернулся ко мне лицом и взгляд его оказался неприятно тяжелым. И снова я оказалась беспомощна перед новостями, сыпящимися на меня, как из рога изобилия. — Лена, то, что попало в твой организм и организм Глеба по вине Анны — разработка, что не должна была вообще попасть в гражданские руки. Когда поставили вопрос ребром, Глеб решил принять добровольное участие в испытаниях, подписав официальный договор на два года. Чтобы его подписать, заверить юридически и оставить все пути для отступления, Тим привлек все свои связи, — Борис кивнул на полковника, — вот, например. И Саша подписал аналогичный договор, но там другие требования, попроще, на восстановление после травм. Новая методика. Только на этих условиях и при отсутствии у тебя определенных реакция на стрессовые ситуации, что сейчас подтвердил Виталий Сергеевич, тебя не стали привлекать в испытаниям. Поверь, никто бы не спрашивал согласна ты или нет, как и сейчас. Согласись, лучше быть свободной и в другой стране… Чем подопытным хомяком неизвестно насколько. Для того, чтобы никому не дать передумать и переиначить все ранее согласованное, пришлось спешить. Все документы сделаны за двое суток. Так что ты или улетаешь завтра… Или все жертвы Глеба, Саши, Тима… — он замялся, но все-таки добавил, — и мои напрасны. Тебе решать.

Борис закончил свою речь.

Но я все еще слышала каждое слово из нее.

Эти слова бились в голове, втаптывая в ничто все обвинения, обиды и принятые решения.

Боже, все это время они делали все, чтобы решить мои проблемы. Да, не рассказали. Но и не оставили. Не предали. Не бросили разбираться самой.

И Глеб… Он пришел попрощаться, зная, что я уеду. Не потому, что он меня бросил. А потому, что это я оставляю их. Улетаю в новою жизнь. Непривычную но сытую и безопасную.

Это не я отпустила.

Это они сделали все, что смогли и отпустили. Просто вот так. Не требуя ничего взамен.

А я… Боже… Глеб…

— Эй, барышня! Борис, принеси хоть воды, что ли. — Откуда-то издалека донесся голос Попова.

Я отрицательно покачала головой и прохрипела:

— Не надо воды. Я могу их увидеть? — Мужчинам не надо было объяснять кого.

Они переглянулись и Борис решился ответить, хоть и давалось ему это с трудом. Тревога в его взгляде все увеличивалась. Надо взять себя в руки. А то завтра самолет полетит без меня. Именно это я должна сейчас сделать — улететь. Останусь — подведу, пусть это и будет моим решением. Но ради чего? Ради того, чтобы доказать самой себе, что имею право на собственное мнение? Кого оно сейчас вообще интересует?

Разве что отказаться в пользу Глеба.

— Даже не думай. — Резко сказал Попов. — Договор подписан. Поверь, Глеба защитили всеми способами, какими возможно. Никакого вреда здоровью не причинят. Возможно, испытывать будут в тяжелых для организма условиях. О себе лучше думай. А увидеть — нет. Оба уже уехали, оба на забор данных пока что, но это займет не меньше двух-трех дней.

— А Тимофей? — Хоть кто-то. Передать, сказать…

— Он уехал с ними, в качестве группы поддержки и гаранта выполнения соглашений.

Я кивнула. Он там нужнее. Да и видеть его я не хотела.

— Борис… — Но тот покачал головой.

— Я улетаю завтра с тобой. Мне тоже лучше пока что покинуть страну.

— О!

Последняя надежда. Если на Демона свалился сейчас весь бизнес, ему точно не до меня. И где его искать? В клубе?

Я повернулась к Попову, заглядывая этому суровому мужчине в глаза, он ведь не откажет, нет?

Мужик оказался не только сухим, строгим, но и понятливым. Он хмыкнул, взял с моего стола блокнот и ручку и вручил мне же со словами:

— Пиши. Сегодня не смогу, но завтра Крассовскому передам.

Я тупо уставилась на блокнот.

Что написать? Что я Тиму все равно никогда не прощу того, что он своими играми сделал со мной, с Глебом и с Сашей? Что это он во всем виноват? И жалкие попытки принять участие в дальнейшей судьбе друзей никогда не исправят того зла, что уже причинено?

Я подняла голову и попросила:

— Передайте это или Глебу, или Саше. Но Крассовскому… не надо.

Попов только закатил глаза. Боковым зрением уловила движение сбоку — это Борис закусил губу и хмуро уставился на сжатые в кулаки руки. Переживает за друга. Но мне сейчас все равно.

Скажи Тим сразу Глебу, мне, Саше…

Пусть Глеб и не поверил, но все остальные были бы настороже, вместе мы знали бы что делать. Может и до Глеба достучаться смогли со временем. И нет так — с разбега, а постепенно, как вода точит камень. Он же сделал все по-своему. Злость на Тима вибрировала, не давая скатиться окончательно в отчаяние. Да, проще обвинить кого-то другого, чем себя…

Я опять вернулась к листу и вывела крупными, четкими буквами, без дрожания, слез и прерывистых линий:

“Я буду ждать”.