Изабелла Прекрасная

ГЛАВА 29

В течение долгого жаркого дня люди беспокойно бродили по улицам, радовались и смеялись, плакали и махали руками, выкрикивали приветствия. Багажные повозки грохотали по лондонскому мосту. Они прибывали из вновь присоединенного округа Саутварк на речной стороне Суррея. Отряды солдат собирались в открытом поле к северу от Лодерсгейт. Хотя после возвращения королевы все так надеялись на мир, он сохранился ненадолго, и теперь солдатам приходилось готовиться к походу, чтобы отогнать дерзких шотландцев от постоянно нарушаемой границы.

Наконец погас круглый красный шар сентябрьского солнца, прозвучал сигнал отхода ко сну и приказ тушить огни и свечи. В Вестминстере дамы королевы покинули ее спальню. Они знали, что сейчас появится ее любовник, Мортимер, который с присущей ему бесцеремонностью теперь не делал из этого секрета!

Они не видели друг друга с самого утра, каждый из них был занят делами, и сейчас они взволнованно вглядывались друг в друга. Наконец-то можно было сбросить маски, за которыми они старательно скрывали лица на людях.

— Вы слышали, что Эдуарду удалось отправить обращение к Папе Римскому? — спросил ее Мортимер, который весь день ждал возможности обсудить с ней эту проблему.

По выражению ее лица можно было с уверенностью сказать, что ей это известно.

Епископ Орлетон успел шепнуть мне об этом днем, — ответила Изабелла. — Он все знает точно, так как видел Его Святейшество! Наверно, Эдуарду удалось передать письмо с просьбой несколько недель назад. Видимо, из Кенилуорта. Хорошо, что мы перевели его оттуда.

— Только подумать, я старалась отговорить тебя от этого.

Изабелла очень боялась вмешательства Папы Римского и готова была пойти на все, что угодно, лишь бы этого не произошло.

— Орлетон думает, что Его Святейшество укажет, чтобы ты вернулась к супругу.

— Я не могу сделать это! Я не могу!!

Изабелла в ужасе начала бегать по спальне. Она сплела руки и прижала их ко рту. Полы шелкового капота со свистом обвивали ее быстрые ноги.

Мортимер наблюдал за ней со странным выражением лица — в нем смешались любовь, расчет и жалость.

— Он все еще твой супруг… пока жив!

— Если церковь заставит меня вернуться к нему, мне придется расстаться с тобой!

— Конечно, ты не сможешь иметь нас обоих в своей постели, — улыбнулся Мортимер. Он схватил ее на бегу, взял за руку и поцеловал.

— Ты бы смогла выдержать отлучение от церкви ради меня? — задал он ей прямой вопрос, не отпуская ее руку и не переставая целовать ее. — Согласна ли ты из-за меня и наслаждения, которое получаешь со мной, обречь свою душу на вечное проклятье?

— О, Роджер, почему тебе нравится мучить меня?

Она резко вырвала руку.

— Ты же знаешь, что даже на этом свете нам придется отказаться от всего, к чему мы так стремились и за что сражались. Успех и власть, возможность полностью применить наши дарования, идеальное партнерство — ведь мы так подходим друг другу! И все из-за брака, который был столь несовершенным с самого начала! Если церковь заставит меня подчиниться своему решению, это будет крайне жестоко.

— Но тем не менее, подобное свершится, если Эдуард будет жив…

— Если будет! Пока он жив! Почему ты постоянно повторяешь это? — воскликнула Изабелла. Она теряла над собой контроль и начала колотить кулаками по груди Мортимера, но тут же крепко прижалась к нему и горько разрыдалась. Она жаловалась и причитала, что лучше бы ей вовек не встречаться с ним! Мортимер прекрасно понимал, что страшное напряжение, под которым они уже давно жили, наконец прервало преграду сдержанности даже такой сильной натуры, как Изабелла.

Он покачивал ее в крепких объятиях, но ни на минуту не отвлекался от поставленной им цели.

— Радость моя, ты же все понимаешь, — нежно упрекал он. — Разве ты не видишь, что дело не только в Папе Римском. Милые сводные братцы Эдуарда, даже Линкольн, а еще общественность в придачу начинают осуждать нас. И гипнотическая власть осуждения становится все сильнее и сильнее. Мы вскоре будем в опасности. Люди уже забыли нанесенные им обиды и все трудности во время правления Эдуарда и начинают жалеть его. В какой-то момент неизбежно возникает выбор: отлучение от трона Плантагенета или мы? Поэтому он должен умереть.

Она резко отстранилась. Изабелла понимала, что он несколько преувеличивает грозящую им опасность, стараясь подчинить ее своей воле.

— Народ, как и раньше, приветствует меня. Я могу почти всех советников обвести вокруг своего мизинца, — твердо сказала она. — Какой вред может принести нам бедный Эдуард, заточенный в отдаленном замке в Глочестере, где он сочиняет грустные стихи?

— Никакого, кроме того, что он живет и дышит воздухом! И этого достаточно, потому что — свергли его или нет — он все равно Эдуард Плантагенет! Никто не может лишить его имени и происхождения!

Мортимер отстегнул пояс и швырнул его на постель, задыхаясь от ярости.

— Спроси у Орлетона, насколько он опасен для нас, или ты мне не доверяешь?

— Орлетон! Да это он дает тебе такие ужасные советы! Как он смеет это делать!

— Но он прекрасно осведомлен о намерениях Его Святейшества!

Мортимер растянулся на кровати, его лицо было в тени наполовину задернутого полога. Его тон был просительным и настойчивым, но в нем также проскальзывал и стыд.

— Послушай, Изабелла, мы должны прийти к единому решению, как нам следует действовать при сложившихся обстоятельствах. И решать очень быстро! Ты сама сообщила мне, что Томаса Беркли нет дома. И я послал Гурни и Мальтраверса, чтобы они присмотрели за королем. Гурни ждет указаний. Он прислал ко мне гонца и передал, что мой неподкупный зять вскоре сможет вернуться домой!

— Значит, ты уже обсуждал с кем-то предварительный план?

Изабелла стояла перед ним — бледная, с трагическим выражением в глазах. В открытое окно заглядывала луна, которая подсвечивала серебром ее распущенные волосы.

— И ты ждешь, чтобы я отдала приказание этому убийце-стервятнику? — с ужасом спросила она.

Мортимер задумчиво тыкал своим кинжалом в ножнах в ничем неповинного павлина, вышитого на покрывале.

— Будет лучше, если никто не отдаст им такого приказания, — заметил он и предложил ей поговорить с Орлетоном и прислушаться к его совету.

— Сейчас, когда уже прозвучал сигнал отхода ко сну? — воскликнула королева. — Наверно, бедняжка уже в постели после столь трудного путешествия.

— Когда я проходил через приемную, он все еще был там. Он заканчивал писать какие-то письма. А слуга Гурни поедет обратно с восходом солнца.

Изабелла поняла, что срочные послания были всего лишь предлогом, чтобы прелат не уходил и оказался в нужном месте в нужное время. Она несколько секунд колебалась, потом плотнее запахнула накидку и пошла к дверям.

— Ты согласишься с тем, что он скажет? — спросила она Мортимера, не открывая дверь.

— Он может написать послание, если тебе станет от этого легче, — почти равнодушно обронил Мортимер.

— Но как сановник церкви, он не может благословить убийство! — с торжеством произнесла Изабелла.

В приемной епископ Херфорда встал из-за стола, заваленного какими-то важными документами. Его удивление, когда он увидел королеву, было настолько естественным, что было бы трудно поверить, что он так искусно умеет играть свою роль.

— Мне нужно написать несколько писем служителям Папы Римского, — извинился он. Его алая сутана зашуршала, когда он торопливо поднялся и пригласил королеву сесть в кресло.

— Я полагал, Ваше Величество уже давно спит.

— Я плохо сплю в последнее время, милорд. Мне нужен ваш совет, — напрямую ответила Изабелла. — Я прошу вас присесть, и несмотря на поздний час, уделить мне немного вашего драгоценного времени.

— Вы, наверное, хотите со мной посоветоваться насчет вашего несчастного супруга, дочь моя? — спросил ее Орлетон тем умильным и спокойным тоном, которым он всегда беседовал с исповедовавшимися.

— Правда ли, что Папа Римский предложил мне выбрать между тем, что меня отлучат от святой церкви, или же я буду вынуждена вернуться к своему супругу? — прямо спросила Изабелла.

— Он все еще ваш супруг. Когда я покидал Авиньон, документ уже готовился.

— Вам известна точка зрения милорда Мортимера по этому поводу?

Епископ наклонил голову в знак согласия. Изабелла заговорила на редкость откровенно:

— Бог свидетель, я столько натерпелась от Эдуарда!.. Во имя возмездия необходимо избавиться от него. И во имя моего сына, который теперь носит его корону. И ради милорда Мортимера — его казнят, если Эдуард снова придет к власти, — призналась она. — Но я не могу принимать участия в задуманном сэром Мортимером.

— Дитя мое, никто из нас не смеет требовать сего от вас, — успокоил ее Орлетон. — Если сэр Эдуард вскоре внезапно умрет от естественных причин… Вскоре, повторяю я… От лихорадки или из-за того, что находится в заточении, как это случилось со старым лордом Мортимером Чирком… Тогда нам не останется ничего иного, как признать, что это было бы… Как бы точнее выразиться… весьма удобно для нас. И для вас обоих. Но наша совесть не позволит нам предпринимать ничего иного!

Изабелла смотрела на его толстое красное лицо, на блестящую тонзуру. Ей он казался надежным, как маяк во тьме. Она облегченно вздохнула.

— Я была уверена, что вы скажете именно так, милорд. Но мне хотелось быть уверенной сегодня, потому что, как вы, наверное, знаете, завтра рано утром в Беркли отправится гонец. И я боялась, что мой… что Роджер Мортимер прикажет…

У Изабеллы кружилась голова от облегчения, и ей стало жутко от того, какую цену ей придется заплатить за это облегчение. Она не могла больше вымолвить ни слова.

— Чтобы вы не волновались, мадам, и с разрешения Вашего Величества, я так и напишу сэру Томасу Гурни, — сказал епископ.

Он удобнее уселся за столом и подвернул развевающиеся рукава. Перед ним уже лежали перо и бумага. Она тихо сидела напротив него. Она смотрела, как кроваво блестел огромный рубин его епископского кольца. Изабелла никак не могла сдержать дрожь во всем теле. Довольно долго в комнате не было слышно ничего, кроме царапания гусиного пера по пергаменту. Когда он положил перед ней лист, Изабеллу поразило, как мало было там написано. Изящно выписанные буквы плясали у нее перед глазами. Ей бы хотелось, чтобы он написал на обычном, без затей, французском или английском. «Но, наверное, церковники мыслят лишь на латыни», — подумала Изабелла.

— Эдуардум оксидере нолите тимере бонум эст, — прочитал Орлетон, наклоняясь вперед и четко выговаривая каждое слово. Он также показывал ей каждое слово заостренным кончиком пера.

— В переводе сие будет звучать так: «Эдуарда не убивайте, бойтесь недоброго дела».

Перед Изабеллой теперь лежали непонятные слова. Несмотря на все страхи и трудности, у нее стало легче на душе.

— Вы уверены, что сэр Томас Гурни получит это послание?

Изабелла очень волновалась, и ей так хотелось, чтобы послание уже было в руках жестокого Гурни.

— Я прикажу, чтобы сразу же разбудили его слугу, и вы увидите, как я отдам ему послание, — уверил ее Орлетон. Он говорил с ней спокойно, как с капризным ребенком.

Изабелла улыбнулась и извинилась за свои недоверие и тревогу. Она с благодарностью положила свою руку на его. Но он шумно отмахнулся от благодарности. Ожидая, пока его слуга приведет гонца, он занимался окончательной подготовкой документа к отправке. Между ними лежали его широкие алые рукава, они не давали ей все как следует рассмотреть. Она увидела, как он опять взял в руки перо, чтобы подписать документ, добавил точку или запятую и написал имя адресата.

Потом он начал сворачивать пергамент, аккуратно перевязал его красной лентой и запечатал своей печаткой. Итак, все было сделано, чтобы она не стала соучастницей в убийстве. Она не отводила взгляда от пергамента, пока не убедилась, что он перешел из пухлой белой руки Орлетона в грубую руку слуги Гурни. Она слышала, как Орлетон приказывал немедленно доставить бумагу в замок Беркли, Изабелла знала, что в эту ночь она будет хорошо спать. Заглядывать в будущее она не желала.

Утром она почти успокоилась. Роджер Мортимер не задавал ей никаких вопросов и не пытался ни в чем переубедить. Он обещал, что бумагу епископа никто не перехватит в дороге. Он и епископ решили, что настало время послать к Геннегау за невестой Неда и начинать приготовления к свадьбе.

— Королева перестанет терзать себя, — сказал Орлетон.

— А молодой король-марионетка перестанет совать свой нос в наши дела, — пробормотал Мортимер. Он был вне себя от ярости, потому что молодой король в открытую спросил его на Совете, как могло случиться, что все приданое будущей королевы было истрачено.

И снова Изабелла начала хлопотать. У нее были вкус и умение устраивать всевозможные торжества. Кроме того, она была так занята, что у нее не оставалось времени вспоминать о томящемся в заточении супруге. Она сама пригласила сэра Джона Геннегау, чтобы тот сопровождал племянницу в качестве почетного королевского гостя. Она отблагодарила Орлетона, направив его королевским послом в Валансьен. У Неда тоже было хорошее настроение, так как его мечта о женитьбе на Филиппе с помощью матери-королевы была близка к осуществлению.

— Мне кажется, что документ плохо составлен, — отметил Орлетон, перечитывая брачный контракт. Здесь написано «Одна из дочерей Вильяма, графа Геннегау, Голландии и Зеландии». Мне известно, что у него четверо дочерей, и он может прислать нам старшую.

— В таком случае, обратитесь к его жене и моей кузине, чтобы она убедила его, — попросила Изабелла. Она понимала, что Нед всегда будет благодарен ей за то, что она для него сделала.

— Пойми, они все одинаковые, — признался Мортимер, когда они с Изабеллой остались одни. — Зачем создавать трудности, потакая его полудетской влюбленности?

Изабелла смотрела в окно. Во дворе ее старший сын садился на Дорогого Друга. Он в компании молодых людей уезжал на охоту.

— Мне это не кажется детской влюбленностью, — спокойно ответила она. — Может быть, это даже еще и не любовь в том смысле, как мы ее понимаем. Но это облегчение для робкого, сдержанного юноши, боящегося женщин, потому что он нашел девушку, с которой может разговаривать обо всем и не стесняться ее. Может быть, и о нас. Тебе никогда не приходило в голову, Роджер, что, кроме его военных сотоварищей и противников на турнирах и обожающих его грумов, у Неда никого нет?

Пока не настанет день его бракосочетания Нед будет еще острее ощущать одиночество. От Папы Римского не пришло никакого послания. Изабелла начала с чувством облегчения и возмущения думать, что ее любовник и Орлетон просто сыграли на ее страхах, чтобы добиться своей цели. И вдруг все страхи по поводу того, что может сказать Папа Римский, испарились, под ними не осталось никакой почвы. А в последнюю неделю сентября до Лондона дошла весть, что ее супруг Эдуард умер. Она была настолько занята приготовлениями к свадьбе сына и так ясно представляла себе, как Эдуард гуляет по Залам и крепостным стенам в Беркли, что новости привели ее в состояние шока. В шоке была и вся страна.

— От чего он умер? — спросила она так же, как спросил бы любой на ее месте. Это интересовало женщин и мужчин в Англии и Уэльсе, а в Парламенте будет запрос по поводу его смерти.

— Я знаю не больше вашего, милорды. Меня там не было, — она слышала, как холодно отвечал Мортимер на вопросы членов тайного совета. — Я могу сказать вам только одно, что мой зять, лорд Беркли, все еще болеет в Бредли. Его управитель прислал гонца, чтобы сообщить королеве, что Эдуард умер в ночь на двадцать второго сентября и что управитель спрашивает, как поступить с его погребением.

Отведя взгляд от горюющего племянника, сэр Томас Братертон нарушил тяжелое молчание.

— Разве гонец не сообщил, от какой болезни умер мой брат?

У него был угрожающий тон.

Эдмунд Кентский плакал, никого не стесняясь. Полуслепой Линкольн вскочил на ноги и заорал, что кто-то вел нечистую игру. Разразился скандал, но шестнадцатилетний король призвал всех к порядку и приказал найти убийцу. Старшие советники уловили знакомую нотку в его голосе — он походил на своего деда. И всем неожиданно стало ясно, что теперь он — настоящий король.

— Я прошу вас, Ваше Величество, подумать над тем, кого вы обвиняете? — вмешался Орлетон. — Если бы действительно велась какая-то нечестная игра, неужели убийцы оставили бы тело непогребенным?

— Ваше Величество может успокоиться, если я вам скажу… — продолжил Орлетон. — Сегодня утром я получил письмо от аббата Токи из собора Святого Петра в Глочестере. Он пишет, что сразу же поехал в Беркли, чтобы отслужить там панихиду. Он читал молитвы над мертвым телом вашего отца и рад сообщить, что на теле не было никаких следов насилия.

Он достал письмо, и его стали передавать по рукам. Хотя некоторые члены Совета что-то бормотали про себя, они не стали пока никого обвинять. Некоторые из них тайком поглядывали на Мортимера, но он стоял рядом с королевой и смотрел на них сверху вниз с совершенно бесстрастным видом.

— Почему бы нам не послать в Беркли врачей? Чтобы убедиться, что это была ненасильственная смерть и что аббат пишет нам правду. Тогда не будет никаких кривотолков, — предложил он.

— Я сам поеду с ними, чтобы еще раз взглянуть ему в лицо, — начал было Эдуард III. Но даже его родственники понимали, что в данных обстоятельствах этого делать не стоит, и отговорили его. И попытка овладеть властью угасла. Некоторые поглядывали на королеву, чтобы узнать, кого же она пошлет туда? Но они так странно на нее смотрели, как бы увидев в новом свете. Они словно в первый раз поняли, что именно у нее было больше всего оснований желать смерти своего супруга, что она никогда не забывала, как много горя принес ей этот брак. И, кроме того, рядом с ней был ее любовник…

Изабелла читала все это в их глазах.

— Милорды, вы сами должны выбрать, кого послать в Беркли, — высокомерно заявила она. Она чувствовала себя в безопасности, памятуя о послании Орлетона. — Выберите того, кто стоит над всеми подозрениями, у кого нет повода что-то скрывать! Если только в наши сложные времена вы сможете найти такого человека! Чтобы не осталось ни тени сомнения в умах и памяти народа, ради меня и ради нашего сына, прикажите забальзамировать тело моего супруга и выставить для тех, кто пожелает его увидеть. Я умоляю, чтобы его не погребали до тех пор, пока не исчезнут все сомнения или не будут найдены виновники насильственной смерти!

Она внезапно уловила огонек уважения в странном взгляде Мортимера, но он сразу же отвел глаза. Члены Совета замолчали, но их мысли не было дано прочесть никому. Изабелла медленно пошла в свои покои. Она так от всего устала… За ней молча следовали ее придворные дамы. Она послала за старым Стивеном Тейлузом, который готовил ее наряд для свадебной церемонии Неда. Она попросила, чтобы он приготовил для нее траурные черные одеяния. Собственными руками она отстегнула красивые металлические крылья от своего головного убора. Ее усталые дамы вместо этого сделали скромный плат, как у монахини. Она скрыла свой маленький остренький подбородок во вдовьем нагруднике из мягкого полотна. Теперь ей придется привыкать к такому наряду.

«Я вдова, — постоянно твердила она себе, пытаясь придать лицу грустное выражение и приглушить в душе ощущение облегчения. Казалось, что даже воздух, окружавший ее, стал чище и светлее. — Мне никогда больше не придется смотреть в укоризненное лицо Эдуарда. Папа Римский не станет угрожать мне отлучением от святой церкви и не надо расставаться с Роджером…»

Когда они закончили одевать ее в так идущий ей вдовий наряд, пришел паж и передал, что король желает ее видеть. Он посылал за ней в первый раз. Даже после коронации он всегда сам приходил к ней как послушный сын.

Но теперь он чувствует себя настоящим королем. «Он, наверное, станет добиваться, чтобы отца похоронили в Вестминстерском аббатстве», — решила она. Она умела читать мысли других людей. «Я так от всего устала, но все равно попытаюсь убедить его, что это будет непродуманным шагом и вызовет излишние толки среди подданных. Он должен понимать, чем это будет грозить мне и Роджеру…»

Она все правильно предвидела, и Нед продолжал настаивать еще несколько дней.

— Что он такого сделал, что его нельзя похоронить вместе с остальными королями в Винчестере или в Вестминстере?

— Ты должен примириться с тем, что он упокоится в соборе Святого Петра в Глочестере. Туда его можно поместить без особого шума, — в десятый раз пробовала объяснить ему Изабелла. — Твой отец считал собор очень красивым и жертвовал на него. Аббат Токи недавно расширил собор, и вскоре он может стать кафедральным. Аббат Токи собирается отправить по королю поминальную службу. Ты ведь знаешь, что многие соборы отказываются делать это!

— Я постараюсь, чтобы он был реабилитирован и чтобы Глочестеру были дарованы все возможные льготы. Я также обещаю, что самые искусные каменщики выложат для моего отца самую роскошную усыпальницу с навесом. И лежать там он будет один, коль скоро умер он тоже в одиночестве.

— Сын мой, ты будешь решать это сам, — согласилась с ним Изабелла. У нее не было никакого желания лежать рядом с супругом ни живой, ни в виде каменного изваяния.

У Неда быстро портился характер, и стало ясно, что вскоре у него проявится фамильный темперамент Плантагенетов.

— Если Мортимер попытается вмешаться в церемонию похорон или в проведение мессы, — продолжал бушевать Нед, — я публично обвиню его в смерти отца!

Но Мортимера было не в чем обвинять. Выбранная группа, состоявшая из лучших врачей и известных своей объективностью официальных лиц, которую послал Парламент, подтвердила сообщение аббата собора Святого Петра. Они не нашли телесных повреждений, а в желудке не оказалось признаков яда. Они сообщили, что тело короля было выставлено в часовне замка Беркли, чтобы с ним мог попрощаться народ. Когда их стали расспрашивать, они признали, что он немного похудел и на его лице застыло выражение боли или напряжения. Но иного и не следовало ждать после многих месяцев заточения и перенесенных бед, выпавших на его долю.

Даже купцы и лавочники Бристоля, которые подняли такой шум из-за него, были приглашены посмотреть на тело. Они признали, что на нем не было ни единого следа насилия.

Тело Эдуарда лежало три месяца, и хотя его кузен и сводные братья ушли из Совета и остальные поддерживавшие их куда-то исчезли, даже злейшие враги Мортимера не смогли его ни в чем обвинить. Благодаря тому что Изабелла решила отложить похороны на такой длительный срок, людям надоело болтать об этом, и все сплетни заглохли сами по себе.

А Изабелла готовила богатейший покров и присматривала, как рисовали герб Англии на погребальной колеснице, которую должны были послать в Беркли. Королева повелела управителю Глаунвиллю найти лучших свечных дел мастеров в Глочестере, чтобы они изготовили из воска фигуру Эдуарда, которую понесут впереди траурного кортежа. Кроме того, следовало определить дату, когда аббат со своими священниками прочтут заупокойные молитвы и сопроводят траурную процессию. Она была рада, что ей пришлось заниматься всеми делами. Как только она оставалась одна, а она всеми силами старалась избегать этого, — слова «Нет ни единого признака насилия» все время представали перед ее мысленным взором. Она вспоминала и другие слова: «До тех пор, пока он жив». Они так часто срывались с губ ее любовника.

Эти слова стали как боевой клич шотландцев, чтобы собрать воедино силы для нападения. Каждый раз, когда она ловила себя на том, что внимательно присматривается к Мортимеру, она успокаивала себя, снова и снова мысленно повторяя: «Нет ни единого признака насилия!»