What motive drew, what impulse, I would ask,
Through a long course of later ages, drove,
The hermit to his cell in forest wide;
Or what detained him, till his closing eyes
Took their last farewell of the sun and stars,
Fast anchored in the desert? — Not alone
Dread of the persecuting sword, remorse,
Wrongs unredressed, or insults unavenged
And unavengeable, defeated pride,
Prosperity subverted, maddening want,
Friendship betrayed, affection unretumed,
Love with despair, or grief in agony; —
Not always from intolerable pangs
He fled; but, compassed round by pleasure, sighed
For independent happiness; craving peace,
The central feeling of all happiness,
Not as a refuge from distress or pain,
A breathing-time, vacation, or a truce,
But for its absolute self; a life of peace,
Stability without regret or fear;
That hath been, is, and shall be evermore! —
Such the reward he sought; and wore out life,
There, where on few external things his heart
Was set, and those his own; or, if not his,
Subsisting under nature's stedfast law.
What other yearning was the master tie
Of the monastic brotherhood, upon rock
Aerial, or in green secluded vale,
One after one, collected from afar,
An undissolving fellowship? — What but this,
The universal instinct of repose,
The longing for confirmed tranquillity,
Inward and outward; humble, yet sublime:
The life where hope and memory are as one;
Where earth is quiet and her face unchanged
Save by the simplest toil of human hands
Or seasons' difference; the immortal Soul
Consistent in self-rule; and heaven revealed
To meditation in that quietness! —
Я говорю: Какое побужденье,
Какой толчок в теченье долгах лет
Отшельника манил в лесную чащу
К его безмолвной келье? Что его
В пустыне укрепляться заставляло,
Как бы бросать там навсегда свой якорь,
Пока он не смежит свои глаза,
В последний раз послав свой взгляд прощальный
На солнце и на звезды? — О, не только
Страх пред мечом грозящим, угрызенья,
Обиды, не поправленные роком,
И оскорблений боль неотомщенных,
Таких, что отомстить за них нельзя,
Растоптанная гордость, перемена
В благополучьи, ужас нищеты,
Что ум на край безумия приводит,
Обманутая дружба, боль влеченья,
В другом не пробудившего взаимность,
С отчаянием слитая любовь
Иль мука, что дошла до агонии; —
Он не всегда бежал от нестерпимых,
Невыносимых пыток; но нередко,
Влекомый безмятежным наслажденьем,
Он счастия искал, свободы, мира;
Затем что в нашем счастьи — ощущение
Центральное есть мир.
Ему хотелось видеть постоянство,
Что было, есть и будет бесконечно,
Себе такой награды он искал.
И что другое было твердой скрепой
Для братства, что воздвигло монастырь,
Высоко на скале, — приют воздушный, —
Или в уединения долины, —
Что привлекло их всех из дальних мест,
Содружеством их сливши неразрывным? —
Инстинкт успокоения всемирный,
Желанье подтвержденного покоя,
Внутри и вне; возвышенность, смиренность;
Жизнь, где воспоминанье и надежда
Слились в одно и где земля спокойна,
Где лик ее меняется едва
Работой рук для нужд неприхотливых
Иль силою круговращенья года,
Где царствует бессмертная Душа,
В согласии с своим законом ясным,
И небо для услады созерцанья
Открыто в невозбранной тишине.