Избранные произведения в одном томе

Загадка Приипири

Блуждающий луч нашлемного фонаря Хартвика отважно пробился сквозь тьму туннеля, внезапно разделившегося на пять коридоров. Уклон резко увеличился. Хартвик застыл, растерянно теребя затянутой в металлическую перчатку рукой прозрачный лицевой визор.

Боул, фотограф экспедиции, не успел остановиться и выругался, врезавшись в проводника, а затем выругался вновь, когда ему на спину навалились трое ученых и эхо причудливо разнесло вокруг скрежет скафандра о скафандр.

— Осторожней, Хартвик, осторожней! — откуда-то сзади в наушниках прозвучал предостерегающий бас Луцмана. — Еще один такой клубок, и мы порвем линию связи с Бхишани.

Проводник рассеянно кивнул биоареологу. Он озабоченно присмотрелся к слабо флуоресцирующему кабелю, соединенному с петлями на их скафандрах. Провод, извиваясь, уходил во тьму туннеля за перекрестком и вел к археологу-ассистенту, оставшемуся на поверхности. Кабель являлся единственным звеном, связывающим их с жизнью.

— Еще пять ответвлений, — заявил наконец Хартвик, указывая вперед.

— Настоящий лабиринт Минотавра, — пробормотал Пунелло, старший археолог, выпутываясь из клубка, в котором он оказался вместе с Боулом и Луцманом, и заглядывая через плечо Хартвика. — Мы отличаемся от Тезея только тем, что используем изолированную проволоку вместо клубка ниток.

— И тем, что мы не найдем марсианскую версию человекобыка в центре этого невротического храма, — поспешно добавил биоареолог. — Не то чтобы я этого очень желал — он, должно быть, изрядно голоден после… сколько примерно прошло времени?

В ответ Пунелло пожал плечами.

— Минимум четверть миллиона лет, с тех пор как у Приипири имелись почитатели. Судя по изображениям на той стене, мимо которой мы проходили, он был таким же ракообразным, как и раса, которая его придумала.

— Которые по земным стандартам вовсе не являются ракообразными, — заметил Луцман. — Почему он неоднократно меняет свой пол? Когда мы разрыли песок и прошли сквозь первый люк в крыше, там, перед перекрестком, то увидели большую статую божества в облике мужчины. После первого уровня встречались только женские изображения, затем — изображения гермафродитов, а позже — и вовсе бесполых существ. Здесь, внизу, на каждой фреске мы встречаем его во всех четырех видах. И тем не менее везде нарисован, без сомнения, именно он.

— Ну, если уж на то пошло, не является ли это, в сущности, намеком на повседневную жизнь среднего смертного — подобно тому, что мы обнаружили в других храмах? Свидетельство того, что их богам поклонялись, но, случалось, и игнорировали. Таким образом, это устойчивое повторение одного лишь Приипири — Приипири, каким он являлся будь то за работой или в игре. Подобное увлечение игрой кажется странным, если принять во внимание, сколь зловещим божеством считали его прочие марсиане.

— А вы — нет? — внезапно спросил Боул. — Я делал отличные снимки этого очаровательного персонажа во всех его проявлениях, и он мне нравится все меньше и меньше. Я не знаю, почему древний Марс наложил на него табу, но он, безусловно, производит впечатление счастливого палача. Честно говоря, я вообще жалею о том, что встретился с ним. Я не испытываю удовольствия, шатаясь вокруг места, где поклонялись марсианскому дьяволу, и я так и не понял, откуда взялся люк в крыше. Такое впечатление, что обитатели этого храма знали, что он будет однажды погребен в пустыне.

Хартвик сделал было нетерпеливый жест в сторону пяти лежащих перед ними коридоров, но вдруг замер и принялся водить вокруг лучом нашлемного фонаря, пока тот не уперся в прикрытое прозрачной пластиной визора лицо Боула. Ранее, в Бабблбурге, поручая ему вести экспедицию в легендарный храм Приипири, члены Марсианской археологической ассоциации утверждали, что в эту партию отобраны наиболее психически устойчивые исследователи.

Но они ничего не сказали по поводу гарантий стабильности психики фотографа, с неудовольствием припомнил проводник по пустыне. Боул был одним из немногих охотников с объективом, имевшихся в том археологическом раю, которым стала мертвая планета: он снимал самые ранние раскопки в Гулфиуме и Еярнее, когда были найдены первые, еще весьма смутные намеки на культ Приипири, и потому его кандидатура не вызывала сомнений.

— Вполне возможно, они предполагали, что конец их цивилизации — а следовательно, прекращение строительства каналов — заставит пустыню вновь перейти в наступление, — предположил Пунелло. — Я признаю, что редко встречаются расы, способные возводить постройки, исходя из предвидения собственного угасания, но вспомните, какой высокоинтеллектуальной, не говоря уж о технологиях, была марсианская культура. Марсиане определенно обладали даром телепатии и, вполне вероятно, даже даром предвидения. И причина, по которой Приипири вас так пугает, кажется таким живым…

— А если вы в отличие от нас не считаете его живым, то почему употребляете настоящее время?

— А? — Археолог застыл с открытым ртом.

— Отлично! — резко ворвался в разговор голос Хартвика. — Неужели сейчас самый главный вопрос, это были ли у этого пурпурного рака рога или раздвоенный хвост? Профессор, в какую из этих пяти дыр вы хотите пойти? Уклон становится все круче, так что нам следует быть вдвое осторожнее, чем во время путешествия по Меркурию. И если мы встретим чье-либо воплощение, Боул, не забывайте, что у вас, Луцмана и Пунелло имеются смертоносные трубки, казу, а я несу базуку.

«Мне остается только надеяться, что у вас, Боул, нет чего-нибудь вроде ракетного оружия, — мысленно добавил он. — Вести подобные разговоры в таком месте!»

Археолог повернулся к Луцману:

— Учитывая одностороннюю направленность архитектуры, я полагаю, мы можем с прежним успехом поворачивать влево. До сих пор такой выбор вполне себя оправдывал.

— Влево? — Луцман повернулся и, нахмурившись, окинул взглядом изображенного на фреске Приипири, который, извиваясь, плыл по каналу, наполовину скрытый водой. — Нет необходимости, если…

В наушниках раздался страшный треск, и все четверо резко обернулись. Биоареолог, прищурившись, быстро оглядел видневшийся за многочисленными проходами склон, ведущий на поверхность, в пустыню.

— Это Бхишани! — закричал он. — Должно быть, провалился в люк и не смог вовремя встать на ноги!

Хартвик поспешно всмотрелся — да, действительно, по направлению к ним, подобно небольшой лавине, летела размахивающая конечностями фигура.

— К стене! — крикнул проводник. — Если он в нас врежется…

Он бросился вправо, прихватив по дороге Боула, в то время как Луцман и Пунелло метнулись к противоположной стене. Прежде чем обе пары успели исправить свою ошибку, индийский археолог долетел до туго натянутого кабеля, соединяющего их в туннеле, и вся экспедиция превратилась в перепутанный клубок тел.

Они прокатились по центральному коридору, оттолкнулись от наклонной стены и на полной скорости врезались в четырех красных идолов, стоявших в небольшом круглом зале.

Хартвик первым встал на ноги, исследовал свой скафандр на предмет разгерметизации и пошевелил конечностями, проверяя, не сломана ли какая-нибудь из костей. Ничего не обнаружив, он опустился вниз и раздраженно повернул Бхишани на спину.

— Ты понимаешь, что ты наделал?

Лицо археолога-ассистента под разбитым визором шлема приняло синеватый оттенок.

— Я почувствовал, как дернулся кабель, — слабо прозвучал в наушниках его голос. — Поднял люк… наклонился… поскользнулся… я не виноват… зачем вы дернули… — От холода у него перехватило дыхание.

— Эй, Луцман! — крикнул проводник марсианскому биологу, который, постанывая, принял тем не менее вертикальное положение. — Скорее! Помогите мне опустить щиток и закрыть трещину в его визоре.

Вдвоем они потянули круглый кусок металла с макушки шлема. Щиток также погнулся при падении. К тому же его намертво заклинило. В конце концов Хартвик прекратил мучиться со сломанными защелками и резким рывком натянул щиток на визор, поспешно зафиксировав аварийные зажимы. Но к тому моменту, как он заметил прореху в кислородном резервуаре Бхишани, тело несчастного безжизненно обвисло.

— Бедняга, — пробормотал Боул. — Погибнуть таким образом.

Пунелло уже тоже был на ногах.

— Возможно, наш кислород…

— Никаких шансов, — ответил проводник. — Марс слишком быстро расправляется с такими, как мы.

— Не могу понять, каким образом он ощутил рывок за шнур. Если бы кто-то из нас дернул, остальные обязательно должны были заметить.

— Поговорим об этом завтра, — предложил Хартвик. — В любом случае единственная возможность выбраться из этого сумасшедшего лабиринта — это двигаться вдоль кабеля, пока он еще ведет на поверхность. Пошли!

Проводник направился к входу в туннель, остальные последовали за ним — обвисший провод служил им путеводной нитью.

Аккуратно сложенный кольцами кабель лежал внутри туннеля!

— Бхишани, должно быть, оборвал его, когда свалился! — срывающимся голосом крикнул Луцман, но быстро сумел справиться с эмоциями и продолжил уже более спокойно: — Ветер пустыни сдул его внутрь.

Хартвик кивнул, но не остановился.

— Он все еще бушует. Чувствуете, как песчинки бьют по вашим визорам? Таким образом мы сможем найти люк.

Через минуту ветер исчез, и проводнику пришлось остановиться.

— Должно быть, захлопнуло крышку люка. Но песок оставляет след.

Дорожка принесенного ветром песка была едва заметна, но вилась непрерывно. Она заканчивалась в комнате с четырьмя идолами, где песчинки собирались в небольшие кучки на шероховатом каменном полу. В свете нашлемных фонарей исследователи смогли рассмотреть, что впереди туннели выглядели абсолютно чистыми.

— Это нельзя назвать случайностью, — голос Боула был высоким от волнения.

— Заткнитесь! Думаю, я смогу припомнить повороты, которые мы делали. Мы просто повторим их в обратном порядке. Давайте двигаться, пока еще хоть что-то осталось в памяти.

Под предводительством Хартвика они неслись в своих неуклюжих скафандрах по таинственно разветвлявшимся коридорам. В лучах нашлемных фонарей стремительно сменявшиеся на стенах храма изображения бога напоминали живые картины. Неожиданно проводник замедлил шаг.

— В чем дело? — прозвучал в наушниках голос Пунелло.

— Нет уклона. Коридор идет ровно, а мы должны были продолжать подъем.

Они завернули за поворот туннеля — и оказались в сферической комнате. Тело Бхишани лежало возле идолов. Кучки песка…

Один за другим земляне вошли внутрь. Боул хрипло произнес:

— Мы сделали круг.

Хартвик ударил кулаком по ладони, затянутой в металлическую перчатку.

— Послушайте, — произнес он наконец. — Возможно, в моей черепушке уже порхают летучие мыши, но у меня возникла бредовая идея, что лабиринт изменился.

— Очевидно, — кивнул Пунелло. — Наклон, наблюдавшийся повсюду, когда мы спускались, исчез. Но я предлагаю — и не только потому, что мы рискуем просто сойти с ума, если сейчас зациклимся на этом, — так вот, я предлагаю забыть на время о таком объяснении провала нашей попытки побега… попытки достичь люка. Думаю, следует сконцентрировать внимание на таких вопросах, как выбор маршрута.

— Кажется… — биоареолог прочистил горло. — Не может быть!

Боул подошел к четырем идолам и осмотрел стол, за которым они сидели.

— Сэа! Они играют в игру, называемую сэа. Сэа!

Увидев, что Боул достал из кобуры свою казу, Хартвик незаметно взялся за базуку.

— Вам что-нибудь известно о сэа, господа ученые? — поинтересовался он, не сводя глаз с фотографа. — Это может помочь?

— Не слишком много, — медленно произнес Пунелло. И также наклонился к странному алтарю. — Мы находили инструкции к игре во многих марсианских руинах, но они слишком сложны для наших мозгов. Правила представляют собой нечто среднее между шахматами и японской игрой го, фигурки в сэа выводятся из игры разнообразными вариантами движений. Интересно, почему статуи играют именно в сэа?

Луцман подошел поближе.

— А вы заметили, кто игроки? Наш старый приятель Приипири — во всех четырех ипостасях! — Он провел рукой вокруг каждого из четырех гигантских красных идолов. — Мужская особь, женская, гермафродит, бесполое существо.

— Красный цвет на Марсе является цветом смерти, не так ли? — уточнил проводник.

Пунелло рассеянно кивнул.

— И жизни. Если быть точным, он символизирует именно комбинацию этих двух понятий. Здесь, возможно… Предлагаю отказаться от метафизики и перейти к обсуждению более существенных вопросов. Это гораздо безопаснее, по крайней мере в данный момент.

Все поспешно согласились. Хартвик достал из бокового контейнера стилограф и лист микропленки. Все четверо уселись на корточки возле тела археолога-ассистента и принялись обсуждать возможные маршруты. Земляне спорили по поводу каждого поворота, который они делали на пути сюда, пока не сошлись во мнениях относительно всех. Проводник записал обратный маршрут и порядок, в котором им следовало пересекать перекрестки по возвращении. Затем они снова покинули комнату, кропотливо фиксируя каждое изменение направления.

Спустя пятьдесят минут экспедиция вернулась назад. Они обсудили список, внесли кое-какие изменения и вновь двинулись в тот туннель, где лежал сложенный кольцами кабель.

Когда исследователи вернулись назад в шестой раз, Хартвик кинул листок микропленки в один из туннелей. Тот, крутясь, улетел прочь, легко порхнул назад и опустился на пол.

— Последняя идея, — сказал он. — Это должно сработать.

— Что толку? — вопросил Боул. — Давайте признаем то, о чем мы все думаем, и тогда мы действительно куда-то доберемся.

Хартвик крепко сжал базуку.

— Я не знаю, — сказал проводник с гримасой, которую он тщетно попытался выдать за усмешку, — все ли мы думаем.

Археолог пожал плечами.

— Мы исходим из предпосылки, что являемся первыми людьми в этом храме и что на Марсе нет никого, кто хотел бы причинить нам вред.

— Шах, — мягко отозвался проводник. — Продолжайте в том же духе, док.

— Мы признаем, однако с меньшими основаниями, что здесь нет существ из внесолнечной системы, поскольку они никогда не посещали эти места и никто прежде их здесь не видел. Более того, во всей Солнечной системе не существует иной расы, кроме человеческой, обладающей интеллектом. В конце концов, единственная жизнь, существовавшая на Марсе за почти сто тысяч лет, это абсолютно примитивные полярные жуки. Следовательно, причиной рывка за провод, смерти Бхишани, потери кабеля, ведущего на поверхность, — всех наших неприятностей, включая очевидное изменение конфигурации лабиринта, могут служить какие-то механические приспособления, оставленные строителями храма, будь то из религиозных или враждебных нам соображений.

Подобные приспособления не являются редкостью в земных храмах, особенно подобного типа. Однако нам известен тот факт, что марсиане больше тяготели… ну, скажем, к вопросам интеллектуальным — эстетическим или философским, — нежели к материальным. Все, что мы видели на Марсе, служит подтверждением такой точки зрения. Что касается тех, кто обитал здесь… Обратите внимание: за исключением люка, мы не встретили ничего, что хотя бы отдаленно напоминало механическое устройство. А если к этому добавить почти ощутимое злорадство, с которым нас водили за нос, логическое объяснение может состоять только…

— Только в чем?

— Приипири, — тихим голосом закончил за археолога Луцман. — Приипири, злобное божество.

— Ну, у меня еще могла возникнуть подобная бредовая идея, но я никогда не думал, что ее может проглотить орава ученых!

— Отбросьте невероятное, — пропел Пунелло, словно эти слова являлись гимном. — И то, что останется, будет вероятным.

— Это правда, не так ли? — требовательно вопросил фотограф. — Вы чувствуете, что он жив, он где-то поблизости, да?

Хартвик переводил взгляд с одного скрытого под шлемом лица на другое, подолгу останавливая на них луч своего фонарика. Затем он сел.

— Хорошо. Я признаю, что верю в него. Но какое это имеет значение?

— Ну… — Археолог опустил голову на грудь и медленно, задумчиво покачал ею. — Существовало предположение, что могущество, приписываемое некоторым земным божествам, реально существовало в той или иной форме; что вера в определенного бога зачастую воздействовала на окружающих с такой силой, которую можно сопоставить лишь с силой самого божества, и таким образом как бы обретала частичку его могущества. На данный момент эта теория сохранила популярность в основном лишь в кругах, далеких от науки. Но здесь мы имеем дело с расой, чей интеллект лежит вне пределов человеческого понимания. Она достигла столь высокого уровня философии, что наша наука едва ли сможет сравняться с ним даже через тысячу лет. Эта раса владеет телепатией и чем-то вроде предвидения, а также разнообразными ментальными способностями, постичь которые человек при всем своем воображении просто не в состоянии. Что ж, коллективное сознание подобных существ вполне могло создать живого бога. Здесь имело место нечто вроде расового суперподсознания.

— Но зачем им понадобился бог? Я просто не могу представить, что при наличии всех вышеперечисленных ментальных способностей они еще кому-то молились.

— Молитвы, жертвы и получение посредством их милостей — только один из способов использования божества. Оно может выражать определенные психологические требования, которые раса опознает, как таковые. Например, агрессивные обитатели Асгарда весьма редко оказывали помощь страдающим древним скандинавам. Их больше интересовали разрушительные войны, и даже в последней великой битве человечеству отводилась роль всего лишь незначительных союзников. Они удовлетворяли подсознательные потребности расы, которая их придумала, ибо воплощали собой ее исполненное риска, кровавое существование.

— Это я понимаю. Но каким образом мы вновь вернули Приипири к жизни?

— Обратив к нему свои мысли, поверив в него. Эти фрески, возможно, предназначались для служения другим целям, но созерцание их способствовало укреплению наших ментальных образов бога. Думаю, на Боула это подействовало в первую очередь, поскольку его работа заключалась в фотографировании наиболее значимых изображений. Мы все подверглись воздействию марсианской живописи — этот народ знал, как оказывать эстетическое давление, — но на Боула она произвела наиболее сильное впечатление. Стоило ему поверить в то, что Приипири жив, и пожалуйста — Бхишани ощутил рывок за провод.

Хартвик выдохнул сквозь щиток визора.

— Ладно, пойдем дальше. Но у нас есть маленькая проблема: запас кислорода неуклонно уменьшается. Что будем делать?

— Попытаемся понять, чего он хочет, — громко ответил Боул. — И дадим ему это. Жертву, искупление…

Археолог покачал головой.

— Это не обязательно должна быть жертва. Искупление же возможно лишь в том случае, если нам удастся сделать правильные выводы о присущих ему особенностях. Но это будет весьма затруднительно, поскольку нам совершенно чужда психология его исконных почитателей, мы обладаем весьма скудными данными и практически не имеем резерва времени, чтобы сделать выводы и прийти к обдуманному заключению… Ну вот! Помяни дьявола — и он тут как тут!

Над их головами, в самом центре комнаты, появилось фиолетовое облако. Клубясь и колыхаясь, оно превратилось в уже знакомый всем мужской вариант воплощения Приипири.

Казалось, невидимые волны страха просочились сквозь герметичные скафандры и увлажнили кожу землян.

Луцман вскочил на ноги, его глаза превратились в узкие щелочки.

— Почему, вы думаете, он появился? Потому что мы все признали, что теперь верим в него? Потому что он хочет насладиться нашей беспомощностью? Потому что он тщеславен? Он, кажется, не намерен действовать в открытую — предпочитает вот так висеть наверху и морочить нам голову. Чертовски загадочное божество!

— Он жаждет поклонения, он требует жертвы, — настаивал Боул. — Все культы мертвых богов на Земле следуют этому образцу. На Марсе должно быть то же самое. Переход от пола к полу — я читал где-то, что это характерная черта тех, кого называют умирающими богами. Правильно, Пунелло?

— Нет. Случайные намеки на гермафродитизм или феминизацию у некоторых мертвых богов на Земле были известны в прошлом. Но не все четыре формы разом. Ни даже на Марсе…

— Что мешает нам перестать верить в него? — поинтересовался Хартвик. — Если он и его мощь больше не существуют.

— Со всеми этими статуями и изображениями вокруг нас? Ха! Ну прямо как в игре: «не думать о белой лошади»! Нет, мы должны уяснить составляющие части его природы. Эта раса не покладая рук — или в данном случае клешней — занималась одновременно сексом и сельским хозяйством, — так что он не может быть божеством возрождения. Ну, желает кто-нибудь сказать что-то действительно разумное?

Ответа не последовало. Все смотрели на беззаботно парящий наверху кошмар.

— Сейчас я проверю его на прочность! — неожиданно заявил Луцман и рванул из кобуры казу. Боул и Хартвик одновременно ринулись к нему, но опоздали буквально на мгновение.

Крохотный реактивный снаряд просвистел сквозь парящего монстра и взорвался, ударившись о куполообразный свод. На тщательно отполированном камне появилась трещина и столь же стремительно затянулась, стоило Приипири метнуться к ней. Божество пронеслось по всему помещению, убедилось в отсутствии других повреждений и вновь заняло прежнюю позицию.

Хартвик первым подскочил к Луцману и выхватил у него оружие. Краем глаза он заметил, что Боул резко остановился и навел казу на специалиста по марсианской биологии.

Проводник отчаянно ринулся назад. Боул нажал на спусковую кнопку и метнулся в сторону. Снаряд просвистел мимо Хартвика. В наушниках раздался чудовищный грохот, словно оглушительный удар гонга, и Луцмана мгновенно разорвало в клочья — он даже не успел вскрикнуть.

Проводник шел мимо Боула, с трудом сохраняя равновесие. Он знал, что оружие нацелено ему в спину, что сила инерции, увлекающая его, одетого в громоздкий скафандр, слишком велика и он не успеет обернуться достаточно быстро, чтобы выстрелить первым. А в казу оставалось еще три снаряда…

Хартвик проклинал всех неуравновешенных фотографов и тупых членов Археологической ассоциации, которые позволили им отправиться в столь тяжелую экспедицию без соответствующей психологической проверки. Он услышал свистящий звук снаряда и инстинктивно сжался в ожидании момента, когда тело его будет разорвано на кусочки.

Раздался взрыв… Но он все еще был жив.

Хартвик медленно повернулся. По всей комнате валялись кусочки металла и жуткие клочья плоти. Не считая извивающегося, словно бы торжествующего Приипири, они с Пунелло остались одни.

Археолог убрал в кобуру казу, из которой убил фотографа прежде, чем тот смог выстрелить в Хартвика.

— Искупительная жертва, — рассеянно пробормотал он. — Боул пытался принести вас с Луцманом в жертву за богохульственные речи. Идиот! Я пытался объяснить ему, что земные стандарты служения божеству здесь неприменимы. Перспектива расстаться с жизнью приводила его в такое отчаяние, что он стремился любой ценой умиротворить нашего загадочного приятеля. Это же надо! Пытаться умилостивить столь таинственное и необычное божество, как Приипири, путем по-идиотски примитивного жертвоприношения!

— Примитивное оно или нет, но этот небольшой кавардак, безусловно, уменьшил наши силы. Как ни называй свершившееся, эти двое все же принесены в жертву, и, глядя на этого краба, я могу с уверенностью сказать, что он доволен. Благодарю за меткий выстрел, док.

Пунелло кивнул и скорчил гримасу ракообразному божеству, извивавшемуся в явном экстазе.

— Зло… злоба… Однако совершенно очевидно, что в данном случае речь не может идти о зле и злобе в чистом виде. С его могуществом — о силе которого можно судить по той легкости, с которой божество заделало дыру в потолке, — Приипири, без сомнения, мог расправиться с нами бесчисленным числом жутких способов. Следовательно, так или иначе, но мы проявляем по отношению к нему нечто вроде поклонения, которое ему требуется, — знать бы только, в чем это выражается! Это божество наиболее развитых и наиболее развращенных из высокоинтеллектуальных марсиан: судя по тому, что нам удалось расшифровать в других захоронениях, последователей его культа ненавидели и одновременно весьма уважали. Что же представляет собой само божество?

Хартвик нахмурился.

— Послушайте, мне только что пришла в голову одна мысль! Как вы сказали, все эти его изображения, которые мы видели, когда спускались вниз, заставили нас поверить в него. Могли их поместить там именно с этой целью?

— Нет. Гораздо более вероятно, что они призваны были помочь созданиям, которые ему поклонялись, — дать им ключ к тому, чего следовало ожидать. Вполне возможно также, что это божество, или супермарсианин, воплотивший собой квинтэссенцию чаяний и интересов расы, уничтожил ее. Судя по всему, это крайне эгоцентричное существо, в прочих храмах встречается немало намеков на его разрушительную природу. Однако почитатели не осуждали его, словно слишком близко подошли к тому, чтобы обожествлять самих себя.

Проводник кивнул и достал из бокового резервуара длинную палочку мела.

— Сохраните это. Не думаю, что вы сможете разобраться в его природе, стоя на голове и передвигаясь на ушах. Кто знает, что этот башковитый краб сочтет святым? И даже если мы сообразим, что он собой на самом деле представляет, едва ли у нас много шансов предоставить ему желаемое. Нет, пусть все идет своим чередом. Предлагаю осуществить ту последнюю идею, о которой я говорил, — давайте еще раз попробуем разрубить этот узел.

Пунелло мягко улыбнулся, глядя на кусок мела.

— А, это. Нет. Боюсь, не сработает. Уж если он смог изменить лабиринт, если смог залатать дыру, проделанную в камне нашим реактивным снарядом…

Он медленно подошел к четырем идолам, занятым сложной игрой.

— Почему-то мне кажется, что ответ определенно кроется здесь. Почему все четыре изображения Приипири играют в сэа друг против друга? Почему алтарь является не более чем столом для игры в сэа? Если мы сумеем разрешить эту проблему, божество может лишиться частички своей силы. Должно существовать объяснение этой каменной игре.

— Послушайте, док, — решительно перебил его Хартвик. — Мне приходилось видеть слишком много археологов, которые из кожи вон лезли, пытаясь научиться играть в сэа. А задача, над которой они размышляют сейчас, должно быть, весьма трудная. Оставьте их в покое и идемте со мной.

Пунелло не слышал. Он стоял перед доской, внимательно изучая тщательно вырезанные фигурки и время от времени принимаясь жестикулировать затянутой в металл рукой.

Хартвик пожал плечами и направился в туннель, по которому был проложен кабель. Через каждые десять шагов он наклонялся и делал отметку на полу.

— Если у меня хватит кислорода, я добьюсь своего, — пробормотал проводник. — Больше никаких хождений по кругу…

Пройдя сотню футов, Хартвик сдался и побрел наугад: меловые отметки виднелись на полу в каждом туннеле…

Вновь очутившись в сферической комнате, он направился прямо к жестикулирующей фигуре Пунелло. Проводник застыл, увидев искаженное лицо археолога, который то визжал на четырех красных идолов, то в ярости взывал к божеству, парящему в своем жутком пурпурном обличье. Только теперь он понял, что за невнятное бормотание раздавалось в его наушниках последние пятнадцать минут. А он просто не обращал на него внимания, считая, что Пунелло разговаривает сам с собой, пытаясь проникнуть в тайну сэа.

Археолог свихнулся — его свела с ума неразрешимая загадка сэа.

Хартвик яростно сжал кулак, затем вздохнул и беспомощно разжал руку. Некого было ударить, нечего сжать, нечего…

Он рухнул навзничь и распростерся на полу. Приипири немедленно оставил безумца и заколыхался над проводником.

— Что ты такое? — вопрошал человек, ощущая первые признаки опасного снижения количества кислорода в дыхательной установке. — Чего ты хочешь? Зачем ты уничтожаешь нас — ведь мы не сделали тебе ничего плохого? Ты не из тех богов, которые наказывают за осквернение храма!

Словно в ответ божество прошло через все изменения пола и вновь приняло обличье мужчины. Хартвик наблюдал за действиями загадочного недруга, осыпая его ругательствами.

Его разум пасовал перед непреодолимой бездной тайны. Он попытался взять себя в руки, взглянуть на происходящее с точки зрения здравого смысла. Луцман стрелял в божество… Возможно…

Уровень кислорода стал угрожающе низким.

Он стрелял в него несколько раз. Никакого результата. Оружие не могло принести пользу — Луцману не следовало даже пытаться. Останься он в живых… Кто знает, быть может, применив свои знания в области психологии ракообразных, он все же сумел бы узнать, каковы желания божества.

Точка зрения!.. Мозг, затуманенный ядом, проникавшим теперь в легкие вместо воздуха, отчаянно метался. Какова… Какова может быть точка зрения высокоинтеллектуального ракообразного? Причем не настоящего ракообразного — биология марсиан отличалась таким своеобразием, что здесь даже сама наука о ней получила иное название — биоареология… Луцман… Вот Луцман мог бы…

Хартвик отчаянно боролся с постепенно окутывавшей мозг тьмой. Такая мука дышать… думать… ракообразное… это было оно… достаточно было найти нечто особенное, свойственное только этим таинственным ракообразным…

Приипири вновь откликнулся на его мысли — сначала он принял обличье рыбы, мамонта, потом марсианского полярного жука и наконец вновь стал самим собой.

Сознание Хартвика, его жизнь уходили слишком быстро, чтобы он мог удержать их. Быстрее…

Колыхавшееся под потолком божество со сдержанным наслаждением наблюдало медленное угасание своего последнего почитателя — что, впрочем, означало и его собственное угасание. Восторженно извиваясь, он парил над двумя умирающими безумцами в храме теперь уже мертвой развращенной расы — движения становились все более быстрыми, почти экстатичными. Как сладостно вновь получить свидетельство безрассудного поклонения!

Ибо разве не был Приипири славнейшим и хитроумнейшим богом загадок?