Избранные произведения в одном томе

Венера — планета мужчин

Я всегда говорил: пусть сестра на семь лет меня старше (а впридачу еще и девица), это не значит, что она всегда и все делает правильно. Посадить меня на космический корабль, под завязку набитый тремя сотнями особей женского пола, которые только и грезят о том, как бы выйти замуж (а всем и каждому известно, что возможно это только на Венере) — все равно что специально напрашиваться на неприятности. Большие неприятности. А если к этому примешиваются еще и проблемы с законом, пиши пропало.

Спустя двадцать минут после старта из расположенного в Сахаре космопорта я выбрался из амортизационного гамака и шагнул к двери.

— Ты там поаккуратнее, Фердинанд, — буркнула сестра, раскрывая книгу под названием «Семейные проблемы женщин в колониях». — Помни, что ты воспитанный мальчик. Не заставляй меня краснеть.

Я закрыл за собой дверь каюты и двинулся по коридору. Почти над каждой дверью горел красный огонек, означавший, что девушки еще лежат в своих гамаках. Значит, помимо меня бодрствуют только члены команды.

Экипажи космолетов состоят из мужчин: у женщин слишком много важных дел вроде заседания в правительстве, чтобы тратить время на подобные пустяки. Меня охватило счастливое чувство свободы. Наконец-то я своими глазами увижу «Элеанору Рузвельт»! Даже не верилось, что я, наконец, в космосе.

Куда бы я ни посмотрел, вперед или назад вдоль плавно закруглявшегося коридора, я не видел пока ничего, кроме гладких серых стен и столь же гладких белых дверей. Ух ты, восхищенно подумал я, и здоровый же у нас корабль!

Время от времени на стене чернели прямоугольники темного неба с россыпью звезд, но, разумеется, это были всего лишь картины. И ничего такого, что бы передавало ощущение огромного, бездонного космоса, о котором я читал в «Юных Ракетчиках» — ни иллюминаторов, ни видеопортов, вообще ничего. В общем, дошел я до пересечения коридоров, поразмыслил чуток и свернул налево. Ну, потому что пойди я направо — и попал бы сначала на четвертую, потом на третью палубу, а там — в машинное отделение, где пульсируют насосы подачи топлива и довольно — так, как могут только хорошо смазанные, ухоженные машины — мурлычут аппараты искусственной гравитации. Зато коридор слева вел меня к галерее, примыкающей непосредственно к обшивке. Вот там наверняка есть иллюминаторы. Все это я узнал еще в каюте, задолго до старта, изучая подвешенную к потолку прозрачную модель сигарообразного корабля. Сестра тоже изучала ее, но ее интересовали совсем другие места вроде кают-компании, библиотеки или спасательной шлюпки номер шестьдесят восемь, куда нам надлежит бежать при возникновении чрезвычайной ситуации. Ну, а я искал по-настоящему важные вещи. Спеша по коридору, я немного жалел, что сестра решила лететь к замужеству на роскошном лайнере. На грузовом корабле я карабкался бы сейчас по крутым трапам с палубы на палубу, стараясь не улететь куда-нибудь случайно в условиях невесомости. Совсем не то, что здесь, где я разгуливаю при искусственной гравитации почти так же, как у себя дома, на дне Мексиканского залива. Но женщинам всегда виднее, как следует поступать правильно, так что мальчишкам остается только морщить нос и делать как сказано… да и взрослым мужчинам тоже.

И все равно — как же здорово притиснуться носом к узкой щели в стене и разглядеть там, в темноте аварийную переборку, способную в мгновение ока перегородить коридор, превратив его в герметичный отсек в случае, если в корабль попадет метеорит или что-то такое. А еще каждые полсотни шагов я натыкался на стеклянные витрины, за которыми стояли скафандры — ни дать, ни взять рыцарские доспехи, в каких воевали в средние века. «В случае разгерметизации отсека, — гласила яркая надпись на витрине, — разбейте стекло висящим справа молотком и наденьте скафандр согласно следующей инструкции…» Я прочитал инструкцию несколько раз, пока не выучил наизусть. Ух ты, сказал я себе, вот бы у нас случилась разгерметизация! Здорово ведь будет забраться в такой! Куда круче, чем в костюмы для подводного плавания, правда?

И за все это время я не встретил ни души. Это, наверное, было круче всего. А потом я поднялся на двенадцатую палубу и наткнулся на надпись большими красными буквами: «ВНИМАНИЕ! ПАССАЖИРАМ ВХОД СТРОГО ВОСПРЕЩЕН!»

Я осторожно заглянул за угол. Я точно знал, что за следующей стеной нет ничего, кроме открытого космоса. Даже отсюда я уже видел иллюминаторы. Каждую дюжину футов на стене темнели круги, заполненные бархатной чернотой, на которой сияло больше звезд, чем я мог себе представить. Я вытянул шею, подавшись чуть дальше. Ни души. Казалось, на борту вообще никого нет. Мне бы только краешком глаза…

Но я представил себе, что сказала бы на это сестрица, и послушно повернул обратно. И тут на глаза мне снова попалась надпись: «Пассажирам вход строго запрещен!»

Ба! Разве не говорили мне в школе, что гражданами Земли могут быть сейчас только женщины? Именно так — после принятия Антипатриархального Закона. И разве не говорили мне, что только граждане планеты имеют право получить межпланетный паспорт? Сестра объяснила мне это в деталях, спокойно и терпеливо, тем тоном, каким она обычно разговаривает с мужчинами о политике и других подобных вещах.

— С формальной точки зрения, Фердинанд, из всей нашей семьи лечу я одна. Ты не считаешься, потому что, не будучи гражданином, ты и паспорта земного не можешь получить. И тем не менее, ты летишь на Венеру на основании вот этого документа, — она сунула мне под нос билет. — «Мисс Ивлин Спарлинг и сопровождающие ее родственники мужского пола, количество которых регламентируется дополнительным постановлением за номером…» Ну, и так далее. Я хочу, чтобы ты хорошо разбирался в таких делах, потому что только так ты вырастешь человеком, активно интересующимся всем, что происходит в мире. Что бы там тебе ни говорили, женщинам такие мужчины нравятся больше.

Сами понимаете, я не слишком-то прислушиваюсь к сестрице, когда та начинает нести подобную нуду. Думаю, я достаточно взрослый для того, чтобы знать, что на самом деле нравится женщинам, когда дело доходит до замужества. Будь это по-другому, сестра и еще триста хорошеньких девушек не летели бы на Венеру, чтобы заарканить там себе по мужу. В общем, раз официально я не пассажир, значит, эта надпись красными буквами ко мне не относится. Я знал, что скажет на это сестра, но, по крайней мере, это аргумент, который я смог бы использовать в случае чего.

Короче, я нарушил правила. И ни капельки не жалел об этом. Одни только звезды уже были совершенно обалденные, но левее, если прижаться носом к стеклу, висела Луна — в пять раз больше, чем она виделась с Земли; огромный белый диск с темными кругами кратеров. Мне ужасно хотелось увидеть Землю, но не тут-то было; я сообразил, что она, должно быть, видна с другого борта или вообще осталась за кормой. Я прижался носом к стеклу чуть сильнее и разглядел искорку стартующего лайнера. Этот летел в сторону Марса. Вот бы мне туда!

Оторвавшись от стекла, я окинул взглядом галерею. Чуть в стороне, там, где полагалось бы находиться очередному иллюминатору, виднелся лишь участок глухой стены, над которым светилась красным надпись: «СПАСАТЕЛЬНАЯ ШЛЮПКА № 47. Кол-во пассажиров: 32. Экипаж: 11. ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН!». Очередной запрет. Я перебрался к ближнему иллюминатору и смог даже разглядеть дюзы носовых, маневровых двигателей шлюпки. Потом подошел к надписи и попытался понять, как вообще попадают отсюда в шлюпку. Тоненький шов очерчивал окружность того, что, как я понял, было люком. Но ни кнопок, ни рычагов, с помощью которых я мог бы его открыть, я не видел. Значит, замок у люка реагирует на звук — я видел такие в той подводной гостинице. Вот только надо ли стучать, или сказать чего-нибудь? Я постучал так, постучал этак, и ничего не произошло. Что же до голосовых команд, я знал лишь одну, и решил попробовать: чем черт не шутит, вдруг да подойдет…

— Три, четыре… Сезам, откройся!

На короткое мгновение мне показалось, будто я угадал единственную на миллион верную комбинацию: дверь отворилась внутрь, открыв зияющий черный провал.

А потом из нее высунулась волосатая лапища толщиной с ширину моих плеч, сомкнулась у меня на горле и легко, как сардинку, потащила меня внутрь. Я больно ударился о пол шлюпки. Прежде, чем я пришел в себя и сел, люк снова закрылся. Когда включился свет, я поднял взгляд и уставился в дуло до блеска отполированного бластера — и в льдисто-синие глаза самого здоровенного мужика, какого мне только доводилось видеть. На нем был комбинезон из какого-то чешуйчатого серо-зеленого материала, казавшегося одновременно жестким и мягким. Из того же материала были его башмаки и капюшон за спиной. А вот лицо имело темно-коричневый цвет. Поверьте: не просто загорелое, но словно выжженное солнцем. Такой загар я видел у спасателей на пляже в Новом Орлеане, куда мы ездили в отпуск. Даже длинные, до плеч волосы его, когда-то светлые, приобрели желтоватый оттенок, словно тоже потемнели на солнце. Таких длинных волос у мужчин я еще не видел, разве что в учебниках по истории; все известные мне мужчины ходили стриженными под горшок — по моде. Я уставился на его волосы, почти забыв про бластер, которого ему вообще-то не полагалось иметь по закону, а потом мне сделалось по-настоящему страшно, потому что я снова увидел его глаза.

Они смотрели на меня, не моргая, и я не увидел в них ровно никакого выражения. Один лишь лед. Может, виной тому был его наряд, но единственное, что пришло мне на ум тогда — это сравнение с крокодилом, которого я видел как-то в зоопарке на суше: тот двадцать минут смотрел на меня, а потом разинул свою длинную, зубастую пасть.

— Шайтан зеленый! — вдруг буркнул он. — Это всего-то головастик. А я-то разволновался, — он сунул бластер в кобуру все из того же чешуйчатого материала, скрестил руки на груди и принялся изучающе меня рассматривать. Я поднялся на ноги и почувствовал себя немного лучше. Лед в его глазах растаял. Я протянул ему руку — как учила меня сестра.

— Добрый день, меня зовут Фердинанд Спарлинг. Очень приятно познакомиться с вами, мистер… мистер…

— Будем надеяться, — сообщил он мне, — что ты не то, чем кажешься — одним из братцев-головастиков этих незамужних анурок.

— А… ну… кого-кого?

— Нур — это самка в поисках гнезда. А Анур — это целая стая таких. Это из словаря плоского народа.

— Плоский народ — это венерианские туземцы, да? А вы тоже с Венеры? С какой ее части? И почему вы сказали, что надеетесь?..

Он усмехнулся и подтолкнул меня к одному из рундуков.

— Слишком уж много вопросов ты задаешь, — чуть помягче произнес он. — Венера не самое уютное место для сухорогих, тем более, для сухорогого головастика с озабоченной сестрицей.

— Я не сухоногий, — гордо возразил я. — Мы из Нижнего.

— Я сказал «сухорогий», не «сухоногий». И что это за «нижний» такой?

— Ну, сухоногими мы, в Нижнем, зовем чужаков. И новичков. Так же, как вы, на Венере, похоже, зовете их сухорогими, — и я рассказал ему о том, что на суше начали иссякать запасы полезных ископаемых, и тогда на дне Мексиканского залива построили целый город для подводных шахтеров.

Он кивнул. Он слышал про города на морском дне, накрытые прозрачными куполами — их ведь строили примерно тогда же, когда человеческие поселения начали возникать на других планетах. Впрочем, на него произвел впечатление мой рассказ о том, как мама с папой одними из первых поженились в Нижнем. Когда я рассказал, как там родились мы с сестрой и что большую часть нашего детства мы провели под шум насосов, нагнетавших под купол воздух, вид у него сделался задумчивый. А потом и неодобрительный — это когда я рассказал, как после Третьей Атомной, которая привела к революционному матриархату, мама — депутат от Нижнего в Мировом Совете — стала одним из авторов Антипатриархального Закона. Когда же я рассказал, как мама с папой взорвались, всплывая в лодке, он хлопнул меня по плечу.

— В общем, после похорон с деньгами стало совсем паршиво, вот сестрица и решила, что лучше нам эмигрировать. На Земле ей ничего не светило, так она считает. Ну, сами знаете, три из четырех.

— Что еще за три?

— Три из четырех. Мужей на Земле находит не больше трех из каждых четырех женщин. Маловато мужчин стало. Говорят, это начало ощущаться еще в двадцатом веке — ну там, из-за войн и тому подобного. Сестра говорит, что позже, когда еще и радиация внесла свою лепту, все стало еще хуже. А потом все более-менее толковые мужчины разлетелись по планетам. Сестра говорит, нынче если мужика и найдешь, так и то самого завалящего.

Незнакомец оживленно закивал.

— Еще бы, у вас на Земле-то! Уж эти деловые анурки постарались. Что за дыра эта ваша Земля! Я ей по самое по это сыт!

И он поведал мне свою историю.

У них там, на Венере женщин не больше, чем у нас мужчин, а из тех, что есть, ни одна не соглашалась переехать к нему на далекие острова. Вот он и решил отправиться на Землю, где этого добра навалом. Но, родившись и выросши на отсталой планете, не знал, что у нас всем заправляют женщины. Неприятности начались, стоило ему приземлиться. Он понятия не имел, что как временно прибывшему мужчине ему положено зарегистрироваться в государственной гостинице, и когда он в нее пришел, вышвырнул бармена в окно за то, что тот неодобрительно отозвался о его шевелюре. А дальше — представьте себе! — он не только сопротивлялся аресту, в результате чего трое полисменов попали в больницу, но и нагрубил судье при полном зале свидетелей!

— Нет, ты только послушай, эта дура вякнула, что я ни слова в свою защиту вымолвить не могу, только через адвоката — а адвокат ведь тоже баба! Ну, я и сказал ей, что там, откуда я родом, мужик вправе сказать что хочет и когда хочет, а жена обязана его в этом поддержать.

— И что? — с замиранием сердца спросил я.

— Ну, что? Объявили виновным в том и этом. Эта раздутая динозавриха почти всю мою наличность конфисковала в уплату издержек, а то, что на мне, не взяла, как объяснила, только потому, что я необразованный иностранец и не знаю ихних законов, — взгляд его на мгновение потемнел, но он тут же ухмыльнулся. — Но я ж не такая размазня, чтобы смирно сидеть в ихней тюряге, нет? Как это они назвали… «Принудительный Курс Гражданского Права», вот. Короче, стряхнул я пыль старушки-матери-планеты, раз и навсегда. Бабы на ней заслуживают тех мужиков, что остались. В кармане хоть шаром покати, а эти ваши шакалы-стражники глаз с меня не спускали, я даже по радио взаймы попросить не мог. Вот я и сделал от них ноги.

Мгновение я не понимал, что он имеет в виду, а потом мне едва не поплохело.

— В-вы х-хотите сказать, — прохрипел я, — ч-что вы з-здесь незаконно? А я тут с вами разговариваю?

Он облокотился на рундук и очень серьезно посмотрел на меня.

— Что за головастики нынче? И кстати, сам-то ты чего здесь забыл?

Я призадумался и кивнул.

— Ладно, тут вы правы. Я тоже нарушил закон. Мы оба хороши.

Он расхохотался, потом выпрямился и принялся чистить свой бластер. Взгляд мой не отрывался от этой смертоносной трубки; помнится, сестра говорила, что мужчины вообще любят такие штуки.

— Значит, говоришь, звать тебя Фердинанд? Разве ж это имя для любопытного головастика? Я буду звать тебя Форд. А меня звать Батт. Батт Ли Браун.

Имя Форд мне понравилось.

— А «Батт» что, тоже прозвище?

— Ну! Сокращение от Альберты, но я не встретил еще такого, кто смог бы выхватить бластер быстрее меня, чтобы назвать меня так. Папаша прилетел в восьмидесятые с большой волной иммигрантов, когда эвакуировали Онтарио. Вот он всех своих пацанов назвал в честь канадских провинций. Я у него младший, вот и получил имя, которое они приберегали для дочери.

— У вас много братьев, мистер Батт?

Он широко улыбнулся, блеснув зубами.

— Полное гнездо. Да только всех поубивали в бунт Голубого Чикаго, что Макгрегоры замутили — всех, кроме меня да Саскачевана. Ну, а после уже мы с Сасом устроили охоту на Макгрегоров. Хотя быстро дело не сладилось: не получилось нам попортить Джоку Макгрегору морду лица до тех пор, покуда мы не подросли чуток.

Я сделал шаг в сторону, чтобы лучше видеть блестящую медную намотку бластера прямо над спусковой кнопкой.

— Вы, наверное, много людей из этого убили, мистер Батт?

— Батт. Для тебя, Форд, просто Батт, — он нахмурился и заглянул в световой раструб. — Не больше дюжины, не считая, само собой, пятерки ластоногих полицаев. Я мирный крестьянин. Я так считаю, насилием ничего путного не добьешься. Вот мой братец, Сас… — он начал было рассказывать что-то интересное про своего брата, но тут ударили в гонг к обеду, и Батт сказал, чтобы я поспешил туда. Он сказал, что растущему головастику никак нельзя без витаминов. И добавил (как бы невзначай), что не будет возражать, если я и ему принесу немного фруктов. А то, объяснил он, в рундуках не обнаружилось ничего, кроме консервов, а Батт сызмальства привык к фермерской пище.

Беда в том, что фермером он был не самым обычным. Напихать тайком в карманы обычных фруктов не составило для меня особого труда. Я даже справился с ламинарией и водяным крессом, которые нравились м-ру Брауну, но такие штуки, как соленые водоросли или венерианская грязеника слишком сильно пахли. Автомат целых два раза отказался принимать мою куртку в стирку, и мне пришлось стирать ее вручную. Зато сколько всего замечательного узнавал я про Венеру в каждое свое посещение спасательной шлюпки! Я выучил три похожих на завывание ветра песни Плоского Народа; я узнал, чего венерианские туземцы не любят больше всего; я узнал, как отличить ластоногого полицая из Нью-Каламазу от плоскостопого батрака, лучшего друга огородника. После долгих уговоров Батт Ли Браун объяснил мне устройство бластера — так подробно, что я знал теперь все до единой детали и их назначение — от крошечных круглых электродов и до силовой обмотки. Но как бы я ни просил, подержать его в руках он мне не давал.

— Извини, Форд, старина, — говорил он, поворачиваясь из стороны в сторону на кресле рулевого в носовой части шлюпки. — Я так считаю, человек, который дает кому другому подержаться за свой бластер, все равно что тот великан, у которого сердце было в яйце, а яйцо нашли враги. Вот когда вырастешь так, чтобы твой папаша решил, что пора тебе обзавестись оружием — что ж, вот тогда тебе стоит научиться стрелять, и чем быстрее, тем лучше. А до той поры тебя по-хорошему и близко к нему подпускать нельзя.

— У меня нету отца, чтобы он дал мне оружие, когда я стану взрослым. У меня даже старшего брата нет, такого, как ваш Лабрадор. У меня только сестра. А она…

— Она выйдет за какого-нибудь сухорогого, который южнее Полярного побережья не бывал ни разу. И главой семьи будет именно она, или я не разбираюсь в шайтанах. Властная, упрямая как ослица… Кстати, Форди, — он поднялся из кресла и потянулся так, что чешуйчатый костюм едва не лопнул на бицепсах, — эта твоя сеструха. Скажи, она… — и он снова принялся допрашивать меня насчет сестры. Я плюхнулся в освобожденное им вращающееся кресло и честно пытался отвечать на все его вопросы. Однако было много такого, чего я просто не знал. Ну, например, Ивлин — девушка здоровая. Но насколько здоровая — откуда мне знать? Ну да, отвечал я ему, мои тетки и по отцу, и по матери нарожали детишек больше среднего. Нет, мы у нас в Нижнем не занимаемся сельским хозяйством, но да, думаю, Ивлин не хуже любой другой женщины разбирается в оборудовании для подводного плавания и насосной аппаратуре…

Я и подумать не мог, что эта ерунда обернется для меня серьезными неприятностями.

Сестрица настояла, чтобы я вместе с ней ходил на лекции по географии. Большинство других девиц, что летели на Венеру затем, чтобы выйти замуж, шушукались друг с другом всю лекцию, только не сестра! Она жадно ловила каждое слово, делала записи и задавала вопросы, от которых бедолага-стюард, вызвавшийся быть лектором, потел и крутился как уж на сковородке.

— Мне очень жаль, мисс Спарлинг, — говорил он с плохо скрываемым сарказмом, — но я не могу припомнить никакой сельскохозяйственной продукции, экспортируемой с Макроконтинента. Поскольку плотность населения там ниже, чем один человек на тысячу квадратных миль, а качество пахотных земель ниже стандартов… постойте-ка, вспомнил. Один овощ с Макроконтинента все же экспортируется, но его вряд ли можно назвать съедобным. Дикая навозная груша, из которой вырабатывают… гм… психотропное средство, собирается там контрабандистами. Кстати, в отличие от официальных, сообщаемых на Землю данных, объем контрабанды в последние годы заметно вырос. Говоря точнее…

— Прошу прощения, сэр, — не выдержал я, — но разве навозная груша не растет только на острове Лейфа Эриксона? Который никак не соединяется с Макроконтинентом, хотя небольшую часть года и связан с Московским полуостровом узким перешейком… вы же наверняка помните: это доказала третья экспедиция под руководством Ван Ли?

Стюард медленно кивнул.

— Да, я и забыл, — признался он. — Пардон, леди, но мальчик прав. Будьте добры, сделайте исправления в своих записях.

Однако записи делала одна лишь сестрица, и исправлять она ничего не стала. Несколько секунд она смотрела на меня, задумчиво покусывая нижнюю губу, а мне становилось все больше не по себе. Потом она захлопнула блокнот жестом, который у мамы обычно означал готовность отпинать любого представителя оппозиции.

— Фердинанд, — произнесла она. — Пройдем-ка в каюту.

В каюте она усадила меня в кресло, а сама принялась скользить вокруг него хищной рыбиной. Я понял, что влип.

— Я читал про это в судовой библиотеке, — попытался объяснить я.

— Ну да, конечно, — сухо бросила она, тряхнув черными как смоль волосами. — Только не говори мне, что про эту навозную гадость ты тоже в библиотеке вычитал. Все книги в ней проверены цензорами с Земли — именно для того, чтобы их могли читать неустойчивые мужские умы вроде твоего. Она бы не допустила… я имею в виду, цензора…

— Ластоногая, — презрительно хмыкнул я.

Сестра плюхнулась во второе надувное кресло.

— Это слово, — медленно произнесла она, — имеет хождение только среди венерианских отбросов общества.

— Но это не так!

— Что не так?

— Никакие они не отбросы! — я чувствовал, что увязаю все глубже и глубже, но не мог не ответить. Мне нельзя, никак нельзя выдать м-ра Брауна! — Это охотники и фермеры, путешественники и торговцы! Это они строят цивилизацию на Венере. И делать это в таком пекле могут только настоящие мужчины.

— Правда? — спросила она, глядя на меня так, словно у меня выросла вторая пара ушей. — Что ж, продолжай.

— Хилым, законопослушным подкаблучникам не построить цивилизации в новом мире. Это под силу только людям, не боящимся устанавливать свои собственные, новые законы, когда это нужно. И если понадобится — с помощью оружия. Законы начинаются с этого, а в книжки их запишут позже.

— А теперь скажи мне, Фердинанд, какой злонамеренный, преступный самец вещает теперь твоими устами?

— Никакой! — настаивал я. — Это мои собственные мысли!

— Удивительно стройные мысли для несовершеннолетнего сопляка! Для того, кто до сих пор выказывал достойное сожаления, хотя и обычное для лиц мужского пола отсутствие интереса к политике и философии. Я намерена построить на этой новой планете, о которой ты, Фердинанд, говоришь, политическую карьеру — разумеется, после того, как найду себе хорошего, надежного мужа — и мне совершенно не нужно в семье мужлана-сексиста. Так кто набил тебе голову этим вздором?

Меня бросило в пот. Когда сестрица чувствует, что ей лгут, хватка у нее становится — бульдог позавидует. Я потянул из кармана носовой платок утереть лоб, что-то выпало из него и стукнуло об пол.

— Что это делает у тебя в кармане моя фотография, Фердинанд?

Западня с грохотом захлопнулась.

— Один… один пассажир хотел посмотреть на тебя в купальнике.

— Все пассажиры на этом судне женщины. Не могу себе представить, чтобы кому-нибудь из них была интересна моя внешность. Ну-ка, колись, Фердинанд, ведь это мужчина подсказал тебе эти антисоциальные мысли, да? Воинствующий сексист из этих, из разочарованных мужланов, которые все еще хотят прорваться к власти, хотя и понятия не имеют о том, как управлять. Если не считать, конечно, их древних, кровавых способов. Кто совратил твою светлую, невинную душу, Фердинанд? Говори!

— Никто! Никто!

— Ты знаешь, Фердинанд, мне врать бессмысленно! Ну!

— Я же сказал … Все сказал! И не зови меня Фердинандом. Зови меня Форд.

— Форд? Форд??! А ну-ка, слушай меня, Фердинанд…

После этого мне ничего не оставалось, кроме как признаться. На это ушло всего несколько минут. Я не могу винить сестрицу. Она слишком хорошо меня знала. Ну и потом, она же женщина.

Даже так я не хотел подводить м-ра Батта Ли Брауна — насколько это возможно. Я заставил сестрицу пообещать, что она не выдаст его, если я отведу ее к нему. Она кивнула, и я почувствовал себя немного лучше.

Дверь отворилась по условному сигналу «Сезам». Увидев, что я не один, Батт вздрогнул, и в руке его мгновенно оказался десятидюймовый бластер. И тут же он узнал сестру — по фотографиям. Он сделал шаг в сторону, и бластер его, продолжив движение, снова оказался в кобуре. Батт откинул зеленый капюшон. Теперь настал черед вздрогнуть сестре — при виде его длинной, пышной гривы.

— Мое почтение, мисс Спарлинг, — пророкотал он своим басом. — Заходите, будьте так любезны. И простите за поспешную реакцию.

Сестра вошла, и я следом за ней. Я попытался встретиться с ним взглядом, чтобы объяснить все, но он в два шага оказался в носу шлюпки — лицом к лицу с сестрой. Надо признать, она не дрогнула. Ростом она была ему не выше подбородка, но руки решительно скрестила на груди и вид имела самый что ни на есть вызывающий.

— Во-первых, мистер Браун, — начала она тоном учительницы, отчитывающей нерадивого ученика, — вы, надеюсь, понимаете, что совершаете не просто политическое преступление, путешествуя без визы и не оплатив проезд, но и с моральной точки зрения то, что вы потребляете продукты, предназначенные для сохранения жизни пассажиров и экипажа этого судна, совершенно возмутительно?

Он широко открыл рот, поднял было свою огромную ручищу, потом выдохнул и опустил ее.

— Насколько я понимаю, вам нечего сказать в свое оправдание? Или вам на это просто наплевать? — ехидно добавила она.

Батт негромко рассмеялся и заговорил медленно, словно обдумывая каждое слово.

— Неужели все анурки говорят так? И вы еще хотите заправлять всем на Венере.

— На Земле у нас все получается не так и плохо — после всего, что вы, мужчины, наворотили в политике. Жаль, что революция матерей произошла не раньше.

— К черту революции. Мира хотели все. Земля — древняя, усталая планета.

— Это мир твердых моральных устоев. Особенно по сравнению с вашими, мистер Альберта Ли Браун.

Услышав свое официальное имя, Батт угрожающе надвинулся на нее, и она поспешно продолжала, уже немного другим тоном:

— А что вы скажете по поводу использования неприкосновенного запаса из шлюпки?

Он склонил голову набок и внимательно посмотрел на нее.

— Послушайте, — произнес он наконец. — У меня с лихвой хватило бы денег на обратный билет, но из-за этой вашей динозаврихи-судьи я не мог получить выездной визы. Вот и пришлось лететь зайцем. А «Элеанору Рузвельт» выбрал потому, что у меня тут пара корешей в команде, вот они и согласились помочь. А что до шлюпки… Вам известно, что на каждом пассажирском лайнере их вчетверо больше, чем нужно? И уж насчет жратвы я бы вообще молчал: я ее и не ем почти, потому как она мне поперек горла.

— Ну да, — саркастически кивнула она. — И потому вы заставили мальчика красть для вас фрукты. Полагаю, вы не знали, что по правилам провоза пассажиров он считается таким же виновным, как вы?

— Да нет, Ив, не заставлял он! — попробовал вмешаться я. — Он всего-то хотел…

— Знал, а как же еще? И знал, что, если меня поймают как зайца, отправят обратно на Землю отбывать ваши дурацкие наказания.

— Но вы ведь их заслужили, не так ли?

Он нетерпеливо отмахнулся.

— Я говорю не о законе, женщина. Я говорю о простой логике. Послушайте! У меня неприятности, потому что я отправился на Землю искать жену. А вы здесь сейчас потому, что летите на Венеру искать мужа. Так давайте!

Сестра буквально пошатнулась.

— Давайте? Чего давайте? Вы… вы… вы предлагаете мне, чтобы… чтобы…

— Ну же, мисс Спарлинг, я серьезно. Я предлагаю нам пожениться, и вы это прекрасно понимаете. Да вы и прежде поняли из рассказа мальчика, что вы меня интересуете в качестве жены. Вы здоровы, крепки, у вас хорошая наследственность, вы умеете справляться с насосным оборудованием, вы жили под водой — в общем, положение ваше ничуть не хуже, чем у любой известной мне нуры. Ну, и с плодовитостью у вас тоже, надеюсь, все будет тип-топ.

— Ну, Ив! — не выдержал я. — Да соглашайся же!

Голос сестры буквально сочился презрением.

— И с чего это вы взяли, что я сочту вас желанным супругом?

Он абсолютно искренне развел руками.

— Я так подумал: если бы вам хотелось пуделя, вы бы без труда нашли его на Земле. А раз летите на Венеру, значит, вы ищете не пуделя, вы ищете мужчину. Вот вам я. Мне принадлежат три острова в архипелаге Галерты — идеальная земля для разведения грязеники, если их хорошенько расчистить. И это не говоря о хороших устричных отмелях у берегов. И дурных привычек у меня нет, если не считать того, что люблю жить по-своему, а не как приказано. Наружность моя для плоскостопого фермера вполне себе ничего. И главное, если вы за меня выйдете, то станете первой замужней на борту, все остальные дамочки только что не сдохнут от зависти.

Последовало довольно долгое молчание. Сестра отступила на пару шагов и внимательно осмотрела его; впрочем, там было на что посмотреть. Он терпеливо ждал, пока взгляд ее сканировал его от забавных зеленых башмаков и до копны волос. Я затаил дыхание. Подумать только, Батт может стать моим шурином, а я буду жить на плантации в краю Плоского Народа! Но почти сразу же я вспомнил сестрицу с ее замашками, и надежд на это резко поубавилось.

— Знаете ли, — подала она наконец голос, — для брака нужно чуть больше, чем это.

— Так за чем же дело стало? — улыбнулся он. — Кто мешает нам двоим попробовать друг друга на вкус?

И он обхватил ее своими лапищами так, что она буквально утонула в них.

После того, как он отпустил ее, оба некоторое время молчали. Первым заговорил Батт.

— Что до меня, — заявил он, — я голосую «за».

Ив осторожно провела кончиком языка по губам из одного уголка рта в другой. Потом отступила на шаг, продолжая внимательно смотреть на него, словно прикидывая, сколько в нем росту. Потом еще на шаг, потом, побарабанив пальцами по подбородку, еще. Мы с Баттом ждали. Коснувшись спиной люка, она рывком распахнула его и выпрыгнула наружу. Батт подбежал к выходу и выглянул из шлюпки. Убедившись, что на шлюпочной галерее никого нет, он закрыл люк и вернулся ко мне.

— Что ж, — философски сказал он, опускаясь на рундук. — Как-то так.

— Отказались бы вы от этой затеи, Батт, — не выдержал я. — Вряд ли вам понравится женщина вроде Ив в качестве жены. Это она на вид маленькая и беззащитная, а на деле выучилась управлять подводным городом, не забывайте!

— Ой, да не очень-то то и страшно, — ухмыльнулся он. — Я рос в годы Голубого Чикагского Бунта. Фигня, — он вытянулся на спине и оскалился, глядя в потолок. — Сдается мне, жениховство прошло прям зашибись.

Я повеселел, и мы несколько минут подшучивали друг над другом. А потом услышали топот нескольких ног.

Батт метнулся в нос шлюпки. Бластер мигом оказался у него в руке, и он ругался самыми последними словами. Я бросился было за ним, но он поймал меня за свитер и толкнул в сторону люка — так, что вошедший капитан споткнулся о меня, и тоже полетел на пол, запутав меня своими золотыми аксельбантами и позументами. Когда же мы, наконец, распутались и поднялись на ноги, дышал он с некоторым трудом.

Капитан был невысоким, пухлым человечком с круглым лицом, выражение которого показалось мне испуганным. Он нахмурился на меня — точь-в-точь как делает это сестра — и, поймав за воротник, вытолкнул из шлюпки. Там меня перехватил старший помощник, в свою очередь передавший меня второму помощнику машиниста. Рядом стояла сестра, придерживаемая стюардом с одной стороны и бортинженером с другой. За их спинами столпилось с пару дюжин зевак из числа пассажирок.

— Жалкие трусы! — кипятилась сестра. — Пустили капитана к опасному преступнику в одиночку!

— Так что не могу знать, мисс Спарлинг, — отвечал бортинженер, потирая значок с крылатым космолетом, приколотым к фуражке. — Старый хрыч вообще не хотел это даже в бортовой журнал вписывать — ну, смылся бы этот фрукт с борта после посадки, и кому от этого плохо? А вы ему принялись сыпать параграфами из законов Матери Аниты, так что теперь ему некуда деться, кроме как исполнять свой долг. А что он пошел первым — так это оттого, что у нас тут все люди семейные, вот он и не хочет сирот плодить.

— Ты же обещала, Ив! — прошипел я ей сквозь зубы. — Обещала, что не причинишь Батту неприятностей!

Она тряхнула кудряшками и наступила шпилькой на ногу стюарду. Тот взвыл, но руки ее не отпустил.

— Цыц, Фердинанд, это серьезно!

И правда, все оборачивалось серьезнее некуда.

— Я без оружия, Браун, — услышал я голос капитана.

— Так возьми, — спокойно, даже чуть лениво отвечал Батт.

— Нет уж, спасибо. Слышал я, ты с ним управляешься не хуже, чем я со штурвалом, — голос капитана удалялся от меня. Батт зарычал как вышедший из-под контроля нефтяной фонтан. — Я полагаюсь на твою порядочность, Браун, — голос капитана чуть дрогнул. — На то, что я слышал в Нью-Каламазу в каждый свой прилет: что у Браунов свой кодекс чести. Что они не стреляют в безоружных.

Начиная с этого момента я не слышал со стороны шлюпки ничего, кроме неразборчивого бормотания. На голову мне что-то капнуло, и я посмотрел вверх. По лбу второго помощника стекал пот; он собирался на кончике его носа и уже оттуда срывался тонкой струйкой вниз. Я отодвинулся в сторону.

— Что там происходит? — допытывалась сестра, вытягивая шею в направлении люка.

— Батт пытается решить, что лучше: поджарить его или потушить, — отвечал бортмеханик, отталкивая ее от люка. — Эй, стюард, помнишь, как целая семья во главе с папашей поспорила с полковником Леклерком?

— Одиннадцать убитых, шестьдесят четыре раненых, — с готовностью отозвался стюард. — Так что теперь южнее Холодильника нет ни одного армейского гарнизона, — он раздраженно дернул правым ухом. — Но о чем они там толкуют?

И вдруг мы услышали.

— Властью, данной мне согласно положениям Помонского Договора, — очень громко произнес капитан, — я помещаю вас под арест за нарушение пунктов с шестнадцатого по двадцать первый включительно Правил проезда на космическом транспорте, что означает заключение вас и вашего имущества в охраняемую камеру до окончания перелета, как этого требуют статьи сорок первая и сорок пятая…

— Сорок третья и сорок пятая! — простонала сестра. — Статьи сорок третья и сорок пятая, я же ему говорила. Я даже повторить заставила!

— … закона Матери Аниты от две тысячи сто тридцать шестого года, свод законов межпланетного права.

Затаив дыхание, мы ожидали ответа Батта. Секунда сменялась секундой, а ни треска электрического разряда, ни запаха горелой плоти из шлюпки не доносилось. Потом послышались шаги. Из люка вышел крупный мужчина в зеленом костюме. Батт. За ним шел капитан, осторожно сжимая обеими руками бластер. У Батта на лице застыло странное, задумчивое выражение. При виде его незамужние землянки подались вперед, едва не смяв немногочисленных членов команды. Мне они напомнили стаю акул, завидевших умирающего кита.

— М-м-ммммм! О-о-ооооо! А что, все венериане такие?

— Мужик вроде этого дорогого стоит!

— Хочу! Хочу! Хочу!

Сестру наконец отпустили. Она схватила меня за руку и потащила прочь. Она пыталась выглядеть раздраженной, но я-то видел, каким неистовым гневом горели ее глаза.

— Экстравертки дешевые! И они еще имеют наглость называть себя ответственными женщинами!

Впрочем, я тоже будь здоров как злился.

— Как насчет обещания, а? Ты сама сказала, что не будешь его сдавать. Ты обещала!

Она перестала кружить по каюте так, словно намеревалась дойти до Венеры пешком.

— Сама знаю. Но он меня вынудил. Послушай, Фердинанд…

— Меня зовут Форд, и я тебя не понимаю.

— Тебя зовут Фердинанд, и хватит вести себя как капризная девчонка. Это тебе не идет. Через несколько дней ты забудешь об этом и снова станешь простым, беззаботным собой. Я правда собиралась сдержать свое слово. Мистер Браун производил впечатление в целом приличного человека, несмотря на его варварские представления о равенстве полов. Равенстве, или того хуже. Я вполне обоснованно полагала, что смогу склонить его к более разумному социальному поведению, уговорить сдаться. А он… он…

Она сжала кулачки так, что ногти впились в ладони, и испепелила взглядом дверь каюты.

— А он меня поцеловал! Ну… целоваться он умеет… наверняка у него по этой части имеется определенный опыт. Но что за безнравственность! Я еще не успела оправиться от его неслыханной наглости — предложения выйти за него замуж. Можно подумать, это ему вынашивать детей! Однако же я готова была серьезно обдумать это его предложение… ты же знаешь, я все предложения обдумываю очень серьезно и ответственно. Однако он намеренно отказался от всякого разумного обсуждения. Он обращался со мной как первобытные люди обращались со своими самками. Как с эмоциональным механизмом, вот! Если верить этой теории, достаточно нажать на нужные сексуальные кнопки, и женщина с радостью сдастся на волю разнузданного сексиста…

Тут в дверь постучали, и в каюту вошел, не дожидаясь приглашения, капитан. В руках он до сих пор держал бластер Батта, и раструб его был нацелен в мою сторону.

— Фердинанд Спарлинг, — произнес он. — Поднимите руки вверх.

Я поднял.

— Я помещаю вас под арест до окончания этого перелета за оказание помощи и укрывательство безбилетного пассажира. В полном соответствии со статьями сорок первой и сорок пятой…

— Сорок третьей и сорок пятой! — перебила его сестра, глаза которой округлились при этом известии. — Но вы же давали мне слово, что против мальчика не будет выдвинуто никаких обвинений!

— Сорок первой и сорок пятой, — вежливо поправил он ее, продолжая, однако, сурово смотреть на меня. — Я проверил. Закон Аниты Мейсон, статьи сорок первая и сорок пятая. Да, обещал. Такое положено обещать информатору. Однако я дал это обещание прежде, чем узнал, что речь идет о Батте Ли Брауне. Я не хотел арестовывать Батта Ли Брауна. Вы заставили меня это сделать. Поэтому я нарушаю даденное вам обещание — точно так же, как вы, насколько я понимаю, нарушили обещание, которое дали своему брату. Они оба будут доставлены в космопорт Нью-Каламазу, а после отправлены на Землю для суда.

— Но я потратила все наши деньги на билет, — всхлипнула сестра.

— А теперь вам вместе с мальчиком придется вернуться на Землю. Мне очень жаль, мисс Спарлинг. Однако, как вы мне сами объяснили, человек, которому доверили важный официальный пост, обязан придерживаться буквы закона, дабы у потенциальных нарушителей земного антипатриархального законодательства не возникало соблазна его нарушить. Но, конечно, из этой ситуации имеется один выход.

— Выход? Прошу вас, скажите, какой?

— Можно я опущу руки? Хоть ненадолго? — подал голос я.

— Нельзя. Закон Матери Аниты не позволяет. Так вот, мисс Спарлинг, если бы вы вышли за Брауна — ну, ну, не смотрите на меня так! — мы могли бы замять это дело. Брак на борту — и он будет вписан в ваш паспорт как «сопровождающий родственник мужского пола», что ни в коей мере не противоречит закону и даст ему право пролета от Земли и до Венеры. И стоит нам совершить посадку на поверхности Венеры, как он свяжется со своим банком и заплатит за проезд. Никаких нарушений, все законно. Он свободен, мальчик свободен, а вы…

— А я окажусь замужем за нечесаным уголовником, который даже не понимает, что должен смирно сидеть в сторонке и не мешать женщинам заниматься серьезными делами. Да как вам не стыдно?

Капитан пожал плечами и широко развел руки.

— Возможно, мне стоило бы устыдиться, но это, как вы сказали бы, последствия ответственного подхода к делу. Послушайте, мисс Спарлинг. Я не хотел арестовывать Брауна, и при возможности избежать данной ситуации, не делал бы этого. Кстати, моя команда — и матросы, и офицеры — полностью со мной согласна. Мы, конечно, официально прописаны на Земле, но по службе несколько раз в году оказываемся на Венере. И нам очень не хотелось бы вступать в конфликт со славящимся своей обидчивостью кланом Браунов или их родственниками. Что же до Батта Ли Брауна, то он при всей своей дикарской внешности обладает на Полярном континенте заметным влиянием. В своей же вотчине, на архипелаге Галерты, он сам назначает и меняет представителей власти. А есть еще его брат, Саскачеван, так тот считает Батта беспомощным молокососом…

— Влиянием, говорите? Мистер Браун? — сестра, похоже, призадумалась.

— Я бы сказал, реальной властью. Какая бывает у сильного мужчины в молодом, еще только формирующемся обществе. И потом, мисс Спарлинг, вы летите на Венеру по причине того, что отношения между полами на Земле вывернуты наизнанку. Я вам вот что скажу, Батт Ли Браун — отличная пара, но и у вас нет оснований быть особо разборчивой. Вы, конечно, весьма хороши собой, но приданого за вами не числится, а ваше стремление управлять и подчинять вряд ли найдет понимание в отсталом, патриархальном мире. И, кстати, вряд ли нехватка женщин будет ощущаться на Венере так же остро как раньше: «Мария Кюри» и «Фатима» уже высадили своих пассажирок, а «Мадам Сунь Ятсен» ожидается прибытием в следующем месяце…

Сестра кивнула, открыла дверь и вышла из каюты.

— Будем надеяться, — вздохнул капитан. — Как говаривал мой папаша, мужчине, который умеет держать женщину в узде, да так, чтобы она сама этого не замечала, больше ничего и знать не надо в жизни. Это только я, простак, трачу свои годы в космосе. Да опусти уже руки, сынок.

Мы сели, и я объяснил ему устройство бластера. Он слушал меня с большим интересом. Оказывается, Батт — еще там, в шлюпке, когда они сговаривались, как использовать мой арест в качестве аргумента для сестры — строго-настрого наказал ему не трогать никаких кнопок, а пуще всего кнопку предохранителя. Видно было, как нравится ему держать в руках оружие. Он рассказал мне, что в старые добрые времена капитанам — тогда еще морским капитанам — разрешалось держать в своих каютах оружие, чтобы справляться с бунтами и прочими штуками, которые случались во времена наших предков.

Тут замерцал экран интервизора, и мы включили его. С экрана нам улыбнулась сестра.

— Все в порядке, капитан. Будьте добры, сочетайте нас — не откладывая.

— На чем вы сошлись? — поинтересовался капитан. — Чего вы от него потребовали?

На мгновение полные губы сестрицы сложились в жесткую, тонкую линию — точь-в-точь как у мамы. Но почти сразу же она рассмеялась.

— Мистер Браун обещал сделать меня шерифом архипелага Галерты.

— Я думал, она ограничится округом, — буркнул капитан, пока мы шли по коридорам на гауптвахту. Все двери кают пооткрывались, и пассажирки оживленно шушукались по углам. Сестра вышла навстречу капитану, чтобы обсудить детали церемонии, и я улизнул от них.

Батт сидел, скрестив руки на груди, в уголке гауптвахты. При виде меня он ухмыльнулся.

— Привет, головастик. Ну, как тебе вся эта плескотня?

Я сокрушенно покачал головой.

— Батт, ну зачем вам это? То есть я бы рад с вами породниться, но, блин, зачем вам сестра? — я махнул рукой в сторону толпившихся у дверей пассажирок. Похоже, подружек невесты на свадьбе будет три сотни. — Любая из них прыгала бы от счастья, появись у нее шанс выйти за вас. И с записью в ее паспорте вы вышли бы на свободу. Почему Ив?

— Вот ровно это же говорил мне капитан там, в шлюпке. И я ему сказал то же, что скажу тебе. Я упрямый. Если мне что понравится — так это насовсем. И я буду желать этого, пока не получу.

— Да, но должность шерифа! И ведь вам придется поддерживать ее своим бластером! Что тогда будет с этим вашим мужским миром?

— Погоди, пока не доберемся к нам на острова, — он поднял лапищу мозолистой ладонью вверх и словно прицелился ею в спину сестре. — Она станет шерифом, помяни мое слово. Но знаешь, головастик, законы бывают разные, — лапища лениво покачалась вверх-вниз. — Ее законы. И мои законы.