Избранные произведения в одном томе

Последний полет

Кабинет комиссара Брина не слишком отличался от кабинета любого барона-дипломата в Сэндсторме, межзвездной штаб-квартире Патруля на Марсе. Если ты видел один, решил Вик Карлтон, значит, видел их все; простояв двенадцать лет по стойке «смирно» во время традиционной церемонии, известной как Поцелуй смерти, он действительно видел их все — каждую безупречную беленую кабинку. Уютную, как операционный стол.

Звездные карты на стенах; книжный шкаф с различными космическими справочниками и руководствами; хлипкое жесткое кресло за квадратным жестким столом, а над столом — Список павших разведчиков, имена 563 человек, отдавших свою жизнь Службе; имена 563 погибших из общего числа, 1420.

Однако разведчики были добровольцами, и ежегодно по всей галактике молодые люди надрывали спины и перегревали мозги, чтобы попасть на Службу.

Речь была стандартной. Пожалуй, даже лучше обычного: Брин был новеньким и немного, хм, смущался. Он говорил недолго; превратил Поцелуй смерти в легкий клевок.

Он был таким же высоким и прямым, как и они; максимум на три года старше Вика Карлтона, старшего из троих; и его синяя форма отличалась только нагрудным знаком, золотой звездой вместо серебряной ракеты.

— Латц и О’Лири, вы под командованием Виктора Карлтона, одного из очень немногих людей на действительной службе, чей опыт превышает десять лет. Карлтон, ваши подчиненные с точки зрения психологии, физиологии и образования признаны годными для этой миссии; большего нельзя и желать. Должен напомнить, что Патруль называют гордостью космоса, а разведчиков — гордостью Патруля. Однако могу не напоминать, сколь ревностно следует оберегать эту гордость. Хорошей разведки и удачи. Это все.

Он испустил слабый выдох облегчения и закрыл рот.

Все? подумал Вик Карлтон, когда они отдавали честь и поворачивались кругом к двери. Это только начало. И ты это знаешь, Брин. Опасность и ужас — возможно, смерть, возможно, агония без смерти — официально начинаются после речи комиссара. Тебе следует это знать: шесть месяцев назад ты решил, что с тебя хватит, и уволился с действительной службы на эту непыльную кабинетную работенку. Когда мы выйдем из твоего кабинета, все только начнется.

Затем он подумал: Опасные мысли для командира. Может, Кей права; может, я старею.

А затем он подумал: Брину всего тридцать пять; мне — тридцать два. Помню, как я считал всех комиссаров дряхлыми развалинами, держащимися на силе воле и кучке правил. Но Брину всего тридцать пять! Я точно старею!

Они вышли в коридор и вместе с группой разведчиков, которых готовили для других миссий, направились к лифту. Надели шлемы, оставив поднятыми широкие выпуклые забрала.

— Так держать, О’Лири, удачного полета!

— Ты сам не понимаешь, как тебе повезло, Латц. Неубиваемый Карлтон — вот мой выбор командира для первой миссии новобранца!

— Вы только взгляните на Карлтона, парни. Ему скучно! Что за человек!

— Первый полет — самый трудный, О’Лири. Помню мой!

— Эй, Латц, чего это ты позеленел? По статистике, шансы вернуться одним целым — пятьдесят на пятьдесят!

— В полет, О’Лири, в полет.

Карлтон наблюдал за своими людьми. Сейчас особое внимание следовало уделить О’Лири. Латц еще пылал энтузиазмом после выпуска из академии; может, его и пугало боевое крещение, но возбуждение пересиливало страх. О нем можно не тревожиться, пока не начнется работа; и даже тогда, быть может, его скорее придется удерживать от рискованных порывов, нежели подбадривать. А вот за О’Лири требовалось проследить.

Первый полет всегда был трудным. Вик помнил свой — это было девять, нет, одиннадцать лет назад. Командир, у которого настолько сдали нервы, что он предпочел уйти в отставку и больше не летать; другой новобранец, чья психика так пострадала, что он навеки перебрался в крошечную Патрульную психиатрическую лечебницу на Ганимеде. Какой-то плотоядный мох едва не поймал их; это было жутко. Но Вик оклемался и принял участие в следующей же миссии из Сэндсторма. Нужно было сразу же лететь, иначе твои нервы могли одержать победу.

Само собой, О’Лири не закрывал рта.

— Нам досталась конфетка. Эта планета отличается от Земли всего на три десятых балла.

Остальные заулюлюкали.

— Зато расположена рядом с Дырой в Лебеде! Где обнаружили новую, которая ведет себя как звезда третьей величины, и метеорный поток, летящий со скоростью света! В той части галактики не слышали о Ньютоне! Забирай ее!

— Та область даже толком не нанесена на карты, О’Лири. Быть может, там время схлопнулось и взорвалось, может, там возникла Вселенная. А он говорит — конфетка! Забирай ее себе, меня устраивает планета, отстоящая от Земли на полных шесть баллов, в разумном районе вроде Девы или Тельца.

— Да уж, не обманывай себя, О’Лири. Но вперед, парень, вперед!

— Эй, Латц, так чего ты такой зеленый?

Гарри Латц слабо хихикнул и вытер мокрую ладонь о синий джемпер. Карлтон хлопнул новобранца по спине, помял ему лопатки.

— Не волнуйся, с тобой два опытных человека. Мы за тобой присмотрим, правда, О’Лири?

О’Лири изумленно поднял глаза, потом серьезно кивнул.

Конечно. Мы тебя подстрахуем, сынок.

Хорошо. Заставь О’Лири перестать думать о себе, заставь тревожиться о новобранце, и у него не будет времени на панику.

Лифт остановился на главном этаже Здания разведывательных операций, незамысловато отделанном голубым пластиком. Сквозь распахнутые двойные двери Вик Карлтон видел собравшийся гражданский персонал, который всегда бросал работу перед отправлением миссии. Проводы на казнь в Сэндсторме, так называли это разведчики. Может, гражданских это возбуждало? Вик пожал плечами. А других людей возбуждала перспектива продлить человеческую империю еще на пару световых лет в космос.

Кто-то запел:

Взявшись за руки, трое разведчиков подхватили песню. Отбивая ритм ногами, они промаршировали к изящному маленькому кораблю с длинной синей полоской, который ждал их в конце Полосы Стрельца. За ними почетный караул разведчиков горланил припев розовому марсианскому небу. Люди по обеим сторонам ликовали. Видимо, подумал Вик, у них был для этого повод.

— А ты? — спросила Кей прошлой ночью, когда он напевал эту песню, положив голову ей на колени и глядя на две сверкающие в небесах луны Марса. Они два часа гуляли по пустыне Розенблума, и когда она села на грубый красный песок, он положил голову ей на колени и принялся напевать, испытывая странное умиротворение. — Ты не хочешь сына? Не хочешь, чтобы он… рассекал эфир, как до него папаша рассекал?

— Кей, пожалуйста. Конечно, я хочу сына. Как только мы сможем пожениться…

— Но ты не можешь. Не можешь, пока состоишь разведчиком на действительной службе. Ты не можешь завести сына. Дети действительных скаутов — сироты. Это другое, Вик. Сироты, никогда не видевшие своих отцов.

Он поморщился, глядя в ее карие глаза, уверенные и спокойные под безупречно уложенными светлыми волосами.

— Послушай, детка, я хочу жениться на тебе. И женюсь. И я согласен, что нельзя строить семейную жизнь на разведывательных миссиях.

— Да, Вик.

— Ты права, от меня не будет проку тебе — или любой другой женщине, — пока я сам не решу, что мне достаточно одной планеты. Ты ведь не хочешь, чтобы я тоскливо считал реактивные струи в небе, и не хочешь, чтобы мой огонь потух; ты сама так сказала. Мое желание создать семью должно быть таким же сильным, как желание разведывать.

— Да, Вик.

Он нетерпеливо махнул рукой и быстро закончил, глядя, как ее пальцы рисуют на песке пять параллельных линий.

— И что? Это всего лишь вопрос твоего терпения, ожидания, пока я не буду готов завязать. В конце концов, я был разведчиком двенадцать лет; шансы прослужить так долго невелики — большинству выживших хватает пяти лет. Ты скоро получишь меня, Кей, — не потрепанного неудачника, а парня, который повидал достаточно космоса и готов остепениться. По обычным меркам я еще молод, мне только тридцать два. Еще полет-другой, три или четыре миссии — и я буду готов. Скоро.

Пауза.

— Да, Вик. — Ее голос был низким, приятным.

Почему-то в ретроспективе эта беседа казалась худшей из ссор.

Вик понял, что высматривает Кей за огромной головой О’Лири. Кей работала в администрации; она будет в толпе рядом с огромным белым куполом. Хотел бы он поцеловать ее перед взлетом; однако традиция требовала прощаться накануне отлета, чтобы ничто не нарушало марш к кораблю.

Он увидел ее, когда они допели до слов, от которых она всегда морщилась. Вик с предвкушением ухмыльнулся.

Она так крепко зажмурилась, опустив голову и подняв плечи, что они миновали ее и вошли в корабль, прежде чем Кей снова открыла глаза.

Два кадровых патрульных, несших вахту у корабля, отдали честь.

— Корабль готов, командир. Удачи.

И отбыли.

Обменявшись напоследок рукопожатиями с другими разведчиками, экипаж молча вскарабкался к открытым шлюзам.

Вик нажал зеленую шестиугольную кнопку, закрывавшую шлюзы, и, прильнув к бортовым иллюминаторам, разведчики в последний раз увидели бетонные здания Сэндсторма, вздымавшиеся, подобно перевязанным пальцам, из розовой марсианской пустыни.

— Двигатели в норме, командир, — сообщил голос начальника наземной команды. — Ждем взлета.

— Экипаж миссии готов, — ответил Вик по коммунофону, в то время как Латц и О’Лири занимали свои места. — Взлетаем.

Он прошелся взглядом по кабине пилота, еще раз оглядел своих подчиненных, сосредоточился на щелкающих приборах.

— Запустить двигатели, — произнес Вик и отключил коммунофон.

Он медленно сосчитал до пятнадцати, вспоминая древний клич: «Запустить двигатели! Запустить, запустить двигатели!» — который выкрикивала разбегавшаяся внизу толпа.

— Пятнадцать, — сказал Вик, и О’Лири передвинул красный рычаг на два деления, а Латц подкрутил крошечные колесики регулятора центровки. Их слегка тряхнуло в креслах; затем Вик скорректировал спираль ускорения, и они расслабились. Миссия началась.

Миссия № 1572 в расписании Разведывательного патруля; миссия № 29 в личном служебном деле Вика, хранившемся в Сэндсторме, последняя страница которого была озаглавлена «Обстоятельства смерти — Посмертные награды — Обеспечение иждивенцев». Немногие служебные дела могли похвастать таким количеством миссий. После двадцатой человека начинали звать Молния Чин-Лан, или Безопасный Фойербах, или Двухвзрывной Бониславски. Нельзя было не приклеить подобную кличку к тому, кто время от времени возвращался, лишившись трех четвертей кожи или подцепив загадочный вирус, от которого медики впадали в панику и придумывали новые заболевания, — но всегда возвращался. Само собой, до тех пор, пока однажды…

Вика Карлтона прозвали Неубиваемым, и сейчас всего два рассекавших эфир разведчика служили дольше него. Одним из немногих тщеславных замыслов Вика было стать старшим комическим разведчиком и надеть полагавшуюся к званию золотую форму. Она означала, что тебе нигде ни за что не приходилось платить, что ты спокойно преодолевал патрульные кордоны, что ты в буквальном смысле становился парадом из одного человека, куда бы ни отправился. Было бы неплохо, считал Вик; пусть это ребячливая показуха, однако человеку в данный жизненный период требовалась какая-то цель. Это означало, что даже среди избранных разведчиков Патруля, который, в свою очередь, включал избранных мужчин галактики, ты был уникален. И также означало, что однажды ты мог перерезать себе горло, бреясь безопасной бритвой.

Симпатичная идея, разведчики. Экономная. Вместо того чтобы разом лишаться трех десятков или сотни высокоспециализированных ученых, цивилизация в худшем случае теряла трех человек. Да, трех весьма необычных человек с выдающимися способностями, однако в галактике, которая кишела молодежью, жадной до самоубийственной работы в приключенческой обстановке, сдобренной щепоткой славы, достойной платой и множеством возможностей карьерного роста, их можно было заменить. И внести в Список павших.

Патрульный крейсер случайно натыкается на не обозначенную на картах звезду, одну из тысячи, с семейством планет. Проводятся спектральные исследования, а затем, если у патруля есть время, высылаются автоматические шлюпки, которые огибают одну-две наиболее перспективные планеты и делают автоматические замеры их атмосферы, грунта, следов разумной жизни и тому подобного. Если признаков аборигенной цивилизации не наблюдается, крейсер летит дальше по своим делам и при первой возможности сообщает о находке в штаб-квартиру в Сэндсторме.

Сэндсторм сохраняет информацию вместе с кучей расчетов, сделанных физиками, химиками и биологами. Скажем, пять лет спустя возникает необходимость провести более детальное исследование одной из планет. Может, ее поверхность свидетельствует об интересных месторождениях полезных ископаемых; может, это удобное место для заправочной станции, или аванпоста Патруля, или колонии; может, кому-то важному просто любопытно.

Три доступных разведчика — A, B и C — получают уведомление. Месяц их пичкают всеми имеющимися данными, затем дают лучший корабль и оснащение из возможных, желают удачи и отправляют на миссию. Если они не возвращаются через девяносто земных дней, тяжелый крейсер, под самые двигатели напичканный замысловатым оружием и блистательными умами, выдвигается, чтобы выяснить, что с ними произошло. Если кто-то или все разведчики возвращаются в положенный срок, отчеты изучают и на их основании организуют экспедицию для необходимой работы, от картирования места колонии до закладки фундамента астрономической лаборатории.

Разведчики — легкая добыча. Разумеется, их девиз — «Не рисковать» и соблюдать предписания с 47-го по 106-е, посвященные мерам безопасности. Они должны бродить по новой планете с измерительными инструментами и получать данные на месте. Больше им ничего делать не нужно, так говорят книги. А в академии…

— В академии, — поведал Латц О’Лири, когда, за пределами орбиты Плутона, они приготовились включить межзвездные двигатели, которые домчат их до цели на нескольких скоростях света, — в академии нам говорили, что три четверти всех несчастных случаев с разведчиками происходят из-за невнимательности или пренебрежения правилами безопасности. Комиссары говорили, дисциплина улучшается, люди тщательнее следуют правилам, а потому потери снижаются.

— Неужели? — О’Лири оглянулся на Карлтона и пососал нижнюю губу. — Рад это слышать. Приятно знать, что потери снижаются. Что такое отвратительная статистика по сравнению со словом комиссара? Значит, снижаются.

Гарри Латц закончил возиться с прицелом и передал инструмент О’Лири для проверки.

— Конечно. Мы выполняем функции передового информационного отряда. При первых признаках опасности нам следует улетать. «Лучше лишиться премии, чем жизни».

— А без жирной премии за полный период разведки на планете чем еще ты оправдаешь эту дурацкую работенку? — О’Лири кивнул Карлтону. — Наведение выполнено, Вик. Можем прыгать. Если попробуешь вернуться из миссии с жуткой историей, парень, не успеешь произнести: «Альдебаран, Бетельгейзе, Козерог», — как будешь разжалован в Патруль. Или возьмем последнюю миссию, в которой я участвовал. На планете — ничего опасного, то есть ничего, что желало бы причинить нам вред. Однако была там некая птичка с забавными крылышками, которые в полете генерировали высокочастотный звук. Чистая биологическая случайность, но эта частота в точности совпадала с частотой наших ультразвуковых пистолетов. Да-да.

Тяжело дыша, он уставился сквозь рычаги управления. Его спутники внимательно следили за ним.

— Впервые мы увидели ее в тот день, когда Джейк Бертранд брал геологические образцы за пределами корабля. Она прилетела и уселась на камень — думаю, ей было любопытно, — а Джейк рухнул замертво. Хэп Макферсон, командир, вышел, чтобы посмотреть, почему Джейк потерял сознание. Птичка испугалась и улетела, а Хэп тоже рухнул замертво. Я сидел в корабле и видел, что показывают шумомеры, а потому догадался. Тщательно оглядев горизонт и убедившись, что поблизости ничего не летает, я затащил два трупа со сварившимися мозгами внутрь и вернулся на базу. Не знаю, что они решили — уничтожить птичек, снабдить колонию специальными шлемами или еще что. Однако премию я получил.

Молчание. Гарри Латц было заговорил, посмотрел на спутников и умолк. Облизнул губы и откинулся в кресле.

— Надо же, — произнес он тихим, изумленным голосом.

— Ну ладно, О’Лири, — резко сказал Вик. — Если ты закончил со страшилками для новобранцев, можем двигаться дальше. Приготовиться к межзвездному прыжку!

— Член экипажа B, на позиции, — ответил О’Лири, оскалив в ухмылке все зубы.

Гарри Латц сглотнул и распрямил обтянутые синим джемпером плечи.

— Член эки… — начал он и сбился. — Член экипажа C, на позиции. Запустить межзвездные д-двигатели.

Нет, разведчиков не обманешь. Разведчики знают, что они — легкая добыча. И тем не менее, Вик решил, что Латц и О’Лири хорошо друг другу подходят. Когда отправляешься в полет после вылазки, в которой смерть пощекотала тебе ребра и хлопнула тебя по трясущейся спине, нет ничего лучше парня моложе тебя, который знает меньше тебя, который нуждается в руководстве, который боится сильнее тебя, потому что его страхи скрыты и еще не вырвались на поверхность.

О’Лири вылезал из своей скорлупы, меньше думал о собственных проблемах и больше — о проблемах новобранца. А Латцу тоже ничего не сделается; если парочка рассказов могла испугать его до невменяемости, лучше, чтобы это выяснилось до настоящей работы. Лучше выяснить это здесь и сейчас, когда можно принять меры и защитить обоих. За двенадцать лет в разведке Вик Карлтон пришел к выводу, что человек, не боявшийся миссий, был либо слишком флегматичным, либо настоящим психом; нормальный человек пугался, но пытался обуздать источник своего страха. Пусть Латц узнает, что их ждет; это повысит его шансы на выживание.

— Эта жизнь не так уж плоха, — признал Стив О’Лири во время межзвездного прыжка, когда они расслаблялись в сферическом помещении, одновременно служившем кабиной пилота, жилыми каютами и комнатой отдыха. — Месяц инструктажа, два месяца — максимум — дороги туда-обратно, месяц на планете миссии. Если повезет, вся вахта занимает не больше четырех месяцев, после чего ты получаешь тридцать дней отгула — не считая больничного. Оплата хорошая, падкие на романтику женщины в избытке: чего еще желать мужчине?

— И кроме того, — Латц жадно подался вперед, откровенно радуясь перемене в настроении коллеги, — и кроме того, это настоящая слава — быть первыми людьми, ступившими на планету, первыми людьми, узнавшими, на что похожи новые миры, первыми людьми…

— Эту часть они могут оставить себе, — оборвал его О’Лири. — Первые люди в новых мирах — ха! Первые покойники!

Вик Карлтон с усмешкой откинулся на спинку пластикового кресла.

— В чем дело, Стив? Комиссар что, гнал тебя на корабль плеткой? Ты мог не лететь, мог уволиться.

— Когда мне осталось всего пять месяцев до разряда А, двойной оплаты и пенсионных льгот? Хотя мне вряд ли хватит мозгов, чтобы выйти на пенсию: первый О’Лири был романтичным тупицей и успешно передал свои гены по мужской линии. Один О’Лири взорвался в стратосфере, еще в те дни, когда на Луну пытались летать на жидком кислороде. Другой О’Лири был штурманом во Второй венерианской экспедиции сто пятьдесят лет назад, той самой, что упала на Солнце. Наука приходит, изобретения уходят, а О’Лири так и будут вечно совать голову в петлю. Аминь.

Все посмеялись его траурным кивкам, и Латц сказал:

— Надеюсь, все мои миссии будут такими же опасными, как эта. Эта звезда — желтый карлик, как наше Солнце, а планета…

— А планета всего на три десятых балла отличается от Земли! — вмешался разведчик B, чье настроение вновь изменилось. — Я в курсе. Именно это я твердил шутникам в Сэндсторме. Но послушай, парень, планета и звезда находятся рядом с Дырой в Лебеде — ты понимаешь, что это значит? В этой области нет ни одной разведанной планеты, не говоря уже о колонизированной. Все, что кто-либо знает о Дыре в Лебеде, сводится к чужим теориям. Спроси любого ученого, почему там так мало солнц, почему материя ведет себя таким образом, что могло случиться с отрядом картографов, пропавшим пять или шесть лет тому назад, — и он попросит от него отстать. Но есть и утешение: если мы не вернемся, вне всяких сомнений, для расследования будет организована полноценная экспедиция. Тебе от этого легче, Вик?

Карлтон пожал плечами и вернулся к своему журналу. Он не мог решить, что хуже — Латц с его наивностью, его телячьей неопытностью, или старший напарник, чьи саркастические шутки граничили с горечью, которая коренилась в откровенном страхе. Для такой миссии, подумал Вик, разведчики могли закрыть глаза на древнее правило и позволить ему как командиру самому выбрать людей.

Однако кого бы он выбрал по собственной инициативе? Доброго, надежного разведчика B вроде Барни Ливеррайта, которого сбили возле Девы шесть месяцев назад? Подающего надежды разведчика C, энергичного и бесшабашного, вроде Хоги Стэнтона, который сейчас умирал на Ганимеде в палате, куда не решался войти врач, опасаясь вируса, который мог обмануть любую прививку, просочиться сквозь любой защитный костюм?

Нет, ты брал тех, кого давали, кто был в наличии — кто был еще жив. Даже для миссии к Дыре в Лебеде командир брал людей, которых ему назначили, и, подумал Вик, следя за подчиненными, пока корабельный хронометр отсчитывал только ему заметные недели, его команда не так уж и плоха.

У них сложились тесные товарищеские отношения, знакомые Вику. Трое мужчин стали ближе и, несмотря на тесноту и естественное раздражение, вызванное журнальной рутиной, почувствовали тепло дружбы.

В частности, у Латца прибавилось уверенности в себе, когда двое коллег открыто приняли его. Вик наблюдал за маленькой темной головой новобранца, напоминавшей планету рядом с огромным рыжим солнцем головы О’Лири, когда они отбивали ритм слезливой, сентиментальной баллады, сейчас популярной у разведчиков. Он ухмыльнулся, заслышав, как слезливый тенор Гарри Латца меланхолично сплетается с громовым басом Стива О’Лири.

Вряд ли это было про Кей, решил Вик. «Ради женских похвал» — едва ли она расточала их ему.

Кей была критичной; Кей была мощью, искавшей мощь, не вялой женщиной-флагом, нуждавшейся в крепком мужчине-флагштоке. С ней он впервые начал открывать в себе внутренние силы, которые заставили его поступить на самую опасную и неблагодарную службу, когда-либо созданную человечеством.

Тем вечером он опоздал на свидание перед самым модным рестораном Сэндсторма и небрежно, агрессивно бросил:

— Только что подписал бумаги для миссии пятнадцать семьдесят два. Вновь приключение стало между нами, девочка.

— В приключениях нет ничего плохого, — медленно ответила Кей, отвернувшись. — Каждый молодой человек должен попробовать свои силы в преодолении преград, с которыми не справились его товарищи. Так развивается раса, так создаются новые правительства. Однако приключения сводятся к вечному инфантилизму, если не дают ничего фундаментально конструктивного, если за ними гоняются ради них самих.

— Разведчики не гоняются за приключениями ради приключений, — рявкнул Вик. — Разведчики основали каждую колонию в галактике, каждый звездный аванпост.

Она засмеялась.

— Разведчики! Вик, ты говоришь о службе. Я — о тех, кто служит. Когда мужчине твоего возраста нечем похвалиться, кроме пары шрамов и десятка потускневших медалек… Знаю только, что как женщина я хочу сильного, уравновешенного и надежного мужчину. Я не хочу выходить замуж за тридцатидвухлетнего мальчишку.

— Ты хочешь сказать, — упрямился Вик, — что первопроходцы, революционеры и искатели приключений — не зрелые мужчины? По существу, тебе кажется, что раса прогрессирует благодаря задержкам в развитии. Так, Кей? Получается, что юность — время экспериментов и эмоций, а зрелость — время устаканившейся дешевой скуки, когда ты взращиваешь язвы, а не рассудок?

Он помнил, как она посмотрела на него, а затем опустила глаза, словно ее поймали на лжи.

— Я… я не знаю, что ответить на это, Вик. По-моему, ты говоришь, как маленький мальчик, который хочет быть пожарным и втайне очень стыдится своего отца, занимающегося страхованием пожаров, но я могу ошибаться. Я знаю, что, пробыв разведчиком десять с лишним лет, ты можешь получить место комиссара, просто попросив о нем, и что планировать миссии и готовить к опасностям молодых людей — так же интересно, как и лично участвовать в них. Но я не хочу, чтобы ты оставлял действительную службу ради меня или даже ради вероятной семьи, если ты недостаточно повзрослел, чтобы самому этого желать.

— Ты имеешь в виду, недостаточно состарился, Кей.

Она нетерпеливо махнула рукой и повернулась, чтобы изучить прическу в зеркале.

— Забудем, — сказала она, сосредоточенно подкручивая причудливый локон. — Мне никогда не понять, что тебя так раздражает в этой беседе. Либо ты хочешь осесть и завести семью — либо нет. Когда определишься, я с интересом тебя выслушаю. А теперь давай посмотрим, привез ли Эмиль Оазис тот оркестр с Земли.

Он придержал ей дверь, раздраженно пытаясь решить, почему эти разговоры всегда оставляли у него чувство, будто он совершил непростительный социальный промах, который она милостиво оставила без комментариев.

Теперь, оглядываясь назад, он понял, что по-прежнему не может быть критичным. Понял, что гадает, как оказался здесь, деля жилое пространство с двумя незнакомцами, Гарри Латцем и Стивом О’Лири.

Что такое миссия № 1572, что такое первая разведывательная экспедиция к Дыре в сравнении с мягкой близостью Кей и ребенка, в котором повторятся они оба? Наполнившее Вика желание — жажда завести семью — было невероятно древним, каждая клеточка его тела эволюционировала, чтобы отреагировать на него. Бдительно сидя в глубоком кресле за пультом управления, он мрачно одернул жесткую синюю форму.

Потом перед ним вспыхнула красная лампочка.

— Разведчики по местам! — взревел Вик. — Немедленно, слышите, немедленно! Звезда назначения прямо по курсу! Приготовиться переключиться на планетарные двигатели.

Он вновь был спокоен и уверен в себе, вновь был капитаном миссии.

— Член экипажа B, на позиции, — рявкнул О’Лири, метнувшись к своему креслу и открыв длинный ряд переключателей.

— Член экипажа C, на позиции, — невнятно произнес Латц, дожевывая ужин, которым наслаждался на камбузе. — Планетарные двигатели готовы к запуску!

Вик пробежался взглядом по спутникам, изучил разложенную перед ним звездную карту, отметил стрелку, пульсировавшую в своей круглой тюрьме, и проверил, что переключатель у правой руки стоит на максимуме.

Затем проверил еще раз.

— Запустить планетарные двигатели, — приказал он. — Запустить планетарные двигатели. Запустить двигатели!

Они оказались в системе из одиннадцати планет, солнце которой по спектроскопическим показателям удивительно напоминало земное Солнце. Между второй и третьей планетой был пояс астероидов; между восьмой и девятой — еще один. Три планеты были с кольцами — одна с горизонтальными и вертикальными, как гироскоп; и только на одной планете, пятой от солнца, была жизнь.

— Не знал бы, поклялся бы, что это Земля, — подивился Гарри Латц, отрываясь от изучения планеты миссии.

О’Лири кивнул.

— Три десятых балла — очень незначительное отличие. Чуть меньший диаметр, почти такое же соотношение кислорода и азота, разница в средней экваториальной температуре — всего два градуса. И все же разведывательный корабль не нашел следов разумной жизни. Эй, Вик, разве согласно теории Кокберна о надлежащей климатической эволюции здесь не должно быть существа, напоминающего хотя бы человека эпохи палеолита?

Разведчик A, утомленно следивший за тем, как трансвизор отсчитывает оставшиеся миллионы миль, выразительно пожал плечами.

— Я мог бы высказать предположение в любом месте, кроме этой области открытого космоса. Конечно, биология планеты, столь напоминающей Землю, физически должна была произвести разумное двуногое существо с зачатками технической цивилизации — но кто знает насчет Дыры в Лебеде? Возьми, к примеру, ту белую дрянь.

Они проследили за его рукой, указывавшей на телесканер. Там и сям, между планетами и над ними, свободно парящие в пустоте или сосредоточенные на желтой основе, виднелись крошечные на вид сети белых, мертвенно-бледных нитей, тянувшихся на сотни и тысячи миль. Они напоминали обрывки паутины гигантских уродливых пауков, не заинтересованные в гравитации и не похожие ни на что в разумном космосе.

— Даже не пытайся, Гарри, — предостерег Вик Латца, который лихорадочно листал огромный том на пульте управления. — Их нет в «Типах небесных тел» Розмарина. Мы знаем только, что они существуют по всей Дыре — и что они слишком опасны для лучших материалов, которые мы до сих пор изобрели. Подлетевший к ним слишком близко корабль исчезает — пуф! Просто перестает существовать. Наши приказы таковы: «НЕ ПЫТАЙТЕСЬ, ПОВТОРЯЮ ЗАГЛАВНЫМИ БУКВАМИ С ПОДЧЕРКИВАНИЕМ, НЕ ПЫТАЙТЕСЬ ИССЛЕДОВАТЬ ЭТИ СКОПЛЕНИЯ И ЛЮБЫЕ ДРУГИЕ ФИЗИЧЕСКИЕ ЯВЛЕНИЯ, ХАРАКТЕРНЫЕ ДЛЯ ДЫРЫ В ЛЕБЕДЕ».

О’Лири фыркнул.

— Это про нас. Когда мы вернемся — если вернемся, — кто-нибудь на базе почешет голову и задумается, из чего состоят эти белые кластеры. Нам пожмут руки, вручат несколько сухих пайков и новый корабль и скажут: «Вы же согласитесь разобраться с этим вопросом и узнать, действительно ли они настолько опасны, как считается, — разумеется, без неоправданных рисков? И было бы очень мило, если бы вы успели вернуться к январскому Солнечному съезду астрофизиков!»

Все захохотали, Латц — чуть визгливей прочих.

Сходства планеты с Землей было достаточно, чтобы вызвать жестокий приступ тоски по дому. Да, здесь было всего четыре континента, а теплыми ночами на небесах не царила изящная луна, однако моря казались достаточно синими, чтобы улечься на белый песок с бутылкой виски и опьянеть, не притрагиваясь к ней, пока пышные облака плывут по бледному небу, не ведая о великих вещах, которые могут сотворить с ними поэты. Там и сям над бесшумными водами цвета индиго вздымался совершенный остров, ждавший художника, чтобы отдаться ему.

Высокие деревья карабкались по склонам гор, пышная трава колыхалась в растрепанных прериях. Иссохшие золотые пески бескрайних пустынь изнемогали от зноя, а на севере огромные ледяные глыбы с диким грохотом обрушивались в полярное море.

Но ни на суше, ни в море они не увидели ни одного подвижного живого существа.

— Похоже на Эдем, — выдохнул Гарри Латц. — После грехопадения.

О’Лири посмотрел на него, прикусив губу.

— Или на ад, до него.

После посадки Вик назначил исследовательские дежурства. Они были намного легче, чем изнурительные космические вахты, однако на данной стадии миссии имели намного большее значение. И правила разведчиков, и их собственные представления об обеспечении безопасности требовали провести тщательнейший осмотр планеты, не покидая корабль. Нужно было не только проверить почву на предмет топографических каверз вроде землетрясений, наводнений и вулканов, не только внимательно изучить возможность существования опасной субмикроскопической жизни на планете, столь похожей на Землю, но и — особенно здесь, в Дыре — быть готовыми к появлению чужеродных, странных угроз, у которых не имелось прецедентов — до сих пор.

Лишь озаботившись всеми этими мерами предосторожности и заполнив корабельный журнал до момента посадки, Вик осознал, что не вспоминал о Кей десять — или даже пятнадцать часов. Кей Саммерсби превратилась в еще одно не слишком удачное светловолосое приключение, еще одни декорации в памяти — чуть более значимые, чуть более стойкие, чем прежние. Единственной ответственностью была миссия.

— Эй, Вик. — Нахмурившись, Стив О’Лири поднял глаза от телесканера. — Ты в курсе, что на другой стороне планеты — какое-то белое щупальце?

Командир миссии хмыкнул, подошел к разведчику B и, почесывая подбородок, взглянул на прибор.

— Черный космос! — проворчал Вик. — И как это назвать? На живое не похоже, не двигается, нет видимых контактов с землей. Просто висит там, как бельмо на глазу. Напоминает чей-то «несчастливый час» в отрыве от потребителя.

О’Лири потянул себя за пальцы.

— Точно. Мне оно не нравится, и я не хочу на него смотреть. Согласно правилам, мы должны держаться от этих крошек на расстоянии не короче следа двигателя, а до этой штуки семь с половиной тысяч миль, если по прямой через планету.

— Это наше невезение, — ответил Карлтон. — Оно находится на планете миссии, а приказы миссии всегда важнее правил разведчиков. Просто не приближайтесь к нему во время вылазок. Слышал, Латц?

Разведчик C кивнул.

— Когда мы начнем вылазки, Вик? Если в этом неземном раю есть хоть что-то опасное, я съем свой шлем вместе с антенной. Хочется снова почувствовать землю под ногами.

Командир покачал головой.

— Полегче, парень, полегче и помедленней. На незнакомой планете награда за спешку — ранняя могила. И если ты выйдешь из шлюза, а в этом мире окажется что-нибудь опасное, тебе не придется есть свой шлем, потому что оно сожрет тебя первым, вместе со шлемом, радио и всем прочим. А теперь расслабься и возвращайся к телесканеру. Здесь должно быть что-то живое, помимо деревьев, травы и картофеля.

Но ничего не было. По крайней мере, они ничего не нашли, хотя сменяли друг друга за телесканерами, водили лучом по четырем континентам и вглядывались в экраны до рези в глазах. Они обнаружили крошечные одноклеточные организмы в образцах воздуха, почвы и воды, взятых автоматическими корабельными драгами; коллеги О’Лири скатились с коек на его крик в тот день, когда ему почудилось, что он увидел птиц (это оказался подхваченный ветром листок); их внимание привлекли несколько подвижных крупных зеленых шаров, однако на основании бесцельности их блужданий и отсутствия сенсорных органов разведчики пришли к выводу, что это огромные споры какого-то растения.

Они не нашли ни травоядных животных, которые объедали бы пышную листву, ни хищников, которые подкарауливали бы травоядных у водопоя. В морях не было рыбы, в лесах — термитов, в почве — земляных червей

— Не понимаю, — проворчал Вик. — Флора этой планеты достаточно близка к земной, чтобы свидетельствовать о земной фауне. Где же она? Здесь нет ни одного животного, достаточно крупного, чтобы сожрать остальных. А потому…

— А потому? — повторил Стив О’Лири, пристально глядя на командира.

— Возможно, это нечто маленькое. Например, вирус. Сложная молекула, что-то среднее между животным и минералом, что-то не совсем живое, но в миллион раз опаснее любого живого существа.

— Но, Вик, я бы увидел это в электронном микроскопе. — Гарри Латц встревоженно развел руками. — И даже если я что-то упустил, автоматический глаз способен классифицировать пять тысяч видов в минуту. Если бы вирус прикончил птиц и зверей, мы бы наткнулись хотя бы на одну его культуру.

— Думаешь? Если этот вирус не смог приспособиться к растительной жизни, сейчас он может быть не слишком активным — или многочисленным. И опять-таки, даже если мы нашли образец, откуда нам об этом знать?

— Автоматический глаз…

Вик Карлтон поморщился.

— Автоматический глаз! Отличный способ не состариться на службе, Латц, — верить всему, что написано в инструкции к приборам. Конечно, автоматический глаз в сочетании с электронным микроскопом — хороший патолог. Но автоматический глаз полагается на свою память — на записи о всех микроскопических и субмикроскопических формах жизни, которые были признаны опасными для человека в изученной до настоящего времени части галактики. Если он увидит что-то, похожее на один из организмов в файле, то предупредит нас. Как предупредил о десятке видов на этой планете, с которыми, как выяснилось, наши приборы в состоянии справиться. Однако никто никогда не слышал, чтобы у роботов было воображение. Твоя машинка, Гарри, не может почесать подставку и сказать: «Не нравится мне эта крошка, хоть она и кажется безвредной». Ты знаешь, что происходит, когда автоматический глаз натыкается на что-то, чего нет в его записях.

— Точно, — усмехнулся О’Лири, бросаясь на койку. — Три трупа в форме разведчиков и, после расследования, возможно, еще один объект в памяти автоматического глаза. Так мы учимся, Латц, старина: методом проб и ошибок. Вот только, мой отважный юный разведчик C, пробы — а зачастую и ошибки — это мы. — Он улегся на койку, его огромная рыжая голова скрылась из виду, и до разведчиков донеслось: — Я боцман и гардемарин…

Латц явно огорчился, что напарник вернулся к своим мрачным шуткам. Вынужденное заключение на борту маленького корабля, за пределами которого виднелись великолепные просторы, не пошло Стиву О’Лири на пользу. Он служил слишком долго, чтобы ставить под сомнение дисциплину, особенно в вопросах безопасности, но его подсознание неустанно нашептывало разуму сплетни о страхе.

Сильнее, чем прежде, Вик ощутил, что его тянет к молодому человеку. По крайней мере, Латц не жил былыми испугами: он понятия не имел, каким ледяным может быть пот.

— Послушай, — ласково произнес командир миссии, — я не хочу сказать, что некий микроб поджидает нас снаружи, чтобы убить. Я не знаю. Может, здесь, в Дыре, имеет место какой-то радиационный эффект, который подавляет развитие сложных животных форм. Может быть. Я только хочу сказать, что мы будем искать и строить догадки, пока не почувствуем, что исчерпали все возможные опасности. Тогда мы наконец покинем корабль, надев скафандры с защитой Гроджена и экраном Маннхайма.

Голова О’Лири поднялась над койкой.

— Эй! — разочарованно сказал он. — Они тяжелые, и мы не сможем ходить без электрического хребта! Я рассчитывал попрыгать собственными ногами. Небольшая пробежка по твердой земле была бы очень кстати.

Он умолк и лег под задумчивым взглядом Вика. И этот взгляд породил мысль, которая в день выхода на поверхность заставила командира сказать О’Лири:

— Я возьму с собой Латца. На корабле должен остаться человек, который знает, как действовать, если что-то пойдет не так. Это ты, Стив.

Рыжий разведчик смотрел, как они влезают в неповоротливые, напичканные оборудованием скафандры. О’Лири уперся кулаками в бедра.

— Ты нарушаешь традицию, Вик, и знаешь это. Первый в отставку — первый в шлюз.

— Если командир считает это уместным, — резко ответил Карлтон. — Я не считаю. Позже сможешь размяться. А пока тебе следует быть наготове, как бегуну на старте. Если у нас возникнут неприятности, и ты сможешь нам помочь — отлично. Но если ситуация будет слишком жесткой или слишком необычной, помни, что главная цель миссии — собрать информацию о Дыре. Улетай.

О’Лири повернулся к нему спиной и занялся шлюзом.

— Спасибо, приятель, — пробормотал он. — Так и вижу себя в Сэндсторме, клянущимся парням, что ты отдал мне именно этот приказ. Так и вижу.

Они спустились по лестнице и зашагали по земле. Вик был первым и проявлял крайнюю осторожность; позади Гарри Латц потел, спотыкался и ругался в огромном костюме, к которому не привык даже за год тренировок.

Командир остановился в рощице деревьев, напоминавших вязы высотой по грудь.

— Полегче, Латц, — посоветовал он. — Ты тащишь на себе огромный вес, и это невозможно сделать правильно. Секрет использования электрического хребта состоит в том, чтобы не дать правой руке понять, чем занята левая. Я знаю, что в академии ты учился нажимать пальцами нужные кнопки в этих штуках. Это не сложнее, чем дышать, только дай шанс. Расслабься и насладись пейзажем, сосредоточься на том, что хочешь сделать и куда хочешь пойти — а не как хочешь это сделать. И как только ты перестанешь об этом думать, твои пальцы сами позаботятся о переключателях хребта. Их научили выполнять свою работу.

По радио он услышал глубокий вздох разведчика C. Затем Латц оглянулся и расслабился, его шаг стал более четким, движения костюма — утяжеленного защитой Гроджена, экраном Маннхайма и сложной аппаратурой — ровными и уверенными. Латцу удалось перевести мысли с уровня моторики на сознательный уровень; теперь от него будет прок, пока его пальцы играют нужными переключателями в гигантских металлических перчатках.

Хороший мальчик. Вик улыбнулся. Многие новобранцы не один день пытались совладать с электрическим хребтом в полевых условиях. Латцу хватило самоконтроля, чтобы преодолеть неизбежную панику, вызванную первой прогулкой по чужой планете в одеянии, которое по существу представляло собой робота. Он быстро учился. Он старался.

Таким бы я хотел видеть своего сына… Вик отогнал мысль. Его ждала работа. И более молодой, менее опытный человек, за которым требовалось приглядывать. Но все же…

Они пробрались через миниатюрные деревья — теперь Латц легко поспевал за Виком — и поднялись на небольшой холм. Встали на вершине и огляделись. Пышная листва колыхалась на уровне их животов.

От грозных далеких гор до ручейка, звонко журчавшего по рыжеватым старым камням, земля, на которой они стояли, лениво нежилась под летним солнцем. Розовые и голубые травы качались и кивали друг другу. Туман наползал с огромного озера в миле от разведчиков.

Латц усмехнулся в своем шлеме.

— Всегда хотел увидеть, как выглядит туристический рай до прихода торговцев недвижимостью!

— Если они сюда вообще придут. Видишь какое-нибудь движение?

— Ну, да, вон там… и тут. — Гарри Латц показал на высокий колючий лес справа и карликовые деревца вокруг.

— Растения. Деревья и кусты на ветру. Ничего похожего на кролика, который выпрыгнул бы из под ног, когда мы наступили на его нору, или жужжащей пчелы, высматривающей аппетитный цветок. Ни насекомых в почве, ни планирующих закусить ими птиц в небесах.

— Но мы и так это знали… благодаря телесканеру.

— Я в курсе. — Командир миссии поскреб шлем металлической перчаткой. — Но почему? Эти растения не плотоядны. Немного поменяй химию и морфологию — и они ничем не будут отличаться от земных. Говорю тебе, Латц, мне это не нравится. Почему на этой планете нет фауны?

— Может, все животные свалились в Дыру, — находчиво предположил Латц.

Карлтон уставился на него.

— Знаешь, возможно, ты и прав. Само собой, Дыра в Лебеде — астрономическое явление, — поспешно продолжил командир, — но здесь есть много такого, о чем никогда не слышали в Паломарской обсерватории или Университете Сахары. Может, все животные свалились в Дыру. Как насчет этого…

— Эй, Вик! — произнес голос О’Лири с корабля. — Зеленый шар, одна из этих спор, катится прямо к нам.

— Откуда?

— Вы увидите его через секунду. К северу от горной гряды. Вот! Видите точку между двойными пиками?

Два разведчика достали ультразвуковые пистолеты и пригнулись, а точка выросла сперва в пятнышко, затем — в зеленый шар, несущийся на невероятной скорости.

— Лучше вернуться? — встревоженно спросил Латц.

— Мы не успеем — эта крошка летит слишком быстро. Просто не двигайся и затаись. Я думаю, что решение…

— Еще несколько, — возбужденно сообщил Стив О’Лири. — Два мчатся друг за другом с юго-запада. Вряд ли это споры — полагаю, они разумны и похожи на животных. И все они… Эй! Телесканер только что засек их источник! Угадайте где?

— Давай сыграем в загадки в другой раз, — ответил Вик.

— В том месиве белых щупалец, что тянутся к планете с противоположной стороны. Они только что выпустили целую стаю зеленых шаров. Могут ли эти щупальца быть живыми, обладать органами чувств? Маловероятно, если вспомнить, как они парят в пустоте…

— Пока забудь про щупальца, О’Лири, и сосредоточься на зеленых шарах. Думаю, эту панику вызвали мы с Латцем, когда вышли из корабля. Будь готов к отлету, с нами или без нас.

— Даже не надейся. Это мое окончательное решение, Вик! Либо вы, парни, пробьетесь назад, либо я выйду к вам.

Карлтон закусил губу. Зеленый шар был почти над ними, его гладкая, совершенно невыразительная поверхность испускала странное мерцание. В этом заключалась проблема с разведчиками во время миссии. Они колебались между невыносимым ужасом и бравадой, которая представляла собой страх перед страхом, — и вечно испытывали не ту эмоцию не в то время. Сейчас Карлтону требовался подчиненный, который мог оценить значимость первой миссии в Дыру, который мог узнать положение, когда информация в тысячи раз важнее жизней или мнений других людей, — и который в чрезвычайной ситуации мог проявить стойкость вместо нервозности.

— Хорошо, О’Лири. Готовность к нападению второй степени. Надень скафандр и встань к носовому орудию. К другим орудиям приставь роботов. Переключись на полную видимость. Но будь готов запустить двигатели!

— Э-э, командир, — подал голос Латц. — Три шара над нами, другие на подходе. Но они не обращают внимания на нас, а просто толпятся у корабля.

Вик Карлтон поднял голову. Он никогда не видел ничего похожего на эти сферы. Их цвет мог свидетельствовать о наличии хлорофилла, но они были слишком подвижными, слишком целеустремленными, чтобы иметь растительное происхождение. Суда под управлением разумных организмов? Это может объяснять отсутствие глаз и опорно-двигательного аппарата. С другой стороны, где след от реактивной струи или любой другой признак работы двигателя? И то, как они расширялись и сокращались, скорее говорило об их живой природе. Действительно странно…

— Может, они дышат? — спросил разведчик C.

— Нет. Я бы сказал, что движения слишком нерегулярны для дыхания. Просто не шевелись, Латц, и жди. Это самая тяжелая часть миссии, парень, однако терпение спасло больше жизней, чем вся когда-либо сделанная защита Гроджена.

Они ждали в своих громоздких костюмах, а число шаров тем временем увеличилось до двенадцати, и все целеустремленно носились вокруг корабля по прямым траекториям. Очевидно, решил Вик, пока разведчики не шевелились, их не замечали.

Внезапно один из шаров завис перед шлюзом.

— Похоже, знает, что делает, — сообщил из корабля О’Лири. Издал смешок, затем, после паузы, еще один. — Я начинаю нервничать, Вик.

— Не надо, — посоветовал тот. — Возможно, они достаточно умны, чтобы понять, как мы входим в корабль и выходим из него, но вряд ли видели много космических кораблей, раз так близко подобрались к полностью вооруженному судну. Соберись, Стив; когда они разлетятся и мы сможем вернуться, попробуем наладить с ними контакт. Хотя они не выглядят слишком общительными. Надеюсь, ты не забыл про личное оружие?

— Ультразвук. И мощный бластер на коленях. Он пробьет дыру в обшивке, если я им воспользуюсь, но при необходимости… Слушай, эта крошка занимается тем, чем я думаю?

Он не ошибся. Шар отлетел от корабля на небольшое расстояние и понесся обратно к нему. Мягко, беззвучно отскочил от корпуса, отлетел и повторил процесс. Его горизонтальная траектория и настойчивость напомнили разведчикам кулак, стучащий в дверь.

Потом… шар исчез!

Они тряхнули головами и, морщась, уставились на то место, где он только что находился, посреди нового рывка к кораблю. Шар исчез, не оставив в тяжелом воздухе даже призрачного изумрудного следа. Одиннадцать шаров носились вокруг корабля туда-сюда, туда-сюда, по абсолютно прямым траекториям. Но секунду назад их было двенадцать!

— К-командир, к-как вы думаете, ч-что случилось?

— Не знаю, Латц. Но мне это определенно не нравится.

— Мне тоже, — прошептал по радио О’Лири. — Это один из тех моментов в жизни разведчика B, когда он задумывается, что в звании разведчика A заставило его покинуть дом и маму. Хотел бы я вернуться… Нет! Вик, это невозможно! Он не мог… он…

— Что случилось? Стив! Что происходит?

— Проклятый шар материализовался внутри корабля… как раз когда я потянулся к… в пяти футах от меня… кинулся мне в голову… почти попал… — Голос Стива О’Лири доносился отрывистыми фразами, словно он выплевывал их между прыжками. — Гоняется за мной по всей рубке… нет, не смей! — отскакивает от переборок, словно бильярдный шар… погоди, кажется, я поймал…

Оглушительный рев. О’Лири использовал бластер. Барабанные перепонки разведчиков завибрировали от эха, в носовой части корабля появилась рваная дыра, словно его прокомпостировали.

— Промазал! Мог поклясться, что он у меня на прицеле… выстрел почти в лоб… понятия не имею, как я умудрился промазать… может, ультразвук… и как это называть? Вик! Он снова исчез! Без следа! Я ухожу отсюда!

— Осторожно, Стив! — крикнул Карлтон. — Ты паникуешь!

Ответа не последовало. Шлюз распахнулся, и наружу выпрыгнул Стив О’Лири. В скафандре он казался в два раза больше обычного. В левой руке О’Лири держал ультразвуковой пистолет, в правой — бластер и стрелял на бегу. Одиннадцать зеленых шаров ринулись к нему, невозмутимо уворачиваясь от выстрелов.

Разведчики на холме вскочили. Вновь и вновь они выпускали импульсы высокочастотного звука, который мог разрушить любую органическую структуру на составляющие атомы. С тем же успехом они могли палить из водяных пистолетов.

Двенадцатый шар возник прямо на пути О’Лири. Вначале размером с яблоко, он почти молниеносно вырос до размеров спасательной шлюпки и, немного опережая спутников, ринулся к разведчику B.

Коснулся его.

И О’Лири закричал.

Его крик словно начался много лет назад и продолжался в бесконечное будущее. Затем весь скафандр будто раскрылся — и наружу выпал не О’Лири, а его внутренности. На месте бегущей металлической фигуры, укрытой щитом Гроджена и укутанной экраном Маннхайма, остались только желудок и селезенка, печень и кишечник, невероятным, фантастическим образом формировавшие силуэт Стива О’Лири. Фигура сделала еще один шаг, и крик поднялся до нечеловеческих частот. Потом стих.

О’Лири исчез. Зеленый шар — тоже.

Другие шары пролетели над тем местом, где пропал Стив О’Лири. Два тоже исчезли, девять вернулись к кораблю и продолжили свое целеустремленное мечущееся исследование.

Латца рвало в защитный костюм. Вик пытался взять себя в руки. Действительно ли он видел, как изумрудный шар стал темно-оливковым, а потом приобрел цвет свежей крови, прежде чем исчезнуть?

— Послушай, парень, — быстро сказал он, — сохраняй неподвижность, полную неподвижность, что бы ни произошло. Даже глазами не води. Думаю, я знаю, что это за твари, и вряд ли нам под силу их остановить. Единственная наша надежда — не привлекать внимания. Так что не двигайся, пока я не скажу. Понял?

Он услышал, как дыхание Латца немного выровнялось.

— Д-да, командир. Но разве они не запомнили, как мы в них стреляли? И неужели они нас не видят?

— Нет, если это то, что я думаю. Расслабься, парень, расслабься, насколько сможешь. Помни, ни одного сознательного движения. И пока никаких разговоров. Ничего. Просто смотри и жди.

Они ждали. Они смотрели. Они ждали часами, расслабившись в неподвижных скафандрах, а зеленые шары носились туда-сюда, появлялись и исчезали, безмолвно, монотонно, целеустремленно. Они смотрели на синюю линию на борту их драгоценного корабля — линию, провозглашавшую, что это разведывательное судно, способное обогнать в космосе что угодно, — смотрели, как синяя линия сливается с серым металлом в густых сумерках. И они не шевелились, нет, ни единого движения, даже когда раздутый зеленый шар неожиданно возник перед ними и будто уставился на них невидимыми органами зрения, прежде чем утратить интерес и улететь.

Это было самое трудное, решил Вик: не двигаться, хотя ощущение, что за ними наблюдают, нарастало с каждой секундой; не дергаться, хотя древнейшие инстинкты кричали, что пора бежать, что их вот-вот атакует нечто незримое.

За эту жуткую вахту Вик по-новому оценил своего спутника: не каждый мог сохранять внешнее спокойствие на краю гибели. Хороший парень.

Они ждали; они смотрели; они не двигались. И думали о Стиве О’Лири…

Наконец два шара поднялись и полетели на север. Час спустя за ними последовали еще два. Оставшиеся пять зависли над кораблем, сформировав углы грубого пятиугольника.

— Ну хорошо, Латц, — прошептал разведчик A. — Мы можем разогнуться… немного! До рассвета шесть часов. Мы поспим по два часа каждый, ты первым, один будет следить, а другой — дремать. Так мы наберемся сил перед решающим броском, и, возможно, к этому времени пятеро навозных шаров решат убраться по домам.

— Что они такое, командир? Что, во имя межгалактического космоса, они такое?

— Что такое? Течь в Дыре Лебедя. То, куда свалились все животные.

— Я… я не понимаю.

Карлтон едва не махнул рукой, но вовремя сдержался.

— В Дыре много загадок. Не только отсутствие обычных космических явлений, редкость звезд и тому подобное, но и лазейки в законах природы, которых больше нигде не найдешь. Несколько современных теорий считают этот район местом возникновения нашей вселенной. Начинаются ли они с пространства, которое схлопнулось, потому что устало быть неизменным во времени, или с некой версии взрыва первобытного атома — с чего бы они ни начинались, Дыра Лебедя неизменно является той сценой, где это могло произойти.

— Да. С тех пор как двести лет назад Бокер открыл здесь сектора хронологических брешей.

— Верно, парень. Я не говорю, что знаю, с чего началась вселенная. Но готов поставить свой следующий обед в Сэндсторме против пыли на твоем правом ботинке, что это было именно здесь. И судя по всему, область вокруг Лебедя так и не пришла в себя. Осталась дырой в пространстве, где есть все то, чего не должно быть, — и наоборот. Мгновение — или тысячелетие — творения основательно ее потрепало. И к числу ран, к числу порезов, которые так и не зажили, я отношу эти белые штуковины по всей системе.

— А зеленые шары явились через штуковину на этой планете из… из…

— Откуда-то извне. Из другой вселенной, до которой мы не можем дотянуться и которую даже не можем себе представить.

Латц обдумал услышанное.

— Вы имеете в виду другую плоскость, командир?

— Или другое измерение. А именно, четвертое.

— Но еще в двадцатом веке доказали, что четвертым измерением является время, и мы движемся сквозь него!

— Я имею в виду четвертое пространственное измерение, Латц. Вселенную, где есть длина, ширина, высота — и еще одно направление. А также время, но даже двухмерному созданию нужен срок, чтобы существовать. Именно так можно понять этих ребят: что они могут и чего не могут, что произошло с О’Лири и каковы наши шансы преодолеть шестьдесят ярдов до корабля и взлететь. Аналогия. Представь двухмерного человека.

— С шириной и длиной, но без высоты? Хм, даже не знаю. Думаю, мы бы видели его кожу как тонкую линию вокруг скелета и внутренних органов. И… погодите минутку… он бы смог двигаться и видеть только на совершенно ровной поверхности!

Карлтон мысленно поблагодарил чиновников академии за вступительные экзамены, которые отсеивали людей с нехваткой воображения.

— Молодец. Теперь представь, что мы сунем палец в этот двухмерный мир. Человек в нем увидит вместо пальца круг — точно так же, как мы видим вместо этих созданий сферы. Когда кончик пальца продвинется дальше, и в тот мир войдет более толстая часть, круга станет шире; когда мы вытащим палец, для человека в том мире он исчезнет. Если бы мы пожелали съесть его, то смогли бы зависнуть над ним, пока он бежал бы от того места, где видел нас в последний раз, а потом опуститься перед жертвой, и той показалось бы, что мы возникли из ниоткуда. А если бы мы захотели перенести его в наш мир, наше пространство…

— Мы бы взяли его за кожу, и на мгновение его внутренности стали бы единственной видимой частью в его мире. — Латц невольно содрогнулся. — Уф. Значит, эти шары — это срезы четырехмерных пальцев… или псевдоподий?

— Я не знаю. Однако полагаю, что эти создания — четырехмерные аналоги наших простейших форм, бактерий или червей, опасные, как сама смерть. Не думаю, что в их родном мире это сложные животные, потому что их органы чувств весьма незамысловаты. Они не слышат нас, не чуют и не ощущают; они преследуют нас, только когда мы движемся. Все это свидетельствует о примитивных организмах, пусть и четырехмерных. И объясняет, почему на этой планете нет фауны, зато есть всевозможная флора. Животные подвижны, а потому их съели; растения обычно растут на одном месте, а потому на них не обратили внимания.

— Но, Вик, нам придется двигаться, чтобы вернуться на корабль!

— Мы будем двигаться, но не по прямой. Не так, как движутся эти шары, не так, как двигался О’Лири. Мы побежим к шлюзу по преднамеренно хаотичной траектории, мы будем внезапно останавливаться, делать зигзаги, разворачиваться и возвращаться по своим следам. На это уйдет время, но готов спорить, что у наших зеленых друзей нет сенсорного или мыслительного аппарата, чтобы быстро разгадать беспорядочное движение.

— Бедный О’Лири! Неправильно возвращаться без этого шумного рыжего здоровяка!

— Мы никуда не вернемся, парень, пока не попадем на корабль и не запустим двигатели. А теперь поспи немного, пока ночь не кончилась.

Разведчик C послушно закрыл глаза, и Карлтон рискнул посмотреть на него. Устал, до смерти напуган, но по-прежнему сразу выполняет приказы, по-прежнему готов на риск. Хороший парень, снова подумал Вик. Интересно, начал ли он бриться? Вряд ли… с такими темными волосами и белой кожей щетина была бы заметна уже через пару часов.

Интересно, кто ждет его дома. Может, только мать; он не похож на любителя девчонок. Может, только девушка, та, которую он пригласил на выпускной бал в академии.

Интересно, что Кей подумает о Латце… поймет ли она его?

Интересно, кто ждет О’Лири…

Зеленые сферы над кораблем не шевелились, их гладкие тела не шелохнулись даже под порывами ночного ветра, налетавшими с гор. Спят? Или выжидают?

Латц и О’Лири: два хороших парня, Кей. Подростки? Космическое золото!

Вик позволил Латцу проспать почти три часа. Справиться с делом могли только два человека, и он хотел, чтобы нервы паренька получше успокоились.

— Я перестал обращать внимание на свои нервы пять лет назад, после Сириуса, — объяснил он.

— И все равно, Вик, все равно, вы не можете так себя выматывать! Вам осталось спать меньше часа.

— Мне хватит. Теперь сторожи и свистни один раз — громко, — если заметишь какую-то суету. И свистни в конце часа.

Он мгновенно уснул и спал без сновидений сном опытного разведчика, который много раз ночевал в своем скафандре. Проснулся за секунду до конца часа, когда сработал будильник в его подсознании.

Латц напевал себе под нос, чтобы скоротать время. Почти беззвучно, но Карлтон смог разобрать доносившиеся по радио слова. Пение Латца сквозило одиночеством и тоской последнего оставшегося в живых человека:

— Для начала, — бодро вмешался командир, — тебе нужно заслужить женскую похвалу. Чтобы ради нее расстаться с душой. Но тебе этого не понять.

— Простите, что разбудил вас, Вик. Я как раз собирался свистеть. Что до женской похвалы, у меня с ней все в порядке. С трудом вырвался на эту миссию, скажу я вам!

— И кто тебе пытался помешать, твоя сестра? Или соседка? — Беззаботная болтовня создаст нужное настроение для предстоящего дела.

— Моя сестра! — по-мальчишески расхохотался Латц. — Черт возьми, нет! Моя жена.

— Ты женат? — изумился Карлтон.

— Женат? Во имя моих детей, надеюсь, что да!

— Будь я… Сколько их у тебя?

— Двое. Две девочки. Младшей, Жанетте, всего три месяца. Блондинка, как и ее мать.

— Да, — задумчиво протянул Вик. — Кей тоже блондинка. Быть может, ее дочь…

— Кей? Это ваша жена, командир?

— Нет, моя невеста, — сухо ответил Вик. — Что ж, есть в женитьбе хорошая сторона, Латц: о твоей семье позаботятся. Финансовый отдел разведчиков не признает обручальных колец. Думаю, это служит утешением мужу и отцу, гибнущему в пустоте.

Разведчик C посмотрел на корабль.

— Все пятеро по-прежнему здесь, командир. Я готов действовать по вашему приказу.

Повисла пауза.

— Послушай, Латц, — смущенно начал Карлтон. — Прости, если… если…

— Без обид, Вик. Скажу только, что на втором курсе академии я решил, что хочу жениться, хочу иметь семью — и хочу быть разведчиком. Все сразу. Сами разбирайтесь. У меня от этого голова кругом.

— Ну ладно. Давай сосредоточимся на том, что нам предстоит сделать. Когда я крикну, прыгаем в разные стороны и бежим к кораблю по двум сходящимся дугам. При помощи переключателей хребта мы можем мчаться в два раза быстрее лошади. Не больше двух шагов по прямой, если вспомним — а мы должны помнить! Кто доберется до корабля первым, врубает двигатели. Если другой не попадет на корабль к моменту отлета, значит, он остается на планете. Никакого второго шанса, никаких ожиданий на секунду дольше, чем требуется, никаких сожалений. Думаю, если все сделать правильно, нам удастся запутать их и спастись вместе, но если нет… помни, что мы не в состоянии помочь друг другу и что наши записи и их интерпретация должны попасть в Сэндсторм. Ясно?

— Ясно. Удачи, Вик.

— Удачи, Гарри. И хорошего бега.

Разведчик A в последний раз оглянулся, чтобы прикинуть траекторию. Пальцы в перчатках легли на переключатели, готовые пустить скафандр в стремительный забег.

— Давай! — крикнул Вик, прыгая влево.

Несясь по склону, вырывая на извилистом пути крошечные деревья, он видел Латца, далеко справа, тоже мчавшегося зигзагами. У них могло получиться. У них могло…

Им удалось преодолеть двадцать ярдов, прежде чем зеленые шары заметили их. И полетели прямиком к разведчикам.

Карлтон остановился, отпрыгнул назад, вбок, обогнул корму корабля по широкой дуге. Латц бежал с другой стороны, напоминая пьяницу с ракетными двигателями. Распахнутый шлюз зиял между ними. Огромные шары жадно ускорились, почти соприкасаясь, почти… Всего одиннадцать ярдов. Назад и снова вперед. Девять ярдов. Прыжок в сторону от корабля — и вновь к нему под острым углом. Семь.

— Командир! Я внутри… я добрался!

Всего шесть ярдов до шлюза… всего восемнадцать футов! Гарри Латц потерял голову и совершил огромный прыжок, используя мотор тяжелого скафандра. Он целился в открытый шлюз, очевидно, намереваясь схватиться за край и залезть внутрь. Однако схватили его самого.

Зеленый шар возник в двенадцати футах от шлюза, и Латц, не имея возможности уклониться, врезался в него. Он еще не начал кричать, не начал выворачиваться наизнанку, а оставшиеся четыре шара уже кинулись к другой стороне шлюза, чтобы наблюдать или участвовать.

Путь перед Карлтоном был открыт. Он запрыгнул внутрь, едва не задев багровеющий шар, гадая, удалось бы ему это, если бы они не поймали Гарри Латца.

— Бедная малютка Жанетта, — всхлипнул он, слушая душераздирающие вопли Латца. — Бедный ребенок, ей всего три месяца! — плакал он, дергая красный рычаг на панели управления и на всякий случай отпрыгивая в сторону. — Бедная маленькая блондинка Жанетта, она еще младенец! Она ничего не вспомнит! — крикнул он в унисон с непрекращающимся воплем Латца, выставляя центровку, внося поправку в спираль ускорения, чувствуя, как корабль взмывает в воздух, унося его с собой, — и продолжая прыгать зигзагами по рубке, потому что ни в чем нельзя было быть уверенным, с этими зелеными шарами ни в чем нельзя было быть уверенным.

Но когда он перешел на межзвездный прыжок — и обнаружил, что вопль Латца по-прежнему звенит у него в ушах, становясь все громче, поднимаясь к высотам безумия, когда понял, что не может перестать прыгать по рубке назад, вперед и вбок, — тогда он подсоединил свой шлем к основным кислородным резервуарам и включил автоматический сигнал бедствия.

Три дня спустя его подобрал патрульный корабль. В маленьком судне не было воздуха: хотя шлюз автоматически закрылся при взлете, дыра в носу никуда не делась. Но Вик Карлтон, изнуренный, с глазами, похожими на больные помидоры, был жив в своем скафандре, разработанном, чтобы сохранять человеку жизнь в самых невероятных условиях. Он отключил радио, а когда его вытащили из корабля, продолжал колотить себя обеими руками в перчатках по голове, в области ушей.

В лазарете патрульного корабля ему дали снотворное, а затем проложили быстрый курс на Сол.

— Бедная малютка Жанетта Латц, — печально пробормотал он, прежде чем уснуть. — Ей всего три месяца.

— Уверены, что сможете его вытащить? — спросил взмокший комиссар в госпитале на Ганимеде. — Потому что если есть вероятность, что вы не справитесь, используйте гипнотический зонд. Информация, которой он обладает, стоит риска постоянного повреждения его сознания.

— Мы его вытащим, — ответил врач, корча утренние гримасы и водя языком по рту. — Вытащим. Согласно его карте, он уже пережил усиленную терапию. Нет смысла выжигать ему мозги зондом, когда через пару недель он вам сам все расскажет.

— Я все им рассказал, — сообщил Вик Кей три недели спустя, встретив ее на главном этаже Здания разведывательных операций. — И сделал выговор. Как можно ожидать от человека, что он полетит на миссию, сказал я им, если сама Служба отказывается лететь? Вот что решили крупные патрульные шишки: что Дыра по-прежнему слишком опасна для человечества. Они собираются выждать, прежде чем высылать очередной исследовательский отряд. Что ж, сказал я…

Он умолк, когда двери лифта распахнулись, и толпа разведчиков направилась к двойным дверям, шутя и подначивая трех человек в шлемах.

— Взгляните на Шпинелли, ребята! Он уже скончался!

— Бедный Шпинелли, это его первая команда! Эй, Шпин, Карлтон отказался от этой миссии! Очевидно, ему что-то известно!

— Эй, Тронк! Чего это ты позеленел?

— Спокойней, Шпинелли. Ты теперь командир!

Когда мужчины прошли, рука Вика прокралась к груди. Он прикоснулся к золотой звезде, сиявшей там, где всего час назад была серебряная ракета.

Кей тоже прикоснулась к звезде. Она стояла спиной к разведчикам, маршировавшим к кораблю, но ее сияющие глаза смотрели на Вика.

— Комиссар Карлтон! Звучит так, будто это звание ждало тебя всю жизнь. Почти аллитерация! О, Вик, все так, как мы и планировали, так, как мы и хотели. Ты по-прежнему полон огня, ты знаешь, что ты взрослый мужчина, знаешь, чего желаешь…

Издалека донеслась песня:

— Дорогой, — прошептала она, прижимая его ладонь к своей щеке. — У нас будет много кружев и много космоса. У нас будет все.

Вик не ответил. Он стоял, не обращая на нее внимания, глядя, как трое мужчин с пением забираются в изящный маленький корабль с длинной синей полосой. Когда наземная команда рассыпалась с предупреждающими криками: «Запустить двигатели! Запустить, запустить двигатели!» — Вик решительно шагнул вперед, остановился… и сунул руки в карманы.

Потом был визг и вспышка огня, почти мгновенно погасшего; потом — серебряный карандаш высоко в небесах, оставляющий за собой тонкую ярко-алую полосу. Корабль исчез, и облако скрыло его след, но Вик по-прежнему смотрел вверх. Кей молчала.

Когда он наконец повернулся к ней, его глаза были полны среднего возраста.