Вот Иона-пророк, заключенный во чрево кита,
там увериться мог, что не все темнота-теснота.
В сердце моря, в худой субмарине, где терпел он, как зэк,
был с ним Тот, Кто и ветер воздвиг, и на сушу изверг.
И когда изнеможил, когда в скорби отчаялся он,
к Богу сил возопил он и был по молитве спасен.
По молитве дается строптивость ума обороть:
Встань, иди в Ниневию и делай, что скажет Господь.
Ах, и я был строптивым, а теперь онемел и оглох,
и куда мне идти, я не знаю, и безмолвствует Бог.
Не пророк и не стоик я, не экзистенциалист,
на ветру трансцендентном бренчу я, как выжженный лист,
ибо трачен и обременен расточительством лет,
я властей опасаюсь, я микроба боюсь и газет,
где сливные бачки и подбитые в гурт думаки,
отличить не могущие левой от правой руки,
как фекальи обстали и скверною суслят уста.
Врешь, твержу про себя я, не все темнота-теснота...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вырывающаяся из рук, жилы рвущая снасть
кой-то век не дает кораблю в порт приписки попасть.
На кого и пенять косолапым волкам, как не на
пассажира уснувшего, под которым трещит глубина.
Растолкать? Бросить за борт? Покаяться? Буря крепка,
берег тверд, и за кормчим невидимая рука.
Не пугайся, Иона, у нас впереди еще Спас,
еще встанет растеньице за ночь и скукожится враз.
Та к что плыть нам и плыть, дни и луны мотая на ось,
на еврейский кадиш уповать и на русский авось.
2001