Завтра наступает быстро.
Я выбираю для встречи с Дамиром черный брючный костюм. Никаких сантиментов, попыток понравиться… Ничего. Одеваюсь, как для деловой встречи — решения вопроса. Забрасываю на плечо сумку, в которую еще вчера предусмотрительно положила все документы и их копии — на всякий случай. Смотрю на себя в зеркало… Убеждаюсь, что макияж я тоже выбрала правильный — персиковая — под цвет губ — помада, тушь для ресниц, светлые тени.
Я выхожу из комнаты с мыслью, что делаю нечто очень важное для ребенка, хотя и болезненное для меня. Так сложились обстоятельства, что еще не рожденный малыш уже проверяет меня на материнские инстинкты и готовность жертвовать… Из-за глубокой погруженности в себя не замечаю папы перед самым своим носом, и сталкиваюсь с ним в коридоре. Он держит кофе в руках и мою минералку (собиралась взять ее как средство от тошноты).
— Доброе утро. Спасибо, пап, — беру у него из рук воду.
Он кивает.
Но не уходит.
— Вит, может, поговорим?
Я удивляюсь его предложению. Думала, он так и не решится, сделает вид, что ничего не было — прямо как моя мама. Вывалила на меня историю измен мужа, а когда поняла, что на меня это не подействовало и к Дамиру я не вернулась, то просто прекратила об этом упоминать…
— Прости, пап, у меня сегодня очень сложный день, так что…
— Знаю, ты едешь разводиться.
— Да, — я не удерживаюсь в поисках хоть какой-то поддержки. — Думаешь, мама правда не будет со мной больше никогда разговаривать, если я это сделаю?
Он грустно усмехается.
У меня те же чувства. Хочется рассмеяться от идиотизма ситуации, родная мама злится, что у меня распался брак, что муж мне изменил и перечеркнул ее надежды на идеальный брак дочери. Мама иногда бывает очень эгоистичной. Я ей утром так и сказала, что за своими страданиями она забыла, что развод — это, вообще-то, не ее горе, мое! Моя катастрофа. И я нуждаюсь в поддержке.
— Она только грозится, — папа тянется к моему лицу, убирает несколько прядей. — Делай, как сама считаешь нужным, дочка.
Я пытаюсь улыбнуться ему.
— Кстати, о маме… — он трет глаза рукой, неосознанно раскрывая и усталость, и возраст. — Она сказала тебе правду, Вит.
В этом я не сомневалась.
У мамы хватает недостатков, но в таком масштабном вранье она не замечена.
— Я виноват, Вита, правда, виноват. Я не считал это правильным, никогда не считал, просто… У нас были сложные времена, — он останавливается, прикрывая глаза. — Я одно знаю точно: если бы я потерял вас с мамой, я бы никогда себе не простил, — отец берет меня за руку.
Его слова должны польстить, подбодрить… Сознание мгновенно накладывает их на мою ситуацию. Мама простила отца, а я не прощу Дамира. Пожалеет ли он однажды о потере семьи? Я поднимаю взгляд на папу.
— И если Дамир тебя так обидел… Нельзя оставаться в надежде на лучшее.
Те самые слова, которые должна была сказать мама. Я отпускаю себя и обнимаю папу, как и десять, пятнадцать лет назад. Прижимаюсь к нему и прикрываю глаза. Десять секунд слабости — решаю я. Но наши объятия длятся и того меньше, в кармане звонит телефон — Карина, наверное, хочет удостовериться, что я в порядке и готова распрощаться с Дамиром.
Через пять минут я уже бросаю на пассажирское сидение авто сумку и завожу мотор, а еще через пять подъезжаю к высокому зданию ЗАГСа. Даже измена мужа, вынуждена констатировать я, не мешает мне с теплотой вспоминать нашу свадьбу.
Теперь я знаю о ней немного больше.
Знаю, что Дамир верил, что не откажется от меня — и об этом он сказал брату. По крайней мере, тогда он точно любил меня.
Мы с пока еще мужем сталкиваемся возле дверей ЗАГСа. Когда он оказывается рядом, я автоматом задерживаю дыхание. На Дамира тяжело смотреть. Он не брился уже дня три. Волосы, которые всегда красиво уложены, вьются во все стороны. Одежда на нем тоже не та, что обычно: джинсы, однотонная футболка и спортивная кофта. Он по-прежнему до безобразия красив, но… Будто сломленный.
Мы неловко здороваемся.
— Видишь, я здесь, как ты и просила.
— Давай покончим с этим, — отвечаю я.
Иду наравне с Дамиром и стараюсь на него не глазеть.
На меня столько всего наваливается, что подача заявлений проходит как в тумане. Мне что-то говорят, я что-то говорю. Присутствие мужа ощущается ровно как раньше. Это парадокс… Я пришла разорвать наш союз, но Дамир остается моим «крепким плечом». От всего он сумел меня защитить, но только не от отца-тирана…
На всю процедуру идет от силы двадцать минут. Парадоксально быстро нынче можно избавиться от того, кого перед этим называла любовью всей жизни. Я вписываю в заявление желание вернуть добрачную фамилию, а Дамиру говорю, что не буду претендовать ни на какое имущество, кроме автомобиля, купленного за деньги родителей. Дамир кивает, мол, «конечно».
Регистрация расторжения брака состоится через несколько недель, видимо, из-за этого явных изменений я пока не ощущаю. Одну усталость. Муж рядом высасывает из меня все силы, напоминая обо всем хорошем, что от нас ушло. Обратно мы тоже идем рука об руку, но в молчании.
Мне нечего ему сказать.
Ему, наверное, тоже. Я не хочу думать, как Дамир сейчас разрывается между мной и отцом, я возвращаюсь мыслями к ребенку… И именно в этот момент меня скручивает необычно острый спазм. Я обхватываю живот раньше, чем вспоминаю, что не одна. Чисто инстинктивно останавливаюсь и закрываю глаза. Боль слишком острая, опоясывающая, интенсивная, чтобы идти… И думать.
— Нет, нет, нет, — произношу я, даже предположить боюсь, что это из-за беременности. — Пожалуйста, нет, нет…
Дамир оказывается рядом.
Подхватывает меня.
Его сильные руки обнимают меня за спину и ведут к ближайшей лавке.
— Что с тобой, Вита? Пожалуйста, скажи, где болит? Девочка моя, ну, пожалуйста, не молчи… — он становится передо мной, сидящей на лавке, на колени, кладет руки мне на ноги, привлекая внимание.
Мне так больно, что я не могу говорить…