— А выглядит миленько, — говорит клем, осматривая свою угольно-черную мантию с вышитыми каплями на ней.
— Надень это, — говорит Блэйк и дает Клем серебряную цепь с кулоном в виде перевернутой рубиновой каплей.
— Цепь послушниц ордена, чтобы ее заслужить, обычно избранные девицы из числа особенно истово верующих, проходят восмилетнюю подготовку. Так что гордитесь той честью, что вам оказана.
— Красивая, — говорит Клем, любуясь игрой рубина и надевает цепочку, после чего подходит к стеклу окна кареты, чтобы увидеть себя в его тусклом отражении.
Блэйк надевает на меня такую же цепь, и поднимает из за моей спины глубокий капюшон, скрывающий лицо.
— Так и будешь ходить на людях, им незачем видеть твою красоту.
— А мою? — дерзко встревает Клем.
— А твою красоту компенсирует твой скверный характер, — говорит Блэйк слегка кланяясь ей. — Так что можешь не утруждаться.
— Почему вы не набираете себе девчонок из числа ордена? — Спрашивает Клем, не обращая внимания на колкость Блэйка.
— Потому что они все до одной фригидны, как и положено тем, кто с младых ногтей подавляет плоть.
— Двуличные сукины дети вы там все, — бросает Клем.
— Мир сложнее, чем ты думаешь, и не все в нем устроено так, как тебе, или мне хотелось бы.
— Да, да, мужчины всегда объясняют невероятной сложностью свои слабости, — говорю я, желая поддержать Клем. Несмотря на то, что инквизитор, к моему удивлению извинился перед ней и теперь обращался куда вежливее, я чувствовала, что он едва сдерживается, от того, чтобы жестоко ее приструнить.
— Что ж, и в этом есть своя правда, — устало говорит он. Я готов обсудить природу человеческих пороков с тобой, Элис, но не здесь. Нам нужно ехать, меня ждут в городе.
Я смотрю на молчаливого возницу и на четверку лошадей, боязливо косящих свои большие глаза на волка, сидящего у моей ноги.
— Зверушку придется оставить, — говорит Блэйк. Если мы притащим его с собой в орден, боюсь, будет сложно объяснить почему за тобой таскается лесной хищник и слушается, как домашний песик.
— Он сам решает, оставаться ему, или пойти с нами, — говорю я и сажусь рядом с волком, не беспокоясь о том, что полы мантии пачкаются от дорожной грязи.
— Я тебя не брошу. Если можешь, беги за нами, но держись подальше от людей., — шепчу я ему на ухо и заглядываю в его желтые глаза, которые кажутся мне совершенно разумными.
— У тебя есть еда? — спрашиваю я, поднимая глаза на Блэйка.
— Я должен кормить твою псину? Девочка, тебе не кажется, что ты начинаешь испытывать мое терпение и мою природную доброту?
— Мужчины созданы для испытаний, — говорю я не обращая внимания на его недовольство.
— А женщины созданы для того, чтобы эти испытания создавать. Пусть твой волк найдет себе еду сам, а нас еще ждет долгий путь.
Я, не спрашивая разрешения, подхожу к ящикам, закрепленным позади кареты, и начинаю копаться в них, в поисках еды для волка.
— О, тут есть грудинка! — восклицает Клем, помогая мне. — Курица! Я голодная, как волк! Хлеб, и уже порезали, как мило.
Она отрывает ногу от приготовленной курицы и кидает ее волку. Тот тут же начинает уплетать ее, хрустя костями.
— Ну все, — говорит Блэйк, — довольно. Все сыты, все рады и готовы двигаться вперед.
Он оттесняет нас в сторону и захлопывает ящик.
— Быстро в карету, или мне придется вас обездвижить и связать, чтобы не умножать хлопоты, потому что мое ангельское терпение подходит к концу.
Когда мы трогаемся, я долго смотрю, как волк бежит за нами, а после скрывается в густой чаще леса.
Клем тут же засыпает, убаюканная мерным покачиванием кареты. Блэйк сидит напротив и не обращая на нас никакого внимания, что-то пишет в книге, шурша пером по бумаге.
Знает ли он, кто я такая на самом деле? Если нет, и все именно так, как он сказал, то все понятно. Но что если ему известно, что я якобы умершая жена Ивара Стормса?
Он знает, что я могу приручать животных, теперь знает, а значит понимает, что если кому-то станет это известно, меня казнят, как ведьму. То, что я все еще жива и сижу рядом с ним, само по себе чудо, судя по словам Клем.
— Ты просверлишь во мне дырку своим взглядом, — вдруг говорит Блэйк и поднимает глаза на меня.
— Я не понимаю, — говорю я.
— Чего ты не понимаешь?
— Зачем я тебе на самом деле? Ведь ты же видел кто я такая и даже закрыл глаза на мои способности… А в инквизиции, с такими, как я, не церемонятся.
— Ты ничего не знаешь об инквизиции, Элис.
— Скажи, что вы не охотитесь за теми, кто имеет природный дар и не казните их.
— Не скажу. Но все гораздо сложнее, чем ты думаешь.
Я вздыхаю и отворачиваюсь.
Проходит несколько минут. Я смотрю на лес медленно проплывающий за окном и слушаю, как шуршит перо Блэйка по бумаге.
— Значит, ты отдашь меня какому-то из ваших высокопоставленных служителей…
— Если захочешь.
— У меня есть выбор? — удивленно поднимаю я бровь.
— Выбор есть всегда. Жить, или умереть. Служить, или убегать, разговаривать, или делать.
— А что если я не хочу?
Блэйк перестает писать и, повернувшись, я вижу, что он смотрит на меня.
— Ты уже сделала выбор, Элис, и теперь ты принадлежишь инквизиции, как и твоя подруга.
Я прослеживаю его взгляд и вижу, что рубин на моей груди едва заметно пульсирует в такт моему сердцебиению.
— Теперь, твое сердце в моих руках, — говорит он с грустью в голосе и едва заметно сжимает руку, отчего мое сердцебиение начинает замедляться, пока вовссе не останавливается.