Яна
В тот день, к Глебу меня так и не пустили. Не положено. Мне объяснили, что возникли осложнения с его рукой, которую нейрохирурги собирали буквально по частям, пришлось проводить повторную операцию. Позже, я получила нагоняй уже от своего лечащего врача, который запретил мне носиться по больнице ещё несколько дней.
— Белова, расхаживаться, это не значит, что вы должны летать, по всему медучреждению. Нагрузка должна быть постепенной, вы меня понимаете? — строгим взором смотрит на меня Алексей Арсеньевич.
— Понимаю, но мой жених…
— И я вас прекрасно понимаю, но постарайтесь сейчас сконцентрироваться на своём здоровье в первую очередь.
— Алексей Арсеньевич, вы можете узнать как он? Какие прогнозы, мне ничего толком не говорят, а я буквально с ума схожу от беспокойства! — смотрю на него умоляющим взглядом. — Пожалуйста… Пусть даже жестокая правда, но мне необходимо знать.
Он тяжко вздыхает и качает головой.
— Ну, что мне делать с вами Белова? Какая вы неугомонная. Вы же опять пойдёте туда, я правильно понимаю?
— Да, — отвечаю чётко, как солдат Джейн, и для убеждения киваю головой.
— Так, давайте договоримся. Одной к своему жениху не ходить. Пусть родственники или ваши друзья берут инвалидную коляску, они стоят в холле на выходе и возят вас. Я не шучу, чтобы не видел, как вы тут носитесь! Не забывайте, что помимо перелома, у вас сотрясение мозга и другие травмы, в том числе внутренних органов. Не стоит пока перенапрягать организм. Напомните, как вашего жениха зовут?
— Миронов Глеб Григорьевич, — с надеждой в глазах отчётливо называю его имя.
— Хорошо, поговорю с коллегами, узнаю о состоянии пациента более подробно.
— Спасибо вам! — выпаливаю и бросаюсь с объятиями. — Огромное вам спасибо!
— Ну всё, всё Белова, успокаивайтесь, берегите себя, сосредоточьтесь на своём восстановлении или вы не хотите быстрее выписаться отсюда?
— Хочу, конечно.
— Вот и договорились.
О состоянии Глеба, Алексей Арсеньевич так и не сообщил или забыл спросить, или не хотел меня расстроить. А на следующий день у него был выходной.
После обеда приехали Авелина и Мария Дмитриевна. Я, само собой, умолчала, что врач запретил мне много ходить. Схватила костыли, и мы вместе направились к Глебу. Уже на подходе поняли, что происходит что-то плохое, ускорили шаг, и тут меня словно в упор расстреливает фразой:
— У пациента остановка сердца! Срочно Веру сюда! — кричит медсестра в телефон, пробегая мимо нас.
Мы останавливаемся и в полной растерянности смотрим друг на друга, а затем я просто срываюсь, и, побросав костыли, подбегаю к медсестре, на бейджике которой, красуется имя "Надежда", хватаю её за руку и ору:
— Имя? Имя пациента? У кого остановилось? Сердце! Сердце, у кого остановилось?
Она ошарашенно смотрит на меня, отдёргивает руку, но я тут же снова хватаюсь.
— Он мой… он мой жених. Скажите, кто там? Миронов? Это Миронов Глеб Григорьевич?
Она пару секунд смотрит на меня, словно раздумывая, как ей поступить, что сказать.
— Да, — коротко, холодно, безэмоционально разносится по светло-серому медицинскому коридору голос этой женщины. — Верочка, быстрее, бегом к Миронову в палату! — отрываясь от меня, медсестра встречает другую медработницу, и они быстро скрываются за толстыми дверями реанимации.
Я медленно поворачиваюсь и смотрю на посеревших от услышанного Авелину и её мать. Они стоят и смотрят на меня стеклянными глазами, словно сквозь пустоту.
Медленно подхожу к дверям в отделение интенсивной терапии, касаюсь их рукой, прижимаюсь лицом к холодному стеклу и шепчу:
— Миленький мой, только живи. Ты же такой сильный, ты воин. Миронов, как ты тогда сказал? “Если ты сейчас в аду, то затащи меня к себе на дно”. Так вот, пора нам вместе выбираться из подземелья на свет. Я жду тебя…
— Златовласик! — вскрикнул Сашка, неожиданно появившись в холле.
Взъерошенный, с перекошенным воротом рубашки, закатанными рукавами до локтей и огромными от шока глазами. Таким, предстал перед нами Белов старший.
Он мгновенно всё понял по нашим глазам и сразу бросился к нам. Сначала обнял Аву и поцеловал её коротко в губы, что-то прошептал на ухо, кивнул Марии Дмитриевне и сказал пару слов ей, а затем ринулся ко мне. Неуверенно посмотрел, будто боясь, что я сейчас рассыплюсь в труху, а затем заключил в крепкие объятия и, покачиваясь из стороны в сторону, гладил меня по голове, по спине, пока я выливала на его грудь новую партию слёз.
— Давай же Миронов, борись! — тихо рычит Сашка сквозь стиснутые зубы. — Живи, сучонок! А если ты гадёныш, такой, решил покинуть этот мир, то я спущусь к тебе, вытащу и придушу за то, что посмел оставить любящую тебя девчонку одну. Ну уж нет, не в этот раз Миронов, ты как минимум обязан до сотки прожить! Выкарабкивайся малой!
Отстраняюсь и смотрю на Белова, как на что-то чужеродное, как на ошибку в системе, сбой в матрице. Я просто не верю, что эти слова говорит он.
— Саша… — горло до боли спирает, и всё, что я могу выдавить, это одну короткую фразу. — Спасибо тебе, — провожу дрожащей ледяной рукой по его плечу и вновь прижимаюсь к двери реанимации с пустым взглядом, с разорванным сердцем и выбитой из тела душой.