Измена. Я тебя (не) прощу (СИ)

Глава 40. Разговор с врачом

— Милая, дела твои не важные. Как самочувствие? Болит, тянет? — врач измеряет температуру, щупает живот, смотрит какую-то выписку. — Ты совсем еще молодая, да и муж, как я понимаю, у тебя-то еще дерьмо. Может, не будем тебя мучать? Срок маленький. Как я поняла, у тебя уже новые планы на жизнь, где твой дебил за бортом остается. Может, и память о нем не нужна в твоей жизни?

— Вы думаете, я без ребенка смогу его забыть?

Плохо понимаю, что происходит. Трясет мелкой дрожью, болит голова, в руке капельница. За дверью ссорятся мои, слышу крик матери, кажется, баба Настя всех затыкает. Все вокруг плывет, во рту сухо, облизываю губы, они горячие и шершавые.

— Сохраняйте. Делайте, все что можно! — страх за свою жизнь отходит на второй план. Странная моя беременность, я даже осознать толком не успела, что у меня будет ребенок. Все навалилось, что моя дурная голова переключилась на “более важные” вещи: как уйти от мужа, как выжить. Совсем не обращая внимания, что я уже не одна, фокус внимания на малыша не успел перейти. А теперь непонятно, перейдет ли.

— За дверью ватага ваших родственников. Кого-то позвать? — врач подает бутылку воды, потом что-то поправляет в системе. — Ты ела в последний раз когда?

— Нет, никого не хочу видеть. У меня нет родителей, я сирота. Есть только бабушка, слышите, это она держит оборону от людей, которые меня родили, а потом предали. И если я дам согласие на то, что вы предлагаете, — слово “прерывание” даже произнести не могу, комом становится в горле. — Я стану, как они. Как моя мать.

— Поняла, — голос врача стал тише, мне показалось, что она растерялась от происходящего. — Ела когда?

— Часов в десять чуть-чуть перекусила. Не хочу есть, сохраните ребенка…

Говорю и сама не верю в происходящее. Как такое может быть?

Врач садится рядом со мной, гладит по голове, потом берет за руку.

— Я тут так давно работаю, и знаешь, не перестаю удивляться насколько большое и чистое женское сердце. К нас девочку привезли как-то, она забеременела в криминальной ситуации, на десятой неделе угроза. Вроде радоваться надо, грех на душу не взяла, но и потом в ребенке его биологического папашу не видеть. Она ребенка потеряла, так и девочку потом еле откачали. Просто перестала жить хотеть. Вот и на тебя смотрю, синичка, можно стереть тот путь и начать заново, а борешься.

— Ребенок ни при чем. Мои родители вроде хотели меня и что? И Алинку, а потом из дома выгнали. А чужие люди…

— Понимаю. У меня трое пацанов, папаша так их хотел, что пил беспробудно от желания нянчится. А потом к какой-то ушел. И меня с тремя детьми тоже полюбили, отца, может, мой муж не заменил, но хорошим другом стал. Они его “папой” зовут. Я на смене, а они ужин готовят.

Она протягивает мне телефон с видео, седоватый мужчина и трое разновозрастных мальчишек варят спагетти, режут колбасу огромными кусками, а самый маленький “плюет” из бутылки кетчупом.

В глазах защипало, стало тяжело дышать, словно нос заложило. Я тоже хочу семью, свою семью… как оказалось, у меня ее никогда и не было.

— Так, я предлагаю тебе немного поспать, отдохнуть. Не волнуйся, я буду рядом. У тебя будет сиделка, она никого к тебе лишнего не пустит, пока ты будешь отдыхать.

Я принесу тебе поесть. Тарелку с чашкой больничные дам, потом кто-нибудь из твоих принесет домашнее. А не принесут, пользуйся этими. Не переживай, девонька, все наладится. Парень там твой бросается, это жених твой? Не он же будущий горе — папаша?

— Это, наверное, Олег. Он мне, — а кто он мне? Я его знаю ровно три дня, а значимость его оказалась сильно больше, чем у людей, которые больше двадцати лет рядом. — Он мой недавний знакомый, мой ангел-хранитель. Были случаи, когда беременность сохранялась и успешно потом все было?

Не знаю, какой ответ я жду? Нужна ли мне точная статистика или пока так.

— Всякое было. Отдыхай.

От меня, кажется, отмахнулись. Окей, значит, я молчу и не задаю неудобных вопросов. Ухожу в дремоту.

Я снова попадаю в этот недострой, но теперь я не могу выйти из дома, везде Артур, в каждом окне. Он идет с канистрой, а я уже чувствую запах гари. “Тебя никто не спасет. И ребенка… Если я не доделал все, то рядом есть люди, которые завершат мое дело”. А потом яркое пламя, вся комната горит. А я не могу спастись. Через ребенка ты всегда будешь привязана ко мне, всегда, — лицо Артура появляется в огне. — Я тебе не дам спокойной жизни, и никто не даст. Вся твоя жизнь — ад, и гореть тебе в этом пламени вечно”. Огонь накрывает меня.

Вздрагиваю. Не чувствую руку. Сколько я спала. Ругань за дверью еще не прекратили или уже вышли на новый виток.

— Что вы тут за балаган устроили, вы забыли, где находитесь? Выяснять отношения — за периметр больницы, вот прямо за забор.

Голос врача громкий, четкий, ее слышно очень хорошо.

Что-то с ней огрызается отец, слышу, как у него вылетает в словах “р”, значит, вчера пьяный был и не до конца протрезвел. Отец немного картавит, в нормальном его состоянии этого почти неслышно, но стоит ему остаканиться, во рту появляется каша.

— Мне все равно, кто вы, и вы тоже. Я вам еще раз повторяю, никого не пущу, — врач говорит еще строже. — Девушке надо отдыхать. А вам лучше в храм согласно вашей вере топать и отмаливать то, что вы там натворили.

— Я ее мать!

— Лина совершеннолетняя, находится в сознании. По ее просьбе никого к ней не пускаю. Или молча сидите в коридоре, что не очень понятно зачем, или видите отсюда. Как новости будут, девчонка сама с вами свяжется.

— Вы как с нами разговариваете, — свекор решил показать свою “власть”. — Ваша фамилия! Через час вы тут работать не будете, приползете ко мне с извинениями.

— Моя фамилия на бейджике. Если не уйдете, я вызову охрану.