К истокам Нила

Голубой Нил от истока до впадения в Белый Нил у Хартума

Пусть истоки Белого Нила находятся в легендарных, диковинных Лунных горах — Голубому Нилу отнюдь не зазорно сравниться с ним. Свое начало берет он в Эфиопии — стране не менее загадочной, не менее великолепной, полной всевозможных географических чудес: это страна знойных пустынь и снежных вершин, потухших вулканов и диких речных каньонов с крутыми стенами; страна древней культуры и богатого прошлого, начальные страницы которого еще сокрыты во тьме веков.

Эфиопия представляет собой огромное плоскогорье, прорезанное Эфиопским грабеном, на дне которого между высокими стратовулканами[55] находится множество бессточных озер, расположенных на различной высоте. Кристаллическое основание (сложенное из гнейсов и слюдяных сланцев) покрыто перемежающимися слоями песчаника и известняка, затем платобазальтом или траппом, толщиной от 500 до 2000 метров, и, наконец, слоем плодородного чернозема. Реки, текущие по этому огромному высокогорному плато, расположенному на высоте 2–3 тысяч метров над уровнем моря, прорезали в нем ущелья и теснины глубиной до одного километра!

Стены каньонов словно страницы учебника геологии. Отвесные стены образованы верхним слоем базальта; террасообразные, более пологие уклоны вода «пропилила» в песчанике, но в самом низу, на дне ущелий, река, вскипая на бесчисленных порогах, несется меж каменных стен первичной породы. Вот почему такие крупные реки, как Собат, Голубой Нил и Атбара разделили плоскогорье на ряд огромных по размерам плато. Эрозии противостоят здесь возникшие в силу естественных процессов столовые горы с отвесными склонами — так называемые амба. Почти недоступные, они не раз в прошлом становились спасительным убежищем для жителей здешних мест, превращались в естественные укрепления, «кои в пору междоусобиц использовались как крепости» (Даппер); об эти «бастионы» разбились и армии иностранных агрессоров нового времени, пытавшихся захватить Эфиопию. Теофиль Лефевр писал: «Столовые горы, напоминающие разрушенные крепостные сооружения; округлые массы, похожие на купола соборов; прямые, наклонные, перевернутые конусы, будто готические колокольни; базальтовые образования в виде огромных органов — все эти природные формы теснятся, громоздятся друг над другом, так что их вполне можно принять за разрушенные жилища каких-то исполинов. Вдали они сливаются с облаками и с небом, а в сумерках чудится, что видишь перед собой волнующееся море».

Отдельные горные массивы возвышаются над плоскогорьями на 4500 метров; на горе Рас-Дашэн, высотой около 4620 метров, временами лежит снег — равно как и на других вершинах вокруг озера Тана.

В сезон дождей склоны Рас-Дашэна всегда покрыты снегом до высоты 3500 метров. О том сообщал еще Птолемей Эвергет; во время очередного завоевательного похода в Эфиопию он «продвинулся в царство Зэмэн и нашел там невыносимые условия по причине холодов и глубокого снега» (как писал Брюс). Тем не менее Диодор Сицилийский утверждал, что в Эфиопии снега не бывает, да и известный английский географ Уильям Десборо Кули считал, что в Африке вообще не может быть снега.

С востока к Эфиопскому пагорыо примыкает постепенно спускающееся к Индийскому океану плато Сомали. К северу от него простирается огромная низменность, впадина Афар, где находятся озера, лежащие ниже уровня моря (озеро Ассаль, например, — на 153 метра ниже уровня моря). С Эфиопского нагорья на запад, к равнинам Судана, текут реки Атбара, Голубой Нил и Собат, а также их многочисленные притоки. И если в верхнем течении крутые берега рек еще украшены пышной растительностью, то дальше, вниз по долине, опа уступает место травянистой саванне, а Атбара проходит даже через пустыню. На высоте 1830 метров над уровнем моря, в самом сердце Эфиопского нагорья, окруженное высокими горами расположено озеро Тана. Здесь четко различаются разные по характеру (в зависимости от высоты) зоны растительности, которые в Эфиопии называются колла, война дёга, дега и чоке.

Глубокие каньоны рек и склоны плато, покрытые разнообразными кустарниками, кустарниковыми лесами и вечнозелеными, пышными тропическими лесами, относятся к влажной зоне — колла, поднимающейся на высоту до 1700 метров. Дальше, до 2500 метров, простирается умеренная зона — война дёга, или «страна виноградников», прозванная так за повсеместно распространенные виноградники. В этой зоне в основном и селятся люди, так как здесь самые плодородные земли и пастбища. Здесь же выращивают кофе, энсету (не раз упоминаемую в старинных книгах), хлопчатник, сахарный тростник, табак, а также обычные для Европы зерновые культуры — и все это главным образом на высоте свыше 2000 метров. Развито и скотоводство, однако наибольшее распространение оно приобретает уже в следующей зоне — дега. В этой зоне высокогорных пастбищ также сеют пшеницу, но главным образом неприхотливый ячмень. Выше 3800–3900 метров начинается зона высокогорной растительности, называемая чоке, где преобладают альпийская растительность, голые скалы и снега.

Окраинные районы, кроме восточных, получают от 500 до 1000 миллиметров осадков в год, впадина же Афар — лишь 250–500, а на побережье Красного моря в сезон зимних дождей выпадает всего от 80 до 250 миллиметров в год. На плоскогорьях выпадают обильные осадки — от 1000 до 1500 миллиметров в год; здесь (за исключением северной части плоскогорья) два раза в год на землю с невообразимой яростью обрушиваются потоки воды, сопровождаемые обычно градом, бурями и сильными грозами. В год здесь случается до четырехсот гроз — немало молебнов приходится служить священникам по убитым молнией.

В Эфиопии около 29 миллионов жителей (по данным переписи 1977 года)[56]. Население северного и центрального нагорий, а также южной части страны в антропологическом отношении принадлежит преимущественно к эфиопской расе. В лингвистическом отношении амхара, тигре, гураге и другие народы принадлежат к крупной языковой ветви семитских языков. Галла на юге страны, сомали — на юго-востоке, афары (данакиль) — на востоке и северо-востоке относятся к кушитам. С древнейших времен живут здесь и другие кушитские народы: сидамо на юге и агау, селящиеся по берегам озера Тана, у которых образовалось собственное государство еще до включения этого региона в великое царство Амхара. В юго-западных районах живут также нилоты, а в лесах Южной Эфиопии, прежде всего вокруг озера Стефани, — пигмеи; средства к существованию они добывают все еще главным образом охотой. Население нагорья — крестьяне, многие из которых и по сей день обрабатывают свои поля допотопной сохой (порой это просто сук) и засевают их разными видами зерновых, в том числе встречающимися только здесь. На юге и юго-западе разводят в основном энсету, родственное банану растение — правда, в пищу идут не плоды энсеты, а питательная сердцевина стеблей. Сомали и афары — кочевники; они разводят овец, коз и верблюдов. Отдельные этнические группы народа галла на юге кочуют вместе со стадами крупного рогатого скота. Нилоты запада и юго-запада Эфиопии сочетают выращивание проса с содержанием большого числа овец и крупного рогатого скота.

Миссионеры и «очи Нила»

Для древнегреческих и римских авторов загадочная страна Эфиопия начиналась «по ту столону Египта». Но даже столь значительные ученые, как Геродот, Страбон, Плиний и Птолемей, были не в состоянии прояснить смысл этих слов. Геродот (как до него и Гомер) различал восточных и западных эфиопов, причем среди первых существовали еще якобы и макробии (долгоживущие), и ихтиофаги (рыбоеды), и троглодиты (пещерные жители). Были среди них, по мнению Геродота, и охотники на слонов, и доящие собак и т. п., которые получили свои наименования в соответствии с их образом жизни. Столицей Эфиопии Геродот называл город Мероэ (сейчас его развалины находятся неподалеку от города Шенди в Судане). Таким образом, под «страной черных людей» он понимал Кушитское царство, столицей которого был Мероэ на протяжении 880 лет, начиная с 550 года до н. э. Страбон причислял к благоуханной Эфиопии также и «страну корицы», но лишь до Птолемея дошли вести о существовании города Аксум. Древние географы делали различие между этой «Эфиопией за Египтом», в которой, как им казалось, находились истоки Нила, и «троглодитской Эфиопией», расположенной на побережье Красного моря. Эта последняя была им хорошо известна вследствие многочисленных путешествий купцов и мореплавателей — и торговля и мореплавание переживали расцвет после того, как цари династии Птолемеев завоевали прибрежные районы.

Одним из портов, построенных при Птолемеях, был Адулис. И сегодня еще в 60 километрах от города Массауа, близ деревни Зула, можно видеть полузасыпанные песком, заросшие развалины древнего порта, некогда столь знаменитого. Город этот был воротами в Африку, и, возможно, именно сюда еще за тысячу лет до нашей эры пришли из Южной Аравии семитские народы, прежде всего — хабашан (от названия которого и произошло слово «Абиссиния»), именно через эти места проникли они в глубь континента. Адудис стал главным перевалочным пунктом Аксумского царства, возникшего предположительно в V–IV веках до н. э. и сплоченного новой, общей для всех его граждан культурой. Аксум, столица этого большого царства, простиравшегося от Тыграя до Шоа, был основан в I веке до н. э. на караванном пути от Адулиса к Нилу. На тесные связи с Южной Аравпей указывают обнаруженные в наше время в Аксуме сабейские надписи, выбитые на колоннах, а также эфиопская версия легенды о посещении царицей Савской царя Соломона в Иерусалиме (а ведь царицей Савской стала эфиопская принцесса Македа — после заключения брака). Менелик, сын царя Соломона и царицы Савской, считался основателем династии «льва Иудеи».

Аксумское царство достигло могущества при царе Эзане (IV век н. э.), который ввел во время своего правления христианство. Эзана расширил границы своего влияния и даже подчинил себе Мероитское царство. К VI веку н. э. могущественному государству аксумитов принадлежала уже и территория Южной Аравии.

И сегодня еще сохранилось немало великолепных обелисков с надписями, составляющими неисчерпаемые скрижали истории, на которых можно прочесть многое о характерных чертах древнего, исчезнувшего государства и о его завоеваниях. Обелиски рассказывают нам об образе жизни его граждан, об их торговых связях и культуре. Один из этих обелисков повествует о расширении Аксумского царства далеко на юг, до золотоносной земли зазутов (возможно, к югу от Каффы), которые меняли золото на скот, соль и железо. Но тот же обелиск свидетельствует и о былой мощи египетского государства: при Птолемее Эвергете (правившем в 247–221 годах до нашей эры) оно простиралось до границ Аксума. Этот знаменитый обелиск, названный Моnumentum adulitanum, обнаружил в VI веке н. э. александрийский купец Козьма Йндикоплов в порту Адулисе, имевшем большое значение для Аксума. Через 150 лет после этого мусульмане разрушили Адулис и отрезали Аксум от остального мира, хотя это царство было уже в значительной степени христианизировано епископом Фременатом (Фрументисм). На целых шесть веков Аксум выпал из поля зрения как соседних народов, так и своих бывших торговых партнеров. Сотрясаемая внутренними религиозными и политическими усобицами, страна вновь возникла из тьмы забвения в XIII веке как легендарная «страна пресвитера Иоанна».

«Вновь открыли эту страну португальцы, которые готовы были на мученическую смерть ради славы, золота и обращения язычников в христианство, но благодаря этому способствовали развитию того, что никак не являлось их главной целью — географии», — писал Эрманн.

Король Португалии Жуан II в 1485 году отправил сюда своих первых разведчиков-послов, которые, однако, потерпели неудачу из-за незнания арабского языка. Спустя два года еще двое послов получили такое же задание, и одному из них, Педру ди Ковильяну в 1493 году удалось добраться до царского двора в Тегулете (провинция Шоа), но согласно обычаю страны он не имел права покинуть этот двор до конца своих дней. Впервые обстоятельно рассказать о загадочной стране удалось капеллану Франсишку Алваришу, находившемуся в свите португальского посланника в 1520–1526 годах. Страну тогда сотрясали почти непрекращающиеся междоусобные войны феодалов, крестьянские восстания и стычки с мусульманскими султанами, правившими на побережье Красного моря.

Для поддержки Эфиопии в борьбе с турками Португалия даже послала флот под командованием Криштована да Гама (сына знаменитого путешественника, достигшего Индии, Васко да Гамы); он погиб во время военных действий против мусульманских войск, предводительствуемых имамом Ахмедом ибн Ибрахимом ал-Гази, по прозвищу Левша[57].

Дружеские отношения с новообретенным союзником в Европе вскоре, однако, претерпели сильное охлаждение со стороны Эфиопии, так как Португалия довольно быстро вошла в роль доминирующей державы и стала вмешиваться во внутренние дела эфиопского государства. Религиозное рвение португальских миссионеров обратилось против эфиопской церкви, которая принадлежала к монофиситскому[58] направлению в христианстве, однако в силу многовековой обособленности Эфиопии вера оказалась настолько сильно «смешана с различными суевериями, многочисленными иудейскими ритуалами, заблуждениями и ересями, что можно сказать: местные жители здесь лишь считаются христианами; сорная трава заглушила все добрые всходы и плоды», — писал Ж. Лобу.

Португальцы намеревались провозгласить государственной религией католицизм, и иезуиты, настроенные особенно нетерпимо, стремились к безграничному господству своего учения. Столкновения дошли в конце концов до вооруженного восстания, и в 1634 году португальские колонизаторы вообще были изгнаны из Эфиопии. Миссионеры, бежавшие из страны, потребовали послать к берегам Эфиопии сильный флот и заложить на побережье Красного моря крепость, чтобы суметь «возвести на престол брата негуса и с его помощью покончить с гражданской войной в Абиссинии». В последующие шестьдесят лет Эфиопия вновь оказалась отрезанной от окружающего мира: существовал закон, по которому чужеземца в этой стране казнили. Первые подробные сведения об Эфиопии поступили от иезуитов (Франсишку Алвариша, Дуарти Лопиша, Педру Паиша, Атаназиуса Кирхера[59], Жироме Лобу, Валтасара Теллиша и многих других), которые побывали в этой стране в период португальского влияния (1493–1634). Во время своих многочисленных путешествий они хорошо изучили ландшафт и растительный мир страны, ее жителей, их нравы и обычаи. Иезуиты составили первую пригодную для использования карту Эфиопии и рассказали в путевых заметках и сочинениях о «достопримечательностях» страны, таких, как «страшные грозы, бездонные пропасти, виверры и вредоносная саранча». Само собой разумеется, их внимание привлекла и «важнейшая, наиболее примечательная, а из крупных единственная река этой страны» — Нил, который местные жители называли Абави, Аб или Аббай («Отец вод», «Отцовский»). Иезуиты прекрасно поняли также и значение того, что они наперекор «недоступным пустыням, горам, лесам и варварскому населению» добрались до истоков Голубого Нила, но, в отличие от древних греков и римлян, эти первооткрыватели пришли сюда не вверх по течению реки, а с побережья Красного моря. Лобу отмечал в этой связи: «… но этот путь оставался неизведанным, пока отважные мореплаватели-португальцы не проложили путь к самым дальним странам… эти самые португальцы были первыми европейцами, открывшими Красное море, им же впоследствии досталась честь открыть истоки Нила!»

Высказано все довольно определенно; и все же Брюс, которого спустя 150 лет чествовали в Европе как первооткрывателя истоков Нила, старался умалить заслуги своих предшественников-португальцев и порой даже называл их сообщения лживыми.

Первым описал истоки Нила католический священник Педру Панш, который видел их собственными глазами 21 апреля 1618 года. Правда, сообщил об этом Атаназиус Кирхер, «известный своей дерзостью утверждать самые невероятные вещи в естественной истории» (так охарактеризовал его Брюс), опираясь на имевшееся тогда письмо Панша. Хотя это первое свидетельство подвергалось впоследствии сомнению (например, Брюса), однако оно все же соответствует поздним свидетельствам очевидцев. Но вот свидетельства Лобу вообще можно безбоязненно сравнивать с описаниями Брюса, хотя последний и называет его «величайшим лжецом среди всех иезуитов». Бесспорно, что португальские миссионеры первыми побывали близ подножия известной горы «у тех двух озерец или же прудов, которые называют здесь очами Нила», — писал Исаак Фосс. Несомненно, они первыми из европейцев (а именно Паиш в 1613 году) увидели великолепную, окруженную горами водную гладь озера Тана, которое еще античные географы признавали истоком Нила.

Книга, которой никто не верил

После изгнания португальцев из Эфиопии в хрониках появились упоминания о нескольких полных приключений странствиях путешественников-одиночек, таких, как, например, в 1634 году — Петера Хейлинга, уроженца Северной Германии; в 1655 году — итальянца Якоба Баратти, которые привозили сведения не столько новые, сколько по большей части неправдоподобные.

В Европе больше всего пользовалась успехом книга об Эфиопии, написанная человеком, который не только не был в этой стране, но и вообще не «ступал ногой за пределы Европы»! Знаменитая «История Эфиопии», написанная, включая комментарии, тайным советником герцогства Саксен-Готского Иовом Лудольфом, вышла в 1681 году. Эта книга «пролила больше света на географию и этнографию Абиссинии, чем все, появлявшиеся в предыдущие два тысячелетия».

Лудольф собрал и изучил все имевшиеся тогда сведения об Эфиопии и благодаря этому, а также его усердию и остроте ума возник подлинный научный шедевр. Благоприятствовала ему и исключительная возможность заполучить на полгода в Готу из Рима эфиопского ученого-монаха Григория, который и консультировал Лудольфа.

Тем временем еще одному европейцу удалось проникнуть в изолированную страну царя-первосвященника: это был посланник французского короля Людовика XIV — врач Шарль Жак Понсе. Потом из Эфиопии около полувека не поступало вообще никаких сведений. Она вновь стала «страной за горизонтом».

Но вот, более чем через сто лет после появления вызвавшей сенсацию книги Лудольфа, ученые умы взволновало еще одно объемистое сочинение об Эфиопии. И если на долю книги Лудольфа выпало всеобщее признание, то пятитомное описание путешествий шотландца Джеймса Брюса вызвало ожесточенную полемику, вплоть до того, что многие из участников этого спора полностью отрицали описываемые Брюсом реалии.

В чем же дело? Брюс поставил перед собой цель обнаружить истоки Нила, которые, как тогда полагали, находились в Эфиопии. Белый Нил (Малег или Бахр-эль-Абьяд) считался лишь «главным притоком» великой реки Нил, сбегающей с нагорья, реки, известной еще Геродоту как «Астап, истекающий из озера Холе (или Колоэ)». И на карте Фра-Мауро дуга Аббая, берущая начало в озере Тана, уже изображена довольно верно. Брюс знал о сведениях португальских миссионеров, но не считал их достоверными. Пробыв три года в Эфиопии, Брюс в 1773 году возвратился в Европу. И вот — «прошло столь много лет, а с нетерпением ожидавшееся описание этого путешествия все еще не издано». Распространились слухи, ставившие под сомнение сам факт, что Брюсу вообще можно доверять. Его молчание было тем более странным, что он «наконец-то благополучно достиг великой цели многих бесплодных до сих пор попыток европейцев-путешественников — нашел истоки Нила». Поэтому легко понять, что, когда книга вышла в свет (через 17 лет после его возвращения из Эфиопии), «общее мнение», подогревавшееся гипертрофированным интересом к ней, набросилось на нее и «объявило Джеймса Брюса хвастливым болтуном, который желает воздвигнуть себе триумфальную колонну на обломках доброго имени своих предшественников, украшает себя, подобно вороне из басни, чужими перьями; его сведения из-за вопиющих противоречий и свидетельств, известных сегодня как ошибочные, вызывают недоверие и тем самым умаляют в глазах специалистов завоеванный им авторитет», — писал о нем Эрманн.

«Отвратительная похвальба, пускание пыли в глаза, безмерное самолюбование» и другие аналогичные упреки заслужил Брюс от критически настроенных к нему современников — и все потому, что не оставил незапятнанным ни одного из своих предшественников, хотя сам заимствовал «для своей книги немало удачных мест у этих опороченных им людей». Джеймсу Брюсу из Киннэрда выпала та же участь, какая за пятьсот лет до него была уготована великому путешественнику Марко Поло, которого даже вывели в венецианском театре кукол в образе враля по прозвищу «Иль Милионе» — из-за его казавшихся невероятными рассказов об увиденном.

Действительно, немало сведений, приведенных Брюсом, оказалось малодостоверными. Их легковесность и отрывочность дискредитировали объемистое сочинение Брюса, так же как и его попытки подкрепить «скудость собственных сведений» велеречивыми воспоминаниями о пережитом или же пространными заимствованиями у своих предшественников. Особенно же ставились ему в вину надменность и тщеславие, с какими он повествовал о своих необычных впечатлениях, а также заявление о том, что его собственные рисунки — «лучшие, какие когда-либо издавались в сочинениях по естественной истории».

Но если оставить в стороне эти «пятна, которые не хотелось бы видеть», наблюдавшиеся порой и у других исследователей, то следует признать несомненным достижением Брюса собранный материал, столь богатый, что он может считаться поистине первым среди исследователей Эфиопии нового времени. Он оставил нам произведение, в котором, по словам еще одного современного ему рецензента, «и любопытствующий читатель и специалист обнаружит сокровищницу сведений, относящихся к географии, естествознанию, астрономии, антропологии, этнографии, торговле и мореплаванию; в этой книге ученые любой области знаний могут найти пищу для удовлетворения собственного любопытства».

Брюс пользовался особым расположением тогдашнего правителя Эфиопии в связи с тем, что отличился там как лекарь во время опустошительной эпидемии оспы. Он сопровождал императора и в военных походах. После первой неудачной попытки ему все же удалось достичь истоков Аббая, или Голубого Нила, в провинции Годжам. В своем дневнике Брюс так описывал этот столь знаменательный день 4 ноября 1770 года: «Прямо под нами мы увидели Нил, ставший много уже, теперь он представлял собой лишь ручей, вода которого едва ли смогла бы привести в действие мельницу. Но я не мог оторвать глаз от этого вида, вспоминая все прорицания древних авторов о вечной тьме у истоков Нила и о самой невозможности их достигнуть».

Брюс обнаружил в болоте близ горы Геэз три истока «в небольших алтарях из прочного дерна», сооруженных человеком. Лобу видел только два истока, третий же был с тех пор, «очевидно, сделан с прилежанием или же по крайней мере расширен человеческой рукой».

Как сообщает далее Брюс (Лобу тоже говорит об этом), народ агау обычно совершал у алтаря основного истока жертвоприношения — вслед за появлением на небе «Собачьей звезды» (созвездия Гончих Псов). Здесь закалывали черную корову, голову ее опускали в воду, а мясом оделяли собравшиеся роды. Кости принесенного в жертву животного сжигали на костре. Брюс писал: «Народ агау из Дамота оказывает Нилу почести как божеству, он поклоняется реке, и тысячи голов скота пожертвованы божеству, которое, как верит этот народ, обитает в истоке; агау и до сих пор приносят ему подобные жертвы».

Не странно ли, что аналогичные обряды существовали как у истоков реки, так и у ее устья? Но суть почитания была различной: различалась его форма, сами жертвоприношения, да и сами практиковавшие их народы, которые узнали о существовании друг друга лишь позднее. Но издревле они были едины в том, что сочиняли молитвы во славу соединявшей их реки, при том, что одни не знали, где река начинается, а другие — где кончается. Брюс думал, что горы Амид-Амид, расположенные к востоку от истоков Нила, и есть знаменитые Лунные горы.

«Эти тройные горные цепи, лежащие одна за другой и образующие концентрические окружности, наводят на мысль, что это — Лунные горы (Montes lunae) древности, у подножия которых, как считали, находятся истоки Нила; да в сущности, ничем иным они и не могут быть».

Эти слова Брюса подтверждают, что он признал обнаруженный им Аббай (Голубой Нил) главным истоком Нила. Несмотря на неправдоподобные сведения, а также на противоречия (а возможно, именно из-за них), книга Джеймса Брюса привлекла к себе такое внимание, что повлияла на тогдашние тенденции общественного развития и привела к основанию британской «Африканской ассоциации».

В стране царя-первосвященника

Когда Аббай, описывая широкую дугу, спускается с гор от своих истоков в цветущую котловину на высоте 2700 метров над уровнем моря, он довольно скоро превращается в небольшую речку, «которая способна крутить обыкновенную мельницу». При впадении в озеро Тана его ширина уже достигает 60 метров. Его воды хорошо различимы, поскольку не смешиваются с озерной водой и «текут вдоль южного берега озера Цана (Тана) на протяжении семи миль[60] (лье)», — писал Брюс.

Кристальной чистоты вода, на поверхности которой словно плавают 37 причудливых зеленых островов с множеством церквей и монастырей, густые заросли папируса, более 60 впадающих в озеро рек и 25 горячих источников в его окрестностях — таково легендарное озеро Тана, которое значилось на картах средневековых географов как «Дембийское море». До Брюса первыми из европейцев побывали здесь португальцы. Еще в 1613 году на берегах озера стоял Паэс, а несколько позже сюда добрался и Лобу.

Во время «сезона больших дождей» озеро затопляет прибрежные районы площадью 600 квадратных километров— они, по словам Брюса, «целиком засеваются пшеницей и являются житницей Абиссинии». Область Дембня у озера Тана называли в связи с этим также «императорскими закромами».

Плодороднейшие земли вулканического происхождения вокруг озера Тана — несомненно и сегодня солидный резерв сельского хозяйства Эфиопии. При искусственном орошении только здесь можно увеличить полезную сельскохозяйственную площадь более чем на миллион гектаров. Как ни странно, хотя сельское хозяйство представляет собой важнейшую отрасль хозяйства страны (в нем занято 90 % населения), посевы зерновых, однако, почти не превышают ее внутренние потребности. Главный предмет экспорта — дикорастущий кофе. Но как для названных культур, так и для теффа (разновидность ржи Eragrostis tef — «повседневная пища простых людей»), ячменя, сорго, сахарного тростника и хлопка необходимо в значительной степени осваивать имеющиеся резервы.

Первооткрыватели озера Тана не могли еще видеть бурно растущий в наши дни город Бахр-Дар на южном его берегу. Но вот низвергающиеся с грохотом нильские водопады невдалеке от него наверняка так же очаровывали их, как очаровывают они сегодня восхищенных туристов. Амхара называли эти водопады Тис-Ысат, или «Дым без огня».

«Вода падает с большой высоты, и потому грохот стоит такой, что слышен далеко окрест», — писал Лобу. Брюса «настолько оглушил чудовищный гул», что у него даже закружилась голова. Рассказывали, что «обитающие в этих местах племена туги на ухо…»

Ниже этого водопада высотой 45 метров и электростанции «Тис-Аббай» (конечной ступени каскада мощностью 11,5 мегаватт), над диким, мрачным ущельем еще во времена правления императора Фасиледэса (1632–1667) португальцы перекинули мост, сегодня уже пришедший в негодность. Ущелье настолько узко, что во время пребывания здесь Лобу через него был перекинут деревянный мост без опор, по которому через Нил перешла вся армия императора; находились такие удалые, сильные и ловкие молодцы, что отваживались перепрыгнуть через реку, писал Лобу.

Позже португальцы поставили однопролетный мост, сохранившийся до наших дней. «То был первый мост, который абиссинцы увидели над Нилом». Случилось это более трехсот лет назад. Затем был сооружен «второй португальский мост», а третий мост — Шафартак, в 250 километрах ниже по течению реки — построили в 1960 году.

Дальше, вплоть до границы с Суданом, Голубой Нил становится пленником каньона, который он сам пробил в горной породе: река течет 900 километров по мрачной расселине глубиной до полутора километров, ниже подошвы горных систем Шоа и Годжам на территории Социалистической Эфиопии.

Не так давно было предпринято несколько отчаянных попыток пройти весь каньон на лодках, но путешествия часто приходилось прерывать раньше времени, не раз дело оканчивалось и гибелью смельчаков: на них нападали и разбойники (шифта), и кровожадные крокодилы.

Этот отрезок реки по-прежнему неприступен и опасен для человека; он находится во власти диких зверей — на причудливых скалах здесь можно видеть львов и обезьян, а в пенящихся котловинах живут крокодилы и бегемоты. Но если на озере Тана бегемоты водятся целыми стадами «и устраивают потравы на засеянных полях, нанося большой ущерб крестьянам», то гигантские рептилии туда не добрались, «… вероятно, потому, что эти самые вредные животные, вараны и крокодилы, избегают прозрачной воды и предпочитают мутную, тепловатую, где они чувствуют себя в большей безопасности, да в ней и легче подстеречь добычу», — высказал предположение Даппер.

Подобно Голубому Нилу, его многочисленные притоки, а также река Атбара, спускающаяся с нагорья с северной стороны, пробили в вулканической скальной породе глубокие каньоны. Однако в сухой сезон (с января до начала июня) в их руслах — лишь раскаленный песок, тогда как Голубой Нил весь год черпает жизненные силы из озера Тана.

Густые лесные заросли на низких берегах Голубого Нила и Атбары существуют в основном за счет грунтовых вод, благодаря им же акации и даже пальмы могут произрастать вплоть до степных и пустынных районов Судана. В сухой сезон о былой мощи потоков свидетельствуют лишь отдельные ямы, заполненные водой, расположенные вдоль песчаного русла пересыхающих рек. Невероятная сила паводковых вод образует в земле ямы глубиной до десяти метров! К этим водоемам приходят на водопой антилопы, газели, жирафы, львы и буйволы, бородавочники и целые орды мартышек, гелад и могучих павианов. В глубоких ложбинах дремлют крокодилы, которые не обращают никакого внимания на тысячи птиц, слетающихся к воде. Этот рай для животных отчасти находится под охраной национального парка (так, например, на реках Диндер и Рахад, на территории Демократической Республики Судан, создан крупный национальный парк Диндер, уже известный по многим фильмам о животных). Люди со стадами скота так же располагаются на отдых на песчаном дне реки, у небольших водоемов.

Однако где-то в середине июня с Эфиопского нагорья внезапно начинают низвергаться бурные потоки воды, настолько мощные, что поверить в это явление заставляют лишь многочисленные рассказы очевидцев. В. Мунцингер так описывал его: «… в горах раздается глухой гул; вот удар, потом еще, а потом ужасный, заполняющий все вокруг грохот… Выше по течению слышен шум, подобный шуму ветра в листве. Вот он делается громче, мощнее, раздается грохот, рев, гром, будто на вас налетают злые духи — и вот уже он приближается, высотой с крепостную стену, вспененный, захлестывающий все на своем пути. Это стал могучим потоком вздувшийся от дождя ручей, по, будто понимая, сколь недолог его век, он со всей необузданностью и страстью несется вниз по долине; под его напором оседают и кренятся гигантские фикусы-сикоморы, глубоко ушедшие в землю корнями, а травянистую равнину покрывает слой грязи и щебня; вода заполняет всю долину и подымается до скал… Несколько лет назад такой внезапный лесной поток обрушился на большой палаточный лагерь, стоявший в широком сухом русле реки, и увлек с собой бедуинов вместе с их палатками и весь скот. Его жертвами оказались сто человек и тысячи коз».

В 1861 году внезапный паводок застал Сэмюэля Уайта Бейкера в пересохшем русле реки Атбара. Сначала он услышал отдаленные раскаты грома, затем непрерывный, глухой, все усиливающийся гул и грохот. Потом он услышал топот множества бегущих людей, «и несколькими минутами позже в мой лагерь ворвались арабы, кричавшие моим спутникам: «Эль-бахр, эль-бахр!» («Река, река!»)… Было темно, все пришли в смятение, заговорили разом, и никто не слушал других. Река, подобно вору, явилась ночью. На рассвете 24 июня я стоял на берегу реки Атбары. Я наблюдал настоящее чудо в пустыне — вчера еще здесь была лишь полоса раскаленного песка, с кустами и деревьями по обеим ее сторонам на желтой поверхности пустыни… Но за ночь произошло таинственное превращение — по сухому руслу реки несся могучий поток. Не упало ни капли дождя, ни единое грозовое облачко не давало надежды на это, кругом было сухо и невыносимо жарко. Еще вчера царила беспросветная засуха и безнадежность, а сегодня через ужасную пустыню текла могучая река — шириной в 500 шагов и глубиной от 15 до 20 футов».

На Бейкера это событие произвело столь сильное впечатление, что он подумал: «… это внезапное сотворение реки дает повод предположить, что дождевые потоки, стекающие с гор в Абиссинии, и есть истоки Нила».

Эта грозная и вместе с тем благотворная лавина воды несет с собой взвесь известняковых и железистых частиц, плодородный почвенный слой и вулканическую пыль, причем этот плодородный ил вода несет до самых низовий Нила, до далекого моря.

Все эти описания, которые стали следствием основательных исследований, выходивших далеко за рамки познаний первых путешественников, появились в тот период, когда крупные, систематически проводившиеся экспедиции и в другие страны Африки помогали подготовить последующий колониальный захват континента. Многие исследователи и путешественники из стран Европы устремились в столь таинственную до тех пор Эфиопию. После Брюса на берегах озера Тана и реки Аббай (Голубого Нила) в 1833 году появился франкфуртский ученый Эдуард Рюппель. Он стал впоследствии первым иностранцем, которого Королевское Географическое общество наградило большой золотой медалью за научные достижения. Вслед за Рюппелем здесь побывали миссионер Крапф в 1838 году, французы Лефевр и братья д’Аббади, итальянцы Сапето и Сталла и другие. Хёйглин оставил ценные сведения об области вокруг Гедарефа и Галлабата, которая, хотя номинально и была независимым государственным образованием, однако подвергалась опустошительным набегам со стороны как Эфиопии, так и Египта. По праву вызвали всеобщее внимание исследовательские трактаты швейцарца Мунцингера. Обладая солидными познаниями, он старался изображать историю как бы от лица африканцев. Многие из его работ, весьма далекие от сенсационных путевых заметок, представляют собой новый научный подход к «туземным» народам — так, например, в 1864 году Мунцингер писал: «Мы должны иметь сведения… о происхождении и об исторических судьбах какого-либо народа, поскольку это крайне необходимо, дабы понять его представление о праве».

Правда, тот же Мунцингер, став британским консулом, оказал неоценимую услугу английской армии при низложении негуса Теодроса II (Феодора II)[61], а в 1871 году, находясь на службе у египетских хедивов, он аннексировал пограничные с Египтом районы Северной Эфиопии.

Великобритания, преследуя собственные цели в Египте, особенно стремилась укрепиться в Эфиопии. Поскольку страна к началу XIX века распалась на полунезависимые области-княжества (Амхара, Тыграй, Шоа, Годжам и др.), англичане надеялись на легкую добычу. Однако один из могущественных феодалов рас (князь) Каса из Амхара изгнал племя скотоводов-галла, подчинил себе области Тыграй и Шоа и короновался в 1855 году в Гондэре, став императором, или «нгусэ нэгэст» — «царем царей», под именем Теодроса II. Обширная программа реформ должна была способствовать политическому и религиозному объединению страны, а суровая система управления областями и реорганизация армии — воспрепятствовать внутренним раздорам. Англичане и французы соперничали друг с другом, добиваясь благосклонности монарха. Но поскольку англичане успели опередить всех в упрочении отношений с императором, Франция возложила свои надежды на князя Негусси из области Тыграй. Обе державы, сетовал Вернер Мунцингер, «погрязли в интригах, которые вредят обеим сторонам, поскольку император теперь изменил своему прежнему представлению о честности европейцев и не доверяет более ни тем, ни другим».

У негуса в самом деле было мало основания для доверия. Он однажды сказал французскому консулу: «Мне знакома тактика европейцев. Когда они желают овладеть какой-нибудь территорией за пределами своей страны, прежде всего они посылают туда своих миссионеров, потом консулов, чтобы те поддерживали все начинания миссионеров, а за ними батальоны и полки, чтобы защитить и тех, и других и оккупировать страну. Но я не глупец и не индийский раджа. Я не дам чужеземцам обвести себя вокруг пальца, как какого-то болвана, и не позволю нм водить себя на помочах, подобно ребенку», — свидетельствовал И. Бехтингео.

В 1867 году Великобритания послала в Эфиопию армейские подразделения. Удобным предлогом для организации карательной военной экспедиции стало заключение под стражу английского консула Камерона и других европейцев; Бехтингер (такой же наблюдатель, как и находившийся там же «по поручению его величества прусского короля» некий Герхард Рольфе) отзывался об этой экспедиции следующим образом: «Даже среди военных, от военачальника до простого солдата, господствовало мнение, что после пленения Теодроса и освобождения европейцев надо будет каким-либо образом извлечь максимальную выгоду из пребывания войск в этой горной африканской стране».

Вооруженный отряд из 16 тысяч солдат, большей частью из Индии, под командованием генерала Нэрира прибывший на 669 судах, высадился в порту Зейла. Артиллерию удалось продвинуть до Магдалы. Когда в апреле 1868 года под натиском англичан пала крепость, расположенная на вершине так называемой «амбы» — плоской, столовой горы, император Эфиопии предпочел покончить с собой, нежели попасть в плен.

Впоследствии судьбы Эфиопии также зависели от европейских держав. После открытия Суэцкого канала Англия, Франция и Италия заняли стратегически важные прибрежные районы Эфиопии. Империалистическая Италия вторглась затем в Эфиопию с целью захвата страны, и вплоть до освобождения страны в конце 1941 года ее жители оказывали сопротивление итальянским агрессорам. Но Эфиопия обрела свои нынешние границы лишь в 1962 году, когда Эритрея была включена в союз эфиопских областей-провинций в качестве четырнадцатой провинции.

Столица Эфиопии Аддис-Абеба, или «Новый цветок», которую заложил Менелик II в области Шоа, превратилась в настоящее время не только в современный экономический и административный центр страны — у этого города доброе имя в прогрессивных странах Африки, поскольку именно здесь расположены штаб-квартиры Экономической комиссии ООН для Африки (ЭКА, 1958) и Организации африканского единства (ОАЕ, 1963).

Архитектурные памятники, бывшие императорские резиденции в Аксуме и Гондэре хранят память о своем богатом прошлом. Во дворе собора святой Марии Сионской в Аксуме, в густой тени смоковницы сохранились развалины трона, на котором восседали судьи, абунэ (глава церкви) и сам император во время церемонии коронации. Над Гондэром и сегодня, как и двести лет назад, когда Джеймс Брюс отправился отсюда к озеру Тана и к верховью Голубого Нила, высятся мощные башни дворцового комплекса царя Фасиледэса.