Четверо пожилых мужчин в плоских шотландских кепи для гольфа уютно расположились в креслах-каталках у перил ложи ипподрома в пригороде Майами. Пледы на коленях. Четверо телохранителей разместились позади.
Мускулистый человек в узких «сансабелтах»[12] вразвалочку спустился по лестнице из солидного клубного помещения. Он остановился рядом со стариком в конце ряда кресел и отдышался.
— Мистер Палермо, мне только что позвонили из Орландо. Боюсь, плохие новости, — сказал он, потом наклонился и что-то зашептал старику на ухо.
Мистер Палермо кивнул. Человек отступил назад.
— Что прикажете делать?
Мистер Палермо сделал легкое движение рукой, и его собеседник снова наклонился. Мистер Палермо что-то сказал ему на ухо, пока мимо по дорожке проносились на лошадях наездники в желтых, алых, оливковых, оранжевых жилетах.
Человек в «сансабелтах» встал и кивнул.
Мистер Палермо выпрямился, надеясь увидеть хотя бы конец забега, но конюхи уже вели лошадь к стойлу победителя. Старик откинулся в кресле и открыл на коленях программку бегов.
Раздался прерывистый сигнал. Охранник поспешно вынул из кармана устройство размером с сигаретную пачку.
— Мистер Палермо, пора проверить ваш стимулятор.
Старик кивнул и взял устройство из рук охранника. Приложил к груди и нажал кнопку. Аппарат автоматически установил связь с компьютером, находящимся в больнице. Несколько секунд шел обмен данными. На корпусе прибора загорелся зеленый огонек. Старик передал устройство охраннику и удовлетворенно улыбнулся.
— Технология. Удивительно, что я дожил до этих дней.
— Точно, мистер Палермо.
Старик поднял дрожащую руку и указал вдаль за дорожки ипподрома, в сторону моря, где на мелководье сияющей лагуны собрались сотни розовых фламинго, символов ипподрома.
— Эти птицы — интересно, сколько им лет? — спросил старик.
— Не знаю, мистер Палермо.
— Я бываю здесь с тех пор, как ипподром открылся в 1925 году. Тогда я был ребенком. Ты знаешь, что это первое во Флориде крупное спортивное сооружение?
— Я не знал, мистер Палермо. Старик покачал головой.
— Большая светская сцена. Все здесь побывали — Черчилль, Трумэн, Кеннеди. Я помню Амелию Эрхарт[13], в 1937 году она устроила здесь прощание с родиной, перед тем как улететь навсегда. Но эти птицы никогда не покидают лагуну. Здесь нет клеток. Как думаешь, почему они не улетают?
Телохранитель пожал плечами.
— Может быть, им тут удобно.
Старик на мгновение задумался и снова вытянул руку в сторону двух сотен ухоженных тропических акров ипподрома.
— Все так же прекрасно, как и тогда. — Затем обернулся к трибунам с редкими случайными зрителями. — Но они больше не приходят. Не стало традиций.
— Не стало.
— Неужели из-за кокаина?
— Не думаю, мистер Палермо.
Закончился последний забег. Воздух становился все прохладнее. Четверо телохранителей покатили кресла. «Сансабелт» шел рядом.
— Мистер Палермо, как вы считаете, кому поручить эту работу?
Старик жестом остановил его.
— Поговорим в машине. Поедешь с нами в Фонтенбло… Ты играешь в карты?
Человек отрицательно покачал головой.
— Плохо.
Все молчали, пока фаланга кресел катилась в сторону ожидавших лимузинов. Человек в «сансабелтах» устроился сзади рядом с мистером Палермо.
— Ты уверен, что не играешь в карты? — спросил старик. — В гостинице мы играем в джин.
— Я много слышал об этих играх. Они — легенда.
— Эх, молодежь… Никто не хочет играть в джин. Думаю, дело в кокаине.