Камелия

Глава двадцатая

Мэл вышла из автобуса на Вандсворс-Брайд-роуд, в Фулхеме, и, не останавливаясь, пошла в сторону Стивендейл-роуд в свою комнату. Прошло полгода с тех пор, как она покинула «Окландз», и она только что получила отказ от сети отелей «Гранд Метрополитан», потому что у нее не было рекомендаций с прошлого места работы. Работник по кадрам разговаривал с ней так, как будто она только что вышла из тюрьмы. Она жалела, что пошла туда и вытерпела это унижение.

Камелия спрашивала себя, что заставило ее вернуться в ту часть Лондона, которая навевала так много грустных воспоминаний. Она сняла комнату, потому что плата была невысокой, стала работать поваром в кафе на Ворлдз-энд только потому, что Пегги и Артура, работодателей, не интересовали страховка, идентификационный код и даже то, что она делала до этого. Но ей не нравилась ни комната, ни работа.

Поначалу Камелия с удовольствием работала с восьми утра до шести вечера в многолюдном кафе. Она так уставала, что у нее не была ни сил, ни времени размышлять о том, что она потеряла. Но ей уже надоел постоянный запах жареной пищи, горы грязной посуды и отсутствие благодарности со стороны работодателей.

Когда Мэл ехала на автобусе из Кенингстона, она готова была расплакаться — не из-за того, что ей не дали работу и теперь придется задержаться в «У Пегги» дольше. Мэл все еще скучала по «Окландз». Если бы она была в своей комнате, то смотрела бы сейчас из окна на зеленые деревья, на овечек на полях и на золотистое море нарциссов. В Лондоне времена года были выражены не так четко, как в деревне. В городе на окнах висели ящики с весенними цветами, в витринах красовались костюмы пастельных тонов, но здесь невозможно было увидеть, как трава пробивается из земли, или найти первоцветы на живой изгороди. С каждым днем Камелия все сильнее ненавидела серые улицы. Ей хотелось почувствовать, как ветер развевает ее волосы, услышать пение птиц вместо шума автомобилей, хотелось стоять на холме и, оглядывая просторы, ощущать себя частью большого замысла. Хотелось иметь цель в жизни, а не бороться за выживание.

Камелии казалось, что вся страна впала в депрессию вместе с ней. В декабре Эдвард Хит издал смехотворный указ о трехдневной неделе в связи с забастовкой шахтеров. Сейчас Хит уже давно был в отставке, а его место занял Гарольд Вильсон. Но все равно обстановка оставалась напряженной.

Когда Мэл вышла на Стивендейл-роуд, то увидела, что хозяйка квартиры, миссис Смитвик, убирает площадку у входной двери. Издалека она была похожа на жену Энди Каппа: на ней был красно-розовый халат, волосы подвязаны нейлоновым шарфом, с губ свисала сигарета, и к тому же у нее был большой зад.

Миссис Смитвик ежедневно убирала эту площадку, в основном для того, чтобы следить за жильцами. Она вытаращенными глазами смотрела на молодых менеджеров, которые то въезжали, то выезжали, не найдя дом № 47 привлекательным местом.

Соседние дома были построены в викторианском стиле. Над террасами висели почтовые фонари, сады были вымощены камнем, а вокруг стояли вечнозеленые растения в горшках. Агенты по недвижимости называли такие здания «типичными городскими домами» или «коттеджами ремесленников». Но даже они с трудом смогли бы подобрать слова, чтобы сказать что-то воодушевляющее о доме миссис Смитвик. Территория от тротуара до дома была заставлена открытыми мусорными баками. Одинокое старинное кресло стояло снаружи даже зимой. Оконные рамы были расшатаны, краска слезла, водосточная труба была сломана, по внешней стене от самой крыши тянулся мрачный зеленый след.

Когда Мэл подошла ближе, миссис Смитвик выпрямилась и улыбнулась. Вместо переднего зуба у нее во рту зияла дыра.

— Ты получила работу, голубушка? Почему ты такая невеселая?

— Это не то, что я хотела, — ответила Мэл, вежливо улыбаясь, несмотря на то что она ненавидела эту женщину. — Откуда вы узнали, что я пошла на собеседование?

— Сложила два плюс два, — ответила миссис Смитвик, при этом в ее глазах сверкнула гордость за свои дедуктивные способности. — Я видела у тебя газеты, и потом ты ушла вся такая расфуфыренная.

Мэл захотелось написать что-нибудь ужасное этой женщине и положить послание в почтовый ящик. Когда-нибудь она это сделает, но не сейчас. Ей нужна дешевая комната.

Проходя к себе на первый этаж, Камелия зажала нос. В доме всегда ужасно пахло: вареной капустой, котами, пеленками и испражнениями из горшков соседей.

В объявлении жилище Мэл описали как «обслуживаемую квартиру для делового человека». На самом деле это была небольшая комната три на два с половиной метра, на кровати лежал ужасный матрас, в углу стояли электрическая плитка и раковина. «Обслуживание» заключалось в том, что миссис Смитвик выносила мусор, раз в две недели выдавала чистое белье и пылесосила. Мэл обратила внимание, что среди шестерых постояльцев она одна ходила на работу. Иногда в доме было очень шумно, как в лондонском аэропорту.

На Рождество Камелия весь день лежала в постели, представляя, что это еще одно обычное воскресенье. Когда она вспоминала рождественскую елку в гостиной «Окландз» или серебро в столовой, накрахмаленные белые салфетки, хрустальные бокалы с вином, то натягивала простыню на голову и плакала.

Мэл бросила монетку в счетчик, включила чайник и обогреватель. Наверху кто-то готовил карри, и к вечеру весь дом будет пропитан этим запахом. Если бы не было так холодно, Камелия пошла бы погулять, чтобы не сидеть здесь.

Не было никаких удобств — ни радио, ни телевидения, ни даже лампы у кровати. Все в этой комнате принадлежало миссис Смитвик, начиная от разнокалиберной посуды из толстого фарфора и заканчивая картиной с лебедями, которая прикрывала пятна на обоях. Мэл чувствовала, что зашла в тупик.

Как долго она еще будет мыть грязную посуду и сдерживать крик? Сколько она еще будет приходить по вечерам уставшая и плакать до тех пор, пока ее не одолеет сон?

Ее преследовало лицо Ника. Он не выходил у нее из головы с раннего утра до поздней ночи. Каждый день Камелия обвиняла себя в том, что сделала в то последнее утро в «Окландз». Она проклинала себя за то, что не уехала оттуда на шесть месяцев раньше. Она вспоминала Магнуса, и ей становилось еще хуже, мало того что она очень скучала по нему, она еще и не знала, в каком он сейчас состоянии. Может ли он ходить? Была ли его речь повреждена, как у большинства после удара? Камелия знала, что перед Рождеством он вернулся в «Окландз»: она позвонила в отель, но девушка в приемной сказала, что Магнус прикован к инвалидному креслу. С тех пор, когда бы она ни звонила, отвечали миссис Даунис или Салли, и Мэл приходилось бросать трубку.

Она очень скучала по своей комнате, по красивым пейзажам и по служащим, которые стали ее друзьями. Иногда она чувствовала себя такой одинокой, что смерть казалась ей лучшим средством от душевной боли.

— Ты просто устала, — прошептала она, глядя в зеркало, потом сняла темно-синий костюм и повесила его на крючок. Волосы потускнели, глаза стали мрачными, кожа пожелтела. Она похудела, плечи опустились. Даже лифчик стал слишком велик для нее.

Осенью Камелия хотела написать Магнусу, чтобы рассказать ему, почему она ушла так поспешно и почему не может вернуться. Но она не знала, сможет ли он самостоятельно прочитать письмо. А если оно попадет в чужие руки, у него будут неприятности. Теперь Мэл знала, что никогда ему не напишет. Она навсегда покинула Магнуса ради его же семьи.

Ей хотелось собрать вещи, купить билет и улететь куда-нибудь, но она понимала, что побег — это не выход. Необходимо начать новую жизнь. Надо только найти достойную работу и постоянное жилье.

Мэл разбудило шипение сбежавшего молока. По серому утреннему свету она догадалась, что проспала с четырех вечера до шести утра.

Дрожа от холода, она встала с кровати, включила обогреватель, поставила чайник и залезла обратно под одеяло. Она ждала, пока закипит чайник, а в комнате станет немного теплее.

Выпив вторую чашку чая, Камелия почувствовала, что успокоилась. Ей стало гораздо лучше. Может быть, это был знак, что она наконец-то начинает забывать Ника?

Кафе «У Пегги» находилось в захудалой части улицы Кингс-роуд, там, где в больших домах сдавались комнаты, которые занимали странствующие художники, музыканты и большое количество беженцев шестидесятых, все еще цеплявшихся за философию, астрологию, коричневый рис и свободную любовь. В этом районе по-прежнему находились магазины для хиппи, в которых продавались свечи ручной работы, благовонные палочки, индийские одежды и карты Таро. Кафе «У Пегги» втиснулось между магазином осветительных приборов и магазином подержанных вещей под названием «Бизаре». Это было единственное кафе, в котором продавали дешевые домашние блюда с шести утра до девяти вечера.

Переходя Кингс-роуд, Мэл вздрогнула. Через закопченное окно она увидела Пегги, изо рта которой торчала сигарета. Камелии уже удалось отучить Артура совать пальцы в чашки, она убедила своих хозяев в том, что бутылки с соусом будут выглядеть гораздо привлекательнее, если вытереть их горлышко. Но ей все не удавалось победить их привычку курить за прилавком!

— Привет, милая, — весело поприветствовала ее Пегги. — Ты сегодня рано!

Пегги было далеко за сорок, но у нее было тело двадцатилетней девушки и пышные крашеные светлые волосы. Несмотря на неряшливость, она очень гордилась своей внешностью. Сегодня она была в узких розовых брюках и коротком топе, который выгодно подчеркивал ее талию и узкие бедра. Жаль только, что лицо Пегги не соответствовало телу — вокруг глаз залегли глубокие морщины, а розовый тональный крем еще больше их подчеркивал. Мэл несколько раз видела, как дальнобойщики щипали или хлопали Пегги по заднице, но с ужасом смотрели на ее лицо, когда она поворачивалась.

— Я сегодня полна энергии, — улыбнулась Мэл, проскользнула под прилавком, повесила пальто и повязала фартук поверх джинсов.

Для нее было делом чести никогда не показывать Артуру и Пегги того, как она расстроена и одинока. Из-за того, что Камелия была уверена в себе, умела хорошо говорить и знала рецепты шикарных блюд, они решили, что она принадлежит к знатному роду. Мэл охотно им подыгрывала. Пегги насмехалась над каждым, кто, по ее мнению, относится к высшим слоям общества, но, тем не менее, не задавала вопросов. Если она думала, что Мэл таскается по трущобам в знак протеста, пусть так и будет. Лучше слушать саркастические замечания, чем слова сочувствия или нескромные вопросы.

— Какое сегодня дежурное блюдо? — спросила Мэл, становясь за прилавок.

— Как насчет гуляша? — предложила Пегги, наливая себе чашку чая. Как всегда, играло радио, доносился голос Слейда «Послушаем, как шумно».

— Его долго готовить, — задумчиво произнесла Мэл. — Я лучше сделаю его завтра. Как насчет лазаньи?

— Не знаю, что покупатели делали бы без тебя, — ухмыльнулась Пегги. — Ты изменила наш имидж, милая.

Мэл улыбнулась. Пегги разочаровалась бы, узнав, что изысканный вкус у Камелии выработался не во время обедов в шикарных ресторанах и учебы в элитной школе, она просто помогала Антони и заглядывала в его рецепты. Полгода назад Пегги и Артуш неодобрительно фыркнули, когда Мэл стала использовать травы, специи и чеснок, но интерес покупателей к ее запеканкам и специальным блюдам из лапши смягчил хозяев.

— Как пошло вчера карри? — поинтересовалась Мэл, усаживаясь за столик. Сейчас было только два посетителя, которые поглощали гигантские сэндвичи с беконом и пили чай, не отрываясь от газеты «Дейли миррор».

— Была только одна жалоба на то, что блюдо слишком горячее, но всем остальным понравилось, — ответила Пегги, протирая грязной тряпкой стекло витрины для пирогов. — Арт съел вчера на ужин последний кусочек.

Мэл заметила, что стекло стало грязнее, чем раньше. Она забылась и предложила Пегги взять чистую тряпку.

— Придираешься? — огрызнулась Пегги.

Мэл многое здесь не нравилось: сырые отбивные лежали целый день в душной кухне, жареное и нежареное мясо складывалось вместе в холодильник. Всю ночь на полу лежали объедки, привлекая мышей. Но Мэл приходилось быть терпеливой и дипломатичной, потому что веселая добродушная Пегги, какой она в основном и бывала, могла наброситься на нее, словно змея, брызгая ядом и дрожа от ярости.

Пегги и Артура сложно было понять. Они тратили огромные суммы на одежду, их квартира над кафе была обставлена шикарной мебелью. Но они не хотели покупать новый холодильник или постелить новый пол, который было бы легче мыть. Им нравилось, что за блюдами Мэл в обеденное время выстраивается очередь, но, несмотря на это, они не повышали ей зарплату. Чем больше Мэл брала на себя, тем меньше они работали. Они смеялись над новым меню и никогда ее не хвалили. Мэл несколько раз слышала, как Пегги спрашивала у покупателей:

— Вы хотите изысканный навоз или вам поджарить мясо?

Кафе быстро наполнялось. Сюда приходили позавтракать рабочие, водители и студенты.

— Рад, что ты вернулась, Мэл, — крикнул в окошко кухни Тони, один из постоянных посетителей. — Вчера мой завтрак плавал в жиру!

Только после обеда Мэл смогла присесть. Она налила себе кофе и взяла кусочек лазаньи. Камелия ела и лениво просматривала объявления. Одна вакансия ее заинтересовала. «Требуются шеф-повар, повар и посудомойка для нового ресторана «Конрадз Саппер Румз» на Фулхем. Обязательные требования: сообразительность, работоспособность и умение адаптироваться к любой ситуации. Если необходимо, предоставляется жилье. Хорошая зарплата и премиальные».

Мэл записала номер и сунула бумажку в карман. Стоило попробовать. Она могла бы обойтись без рекомендаций, если они пришлют кого-нибудь, чтобы попробовать ее стряпню.

Было уже довольно поздно. Вот-вот повалит народ. Камелия сказала, что ей нужно купить колготки, и пошла позвонить из телефона-автомата.

— Вы можете подойти сегодня вечером? — спросил мужской голос, когда Камелия объяснила ему, где работает. — Я знаю кафе «У Пегги». Я был там несколько раз, и мне очень понравились некоторые блюда. Вы и есть та темноволосая девушка?

Мужчина назвался Конрадом Дили. Мэл было приятно с ним разговаривать. У него был почти такой же низкий голос, как у Магнуса, и ирландский акцент. Если его заведение приличное (не важно, в какой степени) и он возьмет ее поваром, Мэл согласится. Не могло быть ничего хуже, чем кафе «У Пегги».

— Да, это я, — ответила она. — Меня зовут Камелия Нортон, но вы, наверное, знаете меня как Мэл. — Она не знала, почему вдруг назвалась своим прежним именем. Возможно, ей просто надоело притворяться. — Я могу прийти прямо отсюда, — проговорила она быстро, испугавшись, что кто-то может ее опередить. — Но должна вас предупредить, что не одета для собеседования и от меня пахнет жареной картошкой.

— Здесь вы будете пахнуть чесноком, — рассмеялся Конрад. — Просто нажмите на кнопку звонка у входной двери. Мы еще не готовы к открытию.

В автобусе Мэл представляла Конрада Дили шестидесятилетним мужчиной, большим и лысеющим. Она думала, что его ресторан находится в подвале. Но она ошиблась.

Окна и двери высокого узкого здания были чем-то завешены, и Мэл не смогла рассмотреть, что находилось внутри, но фасад и вывеска были выкрашены в темно-зеленый цвет. Здание кафе было зажато между бакалейной лавкой и аптекой. Мэл догадалась, что, как и у соседей, там была одна длинная комната, а кухня располагалась в конце и направо. Сверху было еще два этажа, верхний — мансарда с маленькими окнами. Камелии понравилось бы здесь жить. Фулхем-Бродвей был шумным районом, здесь целый день работал рынок и жили разные люди: рабочие с семьями, иммигранты и молодые работники исполнительной власти, которые купили здесь дома во время бума 1972 года.

Душа Камелии ушла в пятки, когда дверь открыл молодой худощавый мужчина в кардигане и в очках с толстой оправой.

— У меня назначена встреча с мистером Дили, — проговорила Мэл. — Он у себя?

— Я мистер Дили. А вы, должно быть, Камелия. Входите же, — сказал он. По голосу Мэл поняла, что он и был тем мужчиной, с которым она говорила по телефону. Его глубокий голос не соответствовал его тощей фигуре. Он вздрогнул от холодного ветра и быстро закрыл за Мэл дверь.

— Наверное, ветер развеял запах жареной картошки. Вы пахнете как после стирки.

Мэл была разочарована. Все в Дили было неаккуратно, от жидких невзрачных волос до испачканных краской туфель. Он не был похож на человека, который может управлять рестораном. Если бы не его мягкий голос и приятные манеры, Камелия сразу развернулась бы и ушла.

— Здесь такой хаос, — сказал он, дружелюбно улыбаясь. — Надеюсь, у вас хорошее воображение и вы сможете представить, как все это будет выглядеть после окончания работ. Я быстро покажу вам кухню, а потом мы поболтаем за чашкой чая и я все подробно вам расскажу.

В узком коридоре сильно пахло краской и новым пластиком. Дили повел ее наверх по голым ступенькам, а потом они прошли еще две ступеньки вниз. Как только они зашли в кухню, Мэл сразу оживилась.

Если не обращать внимания на разбросанные по полу инструменты, куски древесины и пару листов пластика, кухня была великолепной. Взглянув мельком, Мэл сразу поняла, что Конрад разбирался в том, что делал. Он тщательно продумал дизайн кухни. Двойная раковина, огромная плита, холодильник и большой рабочий стол были расставлены максимально функционально, а светло-зеленая кухонная утварь придавала кухне очень симпатичный вид. От пола до потолка стены были обложены кафелем, чтобы их легче было мыть. Когда Мэл пришла, Конрад распаковывал новый набор сковородок с медным дном, предназначенных для профессионалов.

Снаружи было темно, но благодаря большому окну, стеклянной двери, ведущей на задний двор, и прекрасному освещению здесь было светло, как днем. Мэл представила, как приятно тут будет работать, и была готова закричать от радости, настолько ей надоела темная, неудобная, грязная кухня в кафе «У Пегги».

— Я ищу того, кто будет работать со мной, а не на меня, — заметил Дили. — Моя цель — сделать «Конрадз Саппер Румз» особенным местом, которое привлечет посетителей со всей юго-западной части Лондона. Здесь будут подавать вкусное мясо, лучшую рыбу и свежие овощи. Это будет простая еда, но хорошо приготовленная и красиво оформленная. Пока я не увижу результат, я не смогу набрать много работников. Поначалу нам придется все делать самим.

Камелии понравилось, что он сказал «нам». Когда он открыл шкафчики и стал рассказывать о тех принадлежностях, которые он заказал, Мэл напрочь забыла о его внешности. Она была очарована его энтузиазмом и поражена его познаниям в приготовлении пищи.

Затем Дили повел ее наверх, в комнату, до потолка забитую столами и стульями, и начал рассказывать свою историю. Когда-то он работал учителем в школе для мальчиков, но потом ушел, потому что хотел стать писателем. Он устроился работать в ресторан, чтобы не умереть с голоду.

— Когда я начал работать, я не знал, как чистить картофель, — засмеялся он. — Я мыл посуду, потом стал официантом и понял, что это мое призвание.

Рассказывая с молниеносной скоростью о ресторане в Хемпшире, о семье, которая осталась в Ирландии, и о том, каким бездарным учителем он был, Дили успел сделать чай. Он придвинул к камину стул для Мэл и задал ей несколько вопросов. У него было бледное лицо, маленький рот и острый подбородок, но за толстыми стеклами очков весело поблескивали большие карие глаза.

Конрад, или Кон, как он просил себя называть, родился в Лимерике в большой семье.

— Если бы я был щенком или котенком, — весело сказал он, — родители меня утопили бы, — и, не останавливаясь, стал объяснять почему.

— Видишь ли, я не вписывался в обстановку, всегда был больным и бестолковым. Поэтому, как только мне исполнилось девять, они отослали меня в Галвей к старенькой тетушке Бриджит. К счастью, мы с ней поладили. Она была такой же странной, как и я, понимаешь? Если я не хотел идти в школу, она оставляла меня дома. Я читал книжки, или мы вместе гуляли по пляжу. Она умерла, когда мне было тринадцать. Я ненадолго вернулся домой, но не смог устроиться в школу, в которой учились мои братья, поэтому меня отправили в Англию к дедушке, брату тетушки Бриджит. Дедушка мне понравился. Он был старым развратником, свои деньги он заработал, занимаясь строительным бизнесом. Ему было далеко за семьдесят, но он все так же ухлестывал за женщинами. К тому же он мог бы стать капитаном ирландской команды пьяниц! Он отослал меня в школу в Вейбридж, где я наверстал упущенные знания. Мы с ним очень сдружились. Когда дедушка умер, я уже учился в университете, и он оставил мне все свои деньги.

— У вас не жизнь, а сказка, — засмеялась Мэл.

— Сказка началась сразу, как только меня отправили из семьи, — согласился он. — Каждый день я благодарю Бога за вмешательство. Я даже рассказывать не буду о том, какие подлые, низкие и лицемерные люди мои родственники. К счастью, они так разозлились, когда я унаследовал дедушкино состояние, что совсем перестали со мной общаться.

Дили объяснил, что деньги хранились в банке до тех пор, пока ему не исполнилось тридцать. Этот возраст дедушка называл «разумным». После того как Конрад описал ненавистные ему пять лет работы в школе, он снова заговорил о своей писательской деятельности и ресторане.

— Целый день я писал, а по ночам работал, — продолжал он. — Два коротких рассказа опубликовали. Я подал на рассмотрение книгу, думал, что стану вторым Джеймсом Джойсом. Но все издательства мне отказывали. Тогда я решил бросить книгу в печь и всерьез заняться карьерой повара.

Мэл улыбалась, когда он рассказывал ей о том, как с появлением наследства стали сбываться все его мечты. Сейчас ему было тридцать два года, и он был гораздо проницательнее и умнее, чем можно было предположить, судя по его внешности и доверчивости.

— Я сразу купил это место, — откровенничал Дили. — Я подумал так: если мой бизнес не будет успешным, деньги деда не пропадут — теперь они в виде кирпича и мрамора. У меня будет дом, уютный ресторан — такой, какой я хочу. А днем я смогу писать.

Полгода назад Мэл сочла бы подозрительным то, что совершенно незнакомый человек рассказывает так много о себе первому встречному. Если бы такое случилось в то время, когда она работала в клубе «Дон Жуан», она решила бы, что Конрад дурак. Но сейчас Мэл почувствовала, что этот непрерывный поток слов свидетельствовал об одиночестве.

Энтузиазм Дили был заразителен. Оглядываясь вокруг, Камелия уже представляла, как эта комната превратится в прекрасную гостиную, когда из нее вынесут столы, стулья и коробки с кофе и сахаром. На столе у окна стояла печатная машинка и лежала небольшая стопка бумаги.

— Это та самая книга? — спросила Мэл.

Конрад кивнул.

— Я переписываю ее заново. Я знаю, что у меня в сердце она прекрасна, только надо подобрать нужные слова. Кстати, писанина меня терзает, я ею одержим.

— Можно будет почитать?

Конрад зарделся и опустил голову.

— Мне бы очень этого хотелось. Никто еще не проявлял к ней интерес.

Мэл догадалась, что он хотел сказать: «Никто никогда не интересовался мной». Ей было знакомо это чувство.

— Меня интересует все, что связано с вами, — сказала она, вдруг осознав, что на самом деле хочет у него работать. — А сейчас покажите мне здесь все.

— Придется напрячь воображение, — предупредил он Камелию еще раз. — Я буду очень рад любым предложениям насчет того, чтобы сделать это место более уютным.

В квартире было все необходимое. Кон сказал, что бывшие владельцы дома продавали ее отдельно от магазина. За большой комнатой находилась маленькая кухня. Рядом с ней были две небольшие комнаты, одна служила кабинетом, а вторая спальней. На полу не было ковра, везде валялись коробки.

— Это тебя вряд ли впечатлит, — сказал он, указывая на старые вещи и мебель. — Но, поверь мне, я наведу здесь порядок. — Он прошел вперед и открыл еще одну дверь, за которой была ведущая наверх лестница. — Там еще две комнаты и ванная. Вот там ты и будешь жить!

Мэл комнаты наверху сразу понравились, несмотря на то что они еще пустовали. Это были маленькие комнатки со скошенным потолком, с выкрашенными в белый цвет стенами.

— Я не хочу, чтобы мой ресторан был шикарным, — кричал Дили из кухни, наливая чай. — Я хочу, чтобы здесь царила веселая, теплая атмосфера, такая, как в Дублине. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

Мэл никогда не была в Дублине, но она понимала Конрада. Хотя он и прожил в Англии много лет, все же у него был чисто ирландский характер. Он напоминал ей Айдена своим веселым нравом и неординарным чувством юмора. Но вряд ли Конрад был сердцеедом. Было невозможно представить, что у него есть жена или уголовное прошлое. Мэл могла вообразить, как он танцует, даже играет на скрипке, но знала, что приставать к ней он точно не будет.

Может быть, ей придется выполнять львиную долю работы, может быть, она потеряла голову от этого места, но Камелия чувствовала, что все дороги вели ее к Конраду и к его ресторану.

Дили почти не спрашивал ее о том, что она делала до того, как начала работать в кафе Пегги. Он просто показал меню, которое составил сам, и спросил, знакома ли она с блюдами.

— Я могу себе все это представить, — заверила его Мэл, про себя отметив, что в его десертах отсутствует разнообразие и что скоро она ему все равно об этом скажет. — Мне очень нравится эта работа.

— Но я же еще не показал ресторан! — воскликнул Кон, удивившись. — И ничего не сказал о зарплате.

За два часа, проведенные с Конрадом, Камелия успела изучить его характер и вкусы, поэтому могла в точности предсказать, каким будет результат. Ей понравились зеленые, в разводах, стулья и столы, сложенные до потолка, и кухня была первоклассной. Но больше всего ее подкупило обаяние Дили. Он со своей стороны старался угодить ей в зарплате, чтобы она получала не меньше, чем у Пегги, а она, в свою очередь, готова была рискнуть.

По тому, как он смеялся, рассказывая о своей семье, Мэл поняла: он долго привыкал к тому, что родные не любили его и не нуждались в нем. Он был совершенно не сексуален, но благодаря этому с ним будет легче жить. В глубине души они уже стали братом и сестрой.

— Кон, я просто чувствую, что это мне подходит, — сказала Камелия. В ее душе появилось радостное чувство, почти такое же, как тогда, когда Магнус предложил ей начать все сначала. — Я знаю, что ты еще не сделал свой выбор, но надеюсь, что ты выберешь меня.

— Тогда эта работа уже твоя, — улыбнулся Конрад. — Двадцать фунтов тебя устроит? Когда откроемся, можно будет пересмотреть зарплату и договориться о премиальных.

Столько же Мэл зарабатывала у Пегги, но ей еще приходилось платить за квартиру.

— Прекрасно! — проговорила она, широко улыбаясь.

— Тогда завтра же увольняйся и позвони мне, чтобы сказать, когда ты сможешь переехать, — произнес Кон, при этом его глаза заблестели от удовольствия. — Как только ты позвонила, я понял, что ты подойдешь.

Три недели спустя Мэл, стоя на коленях, мыла пол в кухне. Конрад сидел на стуле в ресторане и составлял список покупок.

— Нам нужно средство для мытья плиты, — крикнула Мэл.

— Подожди, ее еще надо запачкать, — рассмеялся Конрад, подходя к двери и глядя на Мэл. Ее волосы выбились из-под резинки и упали на раскрасневшееся лицо, руки были по локоть в грязной воде. На джинсах виднелось пятно от краски, на футболке была грязь, а из кроссовки выглядывал большой палец. Но выглядела она счастливой. Ее взгляд уже не был потерянным, как в тот вечер, когда она пришла на собеседование.

Мэл присела на корточки, держа тряпку в покрасневших от воды руках.

— Надо думать наперед, — объяснила она. — Если мы будем ждать, пока загрязнится плита, то окажемся в затруднительном положении. Надо купить еще моющее средство для кафеля, его надо будет мыть ежедневно.

— Какой источник мудрости! — подшутил Дили. — Тебе известна ирландская пословица: когда по кухне бегают цыплята, бесполезно мыть каминную решетку, не говоря уже о плите? Это будет веселое место, запомни это!

— У инспекторов здравоохранения нет чувства юмора, — парировала Мэл. — Ты, мой сказочный гном, будешь застигнут врасплох!

— У Пегги ты тоже так хамила? Кстати, я купил резиновые перчатки для такой работы. Твои руки похожи на руки моей матери!

— Скоро у нас будут рабы для того, чтобы делать грязную работу, — крикнула Камелия, когда Кон направился к выходу. — Не забудь средство для плиты!

Снаружи, на темно-зеленом фасаде, мужчина выводил золотыми буквами «Конрадз Саппер Румз». Завтра, 15 апреля, состоится открытие.

Мэл думала, что у Пегги тяжело. Но последние три недели она работала еще тяжелее: распаковывала стаканы, фарфор и ножи, убирала за рабочими, двигала мебель, готовила блюда про запас и складывала все в морозилку. Приготовления подходили к концу.

Камелия вымыла пол в кухне, потом в ресторане. Пока он высыхал, она села на стул возле бара и с удовольствием осмотрела их совместную с Конрадом работу.

Кон был гением. В эту узкую, длинную, обычную комнату он вселил свой характер. Белые, обшитые пластиком стены, зеленые стулья и ковер создавали ощущение света, а большое зеркало в конце комнаты увеличивало пространство. Медные бра с зелеными узорами делали ресторан похожим на деревенскую кухню, но современные картинки естественных тонов облагораживали помещение. Бар, находившийся прямо за дверью, был очень маленький и придавал заведению интимный, уютный вид. Оставалось еще повесить белые кружевные шторы на медный карниз. Завтра на каждом столе будут стоять цветы и свечи.

Пегги и Артур разозлились, когда Мэл на следующий день после собеседования написала заявление об уходе. Они то и дело говорили, что она их подвела, называли ее неблагодарной. Все утро Камелия выслушивала их злобные нападки, а в обед ушла от них, не взяв обещанную зарплату.

Пегги ее сильно обидела. Миссис Смитвик тоже была недовольна, когда узнала, что ее лучший жилец съезжает, но Мэл не было до нее никакого дела.

Когда Камелия увидела восторг Конрада по случаю ее переезда, она позабыла обо всем. На следующий вечер он постелил в ее комнате ковер, купил на распродаже шкаф и гардероб с ящиками. Эта комната совсем не походила на ту, которая была у Мэл в «Окландз», но она собиралась купить что-нибудь, чтобы здесь стало уютнее.

— Не волнуйся насчет Пегги, — сочувственно сказал Конрад. — Теперь это твой дом, Мэл, я буду тебя уважать. Это будет прекрасное приключение.

Кон был прав, на самом деле все это было похоже на приключение. Мэл казалось, что все, что она делала раньше, готовило ее к этой работе. Кон нанимал рабочих, чтобы закончить ремонт в ресторане, и готовился ко дню открытия, а Мэл превращала квартиру наверху в настоящий дом и работала по своему усмотрению: раскладывала кухонную утварь по ящикам, подготавливала кухню и покупала оборудование, которое присматривал Кон. Вместе они строили планы, слаженно работали до поздней ночи, набивая морозильник запеканками и десертами.

Сейчас, когда с самой тяжелой работой было покончено, Мэл знала, что здесь ей никогда не будет так тяжело, как у Пегги. Здесь ее будут ценить. Летними вечерами она будет сидеть на заднем дворике, обдумывая, какие посадить цветы. У нее появится время для чтения, она будет следить за собой так же, как в «Окландз». Здесь она готовила не спеша. Она скорее создавала произведения искусства, а не стряпала в спешке для людей, которые не понимали разницу между консервированным горохом и свежим.

Но лучше всего было то, что она снова могла вести себя естественно. Не надо было притворяться, что за плечами у нее богатый опыт в высшем свете. Кон не будет презрительно, как Пегги, усмехаться, если Мэл захочет разнообразить меню, он не станет ворчать, если она будет соблюдать правила гигиены.

У Мэл осталась только одна проблема — ее недавнее прошлое.

Она уже рассказала Конраду о Магнусе, Нике и «Окландз». Во второй вечер в этом доме она рассказала ему всю свою историю. Кон был настолько искренним с ней, что Камелии захотелось отплатить ему тем же. Кон был очень добрым и внимательным. Как писатель, он был поражен загадкой ее матери. Камелия почувствовала, что взаимная откровенность их сблизила.

Но до сих пор Мэл не решалась рассказать ему о своей жизни в Челси. Завтра откроется ресторан, в любой момент может войти кто-нибудь, кто знал ее раньше. Кафе Пегги было ближе к Челси, но люди, которых знала Камелия, не ходили в такие заведения. Надо будет обо всем рассказать Кону, чего бы ей это ни стоило. Будет хуже, если он услышит это от кого-то другого.

В день открытия, к одиннадцати вечера, любопытство Мэл все возрастало. Весь вечер раздавался смех, иногда заглушая музыку, но когда Кон поставил ирландскую жигу, вежливый, мягкий смех сменился диким хохотом.

Пришли все, кому были посланы приглашения. Мэл немного опасалась того, что люди придут на бесплатный вечер и больше никогда не вернутся, но Кон ответил ей строчкой из Библии о том, что надо «отпускать хлеб свой по водам». Судя по царившему веселью, он отпустил достаточно.

В основном пришли люди среднего класса, те, кто жил поблизости. Пришел хозяин местного паба с женой, а также два дизайнера из Челси и две женщины, у которых были собственные магазины дорогой одежды. Кон, может быть, и походил на книжного червя, но он умел распознавать людей. Он выбрал этих людей не только потому, что они были влиятельными. Каждый из них был в первую очередь яркой личностью. Если им здесь понравится, они всем вокруг расскажут о том, какое это прекрасное место.

Так как это была вечеринка, меню было не слишком большим. Для начала подали креветок с чесноком и домашнее пате. «Буф бургигнон», или запеканка с курицей и грибами, была главным блюдом. Судя по пустым тарелкам и количеству заказанных добавок, еда понравилась.

Когда Мэл выглянула из-за двери, она поразилась, увидев, что Кон танцует ирландскую жигу на доске. Она никогда не видела такого раньше, и по лицам гостей было понятно, что они удивлены не меньше. Торс и руки Конрада были абсолютно неподвижны, но ноги от колена до ступни жили, казалось, отдельной жизнью. Кон быстро и четко подпрыгивал, отстукивая ритм носками и пятками.

В начале вечера, когда Кон появился в новом темно-зеленом костюме, в галстуке и с аккуратной прической, Мэл была приятно удивлена, увидев, что он может превратиться в джентльмена. Сейчас, когда Конрад танцевал без очков, он был вылитый гномик. Карие глаза мигали так же быстро, как и передвигались его ноги.

— Конрад, вы сокровище, — сказала пышногрудая рыжеволосая женщина в темно-зеленом атласном вечернем платье. Когда закончилась музыка, она поднялась с места и поцеловала Кона в раскрасневшуюся щеку. — Вы и ваш ресторан — это что-то!

Раздались аплодисменты и крики, подтверждавшие то, что все присутствующие в зале согласны с рыжеволосой женщиной. Мэл вернулась к плите и, улыбаясь, стала готовить ирландский кофе. Женщина в зеленом платье была похожа на Марсию Хелмс — журналиста из местной газеты. Ник пригласил ее, потому что она писала о ресторанах. Она была язвой, но могла написать и прекрасный отзыв, если заведение ей понравилось.

Только в час ночи Кон закрыл дверь за последним посетителем. Он вошел в кухню с сияющим лицом.

— Все прошло отлично, Мэл, — сказал он, крепко ее обнимая. — Марсия пообещала написать хороший отзыв, а парень из «Браунс Адвертайзинг» заказал столик на шесть часов на следующую субботу. Я знаю, что еще рано говорить о том, что люди будут к нам ломиться. Но я уверен, что так и будет!

— Я не знала, что ты умеешь танцевать жигу, — проговорила Мэл, вытирая помаду с его щеки. — Ты темная лошадка!

— В детстве я был гвоздем программы, — признался Конрад, смутившись. — Тетка Бриджит посылала меня на курсы в Галвей. Мне до сих пор не верится, что я сегодня танцевал, должно быть, я выпил слишком много виски.

В ту ночь Конрад лег спать очень счастливым. Его мечты сбывались. Радуясь тому, что ресторан получился таким, каким он его и представлял, что вечер удался на славу, Кон понимал, что во многом такого успеха он добился благодаря Мэл.

Со дня их знакомства, когда она пришла на собеседование, Кон понял, что встретил настоящего друга. После того как Мэл ушла, ему стало стыдно, что он так на нее накинулся. Это был его недостаток — он не умел держать язык за зубами. Конрад знал, что многие этим пользовались. Но за те три недели, что Мэл провела здесь, Конрад понял, что она была не такой. Чужую откровенность она воспринимала как подарок. Они очень хорошо сработались. За всю свою жизнь Конрад не смеялся столько, как за эти три недели.

— Да благословит тебя Бог, Мэл, — прошептал он в темноте.

В воскресенье вечером Мэл решила серьезно поговорить с Коном. В субботу было все спокойно, к ним заходили поесть обычные люди. Ресторан получил на следующую неделю несколько заказов от фирм. Сегодня был выходной. Кон поднялся на рассвете и ходил туда-сюда. Он был крайне возбужден.

— Мы можем поговорить? — спросила Камелия, протягивая ему кружку с чаем. Стулья из гостиной спустили вниз, и теперь оставалось сделать комнату более уютной. Сейчас там стоял подержанный диван, который Кон купил в ближайшей лавке старьевщика, на стенах висели книжные полки, на полу лежал ковер, но все равно надо было сделать небольшой ремонт, хотя бы поменять отвратительные обои рыжевато-розового цвета.

— Только не начинай! Это будет что-то! — сказал Кон, усаживаясь в кресло напротив. — Я ничего не могу поделать, Мэл. Я всегда такой возбужденный, это все ирландская кровь.

— Нет, дело не в этом, — возразила Мэл. — Я хочу рассказать о том, что произошло со мной три года назад. Я боюсь, что кто-то из посетителей узнает меня и сообщит тебе обо всем. Я хочу, чтобы ты знал правду, просто так, на всякий случай.

Кон отложил бумаги и пересел на стул. На нем опять были джинсы и кардиган, а на подбородке темнела щетина. Он больше походил на подростка, чем на тридцатидвухлетнего мужчину. Мэл надеялась, что ее история его не расстроит. Его жизнь была намного спокойнее, чем у нее.

Было очень сложно снова вернуться в прошлое и объяснить, какой она была тогда и почему вела себя так. Камелия оглянулась на то время, когда она жила на Окли-стрит, и все показалось ей намного хуже, чем было на самом деле. Но говорить об этом было легко. Мэл словно открыла окно и впустила свежий воздух.

— Это все? — спросил Кон, приподнимая бровь. Он ни разу ее не прервал. Камелия даже засомневалась, что он вник в историю.

— Да, — ответила она и опустила голову. — Вот почему я поехала на Ибицу. А потом ты знаешь, что случилось.

— Мэл, не переживай так из-за этого, — сказал Конрад. Он наклонился и дотронулся до ее руки. — Мы все совершаем поступки, о которых потом жалеем. Если бы я признался тебе в том, что делал в молодости, тебе страшно было бы со мной тут находиться.

Камелия сомневалась, что он совершал что-то ужаснее, чем кража конфет в Вулворсе, но его благородство ее тронуло. Когда Конрад был зол, он ругался и кричал, когда был счастлив, то смеялся. Она знала: что бы он ни сказал сегодня, это будет его последним словом.

— Скажи мне, что ты на самом деле об этом думаешь? — спросила Мэл.

Кон посмотрел на нее своими невинными детскими глазами.

— Я думаю о том, как мне повезло, что ты работаешь со мной и считаешь меня своим другом, — наконец ответил он. — Я думаю, что ты давно не выходила из себя. К тому же ты слишком волнуешься о том, что подумают о тебе другие. На свете так много людей, которые совершают действительно ужасные вещи, а ты была просто молодой, уязвимой и, возможно, глупой. Вот и все.

— Что мне делать, если кто-то меня узнает? — спросила Мэл. — Мне называться Амелией Корбет? Имя Камелия легко запоминается.

Конрад мягко улыбнулся ей.

— Для меня ты просто Мэл, и это все, что надо знать людям, приходящим сюда. Но я думаю, что ты должна называться своим настоящим именем, для своего же спокойствия и блага. Прячась под чужим именем, ты накличешь на себя еще больше неприятностей. А самое главное — перестань волноваться о прошлом. С ним покончено. Смейся, если кто-то тебя узнает, даже не думай оправдываться.

— А как насчет Магнуса и Ника? — проговорила Мэл, и слезы потекли по ее щекам. — Я пыталась убедить себя в том, что они меня больше не волнуют, но это не так, Кон. Мне все еще больно, и я знаю, что так будет всегда.

Кон задумался. Они с Мэл не любили вспоминать детские годы. Когда ему исполнилось четыре или пять лет, он понял, что мать не любит его так же, как других детей. Ему стало легче, когда его полюбила тетушка Бриджит, а дедушка сделал его своим наследником. Но все же в глубине души он знал, что ему было бы гораздо приятнее услышать от своей матери слова любви, чем получить деньги.

— Тебе надо верить, — сказал наконец он, глубоко вздыхая. — В Бога, в судьбу, все равно. Лично я верю в то, что каждому из нас что-то предначертано, и мы не можем управлять своей судьбой, так же как и погодой. Если ты тоже в это поверишь и позволишь себе плыть по течению, то однажды поймешь, что искать ответы на все вопросы не обязательно. Может быть, однажды ты встретишь Магнуса и Ника и все выяснишь, а может быть, в одно прекрасное утро ты проснешься и поймешь, что тебе уже все равно, — с этими словами Конрад улыбнулся Мэл. — Конечно, это легкий, ленивый ирландский путь — позволить судьбе завести тебя туда, куда ей надо. Но в моем случае это срабатывает.

— Откуда в тебе столько мудрости? — спросила Мэл.

— Оттуда же, откуда и в тебе, — ухмыльнулся Кон. — В детстве я слишком много времени проводил, наблюдая за другими людьми и размышляя о том, почему я не вписываюсь в этот мир. Мне очень нравятся женщины, но я их не люблю. Тетя Бриджит говорила, что мне надо было стать священником. Возможно, она была права.

Мэл сжала его руку. Она не стала думать о том, что так Кон хотел сообщить о своей нетрадиционной ориентации. Камелия не собиралась его об этом спрашивать. Но его тетя была права — из него действительно получился бы хороший священник.

— Раньше у меня еще никогда не было такого друга, как ты, — тихо произнесла Мэл. — Я думаю, что ты прав насчет судьбы и подобных вещей. Именно судьба привела меня сюда, и я этому очень рада.