Камерная музыка

К моменту нашего знакомства с Оксаной моя борода достигла рекордной длины. Не брился больше трех недель. Бывало, борода переставала зудеть на день или два, потом опять начинала. Казалось, что у меня мусор, грязь и еда застряли между жестких волос, но терпел, не брился. Если девочка полюбит меня таким, какой я есть, несмотря на бороду, не из-за песен и образа, ими созданного, это будет настоящая любовь, так я думал.

Было бы неправдой сказать, что Оксана сразу полюбила меня, но ей точно было плевать на мои песни и образ. Зато она любезно предложила мне пожить у нее в первые сутки знакомства, переспав со мной и узнав, что я бомж. Оксана оказалась одновременно очень доброй и резкой, дерзкой; ответственной, серьезной, но и веселой.

Она жила в Подмосковье, в городе Щелково — на работу каждый день ездила в Москву. Это была не ее квартира, а ее хорошего знакомого, позволившего Оксане жить только за кварплату — практически бесплатно. Это место стало для меня настоящим домом, хотя сначала каждое утро, просыпаясь там, я удивлялся. Часто как будто ожидал, что проснусь в доме папы и мачехи, или у бабушки с дедом, или в общежитии ВГИКа, или у мамы С. (и С., и маму С. я не видел несколько лет, но сохранил физические воспоминания о квартире, в которой я когда-то жил), или в одной из квартир, в которых ночевал в Петербурге. Многочисленные места действия и давние ощущения путались, накладываясь друг на друга. Но открывал глаза и оказывался у Оксаны. Это каждый раз было как облегчение от неприятного сна: вот я в хорошем месте, с хорошей девочкой. Часто я просыпался ночью и говорил ей с благодарностью:

— Ты очень хорошая девочка.

Обнимал и снова говорил:

— Ты очень хорошая девочка.

Она материлась в ответ и велела мне спать. Ей нужно было вставать в 6:20, почти за два часа до начала рабочего дня.

Непонятно было, как восстанавливать паспорт. Именно в тот момент, когда я остался без него, у Кости освободилось место на работе, но теперь я не мог даже сходить на собеседование — хоть работал он неофициально, все-таки ксерокопию с паспорта отдел кадров снимал. И я решил: пока плюну на все, кроме музыки. Как запишем альбом, уеду в Кемерово и восстановлю. Когда-нибудь я раздам долги, а сейчас главное — другое. Оксана пока не выгоняла, и мне было, где жить. Все остальное — пустяки.

Мне удалось найти еще немного денег в долг + взял с Кости, чтобы поехать в Казань записывать инструменты. Четыре дня репетировали, один оставили на запись. Кирилл попросил некоего Мартифона — одного из лучших барабанщиков (или даже лучшего) Казани, подобрать для нас партии. За две репетиции он не успел проявить в полную силу свой талант, и его барабаны звучали не так жестко, как я это представлял, но зато музыка теперь была полностью живая.

Перед записью я сбрил бороду — больше не мог терпеть этот зуд.

Сначала писали барабаны. Мартифон сидел в одной комнате, я, Кирилл и звукорежиссер — в другой. Мы все слышали барабаны из динамика, Мартифон слышал меня и Кирилла в наушниках. Я читал текст и говорил, когда ему переходить с куплета на проигрыш и с проигрыша на куплет. Мартифон почти все записал с первого дубля и уехал.

Странный парень был этот Мартифон, неразговорчивый, занятый своими мыслями сумасшедший вундеркинд. Оскар так его охарактеризовал:

— У него в голове идут мультики. Он видит коней, блюющих радугой.

Записали бас, потом долго мучились со скрипкой и трубой. Так же были три голые песни — без скрипки и трубы. На них нужно было позже досочинить гитару и/или клавиши.

Пока был в Казани, созванивались с Оксаной каждый вечер: я говорил, что скучаю, она отвечала, что тоже скучает. Скоро я ехал на поезде Казань — Москва в сидячем вагоне, и у меня с собой были исходники музыки, на которую только оставалось записать голоса. Я последние дни был на взводе, спать много не мог, взрывался от материала, который имел. Только не хватало текста для одной песни. Рефрен, основанный на давнем Костином высказывании, крутился где-то в задней части мозга:

все суета

по-настоящему я ни о чем не мечтаю

разве только отпиздить мента

и жить в достатке

все суета

Приехал, показал этот рефрен Косте, сказал, что у меня есть идея куплета на тему потерянного паспорта и того, что лучше жить в черном ящике, чем в этом мире. Он сразу же написал шесть четверостиший, что-то вроде маленького эссе об искусстве и трудовых буднях. Указал мне путь, и я дописал свои строки.

Я собрал все тексты, распечатал их и перечитал. Близилось. Долго выписывал названия треков в разном порядке. Получалось, что семь раз я начинаю первый, два раза — Костя. Для меня всегда расположение песен было частью аранжировки. Как сделать правильно? Наконец понял, что они должны идти тупо по алфавиту. Тогда Костя читает первым в первом и последнем треке, я читаю первым в семи песнях, идущих посередине. Начинается альбом с «альбатроса», трека, названного в честь стихотворения Бодлера.

Литературная часть была готова. Насчет названия были сомнения — ведь Айдар почему-то не любил Сэлинджера. «Девять рассказов», я просил Кирилла, чтобы он очень аккуратно сообщил Айдару, как мы хотим назвать альбом.

Но я напрасно волновался — тот сказал, что все, что касается слов, даже заглавие, можем подбирать мы с Костей, как считаем нужным. Счеты Айдара и Сэлинджера нас не касаются.

Голос записывали у Бориса, который позже получит прозвище Суперборис. Это был странный и немного мутный парень, ныне молодой тунеядец, но у него был хороший микрофон, нормальный компьютер, гитарный комбик и клавиши. В свои двадцать два года он успел жениться и стать конченым алкашом, год позаниматься бизнесом — спекулировал спортивными тренажерами, пока налоговая не прижала его и брата, в результате чего Борис получил условный срок, но успел обжиться полезными вещами. Он успел даже размножиться. Он жил всего в двух остановках от Щелково на электричке. В двухэтажном доме на станции Соколовской, небольшом, но уютном. Средства к существованию они с женой получали с двух квартир, в Королеве и в Москве, которые сдавали. Но сам он усилиями родственников обычно был лишен возможности своими руками прикасаться к купюрам.

Борис был готов бесплатно помогать нам, сколько потребуется, — ему было нечего делать, и в нем жила настоящая светлая тоска по неподдельности, смутное желание бороться с несправедливостью мира. И он был уверен, что это будет лучший по текстам рэп-альбом и одновременно лучший альбом альтернативной русскоязычной музыки. Мы с Костей тоже верили в это, или, по крайней мере, надеялись.

Еще у Бориса был интерес в том, чтобы переписываться с телочками через клуб любителей «макулатуры» на «вКонтакте».

За два дня мы записали голос. Все прошло нормально, я всего несколько раз бил кулаками стены и себя в лицо, когда что-то не получалось (я очень хотел все записывать одним дублем, без склеек, насколько бы сложной песня ни была, как настоящий рэпер), и несколько раз орал на Костю и Бориса за их косяки.

У Бориса было две двухлетних дочки-близняшки. Иногда мы хорошенько проветривали помещение от табачного дыма, и их приносили в нашу импровизированную студию, занимавшую весь второй этаж, и тогда Борис включал запись, брал дочек на колени, они сосали соски, смотрели и слушали, как мы с Костей записываемся. Потом мы прослушивали, что получилось, а дочки качались из стороны в сторону — танцевали под наши заводные биты. Так появилась идея сделать клип на «жжизнь».

Наша работа как вокалистов была закончена.

У Бориса также дописали гитару в песни «альбатрос» и «никто». Сыграл мой друг по ВГИКу Михаил Енотов.

Отправили wave-файлы Кириллу, но в Казани дело замедлилось, потому что он решил, что нужно еще дописать пианистку почти в каждый трек. А потом еще замедлилось, потому что тормозил звукорежиссер.

Я кипел этим детищем, постоянно был на взводе, к тому же, лето адски разогревалось, не предвещая ничего хорошего.

….В Петербурге друг нашел мой паспорт…..

….Оксана уехала отдыхать в Абхазию со своими друзьями, я остался у нее…..

….Через проводников друг передал мне паспорт. Я разглядывал его и не мог поверить в эту удачу….

В это время Даша поступала во ВГИК. Она советовалась со мной, на какой факультет идти — я сказал, что, думаю, проще поступить на сценарный. Тут я могу ее консультировать, если что. На другие факультеты — не знаю. Пошел с ней на последний творческий экзамен — «собеседование». У нее были все шансы поступить, как я судил по Дашиным предварительным работам. Набирал в этом году сценарист Юрий Арабов, которого я немного знал — несколько лет назад ходил на его лекции. Конечно, я не собирался впрямую нахваливать Дашу Арабову и рекомендовать к зачислению, просто думал помочь ей советом, рассказать, как проходит собеседование и всякое такое. Когда она вошла в аудиторию, я пошел подождать на улице. Сидел в тенечке, и ко мне вдруг подошел один абитуриент. Кудрявый парень вопросительно произнес мое имя и фамилию.

— Да. А что вам нужно? — сказал я, испугавшись. Откуда он знает мое имя?

Парень протянул мне мятую тетрадку и сказал:

— Распишитесь, пожалуйста.

У меня впервые попытались взять автограф. Но я запаниковал.

— Простите, я не могу.

Перепугался от неожиданности и после плохого сна.

— Почему?

Парень тыкал в меня этой тетрадкой.

— Извините, не могу, — сказал я.

— Извините, — сказал он.

Он отошел, я успокоился, и мне даже стало немного стыдно. Ну что такого, мог бы и расписаться. Я высматривал этого парня среди других абитуриентов, но не решился подойти к нему и объясниться.

….Температура воздуха в Москве и области поднялась до 38–40 градусов….

…..Я взял паспорт и прошел собеседование на должность «работник склада»….

….Не перезвонили….

….Даже если я устроюсь за 30 тысяч в месяц и буду отдавать половину зарплаты, чтобы погасить долги, уйдет три месяца, пока я доберусь до нулевого баланса….

….Оксана написала смс о том, что купалась с дельфинами….

….Мне исполнилось 25 лет…. Папа и сестра прислали по 1000 рублей, плюс заплатили 1300 — гонорар за порно-рассказ…..

….Вместо членовредительства я разорвал трудовую книжку. Да зачем она мне нужна? Там было всего две записи по полтора месяца: кладовщик в магазине O’stin и продавец в магазине Topshop/Topman….

….Один раз я пошел прогуляться и получил солнечный удар….

….Торфяные болота горели; дома, улицы и города окутал вонючий туман….

….Даша не поступила во ВГИК. После собеседования посчитала, что у нее недостаточно баллов, и общеобразовательные экзамены сдавать не стала….

Целыми днями валялся на диване, потел, иногда ездил к Борису поесть или попить пива, если ему удавалось взять денег у брата, жены или матери. Хотя есть и пива почти не хотелось в такую жару, аппетита не было, больше хотелось лежать на диване, ходить в душ, лежать на диване, ходить в душ. В Москву почти не выбирался. Я пытался читать книги, но текст будто плавился и растекался по страницам. Голышом я проводил дома дни и недели, разглядывая картинки в старых журналах, которые нашел тут, и обдувая бумажным веером потную мошонку. Комары, наверное, не выдержали такой жары — их не было. Зато мухи появлялись каждое утро. Из-за жары невозможно было накрыться даже простыней, и они садились на потную кожу. Я с отвращением гонял их по квартире, убивал и писал посты в ЖЖ о том, как уничтожаю дорогостоящих роботов-мух, которых федералы используют против меня для слежения, анализа крови и ввода препаратов. Я верил в это, сходя с ума.

Иногда звонил из этого тумана Кириллу в Казань. Он отвечал, что все нормально, вот-вот все будет дописано и сведено.

Но когда мне прислали первые сведенки, я чуть не умер. Голос звучал как из бочки, скрипка больше напоминала гармошку. Хорошо звучали только барабаны. Никакой аранжировки вообще не было, хотя Кирилл должен был все показать и объяснить звукарю: где обрезать какую дорожку, какое сделать вступление и так далее.

«Все из-за твоего петушиного похуизма!» — писал я в гневе Кириллу. Просто не понимал, как можно было говорить «да, да», а потом забыть скопировать рефрены в «кафке» и добавить шум моря, как было обговорено. Нужно было все контролировать самому.

Решил, что буду все пересводить с Борисом.

Как раз в эти дни вернулась из отпуска Оксана, и если бы не она, я бы сошел с ума.

Понятия не имел, как сводить живые инструменты. Борис беззаботно соврал, что все легко сможет сделать за день или два. Мы вдохновились учебными видеороликами с инструкцией, как сводить живую музыку в Cubase, и приступили.

На деле на это ушло пять дней. Утром приезжал к Борису, пили чай. К обеду сводили черновой вариант песни, отсылали Кириллу и Айдару; начали сводить вторую по той же схеме и одновременно пить водку. Я был напряжен, курил борисовскую «Золотую Яву» одну за другой, ругался, когда что-то не получалось, иногда падал на ковер без сил. Вокруг все было в мусоре и пепле. Иногда жена Бориса поднималась к нам покурить и пугалась, видя наши перекошенные лица. «Хочешь меня?» — спрашивал Борис, и она корчилась, как от запаха дерьма. Детей она к нам в последние дни приносить не рисковала.

После того, как Кирилл и Айдар принимали файл, прослушивали и высказывали претензии, я кричал что-нибудь такое:

— Почему все вокруг такие петухи?! Я больше никогда не буду заниматься музыкой!

Мы с Борисом не понимали слов «сделайте пожирнее, покрасивее». Были какие-то претензии к нашему звучанию, и я недоумевал, почему они их не предъявляли своему казанскому звукарю, когда тот сводил? Ладно, мы пытались менять звучания баса, добавлять реверб в скрипку и трубу, усиливать бочку. Но Борис говорил, что Кирилл басист, и, видимо, насколько бы жирным мы ни сделали чертов бас, ему всегда будет мало.

— Что, блять, мы будем его делать жирнее, пока колонки не лопнут?

Во второй половине дня крыша дома нагревалась, и комната превращалась в сауну. Мы умывались, ненадолго выходили на улицу, курили в тени, ждали, копили силы, успокаивались. Возвращались, обрабатывали вокал, добавляли стандартные пресеты и компрессию в голоса из базы примочек Cubase. В некоторых моментах на фоне едва различимо слышался детский плач и голос мамы Бориса. В «альбатросе» в куплете Кости было слышно кашель брата Бориса. Но это как будто не портило общую картину, или нам так только казалось. Кашель остался частью готового трека.

К семи вечера мы шли на платформу, встречали Оксану после работы. Там выпивали по две или три бутылки пива.

Потом прощались с Борисом.

Ехал с Оксаной домой. К этому времени я уже называл эту квартиру домом. Ночью мы ложились в постель, но я спал плохо, в голове звучали все инструменты и вокал, то по отдельности, то разом. Когда я занимался «детским психиатром», все было под моим контролем. Еще до того, как начать резать сэмплы и делать аранжировку, я примерно представлял, что именно у меня должно получиться. Сделав первый вариант минуса, я мог проснуться ночью со свежей мыслью, включить ноутбук и изменить что-то. Теперь все материалы хранились у Бориса, и из-за того, что я не мог заниматься альбомом круглосуточно, я сильно нервничал. У меня по утрам так тряслись руки, что я едва умудрялся помыть посуду или сварить овсянку. Все вываливалось, голова тоже тряслась, я зажимал руки между коленей и тяжело дышал. Оксана ругалась, говорила, что я не имею права взваливать на себя все, что я должен научиться делить работу с Костей и Кириллом, иначе рехнусь, пытаясь прыгнуть выше головы.

В августе альбом наконец был выложен в сеть. Вот мой любимый отзыв, написанный пользователем my_bodda:

http://my-bodda.livejournal.com/168055.html

Презентацию забили 29-го числа в петербургских «Танцах» и 31-го в московском «SQUAT-кафе». Борис взялся разучивать клавишные партии, так как казанская пианистка сыграла только для записи, рассчитывать на нее мы не могли.

Борис съездил к своему корешу-музыканту, тот снял партии и упростил их. Но Борис почти не умел играть на пианино, получалось очень неважно. Он скачивал файлы для программы GuitarPro, музыку разных групп в midi, перегонял их во Fruity Loops, брал миди-дорожку клавиш, и «фрукты» ему показывали, какие клавиши нажимать, чтобы сыграть мелодию. Пытался привыкнуть к клавишам, которые пылились у него в углу пару лет. По природе своей Борис был сообразителен, но ленив и плохообучаем.

— Может, все-таки обойдемся без тебя? — спрашивал я.

— Научусь. Я играю все лучше и лучше, — отвечал Борис каждый раз.

Вообще, я больше не знаю таких беззаботных людей. Если бы вы наивно спросили у Бориса:

— Милый Боря, не мог бы ты сделать мне операцию по пересадке спинного мозга?

Он бы, очевидно, ответил:

— Конечно, сделаю.

Ладно, будь что будет, решил я. К тому же, Борис сказал, что никогда не был в Петербурге и сам оплатит проезд. Мама и жена были даже рады, что он нашел себе занятие. Но перед отъездом они тысячу раз сказали мне:

— Присматривай за Борей.

Это был полный провал.

Я сильно перенервничал, когда мы настраивали инструменты и голос. Звукорежиссер был вялый, ему хотелось пойти кушать, а не настраивать звук.

Состав был такой: я, Костя, Кирилл, Айдар, Алина, Борис, Михаил Енотов (согласившийся отыграть пару концертов, хотя идейно ему не нравилась наша группа) с гитарой и Семен, парень из Казани, который за оплату проезда в Петербург предложил себя в качестве барабанщика, которого не хватало. Все они играли на сцене, а я, сумасшедший дирижер, не знающий нот, слушал всю эту кашу. Прежде в моем творческом подчинении был только один человек, вундеркинд и аутист, туалетный философ по имени Костя. Нужно было уговаривать его писать тексты, потом уговаривать учить их, и он в итоге все делал, сначала чтобы не разочаровать меня, долго разгоняясь, но по ходу все-таки наедая аппетит.

Теперь было еще шесть музыкантов, и каждый срать хотел на меня и мои нервы. Мне нужно было все быстро, хорошо, и чтобы можно было их контролировать. Хорошо и быстро не получалось, каждый крутил свою шарманку, все орали друг на друга и на звукаря. Саундчек длился целый час, и конца было не видно. В итоге я махнул рукой, сел возле бара с Оксаной (она тоже решила поехать) и стал пить водку жадно, как в последний раз.

Когда стали собираться люди, я был пьян, как ноль. Но на сцене мы еще продолжали пить крепкую выпивку. Помню, что, когда я сбивался и забывал текст, орал:

— Медведев идет на хуй! Путин идет на хуй!

А еще постоянно показывал на Бориса и говорил:

— Суперборис. Один раз поел, и заебись!

(Этот каламбур сочинил Костя, когда узнал, что Борис предпочитает еде выпивку, и один раз в день поесть для него достаточно. Сам Костя ел по многу раз в день и очень переживал, если не было возможности раз в два часа сточить хотя бы бутерброд или банан.)

Или:

— Это наш друг трупоед Борис. Он любит жрать трупчатину и ебаться!

Пьяный Борис походил на слабоумного рядом с этими клавишами. Не было похоже, что он умеет ими пользоваться. На мои выпады, он, покручивая бороду, отвечал вопросом:

— Хочешь меня?

Костя в разгаре этого балагана процитировал участника хардкор-команды Moscow Death Brigade, который сказал на акции по защите Химкинского леса:

— Надеюсь, тут нет лошков, которые думают, что пришли на концерт?

Я не знал, что это цитата, и закричал:

— Че пришли? Идите на хуй!

Но люди были на куражах, они все принимали хорошо и не закидывали нас яйцами с помидорами, хотя мы этого заслужили.

Пришло на удивление много человек. Восемьдесят или даже девяносто только по билетам. Проезд мы отбили и даже немного заработали. А у Бориса даже случилась интрижка с симпатичной и страстной гопницей (я за ним плохо присматривал), которая расцарапала ему спину. Пришлось для жены сочинить историю, как он упал на стеклянный столик.

Вот отчет о концерте от того же блоггера:

http://my-bodda.livejournal.com/168893.html

Но были те, кто остался доволен, кто считал, что «макулатура» именно так и должна выступать. Я такого мнения не разделял, переживал и очень злился на себя.

Чувство вины помогло нам (во всяком случае, мне) сделать хорошее, даже интеллигентное, выступление в Москве. Все, в том числе Борис, были трезвы как стекло и почти попадали в ноты.

Кто ты? Кто ты? Кто ты, а?

Кто ты, а? Кто ты, а? Кто ты?

ДеЦл

| Конечно, никакой коллекции Путиных в действительности не существовало. Это была ложь, беллетристика, без которой я не мог начать историю. |