Камерная музыка

Мы обедаем у Оксаниной мамы.

— Как вкусно, — говорю я.

Накладываю салат, картошечку, лечо. Ем, запиваю вином.

— Спасибо, вкусный салат, Марина Васильевна, — говорю я.

Оксана говорит:

— Давай, съешь кусочек рыбы.

Мама Оксаны говорит:

— Давай, маленький кусочек, съешь.

Не знаю. Много над этим думал. Рыба или курица? Рыба полезная, но ее жалко. Она мудрая, существо из другого — водного — мира. Курица — тупое создание, ее не жалко. Вкус курицы я очень люблю. Но ведь мне нужна еда не для наслаждения, а для поддержания жизненных сил. Тогда лучше мне есть рыбу, например, раз в неделю. Я равнодушен к рыбе, особого удовольствия не получу. Позволю ли я себе съесть рыбу?

— Зачем был вегетарианцем почти три года? — спрашиваю я у себя.

— Чтобы уменьшить чувство вины, — отвечаю я себе.

— Уменьшилось ли оно? — спрашиваю.

— Как будто да, не знаю, — отвечаю.

— Имеет ли это смысл? — спрашиваю.

— Как будто имеет, — отвечаю.

Протягиваю руку, накалываю на вилку и кладу кусок морской рыбы на тарелку. Отрезаю ножом, кладу в рот, жую. Странно. Вроде бы вкусно, и вместе с тем мой организм получает необходимый ему йод, фосфор, витамины «А» и «Д». Вместе с этим и немного отравы. На каждую убитую рыбину приходится несколько случайных смертей морских животных.

— Спасибо, вкусно, — говорю я.

Вот как: протянул руку — и через секунду ты больше не вегетарианец. Так это бывает. А бывает так, что ты долгие годы, десять лет или двенадцать, скажем, хороший муж, а потом вдруг поставил пистон чужой женщине, засунул ей между ног, сорвался в пропасть сгоряча, напихал в рот до кучи — и ты больше не хороший муж. Нужно знать меру и ограничивать себя. Две пышногрудые женщины, вернее, самки, упали передо мной на колени, а я, как из пожарного шланга, поливаю их отравленной трупоедской спермой. Я давлю на кнопку в темноте, здесь не видно, что кнопка красная, но я у меня есть какое ни какое представление о творимом зле. Огромные самотыки разрывают детские задницы, все живое гибнет ради того, чтобы порадовать мою подлую утробу. Люди уже осваивают марс, вот-вот захватят Вселенную.

Зажмуриваюсь, как пытаясь спрятаться от наваждения, но прячусь от реальности, от правды, от всего хорошего, что есть во мне, продолжаю пережевывание. Делаю несколько глотков вина. Ножи и члены извлекаются из поруганной плоти. Вот я и поужинал.

Поглаживаю ногу своей девушки под столом.

— Вот я и отъел трупа, — говорю.

— Ничего страшного, — отвечает Оксана. — Это на пользу.

Они с мамой разговаривают, я пью. Смеркается. Мы одеваемся, из коридора прощаемся с мамой Оксаны, папой Оксаны, сестрой Оксаны и племянником Оксаны.

— До свидания.

— До свидания.

— Пока-пока.

— Пока.

Идем домой по вечернему городу Щелково, что в двадцати километрах от МКАДа. Держимся за руки через тряпичные перчатки. Говорим о том, что когда я начну зарабатывать деньги на киносценариях, мы переедем жить на море. Вдруг меня начинает тошнить.

Пейот создал во мне, как постреакцию, странного рода физическое неудобство. Это был неопределенный страх или беспокойство, какая-то меланхолия, качества которой я не мог точно определить. Я ни в коем случае не находил такое состояние благородным.

Карлос Кастанеда

Мне часто писали из Белоруссии, звали выступать. Я отвечал, что думаю, у них должна появиться своя «макулатура», местная. А у нас тут свой враг. Скорее всего, я считал не совсем так, просто, может быть, не верил, что мы соберем народ, выступая у них. Все-таки Минск — город гораздо меньше российских столиц. Я не верил, что мы хотя бы отобьем проезд. Но после того как Лукашенко в четвертый раз стал президентом, после суровых разгонов демонстраций против него, после тысячи просмотров новостных роликов с участием этого безумца — стал видеть в нем личного врага. Согласился. Мы с Костей подготовили альтернативный вариант песни «милиционер будущего», чтобы сделать сюрприз белорусской публике:

эй ты трутень яйца открутят

каждому врагу народа батькины сильные руки

будешь похоронен в минске где небо чистое

подо льдом под ногами усатого хоккеиста

В «макулатуре» было шесть человек: к тому времени у нас появился новый участник — гитарист Женя, красивый, модный и тихий парень, друг Мити. Я его знал немного с Митиного дня рождения и, случайно узнав, что Женя играет на гитаре, позвал на репетицию. Ему отчасти нравилась наша группа, и он решился попробовать. Он надеялся играть что-то в стиле старого злого американского рэпа. Но получилось что-то другое. Сначала ему просто приходилось переигрывать и переделывать чужие партии.

Мы сделали один концерт в Петербурге с ним — за две недели он не очень хорошо успел подготовиться и считает этот зимний гиг совершенно провальным (впрочем, он обычно судил по собственным ошибкам, а не по показателям коллектива) — и сейчас продолжали репетировать.

В Минске должны были выступать в марте 2011. Как оказалось, с клубами у них была проблема. Либо брали много денег за аренду (соглашаться на проценты от входа, как в России, белорусские хозяева не хотели), либо не было аппаратуры.

В итоге организаторы нашли клуб «6A». Там вообще не было оборудования, но друзья одного организатора — Тимофея — должны были подвезти аппарат, накормить нас, приютить и позволить принять душ. За вход была назначена совсем символическая цена, но мы готовы были чуть-чуть влететь, если не удастся отбить проезд. Благо, теперь все, кроме Зорана, работали. Но потом начались какие-то непонятки. Тимофей стал предлагать отдать наш гонорар некой больной девушке. Я ответил, что мы, скорее всего, вообще выступим в убыток, и он должен это понимать лучше меня, и что вообще судить о прибыли еще рано и даже слишком самонадеянно. Все эти разговоры стоит отложить до момента, когда концерт уже состоится. Но он почему-то ответил:

— Да-да, просто на меня тут давят. Извините.

Кто на него давил?

Встреча события «вКонтакте» была создана заранее — чтобы организаторы могли прикинуть, сколько людей ждать. Было много активных участников, каждый что-то предлагал, советовал. И когда появилась информация, что место для выступления — «6А», некоторые стали писать:

«Это ужасное и грязное место».

Или: «Да это же рассадник гомосеков».

Другие, наоборот, говорили, что все отлично, и много хороших концертов проходило там; хоть условия ниже средних, но атмосфера — по панку. Просто люди привозят аппаратуру, настраиваются и делают нереальные концерты, и все наслаждаются, только иногда заканчивается тем, что всех накрывают мусора.

Я уточнил у Тимофея, правда ли это гей-клуб, приспособлен ли он вообще для концертов, и не нарушим ли мы своим выступлением гомосексуальную идиллию?

Он ответил:

— Это место настолько же гей-клуб, насколько я — гей.

Этот ответ мог значить что угодно.

Ладно, решили мы, гей-клуб так гей-клуб. Выступим там.

Тут Тимофей за неделю до события написал, что друзья, которые обещали дать аппарат бесплатно, теперь просят немного денег. Пару тысяч на русские рубли, ничего страшного. Плюс они хотят немного денег на бензин (чтобы встретить нас на вокзале) и денег на еду (чтобы накормить нас). И все равно нет никакой гарантии, что звук будет хороший. А еще я не мог выяснить, во сколько у нас будет саундчек. Тимофей меня утомил, и я начал писать ему достаточно резко. Музыкантам не хотелось бы выступать с плохим звуком, и мне, честно говоря, тоже.

Но и это еще не все: вдруг мне начал писать странный человек с фейкового аккаунта:

Минск это город, где серьезно относятся к панку. Вы не панк. Вдобавок гомофобы. Кароче, концерта не будет у вас в Минске. А если и будет, то вы ответите за слова про гомиков, ибо я и куча агрессивно настроенных гомиков не позволим вам играть в НАШЕМ городе.

И еще:

Слышишь, герой. Если вы звезды среди хипстеров, одновременно с этим вы никто в глазах дохуя кого. Поверь, мне сорвать вам концерт не составит труда, ибо концерт делают мои приятели, которые сами в ахуе от вас и вашей звездности. Играть в Минске вы не будете, инфа 100%.

И вот еще:

Могу сказать одно, до того, как вскрылась ваша неприязнь к гомикам и прочее (не относящееся к НАШЕЙ сцене) дерьмо, типа: во сколько точно будет чек)))) многие бы посетили ваш концерт. Но теперь и речи быть не может, ибо ваши высказывания напрямую идут в сеть, в открытый доступ. А это славы вам не прибавит. Крайней степени).

Я многого не понял из этих угроз. Выходило, что в Минске выступают только гомофилы, которые плевать хотели на звук. Но поскольку этому «идейному» поддельному психу явно было знакомо содержание моего разговора с Тимофеем, решил впредь иметь дело только со вторым организатором — Дмитрием Молодым. Он вроде был внятнее и рассудительней Тимофея. Тот случай, когда две головы оказались хуже, чем одна. С одной стороны, хотелось послать всех в жопу и перенести концерт. Но, с другой стороны, Дмитрий Молодой уже продал восемьдесят билетов, и билеты вовсю бронировали, и вообще люди надеялись на нас, их нельзя было подводить.

Было решено, что мы на этот раз поедем без живого состава, вдвоем с Костей читать под минуса. Раз все сыпалось, легче было отдуваться вдвоем, чем вшестером.

Клуб пришлось поменять. Дмитрий Молодой быстро нашел почти подходящее место. Это был бар «Йо-ма-Йо», находящийся в здании «Дом творчества трактористов». Бар, по словам Дмитрия Молодого, был хорош всем, кроме одного: там было мало места. Максимум девяносто человек вмещалось, а могло прийти под сто пятьдесят. Оставалось два выхода:

— ограничить количество людей,

— сделать два концерта в один вечер.

Мы выбрали второй вариант. Выступаем в 19:00, потом небольшой перерыв и второй раз — в 21:00.

В общем, мы сделали все, что от нас зависело, потратив много нервов.

В поезде Москва — Минск я плохо спал, было тягостно и жутковато. Не агрессивные гомики меня пугали (никто из нас ни на секунду не усомнился в том, что это пустой пердеж в лужу), а то, что нарушался мой план: прочитать «милиционер будущего. беларусь» последним треком программы и быстренько свалить под шумок. Ведь как быстро настоящее становится прошлым, а прошлое — будущим. Вот ты сидишь в поезде, пьешь чай или проводишь утро у себя дома как Йозеф К., а в следующий миг тебя заперли в обезьяннике или следственном изоляторе.

Такой сюрприз, как ироническая песня о Лукашенко, не хотелось преподносить людям дважды.

Встретили нас хорошо. Меня, Костю, Оксану и еще одного моего друга — актера и режиссера по прозвищу Q, который снимал документальный фильм. Он уже второй или третий месяц ходил за мной с камерой, снимал мою жизнь и концерты, иногда приезжал домой, снимать наш с Оксаной быт.

С Дмитрием Молодым поехали на метро и троллейбусе на квартиру к двум милым девушкам, которые позволили принять душ, выдали полотенца, накормили вкусным и очень плотным вегетарианским завтраком и налили настойки.

Оставалось еще время погулять по центру. Мы поехали на знаменитую «плошчадь», говоря диалектом Батьки. Действительно, жуткий город, я испытал в нем настоящую тоску по свободе и желание поддержать белорусов. Вроде бы внешне не сильно отличается от городов России, но здесь еще больше застывшего в каждом доме, каждом светофоре, каждом камне — крика боли; торговые центры и кафе как палаты морга, посетители растеряны в этот субботний полдень. Так я увидел Минск через призму собственных страхов.

Бар «Йо-ма-Йо» походил на привокзальный буфет. Но здесь были колонки и два микрофона. Больше нам ничего нужно не было. Пока мы чекались, Дмитрий Молодой и его друзья раздвинули столы и стулья, освободив пространство перед небольшой сценой. Начали запускать посетителей, это были хорошие люди с чистыми душами, мечтающие и чувствовавшие приблизительно то же, что мы и герои наших текстов. Мы выпили водки — угощали побитые жизнью молодые парни, которые останутся на оба концерта.

Первый раз все прошло очень хорошо. Мы выступили, достаточно четко отчитывали почти полтора часа, почти все присутствующие знали слова, а трек «милиционер будущего. беларусь» взорвал зал. Каждый из почти сотни человек был благодарен, что мы адаптировали текст под белорусов. Сумасшедший усач сидел у них поперек горла.

Раздали автографы, сфотографировались со всеми желающими. Пока Дмитрий Молодой с друзьями выдворяли первую партию людей и запускали вторую партию, я пошел в туалет.

Вот тут меня и схватят, когда я окажусь один, как это происходит в каждом триллере. В грязной липкой тишине работает зло. Почему я чувствую страх, как нашкодивший школьник, которого вот-вот поймают за уши? Ведь я наоборот пытаюсь найти способ играть на стороне добра, не брать того, что мне не надо, моя совесть чиста. Фактически у меня ничего нет, ни дома, ни ценных вещей, мне не нужны власть и богатство. Я просто хочу иметь возможность говорить о том, что чувствую, читать книги и любить свою девушку. И в то же время я не верю, что мои желания законны. Невозможно оставаться чистым изнутри и снаружи. В моем сердце бьется надежда, но разум настроен на поражение.

Я боялся. Мой пафос не стоил пафоса живого Мерсо, но стоил грязи на трусах казненного Мерсо. Я хорошенько помочился, глядя на вход в туалет, и прошел через «Дом творчества трактористов» обратно в бар.

Выпил, и мы снова вышли на сцену.

Второй раз выступать было тяжелее. Я устал, но Костя, казалось, наоборот разогрелся. Читать все равно получалось четко, но дико куражиться не хватало сил. Мы исключили из трек-листа песню «пизда» и еще что-то, чтобы немного сократить выступление. Случился даже стейдждайвинг — Костю немного прокатили на руках по залу, пока я читал. Мы закончили под аплодисменты.

Опять пронесло: никто не хватал нас и не заковывал в наручники.

Совсем не осталось сил, даже на страх, я еле расписался на нескольких билетах и полулежал на стуле и столе, как обвисший чемодан, набитый рваными шмотками. Мне протягивали пиво и вино, но я сделал только несколько глотков.

«Снимут нас с поезда», — вяло, почти равнодушно, подумал я.

Мы поймали такси — прощания, объятья, почти слезы, «приезжайте еще!» — и скоро были на вокзале. Все хорошо, вошли в поезд. Кроме нас четверых и приветливой проводницы, в вагоне не было никого. Я попросил Оксану расстелить мне постель.

Q и Костя продолжили пьянку, мы с Оксаной отказались и сразу легли. Решили спать в обнимку на нижней полке. Как только я почувствовал, что поезд тронулся с места, расслабился и моментально уснул. Все будет хорошо.