Камерная музыка

Странно получилось. Многие люди писали в своих отзывах и на «детского психиатра» и на «девять рассказов», что видят нас — меня и Костю — двумя парнями, рассматривающими этот мир как новостную ленту, ужасающимися и злостно пишущими об этом. И вот мы действительно вместе оказались на работе, на которой смотрели мировые новости, ужасаясь и корчась от отвращения, писали тексты для следующего альбома. Приходишь к выводу, что мы привязаны к слушателям настолько же, насколько они к нам, и они также могут повлиять на нашу жизнь, как и мы на их. И они участвуют в создании музыки и текстов. Взять опять-таки пользователя my_bodda: я несколько раз перечитывал его посты и пытался понять, что такое для него «макулатура», что он действительно чувствует, и как бы я сам воспринял это, будь я посторонним человеком, таким чувствительным лысым мужиком. Как будто иногда еще в ходе письма, я оборачивался к невидимому my_bodda:

— Ну, как тебе?

Раз я получил интересное письмо от одного парня. Он работал грузчиком в Петербурге и решил уволиться, чтобы скататься на наш концерт в Москву. Он рассказал немного о своей жизни и работе и о том, что в один прекрасный момент не захотел ждать нашего визита в Петербург. Так и поехал на концерт. Парень получил сильные впечатления, когда микрофонный провод обмотался вокруг моей шеи, но я, не замечая этого, продолжал начитывать, а в проигрыше как-то странно улыбнулся. И я был очень благодарен этому парню. Бывают такие редкие письма, которые вдохновляют. Письма, в которых все правильно изложено, и понимаешь, что это — тот самый человек, для которого ты все делаешь. Но чаще получаешь что-то вроде «ты пиздат», «скажи, что почитать», «привет….» или «у меня для тебя скопился целый чемодан экзистенциального говна».

Что я могу ответить? «Засунь его себе обратно в жопу».

Я был не до конца уверен, но Костя считал, что новые тексты были на порядок лучше. Ладно, они не так резали душу, как «девять рассказов», но как будто правда были глубже. В них был не только крик, а крик и анализ. Но мне сложно было сравнивать. Теперь мы четче взвешивали слова и пытались понять себя.

Первой песней альбома будет «смердяков»:

…либо ты чист снаружи либо ты чист изнутри

стоя перед окном вдруг привыкнешь к несправедливости

и я пытаюсь жить нормально вот купил себе велик

но тормоза неисправны он теперь стоит в кладовке

зато мне отдали хорошую книжную полку

но все книги я раздал а просить обратно неловко

обладание имуществом поможет забыть о терактах…

И у Кости:

я люблю простые вещи даже стыдно признаться

вот нравится дождь и в общем когда ненастно

и чай чтобы дымился и чтобы я был один всегда

ни одного в доме зеркала ни одного на улице мента

да и вообще никого даже города и окна

хочется жить в лесу но там не безопасно

фон триер говорит хаос правит он псих но

в мире нет ни одного для меня спокойного места…

Когда у меня не осталось долгов, мы с Оксаной действительно купили два недорогих велосипеда. Наши выходные совпали, и мы поехали кататься по городу. В этот день в Белоруссии случился теракт.

Очень давно я не ездил на велике, и вскоре полетел через руль, неудачно затормозив передними тормозами на светофоре. Примерно в этот самый час взрывался Минский метрополитен. Было больно, немного порвал куртку, а самое обидное: на колесе появилась восьмерка. Теперь ездить было очень неудобно. Долго велосипед будет бессмысленно и неудобно стоять в коридоре, и Оксана постоянно будет ударяться ногами о торчащие педали. Когда я затащил велик домой и вылез в интернет, увидел, что мне пришло несколько писем от новых белорусских знакомых. Они делились со мной впечатлениями и опасениями.

Назавтра на работе я получил возможность увидеть много сюжетов об этом теракте. Но ни на одном канале не высказали мнения, что это Батька догадался бомбить собственный народ, как давно уже делают правители великих стран США и РФ.

Я вам говорил уже, что человечество бежит, задыхаясь, за гигантскими тенями, и шулерская фантазия направляет этот дикий поток.

Гайто Газданов

«Ты нужен России» — говорит с плаката наш прошлый/будущий президент или, вернее, Царь, указывая на меня шариковой ручкой или чем-то, что держит в руке. Но художники странно оформили постер. Не знаю, чего они добивались, но Владимир Владимирович выглядит бледным и даже синеватым, как вампир. Вероятно, художникам не удалось скрыть его суть, как они ни пытались. Можно прочитать этот плакат так: «Нам нужна твоя кровь».

Не получите вы мою кровь.

Я только что забрал заграничный паспорт в УФМС Свиблово. Показал обычный паспорт, расписался, и мне выдали заграничный. Вот как это устроено в нашей стране. Тебе кажется, что ты уже мертв, но в последний момент кидают огрызок.

Иду по хрустящему снегу, сжимая в кармане новенький документ. Сегодня Оксана напишет заявление на отпуск и закажет билеты. Скоро я увижу небоскребы Бангкока, метро в стиле «высокие технологии», побываю в магазинах и на рынках, куплю, может быть, каких-нибудь дешевых шмоток. А возможно, и не буду покупать, у меня и так все есть. Мы прокатимся на мотороллере, поужинаем под открытым небом и за 400 рублей снимем номер в гостинице, которая покажется нам роскошной, потому что мы действительно ценим друг друга. Примем душ, займемся любовью, а ближе к ночи купим себе в супермаркете крупнейшей в Таиланде сети «7-eleven» тайское пиво в бутылках по 640 мл. И будем его пить, прогуливаясь вдоль водных каналов. Утром, позавтракав, поедем на Остров слонов, где не очень много моих соотечественников и чистая вода. Доберемся туда на трехэтажном пароме, где меня сильно укачает, и мне придется принять таблетку против тошноты. На острове буду стоять на возвышении, смотреть на море, на причудливую природу и испытывать чувство причастности к этому большому и разному миру. А потом лягу на берегу в ожидании волны, которая смоет мою тюрьму из песка.

Захожу в метро, прикладываю к стойке социальную карту студента, прохожу через турникет. Держусь за поручень, разглядываю лица людей. Лица изуродованы работой, унижениями, бюрократией, алкоголизмом, некачественными продуктами питания, собственными неутолимыми желаниями, экологией и бессмысленностью жизни. Скоро выборы в Государственную думу, а я даже не знаю, за кого голосовать. Прежде я вообще никогда не ходил на выборы, но пришло время начать. Я зарегистрирован в общежитии, но не живу там. Нужно заехать, узнать, как голосовать по временной регистрации. И можно ли вообще? И если удастся сходить на выборы, за кого проголосовать?

А что, если за «Яблоко»? У них очень низкий рейтинг, и отдать им голос — значит не совершить ни добра, ни зла.

Стоп, нет, они же скорее всего не пройдут. Вроде тогда голоса автоматически перейдут «Единой России». Или проголосовать за «Справедливую Россию»? Нет, я слышал, что это кремлевский проект, существующий, чтобы отбивать голоса у оппозиции. ЛДПР — тут все понятно. Жириновский вообще технический персонаж властей, клоун, привыкший к популярности и потому готовый изображать и поддерживать что угодно. Остается КПРФ и еще пара непонятных партий.

С другой стороны Декарт велит голосовать за «Единую Россию», поддерживать власть. И он прав: они умело пьют кровь, пусть выпьют ее всю, медленно и верно. А любая революция — всего лишь махинация со шлангами, непонятная бойня возле источника, когда шланги отрывают от нашей плоти, и кровь хлещет вхолостую.

Я пишу смс-сообщение Косте, у него нет регистрации в Москве, и непонятно, сможет ли он голосовать. Вроде бы есть возможность оказаться в списках любого избирательного участка, если подать заявление за несколько дней до выборов. Но вряд ли это получится на практике, ведь тебе могут отказать. К тому же, вряд ли Костя сможет заставить себя куда-то идти и писать заявления. Вряд ли кто-то сможет заставить его. Скорее он ответит: «Да, конечно, сделаю», и все тут.

«Za kogo mne progolosovat’?»

«Ты имеешь в виду выборы? Я бы предложил КПРФ — у них есть реальный шанс повоевать с ЕдРом».

Что ж, ведь он прав, так я и думал, и «не совершить ни добра, ни зла» — была неверная мотивация. Машина ведь работает, благодаря твоему бездействию.

Пошел Декарт нахуй, это ведь он считал животных бездушными роботами.

Я рассчитывал, что получится хорошо — мы как бы суммируем весь опыт альбомом, осмысляем прошлое и настоящее. И оставляем себе надежду идти дальше, к чистому творчеству.

В конце весны Кирилл устал от Москвы и уехал обратно в Казань. Надоело ему работать курьером, и у него была девушка — казанка, которой в Москве не нравилось. Еще у него висела сессия в татарстанском университете, где он заочно учился по специальности «PR-технологии».

Мы записывали барабаны без него, Зорана и Жени, в студии на станции метро Сокол. Через стекло я и Костя со звукарем наблюдали за Сашей и начитывали ему в наушники. Стоило это удовольствие 700 рублей в час. Релиз должен был состоять из четырех старых песен и пяти новых. Изначально было шесть новых песен, но мы исключили «патриотическую». Она была не очень хорошо сыграна, и, к тому же, там опять фигурировал Путин. Еще одна песня о нем была бы лишней.

Что же со старыми песнями? Просто получилось, что мы переложили некоторые старые песни на живое звучание, и очень хотелось, чтобы они были записаны, это ведь работа музыкантов. С одной стороны, можно было использовать эту музыку и сочинить новые слова, но с другой — на концертах все уже игралось так. Мы по-другому уже эту музыку не воспринимали. И я был рад, что мы даже воскресили трек «карусель», ведь с него и начался наш путь.

Только Костя сказал, что ему стыдно читать свой куплет, и мы поменялись. А я с удовольствием на концертах читал его строки, сочиненные им еще в 2003 году.

эти грязные тела в смирительных рубашках

страшно кричат их гонит страх страхов

кольчатый мутный червь трахает их раком

стоя задом друг к другу распространяют запах…

Саша записал барабаны за три часа.

Он вообще был серьезным и работоспособным, пожалуй, самым серьезным во всей группе. На полгода младше меня, хорошее образование, работал где-то в рекламном агентстве, часто писал посты о фильмах, иногда о музыке. Честно говоря, его блоггерский талант меня совершенно не впечатлял, языковой легкости Саше не хватало, и вкус с моим вкусом не совпадал. Но это к делу не относится. Простой парень, невысокий, крепкий и с небольшим животом. Когда Саша шел на первую репетицию, он думал, что увидит группу настоящих маргиналов, и не верил, что получится долго играть вместе. На деле оказалось, что на маргинала походил только недолгий пассажир Борис. Вообще же, темы пизженых шмоток и разборок с ментами были далеки от Саши, но через несколько репетиций он вслушался в тексты и понял, что в «макулатуре» довольно много иронии и вымысла. Так же его стала привлекать художественная попытка найти свою гражданскую позицию, вкладываемая в тексты. Его огорчал несерьезный подход музыкантов, хотелось, чтобы все было лучше сыграно, и звук был отстроен идеально. Первые концерты были абсолютно провальными, но позже ему начало нравиться выступать. Что касается гастролей, то Сашу смущало, что стабильно большая часть группы (иногда и он сам) напивалась в говно, а в таком состоянии мало кто хорошо себя чувствует. Иногда он хотел бросить все это, но каждый раз, трезвея, передумывал, ведь «макулатура» давала ощущение причастности к музыкальному контексту, знание, что ты играешь не только для себя и для друзей — но и для людей. На некоторых особо удачных концертах он чувствовал сумасшедшую энергетику, пронизывающую все тело с каждым ударом в барабаны, — и он знал, что в этот момент занимается настоящим искусством, талантливо отображающим дух времени.

С Сашей и остальными, в отличие от Бориса, интересных безумных историй не происходило. Разве только в Рязани он напился и хотел замутить с какой-нибудь телочкой. Но телочки крутились возле меня, Кости и Кирилла. Саша как раз был свободным на тот момент, и ему это было нужнее. У всех остальных были девушки. Поэтому (или по иной, неизвестной причине) он выпивал, потом ходил из угла в угол прокуренной гримерки и говорил:

— По-о-олный пиздец!

Костя взял фразу на вооружение и потом часто произносил ее к месту и не к месту.

Сначала Кириллу (а он все-таки занял центральное место в музыкальной составляющей группы) казалось, что Саша играет как колхозник, но за несколько месяцев они сыгрались. Саша понял, как нужно играть, и даже перестал ускоряться в ходе трека, чем грешат многие барабанщики. Лично меня к моменту записи он устраивал совершенно.

Под Костины шуточки а-ля «по-о-олный пиздец» мы управились с записью за оплаченные три часа. У нас к этому времени был Яндекс-кошелек, на который все желающие могли присылать деньги. Слушатели иногда присылали по 40, 100 и пару раз даже 500 рублей. Денег как раз должно было хватить на запись и сведение.

Еще нам нужны были новые клавиши — перед отъездом в Нижний Новгород Борис продал нам свои, и это были хорошие клавиши, но слишком большие, тяжелые, и они периодически вырубались в самый неподходящий момент. Но решение этой проблемы отложили до осени — когда будут гастроли.

Барабанные партии в Cubase-файле отправили Кириллу в Казань, он там какое-то время тормозил процесс. То ли из лени, то ли из-за сессии. Поэтому голоса, клавиши и гитару записывали только в июле.

Месяц был для меня утомительным. Я в свободное от работы время решил забрать документы из ВГИКа. Забрать их и опять поступить. Пять лет назад я поступил к А. Э. Бородянскому (который сейчас опять набирал мастерскую), отучился почти два курса и бросил из-за отношений с С. и желания изменить жизнь. Теперь мне казалось, что я получил очки опыта, достаточные для того, чтобы писать сценарии, и я соскучился по преподавателям и по системному образованию. Мне казалось, что я смогу теперь учиться с удовольствием. Еще год назад, когда поступала Даша, я затосковал, что так и не заставил себя освоить профессию киносценариста. Соскучился по доброму и умному еврею Александру Бородянскому и лекциям лукавого Юрия Арабова.

Я позвонил второму педагогу и спросил:

— Здравствуйте, Ольга Валентиновна! Имеет ли смысл мне снова подавать документы к вам?

Она ответила:

— Зачем вам это? Вы ведь и так все знаете.

— Очень хочу доучиться.

— Когда на этот раз бросите?

Сказал, что очень хочу писать сценарии. Что теперь немного пожил и лучше знаю себя. На этот раз должно получиться. Она сказала, что пропустит меня через творческий конкурс.

— А там спросим у Бородянского, возьмет ли он вас снова.

Забрать документы было беспрецедентным подвигом с моей стороны. В обходном листе было столько пунктов, что можно было сразу лечь на пол и умереть. Но я пошел в библиотеку, где на мне висел долг: не сданный четыре года назад том Эйзенштейна. Брать наличными отказались, отправили покупать новую книгу вместо этой. Библиотекарша попросила меня купить развлекательный роман, который, похоже, сама хотела прочесть. Обзвонил книжные, поехал в «Библиоглобус». Вернулся во ВГИК, получил подпись в библиотеке. Пошел в бухгалтерию, на мне остался долг за общагу — 1300 рублей — пришлось платить.

Пошел в общежитие — комендант не хотела мне ставить печать. Говорит, сначала езжай в военкомат, снимись с учета или хотя бы сейчас мне покажи военный билет. Вдруг ты скрываешься от армии?

Не было у меня с собой военного билета. Я думал ехать за ним в Щелково, но на это ушло бы три часа. Пришлось войти с ней в диалог:

— Пожалуйста, позвоните в военкомат, они поднимут списки и скажут, что у меня военный билет.

— Не могу. Некуда мне звонить.

— Да там у них все отмечено. Точно говорю. У меня совсем недавно закончилась временная регистрация. Им несложно будет найти мою папку.

Через пятнадцать минут такого разговора комендант позвонила в военкомат. Да, действительно, у меня проблем нет, военный билет, а не приписное, не обязательно к ним меня отправлять, можно расписаться на обходном листе.

Потом еще нужно было поставить печать на каждой кафедре сценарно-киноведческого факультета, на кафедре гуманитарных наук и на кафедре физкультуры. Я немного ошалел после такого бюрократического секса. И все ради школьного аттестата.

И вот подал документы обратно во ВГИК. То есть сначала сфотографировался и попросил в отделе по работе со студентами отксерокопировать мой паспорт. Отстоял полтора часа в очереди и стал абитуриентом в шестой раз в жизни или даже в седьмой. Система образования претерпела изменения: диплом бакалавра я получу к 30-ти годам, а если будет желание — к 32-м получу диплом магистра.

У нас с Оксаной будет хорошая интеллигентная семья: я — кинематографист, она — инженер. Умные обыватели, хорошие люди, охотно критикующие правительство РФ.

Кирилл приехал на два дня со своими басовыми партиями, чтобы присутствовать при начале сведения. Я взял несколько отгулов, потому что работу помимо экзаменов и записи не потянул бы.

18-го июля записали клавишные партии. Записывались у Квэинта, моего знакомого звукаря, неудавшегося пока рэпера. Он уже пересводил мне «детского психиатра» почти два года назад. Квэинт в отличие от Бориса умел записывать и сводить, у него дома был хороший микрофон, хорошие колонки и недавно купленный стационарный Макинтош. Квэинт закончил колледж при ВГИКе, оттуда я его и знал, некоторое время проработал звукорежиссером на телевидении, недавно его сократили, он слетал в Египет, вернулся без денег и с желудочной инфекцией. Ему было на руку, что мы предложили работу и немного денег — оставшиеся на Яндекс-кошельке 6 тысяч. После каждого дубля бедный Квэинт бегал в туалет. Зоран проживал тут, в Марьино, приехал на велосипеде, выпил кружку кваса и готов был сесть за миди-клавиатуру. Но мы очень долго настраивали программы. Что-то там у Квэинта слетело, случился простой. Когда Зоран принялся за дело, был почти вечер. Играл он не в каждой песне, к тому же, хорошо отрепетировал. Почти все делал с первого раза, попрощался, уехал домой.

После первого дня записи я и Кирилл остались ночевать у Квэинта в Марьино, потому что утром мне нужно было на экзамен по русскому языку (в Щелково ехать не вариант), а Кирилл планировал дождаться Женю, который приедет утром, и контролировать запись гитары.

У меня немного ехала крыша, наша музыка звучала и звучала в голове. В метро я затупил и не вышел на Сретенском бульваре, хотя мне нужно было там выходить, и, к тому же, голос сказал: «Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны». Но смысл слов дошел до меня, только когда двери закрылись. Поезд отъехал куда-то в пустоту и остановился. Я впервые попал в технический аппендикс метрополитена. Жал кнопку «вызов машиниста», лампочка загорелась. Машинист не отвечал, но вдруг мне расхотелось с ним говорить. Я жал и жал на кнопку, надеясь, что лампочка погаснет. Вдруг поезд поехал и вывез меня на станцию Чкаловская.

Добравшись до аудитории, я написал изложение за двадцать пять минут. Это был рекорд. В прошлый раз, поступая, я сдавал все экзамены быстрее всех, на этот раз хотел улучшить результаты. Напрягаешь мозги и работаешь без перерыва.

В общем, изложение было несложно написать — уже с первого чтения позволили делать пометки, и я почти целиком его записал, так как пишу достаточно быстро. Я сразу узнал Льва Толстого, хотя и не знал рассказа: дворянина кусают комары на прогулке, сначала он хочет уйти из леса, месит комаров, кожа дико зудит, но вдруг человек испытывает чувство единства с лесом, когда все его тело в этой комариной массе. Зря я искал славы и удовольствий, думает ошалевший дворянин, зря я был эгоистом! Буду жить для других! Переписал на чистовик, раз перечитал с конца: последнее предложение, потом предпоследнее и до первого. Способ проверять ошибки, чтобы фабула не отвлекала от орфографии.

Вернулся в Марьино, где Женя уже писал гитару. Руки у него были кривее, чем у Зорана, времени уходило больше. Женя ругался, что хуже всего записал «это не моя жизнь» и «осень», которые были для него важнее. Он хотел сделать так, чтобы можно было почувствовать дух американского панка 90-х. Того, что называли «эмо» во времена, когда Fugazi записали «Красную медицину». В этих двух треках Женя сам придумывал партии, а не переигрывал и не переделывал чужие. В целом альбом получался не таким, каким он хотел его видеть: песня «смердяков», к примеру, вообще напоминала брит-поп. В дальнейшем Женя хотел бы идти в другую сторону: хотел экспериментов, фидбэков, электроники и адских скретчей. Чтобы наизнанку выворачивало. Здесь же приходилось мириться с тем, что ты один из участников, от которого иногда ничего не зависит, а иногда зависит все.

Но «макулатура» давала ни с чем несравнимые воспоминания. Как когда после концерта к тебе у бара подсаживается человек с нашивкой Magrudergrind на джинсовке, рассказывает, как приехал сюда из самой дремучей в мире деревни, где никто, кроме него, вообще не слушает музыку, и говорит «спасибо».

Во второй половине дня должен был приехать Костя. Приехал с небольшим опозданием, как обычно. Мы приступили к вокалу. Жара стояла не такая, как прошлым летом, но все же пекло неслабо. Где-то +32. Это стало особенно ощутимо, когда нам пришлось закрыть все окна и балкон. Мы разделись до трусов и начитывали свои остросоциальные речитативы в распахнутый шкаф, дверцы которого Квэинт завесил одеялами. Бережно он относился к качеству звука. Несмотря на залитые потом глаза и вонючие яйца, получалось у нас неплохо. Благодаря многочисленным репетициям даже Костя многое записывал с одного дубля.

На записанный по-новому трэк «толстяк страдает» Квэинт повесил автотюн — эффект, который вытягивает ноты. Получилось очень смешно — как в 90-е певица Шэр пела, блея: «Do you believe in love?», так мы теперь надрывались:

мир накренился пылает в лучах заката-а-а-а-а

будний вечер толстяк страдает у банкомата-а-а

Решили это оставить.

20-е июля — день моего рождения. Лучшим подарком было слушать, как качает музыка, сводить и надеяться, что альбом будет действительно сильным. Еще я получил книгу от Жени.

Сводили целый день. Кирилл уехал немного раньше, зачем-то наобещав в следующий раз подарить мне подарок, — ему нужно было на поезд.

А мы с Женей сидели над сведением, пока были силы, командовали Квэинтом, потом ехали в автобусе и пили пиво, которое казалось очень вкусным после проделанной работы. Приятная усталость. Но вдруг осознание — мне двадцать шесть лет.

Это ни в какие ворота не лезло, я еще не успел привыкнуть к числу «25». Возраст придумали чиновники и чиновницы, чтобы иметь человека и вертеть им, как угодно. В двадцать шесть лет у моего папы родился второй ребенок. Оксана на два года младше меня, но ведь через несколько лет, может быть, через два или через четыре, она не сможет уже бороться с инстинктом размножения, женщинам это сложно. Ее тело будет требовать, подчинит разум желанию растить в себе плод. Скорее всего, я буду пытаться оттянуть момент, но поддамся. Я слаб и боюсь смерти, не смогу сказать твердое «нет». Это гнусно — размножаться, чтобы притупить страх, но люди по-другому не умеют. Лучше бы им, конечно, признать, что их существование — ошибка, перестать производить потомство, остановить любое производство и бесконечное изнасилование земных ресурсов и мирно тихо умереть, одному за другим. Но человечество будет до последнего делать вид, что контролирует ситуацию, строить из себя хозяев. Людская трусливая природа подставит меня, и пусть я не здоровый бык, а хилый поэтишка, но в определенный момент упорный сперматозоид доберется до яйцеклетки. С маленьким ребенком на руках мы встретим гнев природы, «гнев Божий», если хотите, и, вероятно, погибнем вместе со всем человечеством. А может быть, чудесным образом выживем, единицы из миллионов. Тогда, выбравшись из-под завалов и освоившись, став последними представителями исчезающей лишней расы, будем жить втроем в радиоактивной квартире разваленного дома. Я буду гулять с ребенком, как отец гулял со мной, только не по тайге, а по сияющим ядовитым развалинам, и рассказывать, чем раньше были эти руины, какой суетливо-бессмысленной была жизнь. Пересказывать фабулы великих романов мировой литературы и читать немногочисленные стихи, которые знаю, в красивом постапокалипсическом закате. Все, что я смогу передать ребенку, — свою печаль. Однажды ребенок поднимет на меня полные слез глаза и спросит, зачем я произвел его на свет.

Эти размышления меня тронули, значит, они были настоящими и могли бы стать новым текстом, так я думал.

Сели с Женей в метро где-то в двенадцатом часу и разъехались по домам.

На следующий день я сдавал экзамен «литература устно». В моем билете были вопросы:

1) Поэмы «Мцыри» и «Демон»

2) На выбор: «Белая гвардия» или «Мастер и Маргарита»

За годы, прошедшие с окончания школы, я это забыл. Двух слов связать не мог. Вообще, устные экзамены всегда были моей проблемой. Даже собеседования на работу я научился проходить, но с устными экзаменами было очень плохо. Язык не слушался. Преподаватель знал меня. Он спросил:

— Чего же вы в прошлый раз не окончили наш институт?

— Так вышло. В этот раз окончу.

Мы еще немного поговорили. Перешли к билету. Я вспомнил четверостишье из «Мцырей», Понтия Пилата и то, что Аннушка пролила масло в первой главе. Все это настолько неуверенно, что он сказал:

— Но ведь вы не читатель. Не читаете книги?

Читаю много книг, хотя бы две или три в неделю. Но бывают периоды, когда вообще не читаю. Я застеснялся. Нужно было добавить, что у меня даже сейчас Джойс в рюкзаке. И напомнить, как пять лет назад я сдавал ему — этому же преподавателю — вступительный экзамен и читал наизусть «Облако в штанах». Я действительно любил читать и читал. Просто давно забыл Лермонтова и Булгакова.

Преподаватель посмотрел на мой экзаменационный лист:

— Литературный этюд — 80 баллов,

— Работа по фильму — 90 баллов,

— Собеседование — 100 баллов,

— Русский язык — 80 баллов.

Он спросил:

— За что же вас так любит Бородянский? Чем вы его покорили?

И добавил:

— Я поставлю вам 75.

Реально, как в мочу окунули. Мне бы хватило любой положительной оценки. Да хоть бы 41. Я попросил:

— Давайте не больше пятидесяти.

Но он на меня посмотрел, как на насекомое, и сказал:

— Идите. Оценки — это моя забота.

По дороге к Квэинту я многое вспомнил. Даже фабулы поэм «Мцыри» и «Демон». О том, что Лермонтов любил Грузию, часто там бывал, и в этих поэмах много описывал ее природу. Что-то из «Белой гвардии», как одежду выносили на мороз, чтобы умерли вши. Как-то было грустно и противно из-за этой завышенной оценки.

У Квэинта во время паузы в сведении я прочел биографию Лермонтова, перечитал «Мцыри», «Демон», многие его стихи и поэмы. То есть довел свои знания до 75 баллов по данному билету. Зачем мне это высшее образование? Почему я не могу сам выстроить систему и развить свои обезьяньи мозги, насколько это возможно? Меня слушают несколько тысяч человек. А при этом я глуп. Мне нечего им сказать. Я ничего не знаю. Даже если я нахожу ответ, появляются все новые и новые вопросы.

Через пару дней добились того, что все стали довольны звучанием, и «осень» была в сети. По-моему, сведена она была по-настоящему профессионально. Сильная, ровная и суровая пластинка, идеальный неэстрадный материал, честный и печальный. Произведение — абсолютный антагонист творению типа «Весна» певицы Алсу.

Но отзывы были гораздо сдержаннее, чем на «девять рассказов», хотя прослушиваний на last.fm было очень много. Оксане не нравилась «осень» за исключением некоторых песен, от этого мне было грустно. Для меня «смердяков», «угольная пыль», «отцы и дети» — были очевидно выше всех прошлых треков. «Это не моя жизнь» и «осень» — тоже казались мне четкими, как минимум уровня прошлого релиза, но гораздо четче в музыкальном плане. И все же часто я сомневался и думал, что все было сказано еще в «детском психиатре».

Не отходя от традиции, для примера дам ссылку на основного критика:

http://my-bodda.livejournal.com/197258.html

В сентябре было много концертов: презентации «осени» в Киеве, Харькове, Москве, Рязани, Санкт-Петербурге и Казани.

Для меня это — одно путаное и смутное путешествие. Началось оно вечером первого дня осени с драки на Киевском вокзале. Мы стояли, грелись на входе в крытый стеклом мост через Москва-реку. Пили пиво, тянули время. Я был пьянее Кирилла, приехавшего из Казани на тур, Жени и Оксаны вместе взятых: побывал на 1-м сентября в институте и хлебнул там. Подошли гопники и как-то грубо спросили сигарету. Сам я не носил с собой сигарет, чтоб не курить, а у Кирилла и Оксаны на тот момент не было. Гопники стояли где-то рядом, пережидали дождь.

Нам уже пора было на поезд, мы вышли на улицу. Но Оксана забыла бутылку пива, там, в фойе этого крытого моста, на перилах. Попросила подождать минуточку и пошла забрать. У меня вдруг вспыхнула злость на это «ебать, уж нет у вас сигарет», и когда увидел, что Оксана проходит в опасной близости к этим гопникам, побежал за ней. Накинулся на самого, как мне казалось, неприятного и опасного, похожего на настоящего головореза, парня. Очень много лет я не дрался, понятия не имею, почему я сейчас так поступил.

Меня оттягивали Кирилл и Женя, гопника оттягивали его друзья. Противников, вроде, было четверо, нас — трое и Оксана. Скоро у меня был разбит нос, а у оппонента, видимо, губа, потому что он орал:

— За губу ответишь, сука!

Я несколько раз бил не глядя, но сильно, по одному и остальным гопникам, разнимавшим нас, и они начали меня пинать. У Кирилла с Женей не было особых возможностей проявить себя в драке — каждый держал по гитаре и рюкзаку, да и вообще они были худые спокойные люди — и все не переросло в массовую драку. Для этого нужен был Костя, у которого был небольшой опыт драк с гопниками.

Меня вытянули:

— Блять, мы уже опаздываем!

И мы побежали на поезд. В спину раздавались проклятия. Какие-то ребята захотели принять участие в потасовке вместо нас, и мы мельком увидели, что там начинается нечто более яркое и опасное.

На платформе мы встретили Сашу и Зорана. У меня из носа хлестала кровь, но я чувствовал подъем. Оксана то ли смеялась, то ли ругала меня.

— Я же защищал твою честь! — повторял я много раз.

Кости не было, мы все ему названивали и не могли дозвониться. Мой душевный подъем сменился падением и головной болью. Мы зашли в поезд, а Костя все не появлялся. Я держал у носа платок и боялся, что сейчас за мной придут мусора. Ведь я напал на человека.

Костя прибежал к вагону в последнюю минуту.

…Пиво, ночь в поезде, перекус, душ, маршрутка, центр Киева.

…Улица, разделенная на два палаточных лагеря.

…Выкрики за Юлию Тимошенко, выкрики против Юлии Тимошенко. Полиция, оцепление, все как в кино.

Мы шли настраивать звук в клуб «44». Клуб находится как раз на центральной улице Крещатик. Мы шли за хилым парнем — организатором, который называл себя Fight, свернули в переулок, пройдя мимо то ли постового, то ли военного, спустились в подвал и оказались в спокойном приятном месте. Пока мы настраивали звук, организатор повесил над сценой тряпочку, на которой было написано: «Fight Music».

Хороший звук, хороший клуб. Нас накормили, выдали по талону на украинское пиво, и можно было начинать. Нормально, около сотни человек пришло. Но когда мы проиграли пару треков, ко мне подошла арт-директор и попросила сделать перерыв. Она объяснила причину: Юлию Тимошенко выводили из зала суда, и улицу перекрыли.

Я сказал в микрофон:

— Простите, в связи с судебными процедурами Крещатик перекрыли! Не все люди успели войти. Ждем двадцать минут. Спасибо за понимание!

Костя добавил:

— Мы вообще против того, чтобы людей закрывали в тюрьмах!

После этого высказывания к нам подошел Fight и велел не высказывать никаких мнений относительно судебного процесса над Тимошенко:

— Руководство клуба очень просит. И так могут закрыть клуб на сегодня, пожалуйста, вообще никакой политики.

С каждым годом Украина все менее демократична, пожаловался Зоран. Все больше напоминает Москву. Он с тоской вспоминал, как несколько лет назад гулял по Киеву, спокойно распивая пиво, когда в России эта простая радость была уже недоступна. А теперь даже в клубе нельзя высказать частное мнение относительно громкого дела.

Улицу на время открыли, людей стало больше. Мы продолжили выступление. Закончили, раздали кучу автографов, а Кирилл стал продавать диски, напечатанные им в Казани. У него были великие планы, создание лейбла «ИЛ-music», на котором он еще напечатает много дисков и хороших книг.

Мы получили деньги, Fight сказал, что все равно не все люди смогли пройти, извинился, что так вышло, и дал нам часть своей доли за концерт.

Прощания, мы поехали на вокзал. Сели в поезд до Харькова.

В Украине замечательные цены на железнодорожные билеты. Ехали в купе по цене примерно 300 рублей с человека за билет в переводе на русские деньги. Почти все быстро легли спать, растаявшие от такой доступной роскоши и вкусного украинского пива. Даже Зоран, обычно пьющий до последнего и никогда не пьянеющий, завалился на полку. Только мы с Женей зависли где-то возле туалета и говорили на грустные темы. Он обычно не очень-то много говорил, только по конкретному поводу и иногда шутил, но тут вдруг боль хлынула из его сердца под действием алкоголя. Я тоже неистово жаловался на чувство вины, с детства преследующее меня. Слезы застыли в наших глазах, но тут Женя, переполненный этой горечью, выбил локтем стекло напротив туалета и быстро ушел спать.

Было душевное выступление в Харькове, потом учеба и работа, нормальное выступление в московском «SQUAT-кафе», удовлетворительные — в рязанском клубе «Дом культуры» и «Эрарте» — неформальном музее современного искусства в Санкт-Петербурге.

…Сначала поставили рекорд — около ста восьмидесяти человек в Москве, через двое суток рекорд — около двухсот человек в Петербурге.

Потом опять работа, учеба и выступление в Казани на выходных.

…Выпивка с казанскими друзьями, настройка звука в клубе «Маяковский. Желтая кофта». Я слышал, что со звуком там раз на раз не приходится. На наш концерт — хорошо не пришлось, несмотря на то что предварительно все хорошо звучало.

Дело было в том, что выступало три группы — две у нас на разогреве, и мы — последние. В таких случаях хороший звукорежиссер делает пометки, приклеивает кусочки разноцветного скотча к аппаратуре или записывает, какой музыкальной группе соответствует какая настройка пультов, с какой громкостью играет каждый монитор для каждого музыканта. Наш звукорежиссер ничего такого не делал, полагался на свою память, а память была ни к черту. Начав концерт перед зрителями, мы изумились. Играли, не слыша себя, сцена была залита кашей из пукающих и вякающих звуков. Между треками материли звукорежиссера. Он что-то подкручивал, огрызался, мы продолжали играть. Со сцены мы были уверены, что это полный провал, но потом я видел несколько записей — нет, скорее, просто рядовой концерт. У людей не было претензий, они благодарили за то, что мы снова добрались до Казани.

В Москву возвращались раздельно. Плацкартных мест не было совсем. Саша и Костя боялись не выспаться перед рабочим днем, решили, что лучше доплатить и ехать в купе. Я, Оксана (она со мной не ездила только в Рязань и Петербург), Зоран и Женя хотели еще покуражиться и поехали в сидячем вагоне.

Наш вагон был последний, и когда мы вышли в тамбур, увидели в дверное окошко радугу на фоне вечернего неба. Это было очень красиво. Один из нас дернул ручку, и дверь вдруг открылась. И вся эта красота с шумом колес ворвалась в тамбур и досталась только нам четверым. Рельсы и лес по краям стремительно убегали назад, завораживая, призывая выброситься из движущегося поезда навстречу природе и яркой радуге. Мы вчетвером, опасно стоя у дверного проема, любовались и пили вино, благодарные такому подарку, лучшему, который только можно было получить в конце тура. Я вспомнил одну русскую рэп-группу конца 90-х, которую не слышал с отрочества. Называлась она «Типичный ритм», их песни иногда мне попадались на пресловутых новосибирских сборниках рэпа. Вернее сказать, прослушанных мной их треков было всего три: на трех кассетах подряд. Но самое сильное впечатление я получил от композиции «Настрой» с «Русского рэпа 5». Прослушал ее на кассетнике не меньше тысячи раз, и мне всегда было мало. Два парня с немного гопническими голосами и очень лиричными интонациями читали нечто совершенно бессюжетное о внутреннем пути героя, о природе, о закате и о водке — «мечте, царапающей грудь». Я не мог понять смысла их стихов, если допустить, что он там был, но трек бил в самое сердце. И вот, где-то двенадцать лет спустя, я вспомнил их и понял, что многими своими художественными удачами обязан той песне. Если воспроизвести рефрен без музыкального сопровождения, по сути, ничем не примечательного по технике изготовления рэперского коллажа, получатся слова, за которыми возможно никто уже никогда не нащупает того, что нащупал там я:

я вижу свет постепенно гасит темный огонь

я вижу тень закрывает небо черной луной

и вижу как моет руки темно-серой водой

мой настрой мой настрой

Но я, да, нащупал это, настоящий эмоциональный ключ, колодец, из которого пил нужное настроение или, как некоторые говорят, — «вдохновение».

Пока мы ужинали на своих местах купленными в «Пятерочке» салатами и слойками, проводники закрыли волшебную дверь. Наверное, кто-то из пассажиров доложил. Оксана устала и уснула, свернувшись клубочком в кресле. Мы с Зораном и Женей продолжали пить в тамбуре. Женя, уже не трезвый, пытался открутить ножом винтики, чтобы снять дверь и продлить чувство свободы, но не получалось, и он, не выдержав напряжения, выбил окошко локтем. Женя открывал свои темные стороны. Изначально казавшийся мне ровным, он скрывал за своими длинными ресницами разрушительные инстинкты и тягу к самоуничтожению. Женя выбил окно, но почему-то я — изранил руки, вытаскивая опасные стекла по периметру.

Потом алкоголь подействовал в полную силу, и мы с Женей наперебой стали рассказывать Зорану о несчастном детстве и бессмысленности существования. Он все это прекрасно знал, но без брезгливости и даже с интересом выслушал. А потом обнял нас одного за другим по-отечески, и на душе стало легче.

Когда я извинюсь перед Зораном за это происшествие, за слюни и сопли, распущенные от опьянения и усталости, он ответит, что извиняться не стоит. Симпозиумы в тамбурах поездов в конце гастрольных туров стали одними из самых любимых моментов в его жизни, признается Зоран.