Камерная музыка

В маршрутке мне становится плохо. Чувствую, как заболеваю. У меня нет оплачиваемого отпуска, поэтому я взял слишком много лишних смен, чтобы компенсировать две недели отгулов в связи с грядущим путешествием. Работал восемь дней подряд, и мой организм не выдержал. Еще на работе сегодня начал кашлять и сморкаться. Сотрудники трусливо косились на меня, боясь бациллы.

Сейчас, похоже, поднялась температура — плюс была тяжелая утренняя смена. Согласился поработать с утра, решил усраться напоследок, какая разница, если через несколько дней я буду купаться в море, подумал я. Но феназепам закончился, опять не спал ночь, и пришлось нелегко. Выключаюсь, проваливаюсь в муть, ударяюсь виском об окно маршрутки, включаюсь.

Я проехал нужную остановку. Но это ничего — выхожу — зато можно зайти в аптеку. Покупаю баночку драже аскорбиновой кислоты, бумажные платки и лекарства: терафлю, амиксин. Захожу в продуктовую лавку, покупаю мед и лимон. Дома съедаю всю аскорбиновую кислоту, долго разжевывая кислятину. Запиваю чаем с медом и лимоном.

Таблетка амиксина, завариваю «Терафлю», залезаю под одеяло с полным желудком теплой жидкости. Звоню Оксане, предупреждаю, что отключу телефон и лягу спать.

— Вытащи тогда ключи из замка, — советует она.

Хорошо, вытащу.

— Давай, выздоравливай скорее. Люблю тебя, — говорит она.

— И я. Целую очень, — отвечаю.

— Целую очень, — повторяет она.

Вылезаю из постели, вытаскиваю ключи из замочной скважины, чтобы Оксана смогла открыть дверь снаружи, когда вернется с работы. Чтобы не пришлось будить меня. Ложусь, и начинается карусель. Я не могу пройти регистрацию. Я забыл паспорт. У меня вообще нет паспорта. Переворачиваюсь на другой бок. Не могу найти Оксану в аэропорту. Мы ехали на разных маршрутках. Нам вообще не в этот аэропорт. Меня бьют мусора. Я валяюсь в обезьяннике, один мусор склонился надо мной и протягивает помятую тетрадку. Я не понимаю, что ему надо.

— Распишитесь для моего сына.

Сейчас-сейчас, распишусь, у меня нет ручки с собой. Нужно передать автограф милицейскому сынишке, чтобы он не пошел по стопам отца. Карусель немного замедлилась, нужно аккуратно спрыгнуть. Поставить ногу на землю и успеть оторвать вторую ногу от вращающегося деревянного круга. Я слабею, не решаюсь слезть и захожу на следующий круг. Отплевываюсь, сморкаюсь и плююсь в платок. Черт возьми, мне нужно переодеться в аэропорту. Или в самолете, не могу же я выйти в Бангкоке, одетый в зимнюю одежду?

Как будто засыпаю. Но мне снится, что я не могу уснуть, потому что рот и нос наполнены битым стеклом. Я пытаюсь выплюнуть осколки, но вместо плевка делаю глотательное движение, и стекло идет в пищевод. Пытаюсь высморкаться, но, наоборот, втягиваю, и мелкое битое стекло идет в мозг.

| За дверью скребутся. Я слышу это сквозь сон, но мне лень просыпаться. Звук ненадолго замолкает, успокаиваюсь, нахожу в себе вместо неприятного — приятный звук. Слушаю шум моря и обдумываю, как вернусь домой и расскажу Косте о путешествии.

Но шум моря становится все более металлическим и неприятным, это уже то ли стук, то ли скрежет. Размышляю прямо во сне об этом звуке: стою посреди комнаты, смотрю в окно и прикидываю, что он может значить. Пытаясь понять его, становлюсь его частью. С силой раскрываю глаза и вижу, что уже стемнело, хотя в моем сне было еще светло. Включаю свет в комнате, иду в коридор. Слышу, что Оксана не может открыть замок, поворачивает ключи, дергает ручку, но дверь не открывается. Включаю свет в коридоре, и звуки замолкают. Я останавливаюсь возле двери. А что, если это не Оксана? Прислушиваюсь. Аккуратно поворачиваю пластиковое бельмо, чтобы посмотреть в глазок, но мне страшно. Не могу приблизить лицо к глазку, движения скованы.

— Константин Валерьевич! — раздается из-за двери голос.

Сдержанный злой смех. В подъезде как минимум два человека. |

Она придерживает мою голову и целует в лоб.

— Ты чего, киса? — говорит Оксана. — Как ты себя чувствуешь? Температуру мерил?

Я что-то бормочу в ответ и отворачиваюсь. Гладит меня по волосам. Чувствую, как она ложится рядом и обнимает меня. Но моя кожа зудит. Кости ломит, и я хочу сказать Оксане, что не стоит прикасаться ко мне. Говорить не получается, во рту вязко, язык не слушается, а в мозгу растекается мягкое теплое пятно. Нужно проспать это состояние. Я засыпаю, чувствуя, как тело пронзает резкая судорога.

| В квартиру вламываются двое здоровых и сильных людей.

— Держи его, — говорит первый.

— Вот он, ебанутый этот, — говорит второй.

Эти двое мне смутно знакомы. Я их раньше видел или слышал их голоса. Вырываюсь, бегу в комнату, но меня хватают. Отбиваюсь, получаю по хребту, один скручивает меня, второй хватает за яйца так, что в глазах вспыхивают и пляшут звездочки.

— Тихо-тихо, — говорит второй и жутковато улыбается.

Я узнаю их. Это они плясали на нашем выступлении в «Чайна-тауне». Хочу сказать, что они грязные мудаки и пидорасы, но эти федералы сильно заломили мне руки, и я могу только скулить.

Один держит, второй ставит укол, от которого мир погружается в непроницаемую тьму. Не могу шевелиться и ничего не вижу. Только слышу звуки шагов, шорохи, их голоса. Но укол расслабил меня, и страх проходит, остается только тоска.

— Давай, сюда его. Осторожней голову.

— Да, вряд ли ему хуже станет. Че с дверью?

— Да, что с ней? Прикроем и уйдем. Давай, понесли, быстрее.

Скрип, удар двери о коробку. Спускаются по лестнице.

— А что с ним вообще?

— Параноидальный психоз. По ходу, на фоне белой горячки. Его жена вызвала, помешался, говорит, на Путине… Вон до чего себя довел.

— А чего ему надо от Путина?

— Да хер его знает. Ему Путин видится чем-то вроде злого бога. И все претензии относительно несовершенства мира как бы адресуются ему. А из-за того, что бог не слушает, парень делает больно себе. Мстит таким образом.

— А, как обычно. Ебанутые все так делают.

— Ну, а чего ты хотел?

— Жалко. Совсем еще пиздюк.

Выходят на улицу.

— Ну и холод сегодня, — говорит первый федерал.

— Пиздец погодка, — соглашается второй. — Уже девятый час. Скорее бы с ним закончить, а то водки не успею купить.

Меня грузят куда-то, и на душе — или вернее в закрытой камере, где происходит осмысление, то есть данный текст, мысли, произносимые в моем «я», — становится очень горько. Хочется простых земных радостей. Мне очень хочется оказаться с Оксаной в спокойном и уютном месте. Чувствую, что огонек в сердце постепенно тускнеет. Ему больше не вспыхнуть. Перешагнул черту, сам довел себя, и мне никогда не испытать светлое чувство имени писателя Уильяма Сарояна, когда ты идешь по аллее, видишь ебущихся белочек, слушаешь собственные шаги и восхищаешься. «Космос вокруг» — радостно восклицает Сароян, но его возглас оборачивается противным гулом, а космос холоден и пуст. Слышу искаженные отголоски раскатистого счастья, но они теперь существуют в параллельной реальности. Мне туда хода нет.

Я прикладываю максимум усилий, чтобы разомкнуть веки, но почему-то не получается. |

На этом я временно заканчиваю свою рукопись, считая, что она и так уже достаточно затянулась.

Даниил Хармс

Костя почти не ходил на уроки в выпускных классах, не очень интересовался школой, к тому же, гопники угрожали пиздюлями. Не нравились его штаны — камуфляжные и с накладными карманами, надевая которые Костя ощущал себя на гребне моды. Еще он носил поверх шапки бандану и часто, поправляя ее, рыгал отрыжкой из крабовых палочек и джин-тоника, и зачитывал текст песни своего любимого исполнителя — Эминема. Чаще всего это было что-то грустное вроде Rock Bottom или If I Had A Million Dollars. Отечественный рэп Костя почти не любил, слушал, только чтобы быть хоть немного в теме, те же самые Bad Balance или Big Black Boots. А еще «Ч-рэп» и «Русский рэп 3». Только группа «Рабы лампы» ему, как и мне, очень нравилась, и всегда стояла отдельно в аккуратном уголке души, как нечто неприкосновенное.

Было у Кости занятие: три раза в неделю ходить на тренировки по брейк-дансу в районный Дом творчества. Тот самый, где я нассал в горшок. Возможно, мы даже как-то с Костей случайно сталкивались там, но в контакт не вступили и не запомнили друг друга.

Почти каждый день он курил траву и от скуки решил сделать передачу о джазовом рэпе. Выбрал именно джазовый, чтобы было не совсем избито. Костя рассказал об этой идее своему другу Ботанику, который был старше на несколько лет и даже имел знакомых на радио. И вот Костя принес в офис несколько дисков — групп данного жанра — и пилотную запись о группе Digable Planets, сюжет о которой увидел на хип-хоп уикэнде MTV в рубрике «Олдскул». Они с Ботаником решили, что называться программа будет «Философия улиц», чем с лихвой компенсировали неизбитость темы. Наиболее идиотское и очевидное название они придумали не специально — просто действительно посчитали, что это круто и заинтересует людей. Они даже записали «джингл» (это такой звуковой ролик, аудиозаставка, которую вставляют в начале, конце и чтобы разбавить рекламные блоки). В «джингле» Ботаник накуренным и очумевшим голосом говорил:

— Философия у-улиц, — и играла музыка из песни Cypress Hill.

Программный директор «Кузбасс FM» сказал, что можно поставить эту передачу в эфир, только нужно перезаписать. Косте объяснили, что и как нужно изменить, но он не захотел делать это в студии. Тогда ему дали домой глушитель из поролона, чтобы надел на микрофон. Костя хорошо помнит, как техник сказал:

— Только, пожалуйста, верни. Это — частная собственность!

Костя унес поролонку и с тех пор в этом офисе никогда не появлялся.

Он вышел из «Дома радио» в светлый морозный полдень. Перешел через мост от остановки «Магазин Кристалл» до городского цирка, свернул на проспект Ленина и зашел погреться в кафе. Пахло беляшами, столы были застелены скатертями, на которых стояли перечницы и солонки. Костя смотрел на обстановку и понимал две вещи: что он очень голоден и что он едва не стал человеком, который уверенной рукой может взять такую солонку или перечницу и приправить свое блюдо. Блюдо, купленное на честно заработанные деньги, на деньги, добытые инициативным трудом. Мог стать, но все-таки не стал, подумал Костя. На всякий случай подчеркнул в мыслях: никогда в жизни не станет таким человеком.

Вечером нужно было идти танцевать брейк-данс, но Костя решил, что на сегодняшний день выполнил необходимую норму волнений, а также движений тела и духа.

октябрь — ноябрь 2011, г. Дзержинский

редактировано для сайта в 2014

Спасибо Косте за предоставленные воспоминания и позволение пользоваться ими, как мне заблагорассудится, Оксане — за поддержку и за жизнь; а также Кириллу Маевскому, Саше Сопенко, Зорану, Жене Родину, Суперборису и всем людям, составившим мне компанию в полудокументальном повествовании.

Огромное спасибо Эдуарду за клавиши и деньги (факт не должен остаться за пределами книги).

© Евгений Алехин

корректор — Валерия Куксова

ealehin.ru