Кампанелла

Глава девятнадцатая. ГОЛОС В ЗАЩИТУ ГАЛИЛЕЯ

Злой и мстительный Алонзо не жалел сил, чтобы сделать жизнь Кампанеллы совершенно невыносимой. Он с превеликим рвением выполнял приказания начальства о суровом режиме и бдительно следил за тем, чтобы Кампанелла не имел никакой связи с внешним миром. Он по нескольку раз в сутки устраивал обыски. Даже во время дежурства другого надзирателя он не ленился приходить ночью, поднимал Кампанеллу, обшаривал всю одежду перерывал солому, ощупывал стены. Он не подпускал никого близко к его двери. И мог поклясться, что еретик не пишет ни строчки. И это была правда.

Три недели он, чем мог, отравлял Кампанелле существование. Но в один прекрасный день Алонзо вдруг исчез. Новый надзиратель в ответ на настойчивые расспросы сказал, что Алонзо, примерный служака, проворовался и вице-король упек его в тюрьму.

«Все мы не без греха», — смиренно промолвил Кампанелла и перекрестился. Он посочувствовал семье арестованного. Ведь теперь ее, вероятно, выселят из казенной квартиры? Надзиратель ответил, что этого не произошло, — Лаура с детьми по-прежнему живет здесь, в крепости.

Он был уверен, что она придет. С тех пор как они виделись в последний раз, пролетело больше десяти лет!

Однажды его окликнули из коридора. Через глазок он мог видеть только часть ее лица. Прижимаясь к двери, Лаура торопливо шептала. Ей лишь чудом удалось пробраться к нему — надзор строгий, а ей хочется ему столько рассказать! Она хлебнула много горя. Чего она только не перенесла из-за старшего своего сына! Но теперь, слава богу, Джованни Альфонсо, которому скоро исполнится десять лет, живет в Риме и учится у хороших учителей. Он носит ее девичью фамилию — Борелли. Все восхищаются его редкими способностями. Она счастлива, что он не станет, как Алонзо, надзирателем, а будет ученым.

Они не успели как следует поговорить. Заслышав подозрительный шум, Лаура поспешно отскочила от двери и убежала. А Кампанелла еще долго думал о маленьком мальчике, который со временем станет большим ученым.

Положение Кампанеллы ненамного изменилось к лучшему. Новый надзиратель, опасаясь неприятностей, не поддавался ни на какие уговоры. За несколько листков бумаги Кампанелла сулил ему бог весть что, но все было напрасно. Еретик, избежавший смертной казни, должен жить как замурованный в стену — он пожизненно обречен на молчание.

Приходский священник Карло Форлей, назначенный ему духовным отцом, вел себя подчеркнуто сухо и официально. Тюремный врач тоже не намерен был вступать в посторонние разговоры. Лауре проникнуть к нему больше не удавалось, а связаться через окошечко нельзя было, потому что внизу, на дворе, круглые сутки стоял караул.

Вице-король, граф Лемос-младший, любивший при каждом удобном случае изображать себя великодушным покровителем наук и искусств, не забывал о Кампанелле. Он лично то и дело издавал приказы строго-настрого следить, чтобы «Кампанелла не мог ничего писать, посылать записки или устно передавать что-либо, чтобы он, наконец, ни с кем не общался и видел бы лишь надзирателя, который приносит ему есть, — надзиратель должен быть особенно проверенным и надежным человеком».

Приказы вице-короля выполнялись точно. Весь 1615 год Кампанелла почти ничего не писал. В его камере клочок бумаги стал величайшей редкостью. Он был совершенно отрезан от мира. Это его очень мучило. Именно теперь, когда развернулась ожесточенная борьба между представителями новой науки и толпой мракобесов, он не получал о ней даже самых скупых известий. На какие крайние средства пошли хулители теории Коперника? Что еще учинили погромщики попы, проклинающие с церковных амвонов богопротивные открытия математиков? Что делает Галилей? Сидит ли он еще по ночам со своей подзорной трубой или уже видит только краешек неба сквозь тюремную решетку?

Из месяца в месяц терпеливо и настойчиво Кампанелла завоевывал расположение надзирателя. Прошло больше года, пока, наконец, тот принес ему первый раз весточку от друзей. Прерванную надолго переписку удалось восстановить, и Кампанелла вскоре узнал много вещей, которые очень его взволновали.

Сколько важнейших событии совершилось за это время! Как и предвидел Томмазо, церковники после нескольких месяцев замешательства, в которое их ввергли необыкновенные открытия Галилея, перешли в наступление. В римскую инквизицию был подан донос на Галилея. Ему пришлось поехать в Рим. Обвинения, как и думал Кампанелла, не отличались оригинальностью. Как это Земля может вращаться вокруг Солнца, когда в библии говорится об обратном!

24 февраля 1616 года одиннадцать теологов-квалификаторов, весьма несведущих в вопросах астрономии, признали учение Коперника, разделяемое Галилеем, «глупым и абсурдным в философском и еретичным в формальном отношении, так как оно явно противоречит изречениям святого писания во многих его местах, как по смыслу слов писания, так и по общему истолкованию святых отцов и ученых богословов».

Галилей отделался сравнительно легко. Его не посадили в тюрьму, но ему запретили защищать и развивать учение Коперника, которое в декрете, опубликованном 5 марта, расценивалось как одно из проявлений опасной ереси, «распространяющейся мало-помалу на пагубу католической истины».

Свершилось! Галилея не бросили в темницу, но фактически его лишили возможности свободно продолжать исследования, которыми всегда будет гордиться Италия. Кампанелла возмутился до глубины Души. Невежественные попы преграждают дорогу гениальному ученому, чьи открытия безмерно обогатили мировую науку. Не сделал ли Галилей ошибки и не пренебрег ли его советом, когда он предлагал единственно возможную тактику защиты? Надо было с самого начала доказывать, что учение Коперника находится в полном соответствии со священным писанием! Неважно, что в Библии есть места, которые с этим не согласуются. Церковники всегда толкуют ее в угодном для себя смысле. Поэтому и следует воспользоваться их собственным оружием. Может быть, Галилей не чувствует себя достаточно искушенным в тонкостях богословской казуистики? Но он, Кампанелла готов спорить с целым сборищем теологов и неопровержимо бы доказал, что квалификаторы, осуждающие мысль о вращении Земли вокруг Солнца просто неучи и не понимают истинного смысла, скрытого в священном писании.

Мартовский декрет не означал окончания борьбы. Впереди еще были самые ожесточенные схватки. Надо было употребить все силы, чтобы Галилей мог работать, не опасаясь, что не сегодня-завтра инквизиция потянет его к ответу. Он, Кампанелла, выступит в защиту Галилея.

Он знал, чем рискует. Тем же декретом была запрещена книга неаполитанца Антонио Фоскарини, вышедшая в 1615 году, в которой доказывалось, что мнение пифагорейцев и Коперника о движении Земли согласно с истиной и не противоречит Святому Писанию.

Неудача Фоскарини не обескураживает Кампанеллу. Значит, надо более искусно подбирать аргументы! Теперь, после осуждения книги Фоскарини и опубликования декрета, выступать против официального решения церкви — это шаг, подобный самоубийству. Кампанелла, кроме того, прекрасно помнит постановление Тридентского собора, где любое толкование священного писания, отличающееся от принятого католической церковью, квалифицируется как протестантская ересь. А для человека, уже однажды наказанного за еретические высказывания, «повторное впадение в ересь» означает неминуемую смерть.

Но он не может не выступить. Этого требует его совесть, его страстность борца, его долг ученого. Да, Галилей не отвечает на его письма, боится неприятностей. Но ведь не каждый прошел такую школу мужества, как Кампанелла!

Он взвешивает все. Даже если квалификаторам и трудно будет придраться к его аргументам, то сам факт, что он вопреки всем запрещениям снова изыскал возможность писать и дерзко оспаривает сущность декрета, навлечет на него жестокие кары. Но может ли ухудшиться его и без того отчаянное положение? В каких бы страшных условиях ни находился узник, ему всегда можно создать еще худшие. А ведь «Кавказ» был совсем рядом, в той же крепости, в нескольких десятках шагов от его камеры.

Кампанелла написал «Апологию Галилея». Собрав все свое умение искусно оперировать цитатами из библии, он упрямо доказывал, что позиция Галилея ни в чем не противоречит священному писанию.

Он обратился с письмами к Галилею, к кардиналу Гаэтано, к своим римским друзьям. Он настаивал, чтобы «Апология» была опубликована. Тем временем события приобретали очень серьезный оборот. 2 июня в Неаполе был арестован Лаццаро Скориджио, издатель, напечатавший в прошлом году книгу Фоскарини. Это было грозным предупреждением тем, кто еще не понял всей важности обнародованного в марте декрета. Но Кампанелла не образумился. Он хотел, чтобы как можно дальше разнесся его голос, поднятый из тюрьмы в защиту Галилея.

Томмазо был готов к любым неприятностям. Тем более неожиданным явилось для него то, что произошло. Рим еще никак не реагировал на «Апологию Галилея», а в это время в Неаполе многое изменилось. В результате придворных интриг граф Лемос-младший был отстранен от должности. Вице-королем был назначен герцог Оссуна. Он еще не выехал из Испании, а о нем уже говорили как о человеке эксцентричном, крайне неуравновешенном и самовластном. Корабль, который привез часть его вещей, породил среди неаполитанцев тьму толков. Из трюма выгрузили три десятка лошадей и целый зверинец — верблюдов, медведей, невиданных заморских птиц и даже льва. Две недели спустя с огромной свитой в двести человек прибыл сам герцог Он остановился в окрестностях Неаполя.

Там он принимал самых различных лиц и в беседах неоднократно подчеркивал, что не считает себя связанным распоряжениями своего предшественника. Хорошо было бы воспользоваться тем, что Оссуна — новый человек в Неаполе, и добиться от него хоть каких-нибудь облегчений!

Друзья Кампанеллы рассказали о нем вице-королю, представили его «Консультации об увеличении доходов» и трактат «Испанская монархия», который, как они утверждали, был написан задолго до ареста. Какая вопиющая несправедливость! Ученый-монах, до мозга костей преданный испанской короне, оклеветанный, личными врагами, сидит без всякого приговора уже целых семнадцать лет в самой мрачной темнице Неаполя!

Однажды в середине августа в камеру Томмазо явился собственной персоной начальник тюрьмы. Он имел высочайшее повеление привести Кампанеллу к вице-королю. Кастелян заметно волновался. Он приказал снять с арестанта рваное рубище, снабдить его другой одеждой и придать ему приличный вид. Цирюльник тщательно побрил Кампанеллу. Кастелян морщился. Не дай бог, если вице-король рассердится, почувствовав, что от арестанта воняет тюрьмой! Он распорядился опрыскать Кампанеллу благовонной водицей.

Путь предстоял долгий. Узника надо было доставить в Позилиппо. Но кастелян оказался на высоте. Снаряженный им конвой был таким сильным, что он мог бы сопровождать огромную партию пленных турок.

Кампанелла наговорил герцогу Оссуна кучу разных разностей. Он и не думал каяться в каких-либо преступлениях. Именно враги Испании, желая причинить монархии вред, запрятали его в тюрьму. Он может оказать государству величайшие услуги. Ему открыты все науки, он сведущ не только в прошлом, но и в будущем. Он знает, как увеличить доходы короля и как наилучшим образом управлять.

Кампанелла был в ударе. Он одинаково убедительно и страстно говорил о политике, экономике, астрологии. Он требовал немедленного и полного освобождения. Герцог Оссуна был ошеломлен его логикой и нечеловеческими познаниями. На самом деле, какое безумие по ложному обвинению держать в темнице человека, который может быть полезен государству!

Вице-король не имел времени, чтобы сразу разбирать запутанное клеветниками дело. Когда-нибудь он этим займется. А сейчас он повелевает перевести Кампанеллу из его нынешней тюрьмы обратно в Кастель Нуово и не гноить его круглыми сутками в камере, а разрешить ему ходить по всей крепости.

Кастель Нуово! Он вернулся в эту тюрьму с радостью, словно в родной дом, настолько легче здесь были условия заключения, чем в Сант-Эльмо. Да и как много в прошлом он пережил в этой крепости! Здесь, истерзанный «вельей» и чуть живой, он написал «Город Солнца». В этой камере сидел благородный Маврицио. Отсюда бежали Дионисий и Битонто. Вот через это окно Дианора спускала ему корзиночку с грушами и забирала рукописи, чтобы их понадежней спрятать. А по этому коридору, выкрав у спящего мужа ключи, осторожно пробиралась босая Лаура…

Он не был в Кастель Нуово целых двенадцать лет. Многое здесь изменилось, а многое осталось как было. Особенно тяжело видеть тех же самых горемык-узников, осужденных на пожизненное заключение, или захваченных в плен турок, которых почти два десятилетия морят в тюрьме добиваясь богатого выкупа.

А как выросли дети! Дон Альваро де Мендоза, наследовавший должность кастеляна после смерти Отца, был совсем еще карапузом, когда Кампанеллу привезли из Калабрии в Кастель Нуово.

Томмазо нашел в крепости много знакомых. Братья Маньяти жили на прежнем месте, а их мать, Ипполита Каванилья, столь страстно любившая стихи Кампанеллы, к сожалению умерла в прошлом году.

Кампанелла мог ходить по двору, общаться с людьми, писать. Это казалось ему почти свободой. Хотя он и продолжал требовать у вице-короля полного освобождения, в глубине души он знал, что этим вольностям скоро придет конец. Его не покидала мысль о побеге. С досадой смотрел он на свои искалеченные ноги и на палку, служившую ему костылем.

Его удивляла пассивность нунция. Почему он не бьет тревоги из-за самоуправства вице-короля? Ведь как-никак Кампанелла считается узником инквизиции. Томмазо был уверен, что такая бездеятельность продлится недолго, и старался использовать время: восстанавливал старые связи, вел обширную переписку, разузнавал о судьбе рукописей, спрятанных у различных лиц.

Он прилагал много усилий, чтобы «Апология Галилея» возымела свое действие. Обращался с письмами в Рим, хотел добиться поддержки влиятельных людей. Он мечтал, что вместе с Галилеем сумеет защитить открытия, составляющие славу Италии, от всех невежд и завистников.

Кампанелла всегда горячо приветствовал каждое достижение науки и не оставался равнодушным к судьбе изобретателей и умельцев. Когда он узнал, что доминиканец Пьетро ди Ночера изобрел особую конструкцию корабля, который мало боялся бурь и ядер неприятельских пушек, он тут же попросил Галилея, чтобы тот заинтересовал этим проектом великого герцога Тосканы.

Томмазо упорно добивался аудиенции у вице-короля. Ведь он ничем не рискует, если еще раз будет настаивать на освобождении. Лишь бы ему вырваться за ворота тюрьмы — тогда только его и видели!

Известие, что из Рима прибыл в Неаполь кардинал Цапата, встревожило Кампанеллу. Никто не знал, с какими поручениями папской курии явился кардинал. Поговаривали, что Святая служба облекла его особыми полномочиями.

Кампанелла заколебался: подходящий ли момент возобновлять хлопоты о встрече с вице-королем? Не поздно ли? Но он решил, что бездеятельность никакой пользы не принесет. Даже если Цапата привез с собой из Рима какие-то новые распоряжения, касающиеся Кампанеллы, то и тогда наступление — лучший вид обороны. Томмазо настойчиво требовал аудиенции. Он ссылался на плохое состояние здоровья и обещал открыть герцогу много важного.

Вице-король согласился его выслушать. Во дворце Кампанеллу ждал неприятный сюрприз. От былого благожелательного любопытства вице-короля не осталось и следа. Рядом с ним сидел кардинал Цапата. Все красноречие Кампанеллы оказалось бесполезным. Теперь герцог Оссуна был в деталях осведомлен о деле. Мерзкий мятежник и еретик хочет хитростью и обманом добиться свободы. Вице-король не стеснялся в выражениях. Он очень сожалеет, что Кампанелла клирик, и поэтому он не может отправить его немедленно на эшафот. Он заслуживает самой жестокой казни. Мало того, что он в прошлом проповедовал ересь и призывал народ к восстанию, он и теперь, сидя в тюрьме, продолжает свои богопротивные козни. Кардинал Цапата не отставал от вице-короля. Казалось, они соревнуются друг с другом, засыпая его угрозами. Герцог кричал, что если бы он имел право, то сразу же приказал сжечь его живьем. Но пусть Кампанелла не радуется. Он найдет средства, чтобы и на этом свете создать ему такие условия, по сравнению с которыми и ад будет не особенно страшен.

Кампанеллу прямо из дворца отправили в Кастель Сант-Эльмо. Приказ был прост: бросить его в подземелье, откуда он выбрался восемь лет назад и которое с тех пор называлось «Ямой Кампанеллы».

Те же двадцать три ступеньки, та же кромешная темнота, вонь, грязь, вода, хлюпающая под ногами мокрый соломенный тюфяк. Те же цепи…

Еще утром он грелся на солнце во дворе Кастель Нуово, а теперь снова «Кавказ»! Ему было ясно, что удар, который обрушился на его голову, и на этот раз исходил от Рима. Недаром: кардинал Цапата с раздражением и злостью упоминал об «Апологии Галилея».

Томмазо не жалел, что написал ее. Он не мог поступить иначе. Как ни велика была цена, заплаченная за «Апологию Галилея», он бы и здесь, в похожем на могилу подземелье, почувствовал себя счастливым» если; бы узнал, что хоть в какой-то степени помог Галилею отбиться от врагов.