Кампанелла

Глава двадцать четвертая. НА ЧУЖБИНЕ

Через неделю после бегства из Рима, 29 октября 1634 года, Кампанелла в сопровождении Филиппе Борелли благополучно прибыл в Марсель. Дорожные расходы, непомерная жадность судовладельца и дороговизна в тавернах съели все его деньги. В Марселе ему нечем было заплатить за комнату и не на что нанять лошадей. К счастью, на помощь пришли люди, с которыми он уже давно состоял в переписке. Кампанелла письмом уведомил Клода Пейреска о своем приезде. Тот сразу же пригласил его к себе и прислал ему портшез.

В Эксе, древней столице Прованса, Кампанеллу ждал радушный прием. Пьер Гассенди, гостивший у Пейреска, вместе с хозяином сердечно приветствовал знаменитого ученого. Несколько дней, проведенных в гостеприимном доме, пролетели незаметно: беседы о философии и физике, астрономические наблюдения за Меркурием и рассказы Кампанеллы о пережитом заняли все время. Он не хотел долго оставаться в Эксе, зная, что в Лионе печатают его сочинения. Пейреск показал ему первые листы трактата о медицине, Кроме того, в Лионе должна была находиться и его «Метафизика».

Он выехал из Экса снабженный на дорогу всем необходимым. Пейреск поручил одному из своих доверенных лиц, Пьеру Руффи, ехать вместе с ним. Кампанелла, все еще одетый в рясу капуцина, продолжал выдавать себя за Лючио Берарди. Даже в Лионе он не поторопился назвать своего настоящего имени. Он испытал приятное волнение, когда разыскал типографию, где печатали его сочинение по медицине. Но для него явилось полнейшей неожиданностью, что типографы и в глаза не видели «Метафизики», которую он надеялся здесь найти. Издатели в один голос утверждали, что так и не получили ее из Рима. Снова обман! Человек, клявшийся, что быстро перешлет рукопись во Францию, оставил: ее у себя.

В Лионе, решив воспользоваться кредитом, который предоставил ему Пейреск, Кампанелла обратился к банкиру. Здесь он не счел нужным скрывать своего имени. Банкира звали Роберто Галилей, он был двоюродным братом великого ученого. Роберто слышал о Кампанелле и раньше. Они долго говорили о Галилее. Новости были малоутешительными: «узник инквизиции» жил под строгим надзором в Арчетри, здоровье его все больше и больше сдавало, зрение стало совсем слабым, а после недавней смерти любимой дочери Ливии, которая за ним ухаживала, он чувствовал себя совершенно одиноким.

Роберто Галилей произвел на Кампанеллу хорошее впечатление. Расставшись с ним, он стал писать ему и позже попросил, чтобы Роберто наблюдал, как идет в Лионе печатание его произведений. Деньги, полученные от банкира, были Кампанелле крайне необходимы. Он почти ничего не оставил себе, основную сумму тотчас же переслал надежным людям в Неаполь для передачи своим землякам и родственникам, томящимся в тюрьме. Никто так хорошо, как Кампанелла, не знал, что значит для арестанта каждый грош и каждый кусок хлеба.

Он держал путь на Париж. До Руана благодаря рекомендациям Пейреска он ехал в карете эксского архиепископа. Богатей архиепископ любил беседовать с Кампанеллой на возвышенные темы, однако не забывал получать с него путевые издержки. Вероятно, почтовый экипаж обошелся бы ему дешевле!

В Руане Кампанелла сел на барку и плыл вниз по Луаре вплоть до самого Орлеана, а оттуда уже лошадьми добрался до Парижа. Путешествие давалось ему с трудом, он ехал совсем больным, но тем не менее внимательно приглядывался к окружающему.

В Париже Кампанеллу радостно встретили его почитатели. Он временно поселился в доме, принадлежавшем брату Ноаля. Он вызывал всеобщее любопытство, знаменитый ученый, просидевший в тюрьмах инквизиции тридцать три года.

Джулио Мазарини, будущий кардинал и всесильный правитель, начинал свою деятельность во Франции с того, что, выполняя секретные инструкции Рима, установил за Кампанеллой тайную слежку и принялся его всячески травить. Урбан VIII не довольствовался наличием в Париже обычного нунция, которым был тогда Болоньетти, и направил туда нунция экстраординарного — Мазарини.

Кампанелла еще не успел приехать в Париж, а кардинал Барберини уже послал Болоньетти письмо, где требовал принятия неотложных мер. Он характеризовал Кампанеллу как «мятежный ум» и предупреждал, что надо любыми средствами помешать ему печатать книги. «Позаботьтесь заиметь, — приказывал кардинал Барберини, — какое-нибудь доверенное лицо в том месте, которое будет назначено Кампанелле для жительства; обеспечьте, чтобы это лицо завязало с ним дружбу и знало бы его мысли о том, что он намерен писать». Кардинал Барберини выразил уверенность, что нунций «сознает всю важность дела и поэтому не даст Кампанелле заделаться ересиархом». Неослабный надзор над опаснейшим вольнодумцем был крайне необходим. Но это показалось кардиналу Барберини недостаточным. В своих последующих инструкциях обоим нунциям он настаивал, чтобы они попытались под любым благовидным предлогом добиться высылки Кампанеллы из Парижа. Это было бы большой удачей упрятать Кампанеллу в какой-нибудь отдаленный монастырь, где он будет под надзором иезуитов, где ему не дадут книг, где настоятель будет выполнять роль тюремщика. Кардинал Барберини уже имел на примете такие монастыри в Авиньоне и Провансе. Но он рассчитывал и на худшее: если нельзя будет выслать Кампанеллу и он останется в Париже, то надо держать его подальше от двора и по возможности ограничить круг лиц, с которыми он будет общаться.

Следовало пустить в ход все средства, чтобы дискредитировать Кампанеллу в глазах французов. Инструкции, присылаемые из Рима, пестрели этим словом: «дискредитировать». Казалось, что это стало навязчивой идеей кардинала Барберини. И оба нунция старались как могли. Они не гнушались ни подкупом, ни угрозами, ни шантажом. Они клеветали на Кампанеллу и старались отвадить от него друзей. Болоньетти умудрился узнать от Пьера Руффи, которому так доверял Пейреск, о всех обстоятельствах поездки Кампанеллы из Экса в Париж.

Кампанелла не сомневался, кто наносит ему удары исподтишка, но не подавал и виду, что знает истинных вдохновителей травли. Он осторожно и умно противодействовал проискам нунциев и в то же самое время писал в Рим хитрые письма, где называл папу своим защитником и просил, чтобы ему выплачивали пенсию. Ему очень нужны были деньги: в тюрьмах Неаполя голодали десятки его земляков.

Сразу же после прибытия в Париж он должен был явиться к папскому нунцию, но он не торопился это делать. Ему совсем не улыбалась перспектива быть запрятанным в какой-нибудь монастырь. Он направил Болоньетти записку с извинениями, сослался на тяжелую болезнь ног, которая мешает ему выходить из дому, и на отсутствие подходящей одежды, поскольку его багаж все еще оставался в Риме. Он нарочно оттягивал визит, а тем временем его друзья хлопотали у Ришелье об аудиенции. Он не хотел, чтобы его дальнейшей судьбой распоряжались слуги кардинала Барберини. Встрече с первым министром Людовика XIII он придавал большое значение. Ришелье согласился его принять. Свидание произошло в Руэле, в резиденции Ришелье. Кампанелла сумел произвести на фактического правителя Франции сильное впечатление. Он дал ему почувствовать, что может быть очень полезен в качестве политического советника. Он всю жизнь борется с испанским владычеством и знает, насколько слабы позиции испанцев в Италии. Ришелье отнесся к нему очень милостиво. Он подарил ему от имени короля шестьдесят дублонов. Надо же поддержать такого заклятого врага Испании, у которого к тому же столько тайных и явных сторонников в Неаполе. Когда речь зашла о том, в каком из монастырей Кампанелла будет в дальнейшем жить, ему не стоило большого труда получить от Ришелье разрешение остаться в Париже. Кардинал не имел ничего против того, чтобы Кампанелла поселился в доминиканском монастыре, расположенном на улице Сен-Оноре.

Нунции были поставлены перед свершившимся фактом. Они не в силах были отменить приказа кардинала. Несколько дней спустя после беседы с Ришелье Кампанелла нанес визит Болоньетти. Нунций сделал ему строгое внушение и распорядился не отдавать в печать ни одной рукописи без его личного дозволения. Кампанелла не возражал. Он еще раз извинился за запоздалый визит и заверил Болоньетти, что сразу же поспешил навестить его, как только ему позволили это сделать его старые больные ноги.

На Кампанелле висел большой лионский долг, который ему нечем было погашать, но тем не менее почти все деньги, полученные в подарок от короля, он тут же послал в Неаполь сидящим в тюрьме землякам.

В Париже Кампанелла чувствовал себя значительно лучше, чем в Риме. Он многое бы отдал, чтобы Галилей был рядом с ним. Он писал об этом Роберто, а тот пересылал его приветы и добрые пожелания узнику в Арчетри. Находясь в Париже, Кампанелла продолжал думать о родине. Он делал все, что мог, чтобы мысль о необходимости помочь итальянцам в их борьбе с Испанией овладела умами представителей влиятельных французских кругов. В беседах с политическими деятелями, учеными и придворными он без устали доказывал, что король должен послать свой флот — и чем быстрее, тем лучше! — к берегам Неаполитанского королевства. Это предприятие не будет стоить Франции много сил — недовольство испанским владычеством достигло предела и как только военные корабли освободителей высадят десант, поднимется весь юг Италии.

Людовик XIII высказал желание лично поговорить с Кампанеллой. Визит к королю прошел как нельзя лучше. Беседа была очень оживленной, несмотря на то, что Кампанелла говорил по-итальянски. Король не поскупился на знаки благорасположения. Он обещал ему свою защиту и помощь и сказал, что прикажет выплачивать ему пенсию.

Ясно, что не из любви к философии Людовик принял с почестями нищего эмигранта. Он видел в нем смертельного врага Испании и считал, что в будущем Кампанелла может быть полезен. Денег, обещанных королем, пришлось ждать очень долго: военные расходы вконец опустошили казну. Однако приемом короля Кампанелла остался доволен. Милостивое отношение Людовика помогало ему бороться с тайными кознями, чинимыми Мазарини и Болоньетти.

Он очень нуждался. По его собственным словам, он жил «благотворительностью и славой». Но не только поэтому ему важно было получить пенсию от папы — у него родился еще один план, как противодействовать той кампании травли и клеветы, вдохновителями которой были оба нунция.

Кампанелла несколько раз писал в Рим, добиваясь пенсии. Ему не отвечали. Тогда он поставил в известность Мазарини, что несколько книготорговцев проявляют очень большой интерес к его сочинениям. Он не намерен умирать от голода и будет вынужден вопреки запрещению издавать свои книги во Франции. Это подействовало. Ему выдали пятьдесят скудо, предупредив, что выплата пенсии будет продолжаться только в том случае, если без согласия святого престола он не станет публиковать ни одного своего сочинения. Денежной подачкой они хотели заставить его замолчать. Им надо было бы уже знать Кампанеллу! Он взял деньги, выразил согласие. Мазарини не забыл ему напомнить, что пенсию, получаемую из Рима, он должен держать в секрете. Кампанелла пообещал. Так вот чего они опасаются: если в Париже узнают, что папа выплачивает ему пенсию, то трудно будет продолжать «дискредитировать» его в глазах влиятельных придворных, среди которых много набожных и клерикально настроенных людей. Это соответствовало его планам.

Когда он узнал, что при дворе стали особенно часто вестись разговоры, инспирируемые Мазарини, о том, что ни один истинный христианин не должен общаться с Кампанеллой, безбожником и бунтовщиком, он тут же нанес ответный удар. Он объявил, что вся эта клевета распространяется со злым умыслом его личными врагами. У него были неоспоримые тому доказательства, и он не делал из них тайны: сам папа выплачивает ему пенсию!

Он снова посадил в лужу сразу обоих нунциев. «Дискредитировать» Кампанеллу было не так-то уж легко!

Отвечая хитростью на хитрость, Кампанелла отбивался от врагов и продолжал делать свое дело. Он по-прежнему всеми силами стремился, чтобы Франция оказала помощь его землякам в их борьбе с испанцами. Одновременно он разыскивал свои рукописи, приводил в порядок и готовил собрание сочинений. Его рукописи находились у разных лиц, в разных городах и разных странах. Он старательно их собирал: ведь они писались в таких нечеловеческих условиях и стоили ему столько труда!

Остаток своих дней он хотел посвятить тому, чтобы издать во Франции свои книги. Не обращая внимания на запреты Рима и на настойчивые напоминания нунциев, он стал потихоньку от всех с помощью Филиппо Борелли вести переговоры с типографами.

Он написал «Афоризмы о политических нуждах Франции», где сделал ряд рекомендаций, как легче всего обеспечить победу над Испанией, и передал их Ришелье.

Пользуясь дружескими связями с французскими учеными и благожелательным отношением Сорбонны, Кампанелла предпринимал энергичные усилия, чтобы именно Парижский университет одобрил его сочинения. Таким путем в обход Рима он получил бы разрешение на опубликование во Франции своих работ. Сорбонна согласилась дать свое заключение. Несколько сочинений, в том числе «Побежденный атеизм», были одобрены к печати. Это было большой победой. Нунций забил тревогу. Он снова поставил Кампанелле на вид, что Рим ни в коем случае не даст разрешения публиковать даже те работы, которые, как «Побежденный атеизм», в былые времена получили одобрение папской цензуры. Он напомнил, на каких условиях выплачивается пенсия. Кампанелла просил нунция не волноваться: он просто хотел узнать мнение Сорбонны о своем комментарии к стихам «Божественного поэта». О печатании каких бы то ни было произведений не может быть и речи!

Вскоре он отправил рукопись «Побежденного атеизма» в типографию. Кроме него, об этом знал только Филиппо Борелли.

Болоньетти был неприятно поражен; когда узнал, что в конце 1635 года в Лионе вышла в свет «Медицина» Кампанеллы. Он вызвал его к себе и устроил разнос. Кампанелла невозмутимо пожал плечами: он не может нести ответственности за всех книготорговцев Франции. Выход «Медицины» для него самого полная неожиданность. Вероятно, издатели, воспользовавшись украденной рукописью, начали ее самовольно печатать еще в то время, когда он жил в благословенном Риме!

Нунций прилагал все силы, чтобы оказать давление на профессоров Сорбонны. Ни при каких условиях они не должны давать одобрения писаниям Кампанеллы! Но Париж — это был не Рим. Многие профессора заупрямились. Почему они должны быть святее папы? Ведь ряд работ Кампанеллы был официально одобрен магистром Святого дворца! Нунций был в затруднении. Как объяснить этим упрямцам, что богословие богословием, а попробуй-ка не посчитайся хотя бы с мимолетным настроением Урбана!

Меры предосторожности, принятые Кампанеллой и Филиппе, принесли свои плоды. Печатание «Побежденного атеизма» прошло в полной тайне, и нунции, несмотря на кучу шпионов, узнали об этом только тогда, когда экземпляры книги стали распространяться по Парижу. На Кампанеллу обрушилась новая гроза. Болоньетти и Мазарини были вне себя от ярости. Они заявили, что впредь он не получит больше пенсии. Странные люди! Неужели они всерьез могли думать, что он ради денег откажется от опубликования своих работ и от возможности еще раз среди других произведений издать «Город Солнца»?!

Оба нунция соревновались друг с другом, чтобы любыми средствами отравить Кампанелле жизнь. Они встречали самую горячую поддержку со стороны кардинала Барберини, Мостро и Ридольфи. Кампанелле приходилось тратить много времени и сил, чтобы противодействовать их интригам. Хотя борьба с врагами и была успешной, тем не менее широкая кампания по его дискредитации не проходила для него бесследно. Случалось, что на слухи и клевету поддавались и друзья. Отношения с Пейреском и Гассенди стали более прохладными, а с Ноде, который, невзирая на все требования Кампанеллы, не присылал ему ни «Книги о моих собственных сочинениях», ни «Жизни Кампанеллы», дело даже дошло до разрыва. Но ничто не могло заставить Кампанеллу отказаться от своих намерений. С поразительной трудоспособностью готовил он свои объемистые рукописи к опубликованию и с помощью Филиппо Борелли ухитрялся их печатать. Он очень торопился, чтобы использовать благоприятный момент. Он знал, что Рим в конечном итоге найдет средства лишить его возможности печататься. Уже чувствовалось давление, оказываемое Римом на профессоров Сорбонны.

Кампанелла жил в крайней нужде. К мукам, перенесенным в тюрьме, теперь еще прибавились тяготы жизни на чужбине. Пенсия папы была у него отобрана, а деньги, назначенные королем, не выплачивались помногу месяцев подряд. Да и враги не оставляли в покое ни на минуту старика эмигранта. Видя, что ему удается срывать их планы один за другим, они изощрялись в придумывании новых козней. Они не довольствовались тем, что Кампанелла в монастыре на улице Сен-Оноре был постоянно окружен шпионами. Они шли на любую подлость, чтобы досадить ненавистному упрямцу, который никак не хочет угомониться, невзирая на недуги и преклонный возраст. Ридольфи, генерал ордена, обещал настоятелю монастыря, что сделает его провинциалом, если тот сумеет вынудить Кампанеллу уехать из Парижа. Кампанелла жалуется в письмах, что скоро умрет от голода. Ну что же, надо нанести ему удар в самое уязвимое место!

Хроническая болезнь почек причиняла Кампанелле много страданий. Он нуждался в диете. Диету такому злоумышленнику и бунтарю?! Приор категорически запретил готовить на монастырской кухне необходимую Кампанелле пищу. Пускай он, сидящий без гроша, наймет себе слугу.

Цинизм настоятеля не знал предела: Кампанелла довольствовался самым малым, а он нарочно повсюду разглагольствовал о его привередливости и расточительности.

Летом 1636 года Кампанелла тяжело заболел. Острое воспаление почек грозило смертельным исходом. Восемь дней врачи с минуты на минуту ждали конца. Недруги уже потирали от удовольствия руки. Мазарини и Болоньетти все время интересовались новостями из монастыря на улице Сен-Оноре. Им было от чего испытывать радость: их старания во что бы то ни стало доконать Кампанеллу приносили свои результаты. Ведь недаром уже давно сам кардинал Барберини с истинно христианским человеколюбием писал из Рима, что усердие Мазарини в отношении Кампанеллы «заслуживает высшей похвалы Бога и людей»!

Как только кризис миновал, Кампанелла снова принялся за работу. Судьба не зря даровала ему отсрочку: он держал корректуру первых листов «Города Солнца»! Он был доволен, что в трудную минуту кардинал Ришелье оказал ему материальную помощь. Зеленый кошелек со ста дублонами был очень кстати.

Кампанелла хотел, чтобы «Город Солнца» получил самое широкое распространение. Он опасался, что Рим в конце концов вынудит Сорбонну изменить свое отношение к его работам. Он мог рассчитывать только на заступничество Ришелье. Осмелятся ли враги открыто мешать продаже его книг, если они будут посвящены всесильному правителю Франции? Подготавливая к печати новое, дополненное издание трактата «О смысле вещей», Кампанелла посвятил его Ришелье. Во вступлении, предпосланном работе, он восхвалял кардинала, называя его покровителем наук и защитником муз. Кампанелла желал вдохновить Ришелье идеями Города Солнца. Он писал, что если Ришелье осуществит начертанные Кампанеллой планы и построит Город Солнца, то он на веки вечные прославит свое имя.

В том же самом предисловии Кампанелла с благодарностью вспомнил Товия Адами, о котором, не имея никаких сведений, думал, что он погиб в войне.

Энергия Кампанеллы была неиссякаемой. Готовя к печати свои сочинения, он успевал делать и многое другое. По поручению Ришелье, он принимал активное участие в ученых собраниях, которые привели к образованию Французской Академии. Враги тем временем не унимались. Когда до Рима дошли слухи, будто Кампанелла собирается перебраться в Англию, кардинал Барберини тут же велел своим агентам в Лондоне принять все необходимые меры, чтобы не допустить его въезда в страну, где он был бы еще более свободен от контроля Рима, чем во Франции.

1637 год был для Кампанеллы счастливым: в одном томе с «Реальной философией» вышел в свет «Город Солнца», а вскоре вслед за ним и трактат «О смысле вещей».

Вопрос о наследнике престола давно уже волновал Людовика XIII. Королева Анна Австрийская все двадцать два года замужества оставалась бездетной. После смерти Людовика корона должна была перейти к его брату, Гастону Орлеанскому. Поразительное известие, что королева — теперь не без оснований — ждет ребенка, взбудоражило весь двор. Поговаривали, будто Кампанелла предсказал, что Гастону Орлеанскому не суждено сесть на трон, так как Анна Австрийская родит сына.

Младенец, вошедший в историю под именем короля Людовика XIV, появился на свет 5 сентября 1638 года. Ришелье счел не лишним обратиться к Кампанелле с просьбой составить для новорожденного гороскоп. Кампанелла согласился и вскоре объявил, что царствование нового Людовика будет долгим и счастливым. По этому случаю он написал длинную латинскую эклогу, где, подражая стихам Вергилия, обещал дофину славу и процветание.

Даже «Эклогу» враги Кампанеллы пытались использовать, чтобы дискредитировать его в глазах двора. Стихи были преподнесены королю, тот просмотрел их и дал читать своим приближенным. Недоброжелатели стали выискивать в «Эклоге» места, к которым можно было бы придраться. Говоря о дофине, Кампанелла употреблял латинский эпитет, означавший «необыкновенный». Но ведь это же самое слово применяется и в дурном смысле, как «чудовищный», «уродливый»! Они принялись убеждать короля, что Кампанелла называет дофина «чудовищным». Людовик не хотел верить. Не может этого быть! Главный королевский библиотекарь сразу же сообщил об этом разговоре Кампанелле. О, он не спустит врагам ни одного выпада против себя! В ту же ночь Кампанелла написал опровержение, где, ссылаясь на многочисленные примеры из Варрона и Вергилия, доказал, что эпитет «необыкновенный» употреблен им в самом наилучшем смысле.

Врачи не скрывали удивления: казалось, ни старость, ни тяжелый недуг не могут подорвать его энергии и трудоспособности. Он, как и раньше в подземельях и карцерах, жил не только работой. Он, как прежде, находил в себе силы бороться с врагами.

Жизнь все время заставляла его быть конспиратором: в юности он организовывал заговор, в тюрьме, несмотря на запреты, умудрялся писать, а теперь он ловко водил за нос агентов Мазарини, которые безуспешно пытались разнюхать, в какой из типографий он негласно печатает свою очередную книгу.

В Риме Мостро задыхался от ярости. Он рассматривал Кампанеллу и печатников, дерзко осмеливающихся издавать его книги без санкции Рима, как еретиков. С каким удовольствием отправил бы он все эти сочинения, а с ними вместе их автора и издателей на костер! Но сколько Мостро ни бесновался, в Париже продолжали одна за другой выходить книги Кампанеллы. Вслед за «Реальной философией» была издана «Рациональная философия», а вскоре читатель получил и многострадальную «Метафизику». В этой книге, которую Кампанелла называл «библией философов», он, разбирая множество вопросов физики и техники, этики и философии, чаще всего ссылался на двух ученых, которых всю жизнь ценил выше всех остальных, — на Телезия и Галилея.

Из Арчетри приходили печальные вести. Галилео Галилей окончательно ослеп, но, несмотря на это, инквизиция все еще считает его своим узником и не разрешает переехать во Флоренцию.

До последних дней своей жизни Кампанелла верил, что золотой век человечества впереди, что идеи «философского образа жизни общиной» со временем восторжествуют повсюду и Город Солнца, о котором он мечтал и за который боролся, будет построен.

В «Эклоге», предсказывая дофину великое будущее, Кампанелла связывал его с осуществлением двух своих сокровеннейших чаяний — с освобождением Италии от испанского ига и с созданием Города Солнца. Так даже в пророчествах, сделанных по просьбе Ришелье, он не изменил самому себе.

Силы Кампанеллы убывали с каждым днем, и он чувствовал, что долго уже не протянет. Болезнь почек прогрессировала, не помогали никакие лекарства. В конце апреля он совсем слег. Его тревожило приближающееся затмение солнца, которое, по его вычислениям, должно было произойти 1 июня 1639 года. Он думал, что это затмение будет для него роковым. Он хотел использовать все средства, чтобы побороть недуг. Монахи суеверно крестились, когда видели, как Филиппо убирает келью белыми драпировками и растениями, зажигает канделябры со свечами и плошки с благовониями и, наняв на последние деньги музыкантов, просит их негромко играть в коридоре приятную музыку.

Но все было напрасно. Он больше не встал. К резким непрекращающимся болям прибавился жар. Кампанелла не дожил до солнечного затмения. Да и почему он, человек, который так любил солнце и свою самую страстную мечту о счастье людей воплотил в «Городе Солнца», должен был закончить свои дни среди мрака и тьмы?!

Он умер 21 мая, в четыре часа утра, когда, знаменуя начало нового дня, над городом во всей своей красе поднималось СОЛНЦЕ.

Томмазо Кампанелла скончался в том самом монастыре, который сто пятьдесят лет спустя стал клубом якобинцев. В этом можно увидеть определенный символический смысл: якобинцы — ум и сердце Французской революции — собирались в тех же стенах, где провел последние годы великий калабриец. Идеи, за осуществление которых боролся Кампанелла, не умерли. Великая Французская революция всколыхнула всю Европу.

В мрачную эпоху суеверий и религиозного фанатизма он с удивительной прозорливостью говорил о прекрасном будущем человечества. «Город Солнца» был для Кампанеллы не просто мечтой, а реальным планом переустройства жизни, за осуществление которого он и боролся.

Некоторых историков, занимавшихся изучением творчества Кампанеллы, иногда ставила в тупик кажущаяся противоречивость его взглядов.

Многие произведения Кампанеллы будут вызывать недоумение, если их пытаться осмыслить в отрыве от конкретных обстоятельств его жизни. Почти все свои работы Кампанелла писал в тюрьмах. Безвыходное положение заставляло его хитрить и притворяться. Из-под его пера нередко выходили вещи, в которых он, желая обмануть судей, давал заведомо неверное истолкование и своим действиям и своим мыслям. Всю свою жизнь, с юности вплоть до смертного часа, он стремился, чтобы идеи «Города Солнца» не погибли и получили широкое распространение.

И он добился своего. Потомки правильно поняли Кампанеллу. В памяти людей он навсегда остался как автор «Города Солнца».

Читая «Город Солнца», мы находим в нем мысли, которые вызывают у нас живой отклик — минувшие века не состарили их. Общественное воспитание детей, наглядность обучения, тесная связь школьных занятий с приобретением трудовых навыков и участием в производстве — какие верные мысли!

Томмазо Кампанелла не только «Городом Солнца», но и всей своей жизнью мыслителя и борца заслужил право на благодарную память потомков. Ни страшнейшие пытки, ни тридцать три года тюремного заключения не смогли поколебать в нем уверенности, что будущее принадлежит общинной жизни. Большую часть своей жизни Кампанелла провел в самых нечеловеческих условиях и, несмотря на это, был одним из крупнейших ученых своего времени.

Рассказывая о жизни граждан Государства Солнца, Томмазо Кампанелла написал слова, которые теперь, звучат особенно пророчески: «Весь мир придет к тому, чтобы жить по их обычаям».