Кампанелла

Глава третья. ВПЕРВЫЕ В ИНКВИЗИЦИИ

Был воскресный день, когда они пришли в Неаполь. Кампанелла впервые увидел такой большой город, и его радовало все: и высокие дома, и оживленные улицы, и множество книжных лавок, Около францисканского монастыря св. Марии он заметил толпу спешивших в церковь людей. Что они намерены там делать после окончания служб? Желающие приглашались принять участие в философском диспуте. Кампанелла затянул Авраама в церковь: они только послушают, о чем будут спорить монахи. Диспут был очень бурным. В конце концов оратор францисканец одолел своего противника. Все те же аргументы, с которыми Кампанелле приходилось так часто бороться. Разве среди присутствующих нет ни одного человека, способного дать должный отпор спесивому невежеству?! Авраам не успел удержать Томмазо, когда тот вскочил с места и ринулся на кафедру. Он разбил в пух и прах ложные доводы. Слушатели неистово приветствовали Кампанеллу. Братья-проповедники, узнав в нем по одежде доминиканца, радостно выражали свое одобрение. Когда диспут кончился, они окружили его тесным кольцом и хотели увести к себе в монастырь. Ему стоило большого труда избавиться от неожиданных почитателей. Авраам не находил слов от возмущения. Неужели он никогда не научится держать себя в руках и не ввязываться в каждый спор?! Если он будет на любом перекрестке разглагольствовать о своих идеях, его быстро заставят замолчать! Томмазо пытался оправдываться. Что же, так и проходить мимо, когда разные неучи затемняют людям рассудок?

Они остановились на постоялом дворе. Авраам отправился выяснять, кто из издателей согласится напечатать «Философию, основанную на ощущениях», а Кампанелла стал разыскивать Дионисия Понцио. Он нашел его в монастыре св. Екатерины и рассказал ему, что произошло в Калабрии. Дионисий горячо одобрил его поступок — у него самого не хватало смелости бежать из монастыря. Он жаловался на неприятности и проклинал начальство. Особенно допекал всех один из преподавателей — Марко Марчианизе. Его издевательствам не было конца. Тогда Дионисий от имени студентов-монахов написал жалобу папе, но она, как и следовало ожидать, ни к чему хорошему не привела. Жизнь стала совсем невыносимой. Тем более радует его встреча с Томмазо!

Несчастье свалилось неожиданно. Когда Кампанелла вернулся на постоялый двор, Авраама там не оказалось. Он напрасно ждал. Несколько дней спустя он узнал, что Авраама арестовали прямо на улице. Одни утверждали, что его схватили служители инквизиции, другие говорили, что его увели в тюрьму стражники вице-короля. По городу усиленно распространялись слухи, будто Авраам арестован как турецкий шпион.

Все попытки Кампанеллы разузнать что-нибудь определенное потерпели неудачу. Томмазо остался один в большом и незнакомом городе. Что делать? На что жить? Он не собирался идти ни в один из монастырей Неаполя — не для этого он бежал из Калабрии. Вот если бы ему повезло и он нашел издателя для своей книги, то, пока ее печатали, он работал бы корректором и получал соответствующее вознаграждение.

Он вспомнил, что его друзья в Альтомонте много говорили о семье дель Туфо, о Марио и его племяннике Джованни Джеронимо. Дионисий тоже отзывался о них с похвалой. По рассказам, они были страстными поклонниками Телезия. Последнее обстоятельство решило все. Кампанелла задумал обратиться к дель Туфо и показать им свою книгу.

Его приняли с большим радушием. Оказалось, что они давно слышали о нем. Много лет назад ему, тогда еще совсем мальчику, было ведено сочинить приветственную речь по случаю приезда в Сан-Джорджо нового сеньора — Джиакомо Милане. Томмазо написал прекрасные итальянские стихи. Они всем очень понравились. Донна Изабелла, жена Милане, послала эти стихи своим родственникам, дель Туфо, в Неаполь. И позже она неоднократно упоминала в письмах имя Кампанеллы. Он смело защищал Телезия, которого так ценили в доме дель Туфо, и уже только поэтому он мог рассчитывать на гостеприимство и помощь.

Когда дель Туфо прочли рукопись «Философии, основанной на ощущениях», они тут же заявили, что приложат все усилия для ее быстрейшего опубликования, и предложили ему поселиться у них.

Теперь у Кампанеллы было много свободного времени, прекрасная библиотека, заботливые покровители Они тоже не смогли ничего узнать об Аврааме, котором у Томмазо постоянно болела душа.

Вся атмосфера в доме дель Туфо благоприятствовала работе. По вечерам здесь собирались профессора университета, писатели, врачи, любители философии. Они жарко спорили о новых книгах и новых идеях. Постепенно Кампанелла познакомился с рядом выдающихся ученых Неаполя. Особенно близко сошелся он с братьями делла Порта и стал часто посещать их дом. Они жили на Пьяцца делла Карита, в красивом особняке, который внутри больше походил на музей или лабораторию, чем на апартаменты знатных вельмож. Все кругом было заставлено книгами, гербариями, коллекциями минералов, старинных монет, чучелами редких животных, какими-то замысловатыми приборами, колбами, тигелями. Трудно было назвать такую отрасль науки, которой бы здесь не интересовались. Старший из братьев, Джованни Винченцо, страстный собиратель античных древностей, был великим знатоком греческой и латинской словесности, философии, математики, ботаники, алхимии, медицины и астрологии. Другой брат, Джамбаттиста, сочетал в себе любовь к изящной литературе и драматургии с увлечением естественными науками. Огромное внимание уделял он оптике, конструировал подзорную трубу, наблюдал за движением звезд и писал работы по астрологии. Инквизиция следила за ним давно, и ему лишь с трудом удалось избежать ареста.

Джамбаттиста делла Порта, как и Телезий, отстаивал мысль о необходимости основывать всю науку на конкретном опыте. Свои многочисленные исследования по различным вопросам химии, оптики и механики он объединил в сочинение, которое называлось «Естественная магия». Порта утверждал, что, познавая человека, следует начинать не с рассуждений о его духе; первым делом необходимо изучить человеческое тело, а для этого надо, рассекая трупы, основательно ознакомиться со строением внутренних органов.

Братья делла Порта оказали на Кампанеллу большое влияние. Он еще углубленнее стал заниматься естественными науками, медициной и астрологией. Здесь он впервые услышал о Джордано Бруно. Джамбаттиста делла Порта, как и многие преподаватели университета, не забыл его необыкновенно яркой личности. Бруно отличался исключительной памятью, необъятными знаниями и гениальным умом. Доминиканец, как и Кампанелла, он еще юношей вступил в конфликт с церковью и вскоре бежал из монастыря. Спасаясь от преследований инквизиции, он уехал на север Италии, а потом за границу. Его независимый характер, резкие выпады против религии и нетерпимое отношение к схоластам причиняли ему и на чужбине уйму неприятностей. Он бесстрашно критиковал систему Птолемея. В своих философских сочинениях он развивал учение Коперника и доказывал множественность миров и бесконечность вселенной. Он писал памфлеты против папства. Бруно долгие годы скитался по различным странам Европы. Он жил в Швейцарии, Франции, Англии. Теперь, по слухам, он находился в Германии и в городе Франкфурте-на-Майне, крупнейшем центре книгопечатания и книготорговли, издавал свои произведения.

Томмазо много бродил по Неаполю. Огромный город поражал их своими резкими контрастами. Недалеко от нарядных площадей, украшенных роскошными дворцами, лежали узенькие и кривые улочки, где ютилась беднота. Одни погибали, надрываясь непосильной работой, а другие, уделом которых была праздность, пропадали от безделья и порождаемых им страстей. Богачи портили и развращали множество народа, держа его у себя в кабале, под гнетом нищеты и низкопоклонства. Целые кварталы, такие, как Берго ди Санто Антонио и Фундако дель Четранголо, были заселены проститутками. Босоногие девчонки ради куска хлеба должны были торговать на улице своим телом. Монахи толпами ломились в притоны. Аристократы и епископы по уши погрязли в чудовищном разврате. Город кишел убийцами и разбойниками.

Впечатления от жизни в Неаполе еще больше укрепили в Кампанелле убеждение, что великое неустройство, царящее в мире, имеет своей причиной частную собственность. Будущее государство, построенное на разумных началах, навсегда покончит с ней!

Он, как и прежде, набрасывался на сочинения, трактующие о различных формах государства. Англичанин Томас Мор, казненный Генрихом VIII, своей работой «Золотая книга, столь же полезная, как забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове «Утопии» произвел на Кампанеллу большое впечатление. Его радовало, что замечательный английский мыслитель резко осуждал собственность: «…Где только есть частная собственность, где все мерят на деньги, там вряд ли когда-либо возможно правильное и успешное течение государственных дел».

В усиленных занятиях науками и работе над философскими сочинениями незаметно пролетел год. Зимой Кампанелла тяжело заболел. Острая форма ишиаса на несколько месяцев приковала его к постели. Он ни за что не хотел поддаваться недугу и продолжал писать трактат «О смысле вещей», который задумал давно, сразу же после диспута во францисканском монастыре.

Томмазо все еще не вставал, когда из типографии Орацио Сальвиано принесли ему оттиски первых листов «Философии, основанной на ощущениях». Он с увлечением принялся за корректуру, но довести ее до конца не смог. Непрерывно повторяющиеся приступы малярии отняли у него последние силы. Летом Кампанелле удалось побороть мучительную лихорадку. Врачи заявили, что только горячие источники Поццуоли и Аньяно избавят его от ишиаса. Снова пришел на помощь дель Туфо, он дал необходимые средства и послал Кампанеллу лечиться.

Когда Томмазо вернулся в Неаполь, печатание «Философии, основанной на ощущениях» было уже закончено и книга вышла в свет. Правда, Орацио Сальвиано «из-за отсутствия автора» проглядел много опечаток, но это не особенно печалило Кампанеллу. Главное, что теперь все ложные аргументы Марты, направленные против Телезия, были публично опровергнуты!

Книга Кампанеллы сразу привлекла к себе всеобщее внимание. Большинство студентов университета восприняли ее с ликованием. Они давно уже отказывались слушать лекции по философии, читаемые схоластами-богословами, и требовали, чтобы философию преподавали люди, хорошо знакомые с естественными науками и медициной. Церковники, поддерживаемые вице-королем, делали все возможное, чтобы отстранить врачей от чтения курса философии. В университете шла ожесточенная борьба.

Для всех почитателей Телезия появление книги Кампанеллы было настоящим праздником. Тем с большей ненавистью встретили ее церковные круги. Вскоре после выхода книги из печати типографию Орацио Сальвиано посетил человек, присланный Святой службой. Он очень интересовался оставшимися экземплярами и не скрыл досады, когда узнал что весь тираж распродан. Визит этот был плохим предзнаменованием и не на шутку обеспокоил друзей Кампанеллы. А Томмазо, стараясь наверстать время, упущенное из-за болезни, был так поглощен занятиями, что не придал ему никакого значения.

Ему не хватало обширной библиотеки дель Туфо, и он часто ходил в монастырь Сан-Доминико Маджоре, славившийся лучшим в Неаполе собранием книг и рукописей.

Кампанелла не знал в занятиях никакой меры. Жадность к книгам делала его очень нетерпеливым. Он нередко приходил в библиотеку еще до ее открытия и вынужден был ждать установленного часа.

Вот и сегодня он явился раньше времени. В маленьком вестибюле толпятся люди. Время тянется медленно. У входа на стене укреплена каменная плита с выбитым на ней латинским текстом. Томмазо от нечего делать читает надпись. Пий V запрещает кому бы то ни было брать и выносить книги без разрешения папы или по крайней мере генерала доминиканского ордена. Всем, кто дерзко осмелится нарушить этот приказ, папа грозит немедленным отлучением от церкви. Кампанелла возмущен. Он не может сдержаться. Громко, с явной насмешкой в голосе он восклицает:

— Как это так отлучают? Съедают, что ли?!

Кругом много людей. Одни делают вид, что не расслышали его слов, другие торопятся выйти. Никто не смеется. Все знают, что за такие речи инквизиция вправе потянуть к ответу не только острослова, но и его слушателей.

Вечером, вернувшись домой, Кампанелла рассказывает о происшедшем. Марио приходит в ужас. Сколько раз его предупреждали, чтобы он держал язык за зубами, если не хочет закончить жизнь в темнице или на костре!

Томмазо успокаивает друга, а сам невольно вспоминает учителя, старика Фиорентино, как тот, слушая его пылкие речи, сокрушенно качал головой: «Кампанелла, Кампанелла, ты плохо кончишь!..»

Страшные вести пришли из Рима: Авраам, которого он так долго и безуспешно разыскивал, был переправлен из Неаполя в Город св. Петра и там заживо сожжен как еретик на Кампо ди Фиоре. Слухи о «турецком шпионстве» астролога Авраама оказались простой уловкой инквизиторов.

Теперь бесполезно было до боли сжимать кулаки и проклинать палачей. Авраам был первым из друзей Кампанеллы, сожженных инквизицией. Казнь в Риме должна была бы явиться предупреждением ему самому. Не следует ли вернуться в монастырь, покаяться, смириться? Но он ни за что не хотел думать о возвращении. Мысли о казнях только усиливали в его сердце ненависть к палачам. Он никак не мог заставить себя скрывать свои истинные взгляды. Да и было уже поздно…

Его схватили в Сан-Доминико Маджоре, у входа в библиотеку, стражники апостолического нунция. В руках у них были короткие ружья, а поверх монашеских ряс — широкие черные плащи.

Когда Кампанеллу вели по улицам Неаполя, прохожие останавливались, замолкал смех, исчезали улыбки. Сегодня одетые в черное люди тащат на расправу инквизиторам молоденького доминиканца, а завтра кого? Может быть, вас? Навстречу Кампанелле попался знакомый, который тотчас сделал вид, что не узнал его, и поторопился скрыться в толпе.

Томмазо вели по Пьяцца делла Карита ко дворцу нунция.[11] Окна подвального этажа, выходившие в переулок, были затянуты решетками. Нового арестанта принял тюремщик Манат и отвел его в довольно сносную камеру с окном. Кампанелла хотел, чтобы его проводили к нунцию. Почему его схватили? Надзиратель усмехнулся его наивности. И ушел.

К нему никто не приходил, кроме тюремщика, два раза в сутки приносившего пищу. Его никто не вызывал на допросы, никто не объявил, за что он арестован. Его попросту забыли.

День шел за днем. Кампанелла настаивал, чтобы надзиратель напомнил нунцию о нем. Тот ничего не ответил. Кампанелла кричал, барабанил кулаками в дверь. Бесполезно! Когда в следующий раз Манат принес пищу, Кампанелла снова напустился на него со своими требованиями. Тюремщик удивленно пожал плечами и сказал:

— Куда ты так торопишься? У тебя очень хорошая камера.

В мучительных раздумьях и тревожном ожидании тянулись дни. Он ломал голову над тем, что послужило причиной ареста. Неужели фраза, брошенная в библиотеке? В вестибюле было так много народу…

Как вести себя? Церковь никому не прощала гордыни, но даже большой грешник, если он проявлял смирение, мог рассчитывать на снисходительность. Он часто думал о судьбе Авраама. Такой конец страшил каждого. Что же делать? Отрицать, что он насмехался над отлучением? Или каяться? Угодить на костер из-за такого пустяка? Он старался подавить в себе дух возмущения, боролся с отчаянием, пытался заставить себя быть смиренным.

Однажды, в середине дня, его совершенно неожиданно вызвали на допрос. За ним снова явились два стражника в черных плащах, но теперь без ружей, и повели его наверх, в одну из комнат, где проводились дознания. Он вошел и поздоровался с должной кротостью — скромный молодой монах в белой одежде доминиканца.

Трибунал орденской инквизиции был в полном составе. Кампанелла сразу узнал нунция. Никто из присутствующих не ответил на его приветствие. Стражники ушли. Члены церковного суда внимательно разглядывали арестанта. Кампанеллу поразили их лица, тупые и хитрые, жестокие и равнодушные. Да, люди именно с такими рожами пытают инакомыслящих и посылают их на костер! Они еще что-то будут говорить о книгах и упоминать о науке, когда и существуют они только для того, чтобы давить свободную мысль и уничтожать ее носителей. От смиренного настроения Кампанеллы не осталось и тени. Взор его загорается ненавистью и презрением.

— Откуда ты знаешь то, чему тебя никогда не учили? — внезапно, без всяких предисловий спрашивает нунций.

Один из членов суда с красной, испитой физиономией довольно ухмыляется. Кампанелла, вспыхнув» бросает в лицо судьям:

— Я больше сжег в светильниках масла, чем вы за свою жизнь выпили вина!

Он ждет, что раздадутся возмущенные крики, угрозы, брань. Но никто не нарушает молчания. Члены трибунала не спускают с Кампанеллы глаз. Потом нунций говорит, что гордыня — смертный грех и узник не должен новыми ее проявлениями пополнять длинный список своих преступлений. Он советует Кампанелле поразмыслить над своим прошлым и над ожидающей его участью. Дорога раскаяния всегда остается открытой, и святая церковь всегда поможет заблудшему обрести ее.

Кампанеллу водворяют в другую камеру, сырую, темную камеру без окон. Вечером тюремщик не приносит пищи: церковный суд больше всего заботится о том, чтобы помочь узнику стать на путь спасения.

Первое время Кампанелла не понимал серьезности своего положения. Но потом в памяти оживали все страхи, которые он слышал об инквизиции. Он думал о судьбе Авраама, и ему становилось ясно, какая смертельная угроза нависла над ним. Несколько недель его держали на хлебе и воде, и когда в следующий раз вызвали на допрос, то от слабости у него кружилась голова, и он был доволен, что стражники ведут его за руки.

Трибунал был в полном составе. Нунций встретил его тем же самым вопросом, что и раньше:

— Откуда ты знаешь то, чему тебя никогда не учили?

Кампанелла молчал. Его стали расспрашивать о фразе, сказанной в вестибюле библиотеки. Почему он так презрительно отозвался о церковном отлучении? Он попытался оправдываться, но вдруг заметил, что на столе перед нунцием лежит его книга «Философия, основанная на ощущениях». Кампанелла сразу понял: главной причиной ареста явилась не дерзкая фраза, а сочинение, где он защищал Телезия. Ему вспомнили все: и первый диспут в Козенце, и вольнодумство, и смелые речи в Никастро и Альтомонте, и увлечение Телезием, и непризнание церковных авторитетов. Кампанеллу поразило, с какой точностью они цитировали его высказывания, многие из которых он давно уже сам забыл, и с какими подробностями говорили о его пребывании в Сан-Джорджо и Неаполе. Они ставили ему в вину преступные сношения с Авраамом, уход из монастыря, жизнь в доме дель Туфо. Они требовали признаний, что его редкая ученость объясняется не талантом и трудолюбием, а общением с нечистой силой. Ему зачитали даже показания одного клирика, который утверждал, что фра Томмазо до встречи с еврейским чародеем был до смешного тупоумен. Кампанелла указал обвинителям на противоречивость их аргументов. Они говорят о его тупоумии и вместе с тем упрекают его за победу на диспуте в Козенце, происшедшем за три года до знакомства с Авраамом!

Ему напомнили, что он, обремененный столькими преступлениями, должен каяться, а не порочить показания истинно верующих католиков своими хитроумными увертками. Кампанелла понимал, насколько бессмысленно было бороться доводами разума с теми, кто упрятал его в тюрьму только за то, что он именно разуму и опыту отдавал во всем предпочтение.

Он не мог согласиться, когда называли Авраама, этого ученейшего человека, агентом дьявола! Он доказывал, что в занятиях Авраама, великого знатока астрологии и натуральной магии, не было ничего преступного. Нунций заставил его замолчать и прочел вслух официальный документ, из которого явствовало, что Авраам, осужденный за распространение ереси, был сожжен в Риме. Кампанеллу предупредили, что, защищая казненного еретика, он усугубляет тяжесть собственной вины. Подобные речи расцениваются как упорствование в преступных заблуждениях. Церковь милостива, но она отрубает члены, которые начинают загнивать!

Месяц за месяцем продолжаются допросы. Один папский нунций сменяется другим — за Джерманико Маласпина следует Асторджио Сампьетро, за Сампьетро — Альдобрандини, а Кампанелла все еще сидит в подвале, в темной камере без окон, которую называют «секретной». Его по-прежнему держат на тяжелом режиме, не дают прогулок, плохо кормят. Он часто болеет. От холода страшно обостряется ишиас, доставлявший ему столько страданий даже в прекрасном доме дель Туфо.

Инквизиторы не считают нужным прерывать расследования. С трудом отвечает он на одни и те же, из месяца в месяц повторяемые вопросы. Члены трибунала то и дело зачитывают подчеркнутые чернилами места из его книги в защиту Телезия и настаивают, чтобы он признал, что они не имеют ничего общего с церковным учением и граничат с ересью. Он должен был повсюду проповедовать взгляды Фомы Аквинского, а не Телезия!

Когда есть силы, он пытается спорить, ссылается на авторитеты, цитирует отцов церкви, а когда сил нет — а это с каждым днем становится все чаще, — молчит.

Он отрезан от всего мира. Он не знает, что творится в Неаполе, что происходит на соседней улице или даже в соседней камере. Рядом Пьяцца делла Карита, где находится гостеприимный дом братьев делла Порта с его коллекциями, книгами и замечательными людьми, влюбленными в науку. Накануне ареста он обещал им, что придет завтра. Отсюда рукой подать до их дома, но скольким суждено протечь месяцам, если не годам, пока он сможет преодолеть это расстояние?! Да и сможет ли вообще?

Прошла осень и зима, настала весна. Кампанелла знал об этом только по датам протоколов. В камере было все так же сыро и темно. Допросы стали более редкими. Но он не мог спокойно смотреть на ненавистные физиономии судей. Невежды, важно рассуждающие о науках! Варвары, сжигающие не только прекрасные книги, но и людей, их создавших! Он с тревогой ждал приговора. Неужели ему никогда больше не вернуться к своим рукописям, не побывать в Калабрии, не увидеть весны, не услышать женского голоса?

Внезапно пришло облегчение. Ему дали матрас, стали принимать передачи. Он не понимал причины таких перемен. По изменившемуся поведению Маната он решил, что дело не обошлось без вмешательства друзей. Самым радостным был день, когда ему позволили пользоваться книгами. Ему дали только библию. Он испытывал наслаждение от одного вида типографского шрифта. А когда ему разрешили иметь в камере бумагу и чернила, он почувствовал себя по-настоящему счастливым. Теперь целые дни он писал. Рукописи часто забирали на проверку и придирчиво вчитывались в каждую строчку. Из-за отсутствия книг работать было очень трудно. Его выручала прекрасная память. Он писал о философии Пифагора и Эмпедокла, о метафизике и ораторском искусстве — писал так, словно к его услугам была большая библиотека и горы выписок. Он задумал огромное сочинение, трактат «О вселенной», целую философскую энциклопедию, где были бы изложены основные принципы различных наук, и с необычайным упорством приступил к осуществлению своего замысла. Камера, в которой он теперь сидел, была полутемной, свечей не давали, от чрезмерного напряжения страшно воспалялись глаза.

28 августа 1592 года Кампанелле был объявлен приговор: в семидневный срок он обязан покинуть Неаполь и направиться на родину, в монастырь. На Кампанеллу были наложены различные церковные наказания. Ему было в категорической форме приказано везде и всегда придерживаться учений Фомы Аквинского и осуждать взгляды Телезия.

Кампанеллу целый год продержали в темном, сыром подвале, и все-таки, когда он, больной и начинавший слепнуть, был выпущен на свободу, считалось, что ему чертовски повезло. Его счастье, что им не занялась римская инквизиция, а все дело было решено внутри доминиканского ордена!

В доме дель Туфо Кампанеллу окружили самым тщательным уходом. Но задерживаться в Неаполе он не мог. Приговор был предельно ясен — он должен, не откладывая, возвращаться в Калабрию. Врачей очень беспокоило зрение Кампанеллы. Джамбаттиста делла Порта взялся его вылечить. Он приготовил какие-то чудодейственные капли, секрет которых был известен ему одному, и сам закапал их Томмазо в глаза.

Выйдя на свободу, Кампанелла узнал, что в то время, как он сидел в тюрьме, случилось непоправимое несчастье. В Венеции по доносу предателя был арестован Джордано Бруно, и теперь римская инквизиция пустила в ход все средства, чтобы заполучить его в свои руки.

От дель Туфо у Кампанеллы не было никаких тайн. Он признался, что ни за что на свете не отправится обратно в монастырь. Его не пугают ни угрозы, ни наказания. К прошлому возврата нет! Друзья не стали его отговаривать и предложили содействие. Марио находил, что ему следует поселиться где-нибудь в другом месте, подальше от Неаполя, и вызвался попросить у великого герцога Тосканы Фердинанда Медичи, чтобы Кампанелле разрешили преподавать в Пизанском университете. Дель Туфо был с великим герцогом на короткой ноге. Правда, в основе их близости лежали интересы, весьма далекие от философии; герцог был страстным любителем чистокровных лошадей, а Марио имел в Минервино прекрасный конный завод, знаменитый далеко за пределами Апулии. Он несколько раз посылал Фердинанду племенных жеребцов, а сам получал от него в подарок особый свежий сыр из молока буйволиц. Поэтому были все основания надеяться, что великий герцог окажет Кампанелле протекцию и поможет обосноваться в Пизе.

На седьмой день после того, как Кампанелла был освобожден из тюрьмы, в особняк дель Туфо пришел человек, присланный нунцием. Он поинтересовался, отбыл ли фра Томмазо в установленный срок. Ему ответили, что Кампанелла давно находится в пути.