Карельские народные сказки

ТУХКИМУС

Жили когда-то бедный старик со старухой. Было у них три дочери. Старшие две, ленивые, гордые, строптивые, хвалились, что краше их на свете никого нет, младшая же красавица была, скромная, прилежная, любую работу исполняла быстро, тихо — никто и не замечал, как дело делалось, работа работалась.

Вот и заставляли её каждый раз ленивые сёстры всю чёрную работу исполнять. Да мало того, насмехались:

— Эй, Ту́хкимус, Золушка! Иди в грязи копаться! Эта работа по тебе, а не для нас, старших сестёр!

Однажды сказали чванливые сёстры отцу и матери:

— Живём мы бедно, а жить мы хотим богато. Отпустите нас, мы пойдём к царю в услужение!

Подумали, подумали старик со старухой и отпустили их.

Тухкимус тоже попросилась:

— Отпустите и меня, батюшка с матушкой. Уж очень хочется белый свет посмотреть!

А сёстры как закричат, как завопят, старикам и рот открыть не дали:

— Не нужно нам замарашки! Не возьмём её! Пусть сидит Тухкимус за печкой, в золе! Там ей и быть положено. А то смотри, к царскому двору захотелось! Да кто тебя пустит? Взашей прогонят! И самой там не бывать, и нас, красавиц, опозоришь!

Отправились строптивые сёстры в путь. Долго шли, коротко ли, но только встретили они корову. И была та корова не обыкновенная, а с подойником на рогах. Но сёстры на неё не посмотрели даже, хотели мимо пройти.

Корова сказала им:

— Сестрички-красавицы! Тяжело мне с молоком ходить. Вы меня подоите, молочка попейте!

Засмеялись сёстры:

— Глупая ты, корова, длинные рога! Станем мы из-за тебя руки пачкать! Мы три года чистились, наряжались, чтобы во дворец попасть, к царю в услужение, а не для того, чтобы с твоим подойником возиться!

И пошли дальше.

Шли, шли. Вдруг навстречу им баран. Да не простой, а с ножницами на рогах. Но они и не глянули на него. Тогда баран заблеял, заговорил:

— Сестрички-красавицы, добрые девушки! Пожалейте меня, летом в шубе хожу, жарко. Постригите вы мне шерсть. Сколько надо, себе возьмите, остальную мне оставьте.

Засмеялись сёстры, захихикали:

— Ах ты, глупый баран, медный лоб, завитые рога! Мы три года чистились, наряжались, чтобы к царю в услужение попасть. Неужто, думаешь, станем из-за тебя руки пачкать!

И пошли дальше своей дорогой.

Идут, идут, вдруг видят — на камне старичок сидит. Старый-престарый, дряхлый. Говорит им старичок:

— Помогите мне, доченьки! Одёжа моя измызгалась — постирайте её! Волосы мои сбились — расчешите их. Сам я не в силах, стар стал.

Рассердились сёстры:

— Ишь чего захотел, старый дурень! Мы три года руки свои берегли, никакой работы не делали, к царю во дворец собирались в услужение поступать, а тут с тобой возиться! Да ты хоть весь мхом зарасти, нам всё одно!

И побежали дальше.

Пришли наконец упрямицы к царскому дому. Зашли и говорят:

— Батюшка царь-государь! Не возьмёшь ли нас в услужение?

Царь их оглядел, поморгал и сказал:

— Как не взять таких чистеньких? Возьму и возьму!

И взял. Стали старшие дочери царю служить.

В те поры стали старик со старухой ещё хуже, ещё беднее жить. Силы-то у них убывали, а не прибавлялись! Вот и решила младшая дочка, Тухкимус, пойти работы поискать, хлебушка для стариков припасти. Отпросилась она у родителей, благословили они её, и отправилась Тухкимус в путь-дорогу. Идёт себе потихонечку, а навстречу ей корова. Да не простая, с подойником на рогах.

И говорит ей корова:

— Остановись, красавица девушка! Посмотри, как тяжело мне с молоком ходить! Подои меня, душенька, а за труды молоко себе возьмёшь!

А Тухкимус говорит корове:

— Что ты, коровушка! Я и так подою, мне ведь не трудно, а тебе полегчает!

Подоила корову, а та её просит:

— Ты хоть молочка выпей!

Напилась Тухкимус молока, повесила корове на рога подойник и пошла. Немного прошла — навстречу ей баран. Копытцами стучит, ножницами бренчит.

— Девушка-красавица! — говорит. — Жарко мне! Парко мне! Летом в шубе хожу! Постриги ты меня, а шерсть за труды себе возьми!

Говорит ему Тухкимус:

— Славный ты, барашек, круглые рожки! Я и так тебя постригу!

Остригла Тухкимус барана и пошла дальше.

Шла, шла. Долог ли путь её был, короток ли, только пришла она на то место, где возле дороги, на камне, старик сидел. Старый-престарый, дряхлый. Он сказал:

— Доченька, красавица, пожалей ты мою старость! Выстирай мою одежду, расчеши мне волосы. Обиходить-то меня некому!

Выстирала ему Тухкимус одежду в ручейке, расчесала волосы старику гребнем своим частым-частым.

— Ты добрая девушка, — сказал старик. — Ты и корову подоила и барана постригла! Добрая у тебя душа, золотые руки, сноровистые! За то дам я тебе в награду вот эту палку. Береги её, не потеряй. Иди всё прямо, прямо. И придёшь ты к царскому дому. Там тебя на службу возьмут. Служба не лёгкая, да тебе не страшная. Когда нужда придёт, знай: за царским домом, в лесу, есть большой камень. Ударь ты по нему этой палкой трижды крест-накрест, и будет у тебя всё, что ни пожелаешь. А теперь в добрый час, ступай!

Поблагодарила Тухкимус старика, попрощалась с ним, взяла палку и пошла дальше.

Пришла она к царскому дому, зашла в него и сказала царю:

— Батюшка царь-государь! Остались у меня дома родители, старые, слабые. Хочу я им на хлеб заработать. Не возьмёшь ли меня в услужение?

Оглядел её царь с головы до пят. Видит, одежонка на ней старая, потёртая. Руки у неё грубые, от работы почерневшие. И сказал царь:

— В служанки ты не годишься. Мы взяли розовых, чистеньких, а грязнуха только во дворце наследит, натопчет. Тебя если и возьму, так разве за свиньями ходить!

Стала Тухкимус свиней кормить, поить. Весь день и вечер в свинарнике не покладая рук работает, а ночь за печкой проводит, там ей место отвели.

А у царя сын был единственный. И такой красавец — равного по красоте в государстве молодца и не было. Ищи — не найдёшь!

С ног сбились царские министры, государевы советники — не найдут ему подходящей невесты. Какую ни приведут — хуже его: не пара!

Вот царь устроил пир.

— Всех, — говорит, — зовите! Такова моя царская воля: хочу сыну невесту сыскать!

Наряжался царевич на пир. Кликнул слугам, чтоб в рукомойник воды налили, а старшие сёстры сами наряжались, каждая надежду имела царскому сыну понравиться.

Так они и приказали Тухкимус:

— Эй ты, Золушка чумазая, свинарка грязная, поди налей воды в рукомойник царевичу!

Вышла Тухкимус из-за печки, отряхнула золу с платья, ведро взяла, понесла к царевичу.

А тот увидал её, чумазую, испугался даже, закричал:

— Что за чучело огородное! Неужто некому в царском доме воды принести?

Ничего не сказала в ответ Тухкимус. Дождалась, когда все на пир ушли, и пошла в лес. Ударила палкой, которую ей старик дал, три раза крест-накрест по камню, и перед ней появились три ушата. В первом ушате вода — умыться. Во втором ушате — одежда, вся в медных звёздах, как небо, в третьем — конь с медной сбруей, шерсть медью отливает.

Умылась Тухкимус из ушата, надела на себя платье, как звёздное небо, на медного коня села и поскакала на царский пир. Как увидел её царевич, так в лучшие комнаты повёл, весь день от неё не отходил, с ней одной танцевал, играл, её рук из своих не выпускал. А как время пришло прощаться, спросил:

— Из какого ты города заморского, сестра моя?

А Тухкимус отвечает:

— Из Чучелинска, что Огородском зовут!

Удивился царевич ответу девушки. Что-то не приходилось ему о таком городе слышать. Но не спросил больше ничего. Решил выследить, куда она с пира уезжать будет. А чтобы вернее было, кликнул царевич слуг и приказал им глаз с девушки не спускать. На случай, если она потихоньку бежать захочет, самому верному велел схватить её и к нему привести. Вот до чего царевич полюбил её!

Так и было. Вышла Тухкимус из царёва дома, а на неё со всех сторон царские слуги смотрят. Побежала она в сад, тут её верный слуга схватить хотел, да она выскользнула и убежала. А у него в руке один только чепец её остался.

Пришёл слуга к царевичу с чепцом, а Тухкимус уже к камню большому вернулась, сняла с себя платье звёздное, коня отпустила, за печку вернулась, щёки золой измазала и сидит, тихая, смирная.

Заявились гордые сёстры её, злые-презлые, что царевич на них внимания не обратил, а Тухкимус их и спрашивает:

— Расскажите, сестрички, что на пиру было?

Сёстры ей ответили:

— Эх ты, замарашка, ничего-то ты не видела, ничего-то ты не знаешь! Была там девушка неземной красоты! Царевич от неё без ума: на шаг не отходил, глаз с неё не спускал.

Тухкимус боялась, как бы её не узнали, потому и спросила:

— Послушайте, сестрички, уж не я ли там была?

Засмеялись чванливые сёстры:

— Ах ты, грязнуля, сажей разукрашенная! Да ты что, в своём ли уме?

На другой день у царя другой пир — больше прежнего, богаче вчерашнего. Ждёт царевич — может, красавица в медных одеждах на медном коне опять к нему в гости пожалует. Стал обряжаться, воды спросил в рукомойник.

Позвали сёстры Тухкимус:

— Иди, пугало огородное, воды в рукомойник царскому сыну налей! Не по нашим рукам дело это, а по твоим, мужицким, грубым!

Как вышла девушка из-за печки, в золе, в саже, так царёв сын даже вздрогнул:

— Ах ты, — говорит, — чумичка, страхолюдина! Неужто в царском дворце некому с человечьим лицом воды подать?

Ничего не сказала Тухкимус. Дождалась, когда все на пир ушли, и пошла в лес. Ударила палкой трижды крест-накрест по камню большому, и перед ней появились три ушата. В первом — умылась, из второго платье взяла — лунное, серебром светящееся, из третьего коня в серебряной сбруе, с шерстью серебристой вывела, вскочила на него — и во дворец!

А царевич у крыльца уж стоял. Увидел издали, навстречу побежал, рад-радёшенек! Целый день не отходил, глаз с неё не спускал.

Наконец осмелел, спрашивает:

— Сестра моя прекрасная, из какого города ты приехала-прибыла?

Говорит ему Тухкимус:

— Город мой известный — Чумичинском его зовут, Страхолюдском прозывают.

Задумался царёв сын, удивился: что-то о таких городах он и слыхом не слыхал!

Ничего не сказал царевич. А потом кликнул слугу, приказал ему у порога топором щель вырубить. Как стала Тухкимус из царёва дома выходить, так застрял у неё каблучок серебряный в той щели, и убежала она без туфельки.

Упорхнула птица, нет её.

Сложила лунное платье в первый ушат, отпустила коня и вернулась за печку, лицо золой и сажей вымазала.

Пришли старшие сёстры, шипят, ругаются:

— Опять царевич на нас и не глянул даже. Всё на красавицу свою глядел, насмотреться не мог!

А Тухкимус спрашивает:

— Уж не на меня ли та красавица похожа?

— Хо-хо-хо! — засмеялись сёстры. — Не с ума ли ты сошла, Тухкимус? Не смеши людей, помалкивай. Там красавица была лунная, а не девка презренная!

А царевич стонет, плачет: исчезла его любимая. Успокоиться не может. Видит царь — убивается его сын от любви, от горя. В третий раз пир устраивает.

Опять сёстры гордые с утра засобирались, наряжаться стали. Где там им воды в рукомойник налить, не до того было! Если в третий раз царёв сын их не приметит, значит, век им быть в услужении. Послали они за водой Тухкимус:

— Иди, — говорят, — мужичка! Нищенка! Да спасибо скажи, что за водой посылаем, — всё ж легче, чем в свинарнике рыться!

Увидал её царевич, в саже вымазанную, золой испачканную, вздрогнул.

— Люди добрые, — говорит, — неужто во дворце человека не найдётся, кроме запечницы такой, чтобы воды принести! — и в сердцах даже ремнём её стеганул.

Пошли сёстры старшие на пир, а Тухкимус велели дома, за печкой, сидеть. Только дверь за собой закрыли, каблучками по дорожке протопали, выбралась Тухкимус из-за печи — и в лес. Пришла к камню большому, ударила по нему трижды крест-накрест палкой, и появились перед ней три ушата. В первом она умылась, во втором оделась, из третьего коня вывела, вскочила на него и поскакала во дворец.

Стоит царёв сын у крыльца, не дождётся любимой своей. А она уже скачет. Только глянул царевич — обомлел: едет ко дворцу красавица, платье на ней из чистого золота, конь под ней словно золото — золотой шерстью, золотой сбруей горит, сверкает.

Упал перед ней царевич на колени и говорит:

— Откуда ты, красавица нездешняя, небывалая?

А она отвечает:

— Я из города не дальнего, не близкого — Ремнём-битова!

Ничего не понял царевич. За ней шёл, глаз своих от красавицы не отрывал. Вот уже день прошёл и вечер кончается, а царевич ни жив ни мёртв, горюет, отцу жалуется:

— Батюшка царь-государь, пробьёт час, и опять исчезнет моя любимая! И тогда уж не найти её больше, не увидать! Помоги мне, царь-отец!

Пожалел сына царь, приказал слуге ручку у дверей смолой вымазать. Как настало время Тухкимус за печь идти, пошла она из дворца, за ручку взялась, рукавичка-то золотая у неё к двери и пристала.

Едва утро настало, слуги царские указ объявили: всем, всем, всем девушкам-невестам во дворец явиться — медный чепец, серебряную туфельку и рукавичку золотую примерять.

День проходит — меряют, никому не впору ни чепец, ни туфелька, ни рукавичка. Ни медная, ни серебряная, ни золотая. Другой день проходит, третий… Никому в государстве не подошли. Загрустил царевич, затосковал.

Тут старшие сёстры и решили царевича развеселить и тем царскую милость к себе вызвать. Прибежали к царю, наперебой говорят:

— Ваше величество, царь-государь! Мы способны царевича от безнадёжной любви излечить, утешить, развеселить так, что он смеяться будет!

Царь говорит:

— Он у меня сын единственный, я вас за то по-царски награжу. Та из вас, что ему приглянется, женой его станет, а другой половину царства отдам!

Побежали сёстры в избу, вытащили из-за печи Тухкимус, к царю потащили. А она идти не хочет, вырывается.

Тащат её сёстры, смеются, потешаются:

— Иди, красавица чумазая, пугало огородное, замарашка чумичная! Мы тебя во дворец ведём, царю показывать, царевичу в невесты сулить!

Привели Тухкимус во дворец. Как вошла она, так все с хохоту покатились. И даже царёв сын слёзы лить перестал, рассмеялся. Обидно стало Тухкимус, что и он над ней потешается. Не утерпела, заплакала. Всего одна только слеза по щеке её скатилась. Скатилась та слеза и смыла с лица её сажу.

Смотрит царевич — глазам своим не верит: щёки у Тухкимус розовые, нежные, прекрасные. Схватил он чепец, надел на неё, а он впору Тухкимус, для неё шит!

Примерили туфельку — с её ноги! И рукавичка ей одной по руке! И сказал царевич Тухкимус:

— Прости меня, красавица! Одёжка-то одёжкой, а ведь в ней — человек!

Взял её за руку, к царю и царице подвёл и говорит:

— Родители мои, батюшка с матушкой, вот мы перед вами: это я, а это невеста моя любимая, благословите нас!

Благословили родители молодых, они и поженились.

Сыграли свадьбу весёлую. А потом царевич царём стал, а Тухкимус — царицей. Стали они жить хорошо и в мире.

Вот и сказка вся — такой вот длины, такой красы.