Карта монаха

Глава 56

Джулиан смотрел в глаза матери: сейчас они казались ему темнее, чем он помнил. Раньше он читал в них, как в открытой книге, теперь же они отражали одну только тайну.

— Я рад, что ты вернулась, — произнес он и не солгал.

Но Женевьева просто молча, безмолвно смотрела ему в глаза.

— Я боялся, что никогда больше тебя не увижу.

Женевьева продолжала смотреть.

— Мне нужна твоя помощь. — Отвернувшись, Джулиан прошелся по лаборатории. — Ты знаешь, что на самом деле находится в шкатулке, и думаю, тебе также известно, как ее открывать.

Наконец он повернулся и посмотрел на каталку, на которой лежала Женевьева, с ремнями, фиксировавшими руки и ноги. Широкий ремень пересекал грудь. Единственным способом убежать от реальности было закрыть глаза, но она держала их открытыми, словно бросала вызов.

Они находились в анатомической лаборатории Владимира Соколова. Исследования на трупах составляли существенную часть его работы. Чтобы объекты исследования «продержались» подольше, температура здесь колебалась в районе нуля градусов. С помощью регулятора Джулиан еще понизил температуру.

— Какая здесь приятная прохлада. Тебе это не напоминает о твоем горном убежище в Доломитах? Где ты умерла? — Ответ Джулиану был не нужен. — Между тобой и шкатулкой существует какая-то связь, хоть я и не знаю пока, какая. И когда дойдет до дела, ты скажешь мне, как ее открыть.

Дыхание Женевьевы замедлилось. Она все так же вызывающе смотрела на сына.

— Конечно, я и без тебя это узнаю. Просто ты могла бы сэкономить мне немного времени.

Взяв со столика шприц, Джулиан проткнул крышку пузырька и оттянул назад поршень, до предела наполняя цилиндр.

— Содиум амитал, содиум пентотал — и то и другое называют сывороткой правды. На самом деле тебе просто захочется спать. — Он приблизился к каталке, склонился над Женевьевой и провел свободной рукой по ее волосам. — И если ты не хочешь говорить мне правду, они не помогут мне вырвать ее у тебя. Но боль…

Джулиан помолчал, глядя в глаза матери. В этот момент он не испытывал ни стыда, ни угрызений совести. Она вызывала у него те же чувства, что и котенок в коробке.

— Я бы мог сказать тебе, что больно не будет, но это была бы неправда.

Отойдя на шаг, Джулиан демонстративно надавил на поршень.

Струйка жидкости образовала высокую дугу. Джулиан осторожно прикоснулся к внутривенному катетеру, подсоединенному к руке Женевьевы.

— Это будет так, как будто у тебя по жилам, по всему телу побежал огонь. Когда будешь готова говорить, а не кричать, сообщи мне.

— Да смилостивится Бог над твоей душой, — шепнула Женевьева.

Джулиан опешил от этих слов — первых услышанных им от матери за несколько лет. Он позволил им войти в его сознание, запоминая эту фразу, и наконец улыбнулся. Он посмотрел в глаза матери, потом перевел взгляд на крестик у нее на груди. И вдруг, не произнося ни слова, схватил крест и вместе с цепочкой сорвал его.

— Бог не имеет к этому никакого отношения.

Джулиан проколол иголкой пластиковую трубку катетера.

— Ты ведь знаешь, у меня нет души.