Карусель памяти

37

Вена

Спальня пахла Джоном, его лосьоном после бритья, таким теплым и неуловимо мужским запахом, который так долго Клэр связывала с ним. На мгновенье она замерла от неожиданной тоскливой боли, но силой заставила себя пойти в свою кладовку и собрать одежду и обувь, за которыми пришла.

Джон раздумывал, пустить ли ее вообще в дом, но в конце концов согласился, чтобы она зашла только в том случае, когда его не будет дома. Прошло только три недели, но дом уже выглядел так, как будто принадлежал кому-то еще. Вещи переставлены. Чемоданы больше не были в прачечной, а стояли в ряд во встроенном шкафу в зале. Хлебница теперь на полке, которая ближе всего расположена к раковине. Кофеварка сдвинута ближе к холодильнику. Но самая большая неожиданность обрушилась на нее тогда, когда она открыла полки, чтобы поставить еду, которую купила в ожидании приезда Сьюзен на весенние каникулы. Она потратила семьдесят долларов на любимые печенья Сьюзен, на крекеры и супы, и замороженную пиццу только для того, чтобы обнаружить, что Джон уже запасся и завалил кухню теми же продуктами. Она уставилась на забитые полки, изумляясь, откуда он узнал, что нужно купить. Он прекрасно справлялся. Управлял своей жизнью. Дом был в чистоте и порядке. Он даже ездил кататься на лыжах, как говорил.

Он попросил ее не звонить так часто. Она даже не подозревала, что звонит так часто – каждые два-три дня, но Джон сказал, что ему хуже, когда она звонит. Поэтому она прекратила звонки, и теперь настали дни, когда обнаружилось, что ей не хватает его голоса. Она застегнула молнию на уложенном чемодане и отнесла его в кухню, поставив у черного входа. Потом пошла в спальню Джона, в кладовую, открыла люк, ведущий на чердак, и потянула складную лестницу.

Ей потребовалось двадцать минут, чтобы найти старый альбом с фотографиями. Он был на самом дне чемодана со старыми потрепанными плюшевыми зверями Сьюзен и лежал – как в насмешку – под двумя старыми зеркалами с ручками, которые Клэр быстро перевернула и положила на пол.

– Я представляю опасность на дороге. – Она подшутила над Рэнди прошлым вечером, когда посмотрела в свое зеркало заднего вида, чтобы проверить, что же ее ослепляло, но увидела, что оно наполнено колыхающимся морем зелени.

Она аккуратно вынула альбом из чемодана. Странно, он казался ей хрупким. Рэнди хотел посмотреть фотографии амбара. Он хотел увидеть ее дедушку и бабушку, и родителей, и Клэр, когда она была ребенком, и ее сестру Ванессу. Клэр сказала, что она не хочет беспокоить Джона своим приходом домой, чтобы взять альбом, но, по правде говоря, она боялась воспоминаний, которые эти фотографии могут вызвать. У нее и так достаточно иллюзорных мыслей, которые плавали в ее голове и выплескивались наружу.

Она встала, ощущая вес альбома в руках, и неожиданно вспомнила. Она ведь уже однажды спасла этот альбом.

Кто-то – кто? – выбросил его, а она вытащила из мусорной кучи. Она посмотрела на гладкую коричневую кожу, пробежала по ней пальцами и решила на некоторое время присесть на складную лестницу и просмотреть его. Нет. Только не здесь, в холодной темноте чердака. Тогда, когда она будет с Рэнди.

Она оставила Джону записку в кухне. «Я взяла некоторую одежду, мой старый семейный фотоальбом и несколько книг». Она подумала о том, что могла бы сказать еще. Хотела спросить его, не помнит ли он кровавого полотенца в одной из их поездок по Италии, но неожиданно вспомнила осторожный, полный тревоги взгляд, который появлялся у него в глазах, когда она говорила о каких-нибудь своих проблесках воспоминаний. От этого она стала ощущать его отсутствие с меньшей болью. Хорошо. Находясь тут, в окружении вещей Джона, его запаха, ей нужно было только напомнить о причине, по которой она больше не с ним.

«Еды хватит, чтобы Сьюзен была довольна, на несколько дней весенних каникул. Ты постарался, когда делал покупки в гастрономе». Не слишком ли кратко? Ей хотелось стереть строчку, но она написала ее чернилами.

Она уставилась на имя дочери. Завтра Джон и Сьюзен будут вместе дома, в то время как она будет в своей «уютной» квартирке. Это казалось неестественным, нереальным, и в первый раз за все это суровое испытание она почувствовала вину: она заставила дочь пройти через все это.

Час спустя Джон взял со стола записку Клэр. Он улыбнулся на ее упоминание о еде, которую он закупил для Сьюзен. Конечно, он об этом позаботился. А как она думала?

Она взяла альбом с фотографиями. Эти слова вызвали в нем дрожь.

Он подъехал к холодильнику, вынул пластиковую упаковку с оставшимися макаронами и взял сыр с полки. Он положил все в микроволновую печь, затем налил себе пива, потягивая его глотками, пока ждал, когда обед разогреется в печи.

Десять лет назад он рассматривал этот альбом с Мелли.

Мелли жила с ними уже больше месяца к тому времени, страдая от рака легких последней степени. Джон не ходил на работу из-за инфекции мочевого пузыря. Мелли была прикована к постели, но Джон, по крайней мере, мог передвигаться по дому. Он готовил ей обед, переключал телевизор на другие каналы. Болезнь странным образом связала их, и это длилось почти неделю. Клэр приходила домой с работы и спрашивала, как чувствуют ее больные, а Сьюзен, которой в то время было девять лет, сделала им обоим по карте самочувствия, которые они вешали на стене в гостиной, но временно перенесли в комнату Мелли.

Джон никогда не любил свою тещу. Трудно питать к кому-то чувства, если он окружает себя стеной, кто отвечает на вопросы так, чтобы задающий их услышал то, что хотел услышать, кто никогда никому не позволял понять, что же он из себя представляет на самом деле. Однако что-то изменилось во время той недели, что они провели вместе. Мелли разговорилась, рассказывая такое, что никогда бы не рассказала Клэр. А, может быть, больше никому другому.

– Ты – самый сильный мужчина из тех, кого мне довелось встретить, Джон, – сказала она ему. – Я могу рассказать тебе все, и ты не отвернешься.

Однажды они сидели вместе в ее комнате – Мелли в больничной койке, которую они взяли напрокат, Джон – рядом с ней в своей инвалидной коляске – и просматривали старый альбом, снятый с пыльного чердака. Ему нравилось рассматривать фотографии, на которых Клэр была маленькой. Такой крошечной, и большеглазой, и невинной. Эти фотографии заставили его сердце сжаться от боли и любви к ней.

Похоже, что альбом стал причиной признаний, сорвавшихся с губ Мелли. Она рассказала Джону, что муж бил ее по ночам после того, как Клэр и Ванесса ложились спать. Поведала, как ее мать, о которой Клэр думала, что она умерла тихо во сне, умирала несомненно страшной, мучительной смертью от кровотечения, совершенно одна в деревенском доме посреди ночи. Она рассказала ему многое, чего никому не рассказывала прежде.

Холодным дождливым днем, когда он уже поправлялся от своей болезни, а ее кашель становился все хуже, она сказала ему, что знает адрес Ванессы. Отец Ванессы и Клэр умер за год до этого, и он оставил письмо, которое было доставлено Мелли уже после его смерти. Ванесса только что закончила колледж – в возрасте двадцати восьми лет – и планировала поступить в медицинский институт, как он писал. Она всегда была чрезвычайно сообразительной, но ей потребовалось некоторое время, чтобы твердо встать на ноги. Далее следовал адрес.

Джону был отвратителен мужчина, который разлучил свою дочь с сестрой и матерью, но еще больше он разозлился на Мелли – оказывается, она знала, где находится Ванесса, и держала это при себе.

– Клэр имеет право знать, где ее сестра, – спорил он.

– Зачем? Они теперь даже не узнают друг друга. И это только растревожит прошлое. – Мелли сжала его руку. – Клэр благополучно живет с тобой. Не нужно ничего ворошить.

Она рассказала ему, что сама ездила в Сиэтл после того, как получила письмо от бывшего мужа, появившись в квартире, которую снимала Ванесса только для того, чтобы дочь прогнала ее прочь с порога своего дома.

Джон продолжал настаивать, пока Мелли неохотно дала адрес Ванессы. Клэр написала письмо своей сестре, первое из всех писем, на которые так и не получила ответа.

Мелли постепенно понравилась Джону, он почти полюбил ее. Он стал понимать, что, хотя ее тайны могли и навредить, и ввести в заблуждение, они были порождены сильной любовью к тем, кто был рядом. Она просто не умела иначе. В те последние дни перед своей смертью она смогла открыться, но и то только своему зятю.

Однажды после ужасного приступа кашля она сказала ему:

– Я скоро умру.

Его первым побуждением было сказать: «Конечно, нет», или: «Не думайте так», но он сдержался. Она считала его сильным, и поэтому он не должен показать своей слабости. Он взял Мелли за руку и заглянул ей прямо в глаза.

– Да, – сказал он. – Я знаю. И она улыбнулась ему.

А потом рассказала ему такое, что потребовало от него всю его силу, чтобы вынести это.