Карусель памяти

4

Сиэтл, штат Вашингтон

Холодный дождь падал на «Ласистер-Хоспитал», когда Ванесса Грэй вошла через автоматические двери в вестибюль. Она закрыла зонт и стянула шарф с прямых светлых волос, прежде чем подойти к лифту. На дороге были ужасные пробки, и она опоздала на обход гораздо больше, чем ожидала. Но несмотря на это, без нее не начнут, потому что она была лечащим врачом в отделении для подростков.

Четверо мужчин и две женщины, все после двадцати пяти, сидели полукругом на стульях из хрома и пластика в небольшом конференц-зале. Младший ординатор, один аспирант, два стажера и два студента-медика – все одетые в белые халаты, свеженакрахмаленные и яркие на фоне темно-синих стульев. Они смеялись, когда она открыла дверь, и тут же умолкли. Они начали работать в подростковой медицине только пару недель назад. Никто из них еще не был уверен, позволит ли она им проявлять легкомыслие. Ванесса знала, что они о ней наслышаны, и не сомневалась, что им были известны многочисленные легенды о ее неуравновешанном характере, внимании к деталям, ее высокие требования к персоналу и ее неослабевающая защита своих пациентов.

Она присела на ближайший к двери пустой стул. В свои тридцать восемь лет она чувствовала себя гораздо старше этих зеленых молодых докторов и студентов, и это чувство ни в коей мере не приносило ей неудовольствия. Она кивнула через зал рыжеволосому Питу Олдричу, ординатору, жившему при больнице. Бледными, слегка веснушчатыми руками Пит открыл одну из историй болезней, которые лежали у него на коленях.

– Парочка новичков, – сказал он. – Еще один пациент с анорексией в сто третьей комнате. Пятнадцать лет. Пол женский. Ионогенная неустойчивость. Пониженная сердечная деятельность. Обезвоживание. Вес восемьдесят три фунта при росте пять футов три дюйма. Она…

– У нее есть имя? – прервала его Ванесса. Она относилась к Питу Олдричу с большим участием и некоторым беспокойством. Он был способным – возможно, даже одаренным, – но его манера смотреть на своих пациентов как на набор симптомов, диагнозов и прогнозов лечения…

– Шелли Кольер. Она – лунатик. Ходит по коридору всю ночь. Пыталась пробежать по корпусу, но сестры ее поймали.

Ванесса откинулась на спинку стула и оглядела группу.

– Итак, что же мы будем делать с мисс Кольер?

– Воспрепятствуем ее ночным прогулкам, – робко сказала студентка-медичка.

– Сестра должна быть рядом с ней при кормлении, – добавил ее однокурсник.

– Ее рвало после завтрака, – сказал Пит.

– Нельзя позволять ей пользоваться ванной полчаса после приема пищи, – сказала Ванесса. – Если она не станет есть, дайте ей осмолит. Если она не станет пить осмолит, через пятнадцать минут подвергните ее принудительному кормлению через трубку. К ней еще не прикрепили психотерапевта?

– Она осматривала ее сегодня утром. Хорошо. Держите меня в курсе. Кто другой новичок?

Пит открыл вторую историю болезни.

– Четырнадцать лет. Пол мужской, ЦФ, дыхание поверхностное. Дома были моменты крайне затрудненного дыхания. Не может посещать школу и… – Пит остановился и взглянул на имя в карточке, – Джордан Уилли, – сказал он.

– А, Джорди. – Ванесса позволила грустной улыбке появиться у нее на лице. Джордан Уилли не был в больнице два, а может быть, и три месяца, но он относился к числу регулярных пациентов детского отделения. Мысль о том, что он снова будет под ее присмотром, наполнила ее болью и одновременно удовольствием. Джорданом нельзя было не восхищаться. Ей не доводилось видеть такую силу и храбрость у больного. Но никакая бравада не сможет спасти Джорди от неизбежного. У него был цистофиброз. Ему не удавалось дышать без усилия. Все догадывались, что на этот раз он попал в больницу в последний раз. Наклонившись вперед, она с пристрастием стала расспрашивать Пита о его состоянии.

Пит взглянул на свои записи.

– Он слишком маленький для своего возраста, выглядит на десять или одиннадцать лет, с деформированной грудной клеткой. У него затрудненное дыхание, но цианоза нет. Ногти розовые.

Она могла представить себе эти ногти – слишком большие и толстые от недостатка кислорода. Она вспомнила сгорбленные плечи и выступающую грудную клетку – результат борьбы Джорди за каждый вдох.

– Легкие, как у наркомана, – продолжал Олдрич. – При кашле выделяется большое количество мокроты. Хотя аппетит хороший. Он съел огромный завтрак – я полагаю, этот ребенок может запихать в себя пищу, а потом, при перкуссии, она может из него выскочить.

– Его не нужно выстукивать сразу после приема пищи, – сказала Ванесса.

– Он так и сказал. – Пит выглядел удивленным, услышав те же самые слова от нее. – Самоуверенный малый. Он говорит вам, что с ним нужно делать, и обо всем задает вопросы: какой антибиотик он принимает, не следует ли изменить дозу и так далее, и тому подобное. Думает, что знает больше, чем мы, понимаете? – Он посмотрел на практикантов, ища поддержки, и молодая женщина кивнула ему в знак согласия.

Ванесса пересекла их кружок, чтобы взять карту из рук Пита.

– Я полагаю, что он действительно знает гораздо больше вас о своем состоянии, – сказала она, усаживаясь снова. – Возможно, он знает больше вас шестерых вместе взятых. А может быть, и всех нас семерых. Он изучает цистофиброз гораздо дольше, чем вы, доктор Олдрич. – Она открыла историю болезни, но не заглянула в нее. – Он – эксперт, – сказала она. – Я предлагаю вам прислушиваться к нему.

Ей захотелось осмотреть Джорди самой. После обхода она пришла в палату, которую он разделял с другим пятнадцатилетним подростком с болезнью почек. Она встала в дверях. Джорди сидел на постели, откинувшись на подушки. Он перелистывал страницы книжки комиксов, лежащей на матрасе перед ним, и выглядел гораздо хуже, чем когда-либо. Крошечная, изможденная фигурка на огромной кровати. Одутловато-бледная кожа, как бумага. Вьющиеся волосы собраны в небольшой конский хвост на шее. Она изо всех сил старалась не показать, что огорчена его видом…

– Эй, братец, – сказала она из дверного проема. Он оторвался от книжки с картинками и улыбнулся.

– Вы должны меня как можно скорее выписать отсюда, доктор Грэй. Мой отряд скаутов собирается в двухнедельный поход в середине зимы, и я должен быть с ним.

Она улыбалась, когда шла к его постели. Он все рассчитал. Типичное обострение для типичного ребенка с типичным цистофиброзом длится обычно четырнадцать дней. Он хотел быть в наилучшей форме для своего похода. Она задвинула занавеску между его кроватью и кроватью его спящего соседа по комнате.

– Доктор Олдрич сказал, что тебе нужно прекратить ходить в школу.

– Это такой с рыжими волосами? Он меня совершенно не слушал. Я сказал ему, что меня вырвет, если он станет меня выстукивать сразу же после завтрака.

– Я уже знаю. Этого больше не случится.

– Вы можете присесть. – Джорди сдвинулся к краю постели, чтобы освободить для нее место. Она никогда бы не сделала этого без его приглашения, понимая, что сидеть на постели без разрешения больного, значит занимать то единственное пространство, которое эти дети считают своим. Вряд ли это приходило в голову кому-нибудь из студентов-медиков.

– Итак, как же со школой? – спросила она снова. Джорди издал усталый вздох.

– Хуже, чем когда-либо, – сказал он, и она поняла, что это относится к его состоянию. – Я совсем не могу лежать. Я не могу дышать лежа. Мне приходится спать сидя. И я совсем не могу подниматься по лестнице.

– Но на этот раз ты справишься быстрее? – Она подумала, хотя и не могла в этом поклясться, что у него на губах показался слабый оттенок синевы.

– Возможно, – согласился он.

Она заметила маленькую золотую подковку у него в левом ухе.

– Откуда это взялось? – Она слегка коснулась ее.

– Вам нравится? Классно, правда?

– Классно. – Она почувствовала, как к горлу подступили слезы и застлали ей глаза. Он никогда не поправится, этот мальчик. Когда-то, когда он был еще младенцем, такое могло бы произойти. Но его одноклассники выросли и повзрослели, вступив в самый расцвет своих сил, в то время как он остался маленьким, его тело слабеет день ото дня. Эта сережка была попыткой стать таким, как все.

– Ты, определенно, самый клевый парень из всех, что я знаю, Джорди.

– Джордан, – поправил он ее с гримасой.

– Прости, Джордан. – Она смутно припомнила, что, когда он был в больнице в последний раз, он сказал ей, что не хочет больше, чтобы его называли ласкательным именем. Он думал, что его считают маленьким.

– Итак, кто еще здесь за это время побывал? – В его голосе послышалась тревога, как было всегда, когда ребенок, больной ЦФ, спрашивал о других больных детях, которых он запомнил с предыдущей госпитализации.

Она перечислила несколько знакомых ему имен, сообщив, в каком состоянии они находились сейчас, прежде чем сказать ему осторожно, что Холли Маркс умерла.

– Черт возьми. – Он покачал головой и посмотрел на свою книжку комиксов. На его шее выступила красная полоса, а ноздри затрепетали. – Вот неприятность-то. Правда, очень неприятно.

Ванесса кивнула головой.

– Я знаю.

Он поднял на нее глаза, в его взгляде была смесь страха и гнева.

– Доктор Грэй?

– Да?

– Я действительно хочу пойти в этот поход.

Она улыбнулась, проведя рукой по его колену.

– Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы ты поправился, Джордан, – сказала она.

Было уже темно, когда она ушла из больницы в тот вечер, но потратила немного времени, чтобы заскочить в магазинчик при стационаре и выбрать открытку для Брайана. После пяти дней пути он должен быть уже дома. Она хотела отметить, как всегда, его благополучное возвращение. Как же она ненавидела эти поездки, зная, что ему почти все время приходится находиться в воздухе. Несмотря на рекорд безопасных коммерческих полетов и тот факт, что он был прирожденным пилотом, она не могла расслабиться до тех пор, пока не увидит его в их загородном доме, в котором они жили вместе последние два года.

Было уже больше семи, когда она въехала в гараж, где ее машина стояла рядом с металлическими трубками от футбольных ворот Брайана, вместе с его коллекцией мячей, бит и теннисных ракеток. В этом году он наконец-то бросил играть в регби – через неделю после того, как ему исполнилось сорок лет – но, насколько могла судить Ванесса, Брайан Эверетт просто направил свою страсть на другой вид спорта.

Выйдя из машины, она почувствовала аромат чего-то восточного – соевого соуса и кунжутного масла – и улыбнулась сама себе. Он готовил. Он был в хорошем настроении, счастлив вернуться домой, как и она радовалась его приезду.

Он поздоровался с ней у двери, с лопаточкой в руке, и заключил ее в объятия. Мягкие звуки рояля лились из стерео в их гнездышке и наполняли атмосферу комнаты нежностью. Она поцеловала его, опустив незаметно открытку в широкий карман его передника с оборочками, чтобы он нашел ее позднее: Брайан любил сюрпризы.

– Мне ужасно тебя не хватало, – сказал он.

Она вошла в кухню и сняла пальто, повесив его на стул. Тогда она снова обняла его и на мгновение ощутила только тепло его тела рядом с собой и почувствовала его губы, которые с жадностью приникли к ее губам.

Он отступил от нее. Прядь каштановых волос выбилась ему на лоб, а на лице появилась мальчишеская улыбка.

– Давай откажемся от обеда, – сказал он.

– Он, однако, пахнет очень аппетитно.

– Потом. – Он выключил газ под сковородкой и обнял ее снова. – Что, если мы прямо тут, в кухне? – Он целовал ее шею. – Ты когда-нибудь занималась любовью на кухонном полу?

– Угу.

Такое с ней было, но не очень долго. Она едва припомнила мужчину, ведь «заниматься любовью» вряд ли соответствовало тому, что между ними происходило.

Она топнула ногой по плиткам пола.

– Будет ужасно жестко, – сказала она.

– Действительно, чрезвычайно жестко. – Он отнял ее руку от своей шеи и подтолкнул к ширинке своих брюк. – Хочешь посмотреть?

Она засмеялась, и их руки натолкнулись на открытку в кармане фартука.

– Что это? – Он вытащил открытку и тут же стал читать про себя. Его лицо на мгновение стало серьезным, и он снова сжал ее в крепких объятиях. – Я тоже люблю тебя, Ван. – Его голос немного охрип, и во второй раз за день она почувствовала слезы на глазах.

Прошла еще минута, прежде чем Брайан отпустил ее из своих объятий.

– Итак, – сказал он, – на полу? Однако я должен предупредить тебя. Я заменил твои противозачаточные таблетки на плацебо.

Ванесса покачала головой с улыбкой, беря его за руку.

– Пойдем. – Она повела его по коридору, и он без сопротивления последовал за ней в спальню.

Она быстренько забежала в ванную, и когда появилась в дверях, Брайан уже зажег свечу и поставил ее на тумбу для белья. Она разделась и присоединилась к нему в постели королевских размеров с водяным матрасом. Они долго целовались, так долго, что ее тело начало жаждать его все сильнее. Их ноги переплелись, ее руки обнимали его за спину, притягивая все ближе к себе. Но как только рука Брайана разместилась у нее на груди, а его пальцы стали ласкать ее сосок, на ночном столике зазвонил телефон.

Она приподняла голову, чтобы посмотреть, какая линия вызывала ее. Красная лампочка мигала на второй линии – линии ее больницы. Это, должно быть, очень важно. Она застонала.

– Не отвечай, – сказал Брайан.

– Ты же знаешь, что не могу. – Она протянула руку к телефону и сказала в трубку: – Ванесса Грэй.

– Ван, это Дарси.

Ванесса перекатилась на спину, хмурясь. Это могло и подождать. Дарси Фридерикс – штатная служащая больницы, отвечающая за множество дел, включая финансирование и юридическую сторону. Она была также партнершей Ванессы по бегу после работы. Однако звонить домой?

– Что случилось? – спросила Ванесса. Брайан играл с ее волосами, поднимая их вверх, а потом позволяя им струиться вдоль руки. В свете свечи она могла видеть золотые пряди, которые скользили по его пальцам.

– Плохие новости, Ван, – сказала Дарси. – Прости, что я побеспокоила тебя дома, но мне хотелось, чтобы ты это услыхала от меня, прежде чем тебе это скажет кто-нибудь другой.

Ванесса обхватила себя за плечи. Она поняла, что Дарси говорит не о больном, а о финансировании больницы. Вот уже несколько дней администрация заседала, определяя, на чем еще можно урезать средства.

Неожиданно в комнате стало очень холодно, и она натянула на плечи простыню.

– Выкладывай, – сказала она.

– Программа для подростков.

«Программа реабилитации подростков, подвергавшихся насилию в детском возрасте», – подумала Ванесса, закрыв глаза.

– Что с ней? – спросила она, хотя была уверена, что спрашивать больше не о чем.

– Мне так жаль, Ван. Ее зарубили.

– Ты имеешь в виду – совсем? – Ванесса открыла глаза и увидела, что Брайан смотрит на нее с хмурым видом.

– Да.

– Угу, – Ванесса села, – это ни в какие рамки не лезет.

– Ты говоришь так, как будто твое мнение спрашивали, – сказала Дарси.

– Они не могут прикрыть подростковую программу. – Она услыхала, как застонал Брайан, когда понял, о чем она говорила с Дарси.

– Я боролась за нее, Ван, – сказала Дарси, – но я была там в одиночестве. Знаю, что это твой самый любимый проект, но они просто ничего не хотели слушать… «У «Ласистера» есть дела и поважнее», – это я цитирую их слова.

– Но это же профилактическая программа, – возразила Ванесса. Именно этой точки зрения она придерживалась, когда начала кампанию за финансирование программы год назад. Одна только мысль о том, что придется еще раз пройти через все это, казалась ей нестерпимой. Однако с ее языка так и лились аргументы: – Дети, которые пытаются покончить с собой, или уморить себя голодом, или…

– Знаю, знаю. – Дарси прервала ее. Голос ее звучал устало, и Ванесса представила себе, как она, сняв свои очки с толстыми стеклами, терла голубые глаза. – Меня не нужно уговаривать. И не трать свой пыл на тех, кто принял это решение. Ведь дело в том, что это не те детки, которые вызывают всеобщую симпатию, ты понимаешь, что я имею в виду?

Да, она понимала это даже слишком хорошо. Если бы у больницы был хоть один свободный доллар и пришлось бы выбирать между миловидным пятилетним малышом, который был походя только что изнасилован своим отчимом, и каким-нибудь противным, порочащим себя самого, сквернословящим подростком, который подвергся насилию когда-то в прошлом, – ну, конечно, какое может быть сравнение… Им и в голову не могло прийти, что оба ребенка нуждаются в одинаковой помощи.

– Эти идиоты ничего не хотят видеть, кроме собственных интересов! – Она почувствовала, как теплая рука Брайана погладила ее по спине. Она почти забыла, что он рядом.

Дарси вздохнула на своем конце провода.

– Я только позвонила, чтобы тебе все это передать, – сказала она.

– Нас просто-напросто сбили с ног. – Ванесса, казалось, не могла прекратить аргументировать. – У нас нет возможности собрать статистику, нет шанса посмотреть, насколько эффективной будет программа. Еще бы только пару лет. Скажи им об этом.

– Они твердо стоят на своем, Ванесса. Они единодушно пришли к соглашению о закрытии этой программы. Они думают, что она слишком дорогая.

– Конечно, но что, если один из их детей попадет в подобную ситуацию? Насколько дорогой она им покажется тогда? Ослы упрямые!

– Ван. – Дарси теряла терпение. – Остынь.

Ванесса лежала с чувством, что она потерпела поражение. Она не могла ничего с собой поделать, эмоции захлестывали ее. Она сделала глубокий вдох, прежде чем снова заговорить.

– Я найду финансирование для подростковой программы откуда-нибудь еще, Дарси, – сказала она, – эту программу не закроют.

Дарси молчала некоторое время.

– Я тебе помогу, – наконец сказала она. – Ты не получишь денег от «Ласистера», но мы подумаем вместе и найдем что-нибудь еще, правда?

– Конечно.

Ванесса повесила трубку и посмотрела на Брайана.

– Мне жаль, Ванесса, – сказал он. – Хотя это ведь не было для тебя неожиданностью, не так ли?

Свет свечи медового оттенка отбрасывал отблески на полог кровати в форме арки.

– Видимо, я надеялась, что произойдет чудо, – сказала она.

С того момента, как ее наняли на работу в больницу «Ласистер», она боролась за эту программу. Любой ребенок, который попадал в подростковое отделение, чьи настоящие проблемы могли бы быть связаны с насилием, которому он подвергся в детском возрасте, выявлялся и регистрировался для внесения в подростковую программу. Ванесса безошибочно чувствовала таких детей. Остальной персонал клиники только дивился шестому чувству Ванессы.

– Я изругала бы их в пух и прах, если сама пошла бы на это заседание, – добавила она. – Может быть, я была недостаточно твердой. Может быть, единственное, что мне остается, дать им почувствовать все это на собственной шкуре.

Брайан коснулся ее щеки.

– И ты смогла бы это организовать? – спросил он мягко, и она покачала головой.

– Нет. – Она со вздохом вытянула руки к потолку. – Нет, я бесхребетная.

Брайан хмыкнул и перекатился, чтобы посмотреть ей в лицо, приподнявшись на локтях.

– Вряд ли я использовал бы это прилагательное применительно к тебе.

– Да, конечно, прилагательные, которые соответствуют моему описанию, – моя погибель. Упрямая, несносная женщина. Припоминаешь? Эту фразу произнес один из управляющих год назад.

Брайан слегка поцеловал ее в губы.

– Я бы никогда не стал описывать тебя такими словами.

– Трудновато, не правда ли?

– Определенно.

Она улыбнулась ему.

– Я люблю тебя.

Он в ответ улыбнулся печально:

– Этот телефонный звонок охладил все наши страсти, а?

Она подвинулась к нему, охватив руками его плечи.

– Нет, – сказала она, – я так не думаю.

После занятий любовью они пообедали копченым цыпленком и овощами, которые к тому времени остыли, но все еще были вкусными. Потом они сидели в гостиной у затухающего камина, сравнивая намеченные на эту неделю дела. Близилась полночь, когда Брайан настоял, чтобы она легла спать. Она боялась идти в постель, опасаясь, что сон не придет к ней.

В постели она пыталась заблокировать мысли о подростковой программе и выбросить их из головы, но их сменил образ Джордана Уилли, маленького и изможденного, смышленого и никогда не теряющего надежду. И все-таки она уснула гораздо быстрее, чем думала. Хотя около двух часов проснулась от ночного кошмара, такого живого в цвете, звуках и движении, что она резко села, схватившись за горло и задыхаясь.

Ей потребовалось некоторое время, чтобы понять, что Брайан сидит рядом с ней, что он обнимает ее.

– Ты в безопасности, малыш, – сказал он. – В безопасности, в Сиэтле, штат Вашингтон, за миллион миль от всего, что может причинить тебе зло.

В ее голове играла музыка, и она закрыла руками уши, как будто хотела избавиться от нее.

– Карусель? – спросил Брайан.

Она смогла только кивнуть головой, крепко зажмурив глаза. Раскрашенные лошадки с их диким, злым взглядом и открытыми ртами все еще неслись галопом и скакали перед ней. Медные стержни, на которых крепились лошадки, поднимались и опускались, а маленькие овальные зеркала на внутреннем барабане карусели посылали зайчиков от отражающегося в них света прямо ей в глаза. Весь мир вращался вокруг нее, все быстрее и быстрее, и она чувствовала приступ тошноты. И все время, не прекращаясь, оглушительная музыка органа лилась ей в уши.

Брайан отпустил ее, чтобы выключить лампу, и она схватила его за руку.

– Я здесь, – сказал он. – Я не ухожу.

Она открыла глаза и оглядела комнату. Зеленые стены цвета мяты уходили в высь куполообразного высокого потолка, зеркало над тиковой тумбой для белья отражало картину с зеленой травой и красными маками, которая висела в ногах постели, водяной матрас излучал тепло под ее ногами. Лошади стали бледнеть, таять и вскоре совсем исчезли, и музыка вместе с ними.

– Черт! – Ванесса стукнула кулаком по постели. – Откуда, черт побери, все это берется? – Она взглянула в глаза Брайану и сморщила нос. – Прости меня, – сказала она. – Прости старушку Ванессу, ладно? Ей опять в голову лезет черт знает что.

– Прекрати. – Он поворчал на нее, а потом снова лег на матрас, притягивая ее ближе к себе.

Она уставилась в потолок.

– Я уж думала, что у меня все прошло и я справилась с этой чепухой.

Были и другие сны, другие кошмары. Один – когда у нее отобрали Анну, и она искала ее по улицам, стучала в двери и заглядывала в тупики, пытаясь ее найти, – это был самый худший. Но карусель ничем не лучше. Этот сон не посещал ее почти год, ни разу с тех пор, как она начала бороться за эту многострадальную подростковую программу.

И теперь ей опять приходится переживать все это снова.

– Несправедливо, что и тебе приходится переживать все это со мной, – сказала она.

– Я уже большой мальчик. Я могу сам о себе позаботиться, Ванесса.

– Я бы не возражала, если бы ты так и сделал. Тебе нет причин страдать, потому что приходится мне… – Она всегда говорила так, давая ему разрешение уйти. Тогда, если он когда-нибудь уйдет, она сможет сказать, что сама заставила его сделать это.

– У меня есть идея получше, – произнес он. – Выходи за меня замуж, и давай заведем ребенка. Может быть, тогда наконец-то дойдет до твоей твердолобой головы, как я тебе предан.

Она смогла ему улыбнуться.

– Может быть, когда-нибудь, – сказала она. Она хотела всего этого больше, чем могла показать ему, и подумывала, что уже почти готова. Проходили недели, а иногда и месяцы, и мысли о том, что Брайан бросит ее, не возникало иногда совсем.

– Ты не хочешь включить ночник? – спросил Брайан.

Она часто заморгала:

– Пожалуй.

Она потянулась рукой к стене, чтобы включить небольшой ночник, пока Брайан выключил свою лампу. Затем она удобно расположилась рядом с ним, положив руку ему на грудь и закрыв глаза. Ночник успокаивал ее зрение знакомым темно-фиолетовым светом. Она знала, что этот свет будет оберегать ее от лошадок и зеркал, оберегать от вращающегося, танцующего мира карусели.