Языкознание последних лет уделяет большое внимание способам выражения временных отношений средствами языка. Изучению данной проблемы посвящено немалое количество публикаций и диссертационных работ. Это одно из наглядных свидетельств того, что лингвистика находится на передовых рубежах развития современной науки, для которой характерен глубокий интерес к проблеме времени (5, с. 3).
В последние годы этот интерес все более обостряется (13, с. 3). Показательным в этой связи является учреждение в 1966 г. Международного общества по изучению времени, деятельность которого имеет междисциплинарный характер. Время, понимаемое как одна из форм движения материи (1, с. 550), с неизбежностью становится одной из ключевых проблем в общей совокупности научных исследований.
«Наука, проникая в глубины процессов развития, выясняет, что время – один из существеннейших элементов современной картины мира» (5, с. 4).
Достаточно распространено представление о том, что
«понятие времени наряду с категориями пространства и движения определяет „концептуальную рамку“ современного естествознания и общественных наук» (13, с. 4)[16].
Естественно, что в истолковании категории времени особую роль играет философия, что обусловлено тем, что время имеет всеобщий характер. Проблема времени постоянно привлекала и продолжала привлекать внимание философов[17]. Она разделила судьбу других проблем, которые первоначально находились в безраздельном владении философского рассуждения и с возникновением частных наук как особых отраслей знания стали предметом внимания и естествоиспытателей. Но при этом проблема времени остается одной из кардинальных проблем философии, она ставится перед умом философа не традицией, а насущной потребностью мировоззренческого осмысления существенных черт развивающегося мира (5, с. 5)[18].
Представления человека о времени вырабатывались в процессе длительной эволюции, они менялись в связи с познанием все более глубоких закономерностей развития объективной действительности. Однако
«изменчивость человеческих представлений о пространстве и времени так же мало опровергает объективную реальность того и другого, как изменчивость научных знаний о строении и формах движения материи не опровергает объективной реальности внешнего мира» (2, с. 181 – 182).
Обыденные представления человека о времени, а также развивающееся научное понятие времени отражают с различной степенью точности одно и то же объективно реальное время. Это положение доказывается тем фактом, что данные представления обеспечивают биологически целесообразную ориентировку человека в окружающей среде, непременным условием для которой является отражение объективной реальности вне человека в его ощущениях времени и пространства (см. 2, с. 185). Следует подчеркнуть, что адаптация не только человека, но и любых других живых организмов к пространственно-временнóму континууму, является универсальной закономерностью в эволюции данных организмов, обеспечившей саму возможность их существования. Как отмечает П.К. Анохин,
«только благодаря приспособлению к пространственно-временным взаимодействиям жизнь могла сохраниться на нашей планете» (3, с. 20),
«уже первые формы живого вещества и примитивные живые существа были „вписаны“ в основные законы пространственно-временных соотношений, и эти последние стали абсолютными факторами приспособления живой материи к внешнему миру, определившими ее выживание» (там же, с. 159).
П.К. Анохин делает весьма характерный вывод:
«Основой развития жизни и ее отношения к внешнему неорганическому миру явились повторяющиеся его воздействия на организм. Именно эти воздействия, как результат изначальных свойств пространственно-временнóй структуры неорганического мира, обусловили собой всю анатомическую организацию и приспособительные функции первичных живых существ. В этом отношении организация живых существ представляет собой в подлинном смысле слова отражение пространственно-временных параметров их конкретной среды обитания» (3, с. 165).
Результаты освоения человеком временнóй структуры действительности неизбежно отражаются в системе языка, что получает выражение в формировании достаточно сложной системы временных значений, свойственной любому языку и являющейся
«отражением обшей модели временных отношений, передающих восприятие существования и действия во времени, которое сложилось у человека в процессе его развития и познания им окружающей действительности» (9, с. 67, ср. также аналогичные высказывания У. Слягля – 28 и Дж. Клиффорда – 21).
Именно поэтому сопоставление временных значений и средств их выражения в языках различных типов показывает, что распределение этих значений по средствам выражения существенно различается (даже в близкородственных языках), но состав значений в целом совпадает. Весьма показательно также то, что выражение временных отношений в естественном языке является обязательным для любого предложения, в этом смысле темпоральная спецификация отличается от пространственной, целевой и пр., которые выражаются факультативно.
Необходимость обращения к свойствам объективного времени при изучении функционирования временных форм в языке представляется очевидной и не требующей особых доказательств, она давно осознавалась исследователями.
Весьма существенным является различие количественных (метрических) и качественных (топологических) свойств времени. Количественная сторона временнóй последовательности может быть выражена специфически временным отношением позже / раньше или больше / меньше; качественная сторона, при которой учитывается различие моментов с точки зрения их отношения к процессу становления, выражается в видах времени – прошлом, настоящем и будущем. Количественные свойства используются при измерении времени, к результатам которого относится определение временных отрезков равной длины, определение одновременности двух событий и пр. Более фундаментальными свойствами времени признаются (ср. 16, с. 34 – 35) топологические свойства времени, так как они не зависят от способов измерения времени и при изменении этих способов остаются неизменными. К данным свойствам, в частности, относятся:
1) одномерность – при наличии точки отсчета любой момент времени может быть задан с помощью одного числа;
2) непрерывность – время состоит из несчетного множества мгновений;
3) связность – время не может быть разбито на две топологически не связанные части, иначе говоря, время неделимо, один момент времени бесконечно близок к другому;
4) упорядоченность – моменты времени расположены друг относительно друга в определенном линейном порядке;
5) однонаправленность – от прошлого к будущему.
Объективно существующее время необратимо.
Как метрические, так и топологические свойства времени находят свое отражение в специфических формах любого естественного языка и в некоторых особенностях языковой коммуникации. Одномерность, например, отражается в функциональной избыточности употребления временных обозначений, относящихся к двум или более «календарным» системам временнóго исчисления; непрерывность – в наличии средств, позволяющих обозначать время действия или события с необходимой точностью; связность отражается в особых свойствах настоящего актуального времени, как «точки» обращения будущего в прошедшее; упорядоченность – в употреблении форм «относительного» времени, обозначающих время одного события относительно другого; однонаправленность получает яркое выражение в асимметричности становления и функционирования форм прошедшего и будущего времени (ср. 4; 11). Это доказывается не только тем, что будущее оформляется позже прошедшего, но и фактами синхронного состояния языка[19]. Так, например, для измерения расстояния во времени до события в будущем может быть избрана точка отсчета в прошлом, но не наоборот.
Петр женится через десять лет после свадьбы Ивана.
*Петр женился за десять лет до будущей свадьбы Ивана.
Ср. также неупотребительность будущего времени с такими формами, как случайно, нечаянно, ненароком и т.п.
*Я вернусь случайно в три часа.
Подобное ограничение не распространяется на формы прошедшего времени. Широко известны также факты представления в различных языках будущего времени с помощью ряда слов, выражающих желания или намерение, что совершенно не типично для форм, выражающих прошедшее время.
Особенности выражения временных отношений средствами языка непосредственно связаны с некоторыми из основных закономерностей языкового функционирования. Одним из фундаментальных свойств языковой коммуникации является ее оптимальная информативность. Иными словами,
«языки точны там, где нужна точность, и неопределенны там, где в ней нет необходимости» (7, с. 302).
Таким образом, можно считать, что использование тех или иных языковых форм для обозначения временных отношений зависит:
1) от способов и степени расчлененности данного фрагмента семантико-прагматической системы средствами языка;
2) от коммуникативного задания, поставленного перед данным сообщением;
3) от условий, в которых данное сообщение осуществляется.
Сказанное может быть легко проиллюстрировано. Так, например, степень расчлененности временных отношений находит выражение в используемых в данном языке «календарных системах» и хронометрических выражениях. Способы расчленения тех же отношений, обусловленные социальной практикой, имеют широкий диапазон – от событийной конкретности (ср. после пожара, до петухов) до чистой конвенциональности (в 3 час. 15 мин. 18 июня 1983 г.). Характерно, что стратегии нерасчлененного представления тех или иных отношений во многих языках совпадают. Пожалуй, одним из наиболее очевидных примеров этого является нерасчлененность в обозначении будущего времени и различных модальностей (предположения, допущения, долженствования и т.п.). С. Флейшман отмечает в связи с этим, что грамматические формы будущего времени всегда имеют как темпоральный, так и модальный характер, во многих языках референция к различным положениям дел в будущем грамматикализована категорией наклонения, а не грамматического времени (22, с. 24). Неустойчивым равновесием между темпоральностью и модальностью определяется, по мнению этого автора, нестабильность грамматических форм будущего времени. Р. Мартен, рассматривая соотношение модальных и темпоральных значений форм будущего времени, указывает на наблюдаемую в этой области когнитивную динамику, которая выражается в движении от возможного к действительному (25, с. 84):
m – множество возможных миров (le monde ce qui est).
m0 – действительный мир (le monde ce qui est).
Обсуждая способы расчленения временных (и смежных с ними) отношений, важно подчеркнуть, что бесконечное многообразие соответствующих объективных отношений отражается в языке с помощью ограниченного набора конструкций. Данная ограниченность языковых средств есть результат эволюции способности нашего сознания к значимому сегментированию действительности и представлению ее как совокупности элементов и процессов, находящихся в непрестанном и неслучайном взаимодействии.
Коммуникативное задание и условие его осуществления оказывают большое влияние на способы обозначения временных отношений. В этой связи можно указать на два способа представления событий на оси времени:
1) «объективный» – соотнесение события с избранной и общепринятой системой координат и мер (ср. такие формы, как 300 лет назад, через полчаса);
2) «субъективный» – темпоральная характеризация события, действия и т.п. в соответствии с субъективной (интроспективной) системой отсчета с помощью допустимых (конвенционально закрепленных) градаций или оценок (ср. такие формы, как давным-давно, скоро и т.п.).
Некоторые исследователи (ср. 12) склонны считать, что грамматические формы времени являются непосредственным отражением объективного времени и не имеют никакой субъективной окраски[20]. В этом подходе ощущается недооценка коммуникативной функции языка. Язык призван отражать объективную действительность, однако многообразие этой действительности не допускает полного и адекватного познания ее одним индивидом, в связи с чем язык играет роль инструмента, обеспечивающего необходимый субъектам обмен результатами их познавательной деятельности. Поэтому для коммуникации столь важной оказывается «точка зрения» ее участников. Одним из проявлений органически присущей языку «субъективности» является особый статус так называемого «момента речи». Акт речевой деятельности (шире – языковой коммуникации) является событием и, следовательно, имеет временные координаты, в то же время этот акт определяет точку отсчета, наиболее релевантную для участников коммуникации.
«Этот факт выражается в грамматике при помощи правила, что каждое предложение должно содержать глагол, т.е. указательно рефлексивный знак, указывающий время события, о котором идет речь, ибо время глагола имеет указательно рефлексивное значение» (14, с. 358 – 359).
По справедливому замечанию Э. Бенвениста, нет ни другого критерия, ни другого способа выражения, чтобы обозначить «время, в котором мы находимся», как только принять за это время «время, когда мы говорим». Это момент вечного «настоящего», хотя и никогда не относящийся к одним и тем же событиям «объективной» хронологии, так как он определяется для каждого говорящего каждым соответствующим единовременным актом речи. Лингвистическое время является аутореферентным (sui-référentiel). В конечном результате анализ человеческой категории времени со всем ее языковым аппаратом открывает субъективность, внутренне присущую самому процессу «пользования языком» (7, с. 296 – 297). Не случайно «момент речи» обычно признается основной точкой отсчета, по отношению к которой определяется время осуществления действия. Соотношение момента речи с другими возможными точками отсчета может быть представлено с помощью следующей схемы[21].
где S – момент речи; R – основная, r – вспомогательная точки отсчета.
Помимо глагольных, существуют и другие языковые формы, обслуживающие непосредственно момент речи: наречия времени – сейчас, вчера, сегодня, завтра и т.п.; «квазидаты» (Дж. Клиффорд) – три дня назад, в прошлый четверг, через час и т.д.[22]. Интересно, что в историческом развитии многих языков обнаруживается, что «момент речи» и его непосредственное окружение представляет собой позицию, в которой интенсивно происходят процессы онаречивания.
На наш взгляд, «момент речи» есть минимальное расстояние на оси времени, существующее между результатами действий (событий и т.п.) в прошлом и ожидаемыми результатами в будущем, которые релевантны для данного акта коммуникации. Подтверждением этому может служить, например, употребление перфекта в английском языке, ср. John has arrived «Дисон приехал». Предложения этого типа могут быть успешно использованы лишь в том случае, если последствия представленного в них события имеют значимость и в момент речи (см. 30, с. 144). Границы – верхняя и нижняя – «момента речи», видимо, не могут быть определены с большой точностью, так как они зависят от изменяющихся условий коммуникации. Этим, вероятно, объясняется и способность настоящего времени использоваться в качестве наиболее емкого временнóго показателя событий, процессов или существования фактов, релевантных для принятия каких-либо решений участниками коммуникации.
Совокупность средств, используемых в естественном языке для выражения временных отношений, отличается большим многообразием. Так, например, в русском языке время выражается не только системой временных форм глагола, но и наречиями, именными и деепричастными конструкциями, устойчивыми фразеологическими сочетаниями (такими, как ни свет, ни заря, год от года и т.п.) и придаточными предложениями.
А.Г. Щепин (19, с. 27 – 28)[23] среди лексических средств выражения временных отношений в современном русском языке выделяет следующие разряды слов и словосочетаний:
1) слова и словосочетания, выражающие те или иные временные понятия, обозначающие отрезки времени различной длины или определяющие их качественное содержание; характеризующие протекание действия во времени;
2) слова и словосочетания дейктического типа.
В первый разряд включаются имена существительные:
а) с общим временным значением: время, пора, период, эпоха, эра, момент, срок;
б) обозначающие временные отрезки различной длительности: век, десятилетие, год, месяц, неделя и т.п.;
в) характеризующие время в отношении какого-либо природного цикла или календарной системы: весна, лето; утро, полдень; август, пятница;
г) выражающие отношение к моменту речи или к какому-нибудь событию: прошлое, настоящее, будущее, грядущее, канун, предыстория;
д) указывающие на фазу протекания действия: начало, конец, продолжение.
В этот же разряд включены, в частности, наречия, наречные сочетания и предложно-именные сочетания:
а) указывающие на время по отношению к моменту речи или какому-нибудь событию, состоянию: вчера, сегодня, на другой день, через неделю; заранее, позднее и т.п.;
б) обозначающие длительность протекания действия, состояния и т.д.: долго, мгновенно, постоянно, два часа и т.п.;
в) указывающие временные пределы какого-либо процесса: с утра, до зимы;
г) выражающие повторяемость процессов или явлений: часто, ежедневно, время от времени и т.п.;
д) характеризующие порядок следования явлений или событий во времени: сначала, после, раньше и т.д.
Лексико-семантическое и морфолого-семантическое поля темпоральности являются предметом исследования (на материале английского языка) в диссертации Р.М. Жалейко (11). В более общем аспекте темпоральная лексика проанализирована в работе Н.А. Потаенко (15).
Некоторые из исследователей (ср. 9, с. 11) полагают, что основная характеристика действия во временнóм аспекте передается системой глагольных времен и видо-временных отношений. Вряд ли с этим можно безоговорочно согласиться. Безусловно, глагольные времена так или иначе определяют соотнесенность времени действия с моментом, являющимся исходным для данного предложения (который может не совпадать с моментом речи), и таким образом осуществляют упорядочение действий в отношении «следования во времени», определяя также соотнесенность этих действий с настоящим, прошлым и будущим. Наличие соответствующих коммуникативному заданию глагольных временных форм в тексте является одним из основных условий для его существования как целого (23, с. 121; 25, с. 44). Однако глаголам совершенно несвойственно выражение «календарного» времени, для них малохарактерна и функция квантитативной актуализации (за исключением глаголов типа простоять, просидеть).
Формы, используемые в языке для выражения временных отношений, вступают в весьма сложное взаимодействие на основе принципа функциональной дополнительности. О. Есперсен справедливо указывал, что
«время нередко выражается в других частях речи (не глаголами. – В.Г.), и этот способ обозначения времени часто бывает более точным, чем всякое обозначение времени с помощью глагольных форм, например, „3 февраля 1923 г. в 23 час. 23 мин.“» (10, с. 297).
Вопрос, однако, заключается не просто в степени точности. Говоря о лексических показателях темпоральности, таких, как завтра, когда-то и т.п., А.В. Бондарко подчеркивает, что
«они уточняют, конкретизируют, а иногда и предопределяют время осуществления действия» (8, с. 79),
с их помощью, в частности, глаголы могут быть переведены из плана одного времени в план другого, например в предложении типа: «Завтра едем на рыбалку» (ср. 19, с. 41), сходным образом А. Богуславский интерпретирует формы типа «в настоящий момент», «сейчас» как средство «блокировки» других прочтений глагола, например со значением будущего времени (20, с. 31).
Функции глагольных форм, выражающих время, могут быть названы интралингвистическими, а функции именных групп с обстоятельственным значением времени – экстралингвистическими. Именно поэтому, на наш взгляд, они выражаются в первом случае морфологически, а во втором – синтаксически. Справедливым в связи с этим, представляется следующее утверждение Е.С. Скобликовой:
«Если… считать времена глагола морфологическим ядром „функционально-семантической категории темпоральности“, то в области синтаксиса наиболее определенные грамматические рамки здесь имеет… система предложно-падежного и падежного обозначения времени» (17, с. 116).
1. Энгельс Ф. Диалектика природы. – Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 343 – 625.
2. Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм. – Полн. собр. соч., т. 18, с. 1 – 525.
3. Анохин П.К. Философские аспекты теории функциональной системы: Избр. тр. / АН СССР. Ин-т психологии. – М.: Наука, 1978. – 400 с.
4. Ардентов Б.П. Выражение времени в русском языке: Лекции по спецкурсу / Кишин. гос. ун-т им. В.И. Ленина. – Кишинев, 1945. – 131 с. – Библиогр.: с. 129 – 130.
5. Аскин Я.Ф. Проблема времени: Ее филос. истолкование. – М.: Мысль, 1966. – 200 с.
6. Ахундов М.Д. Концепции пространства и времени: истоки, эволюция, перспективы / АН СССР. Ин-т философии. – М.: Наука, 1982. – 222 с.
7. Бенвенист Э. Общая лингвистика. – М.: Прогресс, 1974. – 447 с. – (Языковеды мира).
8. Бондарко А.В., Буланин Л.Л. Русский глагол. – Л.: Просвещение, 1967. – 192 с. – Библиогр.: с. 183 – 190.
9. Всеволодова М.В. Способы выражения временных отношений в современном русском языке. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1975. – 283 с.
10. Есперсен О. Философия грамматики / Пер. с англ. Пассека В.В. и Сафроновой С.П. – М.: Изд-во иностр. лит., 1958. – 404 с.
11. Жалейко Р.А. Перцептуальное время и его выражение в функционально-семантическом поле темпоральности: (На материале англ. яз.): Автореф. дис. … канд. филол. наук / АН СССР. Ин-т языкознания. – М., 1980. – 22 с.
12. Кошевая И.Г. Типологические структуры языка: Сфера видо-временных значений. – Киев: Изд-во Киев. ун-та, 1972. – 234 с.
13. Молчанов Ю.Б. Четыре концепции времени в философии и физике / АН СССР. Ин-т философии. – М.: Наука, 1977. – 192 с.
14. Молчанов Ю.Б., Турсунов А. Проблемы пространства и времени в свете философских идей В.И. Ленина. – Коммунист, М., 1974, № 6, с. 103 – 114.
15. Потаенко Н.А. Темпоральная лексика как объект лингвистического изучения. – Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз., М., 1973, вып. 3, с. 242 – 248.
16. Рейхенбах Г. Направление времени / Пер. с англ. Молчанова Ю.Б. и Сачкова Ю.В. – М.: Изд-во иностр. лит., 1962. – 396 с.
17. Скобликова Е.С. Согласование и управление в русском языке. – М.: Просвещение, 1971. – 240 с.
18. Уитроу Дж. Естественная философия времени / Пер. с англ. Молчанова Ю. и др. – М.: Прогресс, 1964. – 431 с.
19. Щепин А.Г. Лексико-грамматическое поле времени в современном русском языке (время в поэтической речи) / Иркут. гос. пед. ин-т. – Иркутск, 1974. – 84 с.
20. Boguslawski A. On the status of temporal expressions. – In: Charakterystyka temporalna wypowiedzenia. Wrocław etc., 1975, p. 7 – 70.
21. Cliefford J.E. Tense and tense logic. – The Hague etc.: Mouton, 1975. – 173 p. – (Janua linguarum. Studia memoriae N. van Wijk dedicate. Ser. minor.; 215). – Bibliogr.: p. 168 – 169.
22. Fleischman S. The future in thought and language: Diachr. evidence from Romance. – L. etc.: Cambridge univ. press, 1982. – XII, 218 p. – (Cambridge studies in ling.; 36). – Bibliogr.: p. 194 – 214.
23. Köck W.K. Time and text: Towards an adequate heuristics. – In: Studies in text grammar. Dordrecht etc., 1973, p. 113 – 204.
24. Maingueneau D. Approche de lʼénonciation en linguistique française: Embrayeurs, «temps», discours rapporté. – P.: Classique Hachette, 1981. – 128 p. – («Langue, ling., communication»).
25. Martin R. Le futur linguistique: temps linéaire ou temps ramifié? – Langages, P., 1981, a. 15, N 64, p. 81 – 92.
26. Newton-Smith W.H. The structure of time. – L. etc.: Routledge & Kegan Paul, 1980. – XII, 262 p. – (Intern. libr. of philosophy). – Bibliogr.: p. 254 – 260.
27. Sherover Ch.M. The human experience of time: The development of its philos. meaning. – N.Y.: New York univ. press, 1975. – X, 603 p.
28. Slagle U. von. Language, thought and perception: A proposed theory of meaning. – The Hague etc.: Mouton, 1974. – 60 p. – (Janua linguarum. Ser. major; 98). – Bibliogr.: p. 51 – 58.
29. Steedman M.J. Reference to past time. – In: Speech, place and action: Studies in deixis a. related topics. N.Y. etc., 1982, p. 125 – 157.
30. Vet C. La notion de «monde possible» et le système temporel et aspectuel du français. – Langages, P., 1981, a. 15, N 64, p. 109 – 124.