Кайнокъ

Глава семнадцатая

«Начальнику РО НКВД товарищу Пирогову от…»

От кого?

«…от инспектора угро Игушевой».

С ума сойти! Ольга Игушева, Оленька, Лека, Одуванчик — инспектор уголовного розыска! Уж не мерещится ли она сама себе?

«Выполняя приказание по выяснению редких животных…»

Странное все-таки это задание для инспектора угро: собрать сведения о диких зверях. Чем невероятней слух, тем подробней его выспросить и тщательней записать. Может, Пирогов не очень доверяет ей и, остерегаясь обидеть откровенным отстранением от дела, придумал ей работу, чтоб создать видимость занятости? Но она не давала повода не доверять ей. Правда, ростом она невелика. Самый маленький размер формы чуть не вдвое пришлось ушивать, а сапоги тридцать восьмого с широкими кирзовыми голенищами выменивать у соседей на поношенные подростковые хромовые сапожки. Но теперь ведь не старое время, когда по росту и цвету волос отбирали солдатиков для столичного и московского гарнизонов… Ей никто не даст девятнадцати, но у нее есть все остальное: ум, знания, рассудительность, общительный характер. После присвоения должностного звания ей дважды приходилось сталкиваться с чумазыми нахалятами, воображающими из себя невесть что, и оба раза она сумела разговорить их, смутить, поколебать их бессознательный нигилизм к требованиям взрослых. Ей даже удалось организовать четырех мальчишек в отряд помощи многодетным семьям фронтовиков и возглавить этот отряд.

Какое же еще требуется доказательство, что она справляется с работой? Рапорт о беседах с мальчишками и зарождении отряда, написанный в восторженных тонах, был вручен Корнею Павловичу. А навстречу — уму непостижимое задание: собрать слухи о каких-то зверях, животных…

Она без особого труда выполнила требуемое, немало сама удивилась чудесам, неизвестным ранее. Но недоумение — зачем, какое это имеет отношение к ее должности? — озадачивало и немного обижало. Ей казалось, что Пирогов просто придумал ей работу, «лишь бы дитя не плакало».

«Очень странное задание. Очень…»

Она положила ручку, вздохнула, выглянула в дежурную часть. Над тяжелым, вытертым рукавами до блеска барьером увидела рыжие кудряшки Каулиной. Откинувшись на спинку стула, Галина держала в вытянутой руке круглое зеркальце, поводила шеей, разглядывая то левую, то правую сторону лица и поправляла толстым красным карандашом губы. Почувствовав взгляд, она замерла, будто прислушиваясь, откуда исходит щекочущее беспокойство, потом убрала в стол зеркальце, оглянулась.

— Это ты, Лека? — спросила быстро, будто испугавшись.

Оленька вышла из комнаты угро, оставила дверь открытой.

— Ой, Галь, тебе идет краситься… Ты прямо как Анна Австрийская.

— Скажи лучше — германская.

— Нет, честное слово.

Каулина выдвинула ящик стола, заглянула в зеркальце.

— Врешь ты, Лека. Какая Анна Австрийская? Обыкновенная баба. К тому же вредная.

— Не прибедняйся. У тебя хорошее благородное лицо. Если бы у меня такое…

— Скажешь, тоже мне — благородное. А Коря каждый день путает с Саблиной.

— Это он от рассеянности. Или, как бы тебе сказать, сам он приходит в отдел, а мысли его далеко. Тут ведь сразу такие посыпались неприятности. Переживает он: ну как не справится. Ответственность-то!.. А он молодой. Вот и волнуется.

— Но тебя ж он ни с кем не путает.

— Меня нельзя спутать. — Игушева улыбнулась неловко, оглядела себя сверху, показывая, какая она маленькая да приметная. — Он и задание мне дал особенное — помнишь, Эльвира поручала нам доклады по зоологии — собрать легенды о диковинных зверях. Ты чего-нибудь понимаешь тут?

Каулина сложила губы скобкой, пожала плечами.

— Вот и я не понимаю. Полине поручил искать шофера, Варваре — Якитова, а мне — фольклор.

— Нс горюнься, у тебя все впереди. Собирешь свои легенды, потом Коря поручит тебе отстрелять несколько диковинок.

— Ну тебя! Шутишь? Я этой стрельбы пуще огня боюсь.

— А зачем в угро напросилась? Он ведь предупреждал.

— Я и сама не знаю… Трусиха я страшная. Вот и решилась… Чтоб отступать некуда было.

— Сложно-то как, — усмехнулась Галина.

— А у тебя — просто?

— Я, Лека, замуж хочу. И тут я вся. Смешно? Смешно-о… Это потому, наверное, что я никогда не выйду замуж.

— Ой уж?

— Верно говорю. Парням не благородные лица нравятся, а… женственные. Как у Полины. Как у Варьки. Они будут добрыми, заботливыми женами… Ты, Лека, тоже будешь хорошей женой. А я вроде этой. — Кивнула в сторону пустующих столов Ирины Петровны.

— Просто у тебя сегодня плохое настроение.

Каулина опять достала зеркальце, заглянула в него, поморщилась, будто увидела в нем невесть что.

— Тоска голимая. Или пойти на курсы медсестер?.. И — на фронт.

— Но война не может продолжаться вечно. Что ж потом?

— Эта война многих избавит от вопроса: что потом.

— Честное слово, Галь, ты такое несешь… Страшно слушать. — Игушева отвела взгляд, чтоб не выдать сильного беспокойства, почти страха. Каулина коротко засмеялась.

— Не пугайся, угро. Я вовсе не хочу умирать. Я хочу жить кра-си-во.

Она не закончила говорить. На крыльце послышались нечастые шаги, в отдел вошла Ветрова, худая, с бесцветным вялым лицом. Кивнув Ольге, она выложила на барьер связку ключей. Сказала бесстрастно:

— Всех обошла. Замки, пломбы на местах.

Села против Каулиной, развела колени, бросила руки на подол, уставилась в пол.

— Ты чего, как пареная репа? — спросила Галина.

Ветрова шмыгнула носом.

— Господи, да что случилось? — Оленька присела перед ней и снизу заглянула в лицо. — Тебя обидели?

— Во-во! Милицию обидели, — хмыкнула Каулина.

Ветрова сняла берет, поправила волосы.

— Анциферы… получили похоронку, — сказала негромко. — Тетка Ульяна убивается… Криком… А дед — слег…

— Как похоронку? Это ж месяц назад… — не поверила Ольга.

— Вторую… На Сергея…

Оленька раскрыла рот и тут же зажала его ладошкой. Серега! Серега Анцифер!.. Тот, всегда улыбающийся белозубо!.. Большой, добродушный, голубоглазый Серега!.. Душа его светлая, широкая, как безоблачное небо, распахнута, будто двери гостеприимного дома… Кто же будет строить с мальчишками зимой снежный трамплин, летом — настоящий планер? Кто придумает разные затеи в клубе? Кто лучше его сыграет на гармошке?.. Сколько талантов отпущено одному человеку! И все это сразу…

— Может… — Оленька коснулась пальцем плеча Ветровой, — …обойдется… Бывают же ошибки. На руднике слышала я от военного… Он с фронта, по ранению… Говорит, уже зарыли бойца, а его снарядом раскопало, он и ожил.

— Не зря Коря поручил тебе диковины собирать, — усмехнулась Каулина. — Чудеса, они потому и чудеса, что два раза не повторяются.

Оленька поднялась с корточек.

— Ну зачем же ты так?

— Я, что ли, его убила? — Отвернулась Каулина.

На голоса выглянул из «кельи» Брюсов. В руке он держал несколько листов из того самого журнала или амбарной книги, которую Пирогов распорядился выбросить или спрятать подальше. Лицо его светилось вдохновенно. Увидев насупленных, расстроенных девчат, перегнул бумаги пополам, потом еще пополам, вышел в дежурку. Спросил участливо:

— Что-то случилось? Неприятность?

— По нынешним временам — одна неприятность, — ответила Каулина.

Он понял. Спрятал бумаги в нагрудный карман пиджака. Скорбно кивнул: что поделаешь, надо крепиться. И надеяться.

— Надежда, девочки, сильней самых страшных обстоятельств. Поверьте мне, старому воробью. «Жди меня и я вернусь всем смертям назло». Помните? Это прекрасно! Это очень точно, очень верно сказано. «Ожиданием своим ты спасла меня…» Мне рассказывал один старый военврач. Пуля попала бойцу в лоб и вышла в затылок. Куда безнадежней ранение. А боец живой. И остался жить. Потому что пуля прошла между полушариями мозга и не задела их. Не царапнула.

— Ну, знаете, — прищурилась Каулина. — Послушать вас, так война одни чудеса подкидывает.

— Еще какие чудеса, Галочка! — воскликнул Брюсов. — Удивительные, невероятные вещи. После войны люди должны — нет, они просто обязаны! — собрать в одну… Наверное, в одну толстую книгу все невозможные, противоестественные случаи.

— Зачем? — спросила Каулина. — Доказать, что есть бог?

— Как же!.. Очень даже понятно… Чтоб те, кто потом родится, увидели, как страшно это — война.

— Ничего они не увидят. У вас же счастливые случаи. Как с тем зайцем: принесли его домой, оказался он живой.

— Это вы, Галочка, напрасно. Науке тоже нужен материал… Возьмите меня. Я очень страдал до войны. Стыдно вспомнить: боялся ночи. Ночи — особенно. А ведь куда забрался! Из Харькова! И теперь мне легче. Сам удивляюсь. Однако мне легче дышать стало. Что это? Разве не чудо?.. Или вот такой случай…

Летний день уже давно закатился за горы. Тонкий волосок лампочки то краснел, то желтел, то наливался брызжущей белизной. За окном темная синева укладывалась на ночь.

— А уже поздно-то как! — спохватилась Оленька. — Скоро свет выключат, а у меня рапорт не готов.

— Важное дело. Завтра напишешь, — сказала Каулина. — Никуда твои диковины не разбегутся до утра. Дольше ждали.

Оленька подумала: конечно, не разбегутся да и существуют ли они вообще? Но сразу испугалась: чего доброго расслабится, раскиснет, потянет «резину» клейкую. Пуще всего боялась она этой «резины». И в школе, и после окончания се, когда зиму и весну работала на базе «Союзтранса», искренне переживала каждую заминку, задержку по ее неловкости, отсутствию сноровки. «Каждый человек должен стараться делать свое дело на „отлично“, — писала она в школьном сочинении. — Тогда он может выполнить его на „хорошо“.» Она не знала, была ли это ее собственная мысль, но мысль и Оленькино отношение к делу как бы вытекали одно из другого, и никому не пришло в голову уточнять, не было ли ошибкой отсутствие в тексте кавычек.

— Нет, надо сегодня, — сказала Игушева. Стрелки часов приближались к десяти, а сколько времени займет рапорт, Оленька не представляла. — Надо утром отдать Корнею… Павловичу… И у меня встреча с мальчишками.

— Вольному воля, — пожала плечами Каулина.

Геннадий Львович начал рассказывать жуткую историю, как какой-то командир вел в атаку бойцов, добежал до немецких окопов и свалился на самом бруствере, потому что, как потом выяснилось, на теле его оказалось тридцать семь ран и четыре из них сквозные.

Краешком уха Оленька уловила, что бежал тот командир чуть ли не мертвый уже, вздохнула и ушла в кабинет. Разговор в дежурке отодвинулся за дверь, но продолжал отвлекать. Оленька зажала ладонями уши, некоторое время сидела просто так, не думая ни о чем. Перестраиваясь на рабочий лад.

«И все-таки странное это задание. — Она медленно возвращалась на круги своя. — Для чего Пирогову… Милиции нужно знать о каких-то чудо-юдах?»

Просмотрев своп записи, разложила их, взяла ручку, обмакнула кончик пера в чернила.

«Начальнику РО НКВД товарищу Пирогову от инспектора уголовного розыска Игушевой. Рапорт. Выполняя Ваше указание по выявлению в горах редких животных на территории нашего района, докладываю следующее: я имела встречу с учительницей биологии Ржансцкой средней школы Лосевой Э. Г. и любителем-природоведом Рибисовым Н. П. (Речная, 14). Кроме того, я ознакомилась с альбомом, который имеется у товарища Рибисова и в котором приклеены двадцать четыре статьи о природе нашей области, собранные из разных газет, центральных и местных. В результате бесед и чтения выяснено…»

В дежурной части хлопнула дверь, и голос Яшки Липатова бойко приветствовал всех.

— Откуда явление? — спросила Каулина. Оленька отложила ручку, прислушалась. Яшка в последнее время зачастил в отдел, считал себя «своим» здесь человеком.

— Да вот, с клуба брел.

— Никак темноты боишься, — наседала Галина. — Милиционера в провожатые просить пришел.

— Была нужда бояться-то, — небрежно сказал Яшка низким голосом. — Газетки бы… Покурить хочется.

— И-и-их! Вернется батяня с войны, он тебе уши-то открутит.

— Не открутит, — довольно, даже радостно заверил Яшка. — Я нынче сам на войну пойду.

— Шутишь, поди?

«Неужели и Яшка вырос для войны? — подумала Оленька. — Кто ж здесь-то останется? Диковинные звери? Чудо-юдо?.. Давно ли в школе проказил…»

Она вздохнула, склонилась над листом, перечитала начало. Исправила в словах «ваше указаны» строчное «в» на заглавное.

«В результате бесед и чтения выяснено… (О господи, да что ж выяснено? Выяснено что? Просто слова… Охотничьи рассказы…) Выяснено, что на территории области, а значит, и на территории района водятся редкие животные: кот-манул, росомаха, барс, северный олень, антилопа дзерен, архар, медведь, рысь. В тридцатые годы московские исследователи ледников случайно нашли остатки гигантского дикобраза. В предгорном районе в долине реки Чуман школьники разыскали бивни и кости мамонта.

На высокогорном плато Укок водится степной хорь, сурки, волки. Рибисов вспомнил случай, — два года назад был — как маленький степной хорь напал на большого жирного сурка, вцепился ему сзади в шею и висел, пока сурок не пал. Случай этот редкий, но не единичный. Такую же историю наблюдал раньше приятель Рибисова.

В 1933 или 1934 году чабан Каланаков рассказывал Рибисову, как среди лета с белков Идынского хребта в альпийскую зону спустился большой белый медведь. Час примерно наблюдал за ним Каланаков, пока он не спеша обходил луг. Стрелять не решился, потому что не знал силы и живучести этого зверя.

Имеются у Рибисова два описания громадного змея. В одном сказано — пять метров длиной, в другом — семь или восемь. Свидетели утверждают, что змей этот водится недалеко от горы Пурчеклы, в долине Коюс. Свидетельства подписаны разными людьми, в разное время — через год и два месяца.

Старики уверяют, хотя никто из живущих ныне не видел его, будто в какие-то времена в горах не было проходу от красного волка. Такое название есть в научной литературе. Наличие же или отсутствие красного волка в наших местах не доказано.

Всего в области водится 62 вида диких млекопитающих, 260 видов птиц, 11 видов пресмыкающихся и земноводных, 20 видов рыб.

Под чем подписываюсь: О. Игушева.»