Кайнокъ

Глава тридцать третья

До сих пор события ставили перед Корнеем Павловичем только вопросы. Он задыхался в них, нервничал и снова задыхался в их череде. Именно в эти дни понял он, что работа его нисколько не легче окопной. И, пожалуй, не безопасней. Точно снежный ком с горы: кто, где, когда, почему? Чем дальше, тем мощнее лавина. Берегитесь, Пирогов, сотрет с лица земли.

И вдруг этот ком начал распадаться. От него отделился Якитов, жалкий, запутавшийся, но не безнадежный, как могло показаться вначале, человек… В последней почте, пролежавшей на столе до утра, оказалось письмо из Всесоюзного розыска, в котором сообщалось, что часть архива Харьковского горНКВД эвакуирована, и в документах паспортного отдела есть запись от 21 октября 1936 года о замене пятигодичного паспорта десятигодичным Брюсову Геннадию Львовичу, 1903 года рождения, совслужащему, беспартийному, ранее не судимому… Все, как трижды безошибочно было изложено самим Брюсовым в трех показаниях. Теперь требовалось получить весточку из штаба полковника Ольшанского с подтверждением, что гр. Брюсов работал в расположении его дивизии на рытье укреплений.

А пока, рассуждал Пирогов, Геннадия Львовича следовало бы трудоустроить, дать зарплату, хлебный паек. А то он брюки стал часто поддергивать, пиджак обвис на нем, как на вешалке.

Не желая отпускать его далеко, Пирогов предложил ему хозчасть райотдела. Надо ж кому-то провести ту самую инвентаризацию, заготовить на зиму дрова.

Брюсов согласился с радостью.

— Но вы должны понять, — разъяснял Корней Павлович. — Вам придется много работать. Физически! Ведь нам никто не даст готовых дров. Заметьте это обстоятельство. И девчата много не помогут.

— Я все понимаю. Когда и с чего начинать?

— Ждите команду.

Он присутствовал на областном телефонном рапорте. Выслушав разговор с соседями, Пирогов доложил о событиях минувших суток, некоторые соображения по банде. Лукьяненко сказал: не проще ли собраться на днях с силами, прочесать горы вдоль и поперек и раз и навсегда положить конец разбою. Корней Павлович возразил, сославшись на сильную пересеченность местности, на большую площадь и на обойму патронов «кайнок».

— Кстати, запросите, что такое «кайнокъ»? В «науке» есть альбомы всех известных и неизвестных марок и маркировок патронов. Буквы вдавлены. В нижней части круга — цифра семнадцать…

— Выясним. Что еще?

— Полистать бы материалы о Ваське Князе.

— А это зачем?

— Из разговоров получается, что Князь прятался в очень хитром месте. И обжил его.

— Может, тебя вызвать сюда?

Это было заманчиво. От Ларисы давно не было писем. Да и сам он давно не писал. Но как уедешь?

— Не могу, товарищ подполковник. Мне кажется, я что-то нащупал, но стоит мне отлучиться из района, как все снова потеряется.

— Не научно, но принимается. Сообразим что-нибудь. А ты на месте с людьми поговори. У тебя ж свидетели под окнами ходят. Теперь все?

— Нет. Моя просьба как?

— Сегодня решится.

Было начало двенадцатого. Он оседлал Бурана. Варвара помогла Козазаеву оседлать вторую верховую лошадь. Выехали не очень торопко. Козазаева беспокоила рука. Протрусили километр трактом, свернули на Покровку. Через час оказались у места гибели Ударцева.

Пирогов придержал Бурана, вглядываясь из седла в обочины. Если бы они умели говорить! Но ни дорога, ни склон, ни обочины… Больше того, их сильно «причесало» дождем, смыло все, что могло бы сказать, намекнуть самую малость.

Пирогов ослабил повод, и Буран резво взял с места, пошел ходко. Даже дыхание перехватило. Лошадь Павла устремилась за ним.

— Э, командир, мы так не договаривались, — крикнул Козазаев. — Я так боюсь.

— Чего боишься?

— Да этой гонки. Мне ж рассказывали.

Корней Павлович придержал коня.

— Ты веришь в такой конец?

— Здорово живешь! Отсюда врежешься… как фугас.

Дорога плавно уходила вниз. Горы делались высокими, но дробились на крутые самостоятельные пики. Между ними во все концы петляли, кружили узкие ущелья. По одному текла речка. Неширокая, неглубокая, но быстрая и пенистая. Она ныряла под мостик, врезанный в дорогу.

— Нам сюда. — Козазаев показал вдоль речки.

Они долго пробирались серым, безжизненным каменным дном ущелья. Корней Павлович стал опасаться за ноги Бурана.

— Потому они и корову прикончили на полпути, — сказал Козазаев.

Павел стал пристальней вглядываться в камни, вытянул руку.

— Там.

Пирогов увидел голову и понял: то, что искал. И белая звездочка во лбу, и комолая на один рог. Корней Павлович собственной рукой записал эти приметы на обороте заявления.

Итак, корова тоже была уведена в горы. Сначала уведена, а потом унесена. И Федор Якитов действительно не причастен к краже.

— Сколько человек могут унести тушу?

Козазаев посчитал. Неуверенно пожал плечами: не приходилось заниматься, говорил его вид.

— Наверно, не меньше трех, — ответил неторопливо. — Если вот так: без головы, без ног… Тут ведь и дальше дорога не мед. Будто черти плугом камень подняли.

Пирогов попросил сто побыть возле лошадей, а сам пошел дальше по ущелью. Он никогда не заходил в эти места. Природа здесь была неяркая, холодных тонов, скупая. Серый цвет сланцев виднелся кругом. Лишь высоко по склонам гор зеленела трава да кудрявились невысокие кусты маральника.

Метров через триста ущелье круто сужалось, ступенью подскакивало вверх. Речка уже не бежала, а летела по траектории, как водопад из большой естественной трубы. Отвесные каменные «щеки» были гладки, как стены городских домов. Лишь справа над водой, над кустиком тальника, виднелся невысокий, шириной в метр, карнизик.

Пирогов направился было к нему, но вдруг что-то удержало его. Взяв правее, под обнаженный, вертикально крутой склон, он увидел извилистую, будто вытоптанную полоску земли. Здесь под «щекой» не было сплошного камня. Но не было и никаких следов. Дождь смыл их. А то, что они были, Корней Павлович не сомневался. Не по воздуху же унесли корову.

Он вернулся к Козазаеву. Тот сидел на камне, сворачивал одной рукой самокрутку. Пирогов помог ему.

— Я сейчас труса отпраздновал, Павел. Глянул в узкий створ, и почудилось мне, что как голый я. Не вижу — перед кем, но голый. Приходит же такое.

— Не ты первый. Я на ту ступень сунулся. — Пирогов понял, что ступенью Павел называет карниз. — Вышел и вдруг боязно стало. Там впереди бурелом. Ни черта не видать. А сам — как на ладони. Я и Варьке сказал: не лезь.

Поняв, что он только что побывал у одного из входов в логово банды, Пирогов испугался вдруг, как бы бандиты не увидели их, не почувствовали приближение милиции. Не дай бог! Ведь как поймут, уйдут через другие щели. Вообще уйдут. И именно теперь, когда прояснилось, где следует искать.

В отделе их с нетерпением дожидались дежурная Каулина и Пестова.

— Товарищ лейтенант. — Варвара даже бросилась навстречу. — Сахаров исчез, товарищ лейтенант.

— Как — исчез? Куда?

— Утром в восемь повел лошадь поить и больше не вернулся. С водопоя не вернулся! Там и исчез… Правда, его видели после восьми. Часов в десять примерно. Он ехал верхом вдоль берега…

— С лошадью исчез?

— Лошадь вернулась недавно.

— Разрешите, — попросила слова Каулина. — Мы с пожинспектором ходили к нему домой. Заперто.

— Бабка тоже исчезла?

— Бабка вернулась час назад. Уверяет, что ходила в больницу. Но на приеме она не была ни у одного врача. Она, по-моему, провожала Сахарова.