Кайнокъ

Глава двадцать пятая

Пустовойтова он нашел без труда. Оглядел стекольную «муку», свернул с дороги в густой кедрач и увидел… Увидел и вздрогнул, как если бы получил неожиданный тычок в спину… Тело шофера висело на старом мшистом кедре, едва не касаясь ногами земли.

Снова, как тогда на повороте, в присутствии Кречетова, Пироговым овладела страшная усталость. Отметив, что немедленная помощь уже не нужна, он отвернулся, колени сами по себе обмякли, и он присел на поваленный пустотелый ствол мертвого дерева, лежащего неподалеку.

Где ж и когда согрешил ты жестоко, Пирогов, если жизнь подбрасывает тебе испытания будто в отместку?

Темная туча легла на вершину перевала шапкой, медленно сползала вниз по склону, и в движении ее было что-то сродни дурному знамению. Ударцев… Якитов… Пустовойтов… Не много ли для начала?

Профессиональным умом Пирогов донимал, что торопится хоронить шофера. Личность повешенного еще предстояло установить, предъявив родным и знакомым. Но интуиция твердила, что это простая формальность, что в петле именно Пустовойтов. Но как он попал в нее?

Справившись с первым чувством, Корней Павлович поднялся с лесины, осторожно приблизился к старому ветвистому кедру с веревкой. На Пустовойтове была короткая суконная тужурка, старые бумажные брюки, с пятнами… Пятнами масла чуть выше колена и в самом низу… Солдатские ботинки. Все это соответствовало описанию, полученному Полиной из горотдела. На голове, насунутая на лоб, тряпичная шапка-ушанка. Она едва держалась на месте, и Пирогову вдруг показалось, что надета она потом. Небрежно. С издевкой или отвращением приляпана, как дурацкий колпак. Само по себе это ничего не доказывало. Шапка могла сползти во время конвульсии или быть сдвинута веревкой. Но подробность эта была любопытной и стоила того, чтоб не пропустить се. Хотя бы потому, что у безвольно вытянутых ног не оказалось ни чурки, ни полена, ни палки, с которой самоубийца мог бы надеть петлю. Следовательно, он должен был проделать это сидя на дереве, а потом броситься вниз. И вот тут-то шапка едва ли удержалась бы на голове.

Ладно, частность есть частность. А вообще-то резонно ли было шагать двадцать километров от сгоревшей машины, нести веревку и забраться именно здесь на кедр? Что за прихоть? В характеристиках администрации и профкома сказано, что Пустовойтов был выдержан, хладнокровен. Откуда ж такая эксцентричность в последнем поступке?

А может, это и не Пустовойтов вовсе?

Может, Якитов, «страсть гордый какой», извелся совестью и наложил на себя руки? Или кто-то еще случайный, но такой же, загнавший себя в угол, запутавшийся, преступивший закон? Но… Но масленые пятна на брюках.

Почва под Элек-Еланью была кочковатая, как на болоте. Между кочками лежала коричневая супесь. Сами же кочки представляли собой высокие — в колено — упругие травянистые султаны. Шутники уверяли, что если город — сердце области, то Элек-Елань — мочевой пузырь. И верно, не было того дня, чтоб близкий Кургайский перевал не зацепил дождевую тучу и не пролил ее к подножию и на округу. Тот же перевал, протянувшийся с запада на восток, стеной принимал на себя северные ветры, и с южной стороны, сильно увлажненной; был своеобразный климат, как в унавоженном парнике.

Оставив Пустовойтова, Корней Павлович принялся искать следы на земле. Они были нечеткие. Но их оказалось много, так много, что они слились в сплошное месиво, будто здесь останавливался на привал взвод солдат. Некоторые кочки были просто проутюжены, густые султаны втоптаны в супесь, расхристаны, как полова. Если здесь и правда побывала ватага, количеством со взвод, то, конечно ж, не для отдыха; земля и сейчас хранит жар недавних страстей.

Отыскав сносно сохранившийся след, Пирогов развернул складной плотничий метр, наложил сверху. Ого! Тридцать… Тридцать с небольшим сантиметров! Какому размеру соответствует такая длина? Сев на кочку, он промерил свой сорок второй и убедился, что не дорос почти на дюйм. Тогда он приблизился к Пустовойтову, не без робости приложил линейку к подошве ботинка. Запомнил длину и ширину поперек носка и каблука.

Что-то сухо щелкнуло над головой, эхо аукнуло в тишине, и Пирогов замер, вдруг представив, как под шофером обламывается сук, и тот всем своим обмякшим, оплывшим телом падает сверху ему, Корнею, на плечи, обхватывает руками…

Ну, знаете! Его даже испарина прошибла.

Он отошел от кедра. Черт с ними, с ботинками. Никуда они и завтра не денутся. Достав из сумки лист бумага, он набросал план местности: дорогу, стекольную «муку» на ней, стрелкой обозначил свой путь в кедрач, — сорок шагов — тщательно нарисовал кудряшку, нанизал ее на палочку, получилось условное обозначение дерева. С восточной стороны кедра, помусолив карандаш, поставил жирную точку — тело. Крапочками указал множество следов. Потом он срисовал четкий след. Поставил размеры. Подумал, что неплохо бы слепок сделать.

Он посмотрел на вершину перевала. Туча сильно приблизилась. Несколько косых серых столбов тянулись от склона вверх. Там шел дождь. И, кажется, очень сильный.

Что ж, подумал Корней Павлович, через час здесь не останется следов вообще… И на дороге не останется… Кто-то хорошо все продумал… Знает место отлично…

Размышляя так, он вернулся на тракт, остановился над осколками стекла, «мукой», глянул вправо-влево, попытался представить, что и как здесь происходило: машина медленно сползала под гору. Впереди виднелся крутой поворот. Вон он!.. За годы работы изучил Сергей Никанорович этот отрезок дороги как свои пять пальцев. И лучше еще. Потому не рискнул прибавить скорости и проскочить мимо. Потому притормозил или остановился совсем, что либо не ожидал подлости, либо, чувствуя недоброе, полагался еще на счастливый случай. Иначе бросил бы машину прямо в Урсул — один конец…

Если Пустовойтов знал трудный спуск, то знал его еще кто-то. Факт! Как и вообще Элек-Елань, этот кедрач. Кто же это? Может, тоже шофер? Тот самый, который увел машину до сво-ротка на Сарапки… Таким образом, получается, не просто шофер, а один из тех, кто работал на тракте до войны.

Вспомнилось не ко времени, как холостой-неженатый бегал он, Пирогов, обедать в чайную на базарной площади, и всегда там было тесно от проезжих шоферов. Одетые добротно в кожаные куртки, в кожаные шлемы, с кожаными перчатками — крагами за ремнем, они шумно захватывали столики, шумно заказывали щи, мясо, сметану, блины или оладьи, дурашливо чокались стаканами с компотом. Это были хорошие шоферы, смелые люди, ибо горный тракт других не принимал… В июне, на пятый день войны, все они ушли на фронт со своими машинами.

Все ли?

Но ведь может быть и не шофер. Сто лет ходили трактом купеческие возчики. И сейчас еще сохранилась копоть в придорожных пещерах, долыса вытоптанные площадки — места стоянок и летних ночевок. Больше месяца длился путь в один конец. За такое время каждый спуск, каждый поворот, каждая выбоина впечатаются в память, как «отче наш»…

Так кто, шофер или возчик? Судя по следам вокруг кедра, там побывало… Сколько? Трос? Четверо?

А машину остановили здесь.

Пирогов оглянулся на тучу. Показалось, что услышал, как шуршит, надвигаясь, дождь.

Что ж известно нам? В кузове не оказалось банок, бидонов. Не сняли ли их где-то здесь? Скажем, вон за тем поворотом. Как шофера. И потому на месте пожара бесполезно искать следы многих людей и подводы. Да, потому их и нет у машины! Надо осмотреть дорогу за поворотом. И немного дальше.

Но тогда зачем, для чего гнать полупустую машину далеко, чтоб облить бензином и запалить? Полупустую и на открытом месте. Может, хотели дальше увести? В горы? Так она не пройдет по тропам. Или просто отвели от места выгрузки? Логично. Тогда надо искать это место здесь.

Черт! А если они вообразили сжечь ее на мосту через Челкан? Ведь подумал он, Пирогов, в последней поездке: «Хорошо хоть сюда машина не дошла». А если бы дошла? Что ж это получается? Совсем плохо получается. Страшно. Как с покровским памятником. И тогда хуже…

Пирогов неторопливо двинулся под уклон, вглядываясь в обочины.

Интересно, умел водить машину Якитов? По документам, он работал в ДЭУ разнорабочим. Но дорожный участок обслуживали грузовики. Мог Якитов выучиться водить машину, не состоя в должности шофера? Мог! Чего там мудреного. Многие так и начинали. С любопытства. С коротких подъездов.

Пожалуй, это будет слишком просто. Хотя… Рабочий-дорожник. Он-то знает здесь каждый поворот, каждый спуск. Даже если и не умеет водить машину… Якитов не пришел домой. Но ему нужно есть. Нужно иметь запас на зиму. Неприступность гор придает дерзость. Считается, раз горы, то — шито-крыто, ноги собьешь, а концов не найдешь. Ваську Князя вон сколько ловили, а он как в воду канул.

И все-таки знает Якитов машину? Где и как проверить? У кого навести справки?

Буран нетерпеливо пританцовывал сзади, дергал повод, звал домой.

Неужели он не увидит сегодня того, что ищет? Опять возвращаться ни с чем? А завтра будет поздно. Сегодня или бог знает когда теперь… Туча бежит следом. Уже ощущается близкая влага.

Прости, Сергей Никанорович. Чтоб подобрать тебя, мне нужны свидетели, судмедэксперт. Ничего не может изменить для тебя эта ночь. А у нас обязательно будут потери, если упустим время.

Мысли его, как рыбьи мальки. То набрасываются стаей и тогда кажется, что каждая клеточка мозга живет, работает самостоятельно, то, будто кем-то вспугнутые, разбегаются тысячами точек-тире, и тогда делается пусто в голове и робко на сердце. Точно это он виноват в случившемся.

А кто же, если не он? Кто отвечает за порядок и покой в районе? Разве виноват шофер Пустовойтов, что у него, Пирогова, девичник, а не отдел, на местах милиционеров числятся амазонки, как называет их Брюсов. Он, Пустовойтов, нужное дело делал. И неплохо! За двоих, за троих ушедших на войну лямку тянул… Так что…

Он глазам своим не сразу поверил, когда увидел вдоль дороги взбитый длинным гребнем песок. Не поверил в удачу.

Так, так, так! Еще на границе их учили читать следы. Потом в школе командиров. Спустя год — на месячных курсах при управлении НКВД. Дактилоскопия — десять часов, экспертиза следов ног человека, следов транспорта — по десять часов, судебная баллистика — десять часов, экспертиза документов — десять часов…

Так что там было про транспорт? Трассологию им читал полный бритоголовый майор. Он приходил в класс с клетчатым клеенчатым портфельчиком, выкладывал из него «Практическое руководство к расследованию преступлений» Якимова, «Руководство по осмотру места преступления» Комаринца и Шевченко. Множество разноцветных закладок выглядывало над обрезом книг. «Товарищи, — говорил майор протяжным голосом. — Вчера мы закончили идентификацию следов конного транспорта. Прежде чем приступить к новому материалу, повторим основные признаки… — Он опирался руками о крышку стола, склонял низко голову над раскрытой книгой, читал: — Длина передней и задней оси, диаметры передних и задних колес при одном и том же типе шин; дефекты колес и шин, дающие одинаковые опечатки на одних и тех же местах…» Он был честный, этот майор, искренне хотел чему-то научить, но он сам знал очень мало. Из вводных лекций по криминалистике слушатели, а их набралось почти пятьдесят человек в основном молодых, малоопытных инспекторов, усвоили нерадостную истину: десятый год в ученых кругах идет дискуссия — самостоятельная ли это наука, криминалистика, или прикладная, и вообще наука ли это или «уголовная техника», как именовалась она до тридцатых годов и настойчиво именуется до сих пор в статьях язвительных оппонентов. А коль не определено главное, — наука или нет — то очень медленно, медленней, чем хотелось бы практикам на местах, развивалась ее база…

Где-то ты сейчас, майор? Повторил бы еще разок. Что это за след? Машина или телега оставила его? Гребень возник по внешней стороне колеса. А второго, внутреннего, — нет… Что это значит?.. Это значит, что на лекциях надо не дремать… Погоди, так ведь это гребень… между колес. Задних колее… Машина? Ну да, машина!

Спокойно, не гони вороных. След машины ты разглядел. Но что он значит? Машина прошла здесь, факт. Она вкатилась одной стороной на обочину. Но это может быть потому, что шофер оказался не очень опытный. А если он разминулся с кем?.. Не исключено. Могла ведь оказаться встречная телега. Две, три телеги. Встречных. Или та, на которую переложили часть груза.

Холодная капля обожгла разгоряченную щеку Пирогова. Началось! А он не успел… Не успел, хоть криком кричи. Однако что значит вон тот выворот на склоне насыпи?.. Будто кто пропахал борозду, потревожил гравий, взметнул на поверхность с небольшой глубины. Будто кто-то тяжелый съехал юзом с насыпи… А ведь так и есть! Съехал! Сполз! На четырех ногах… Лошадь!..

Вернемся чуть выше. И еще разок оглядимся… Вот где машина вильнула к кромке дороги. Здесь она остановилась. А на насыпи ее дожидалась лошадь. И не одна, потому что чуть ниже виднеются еще следы. Мудрецы! Они не позволили лошадям подняться на дорогу, понимая, что они оставят следы. Кони стояли внизу. Груз прямо из кузова был перегружен на спины лошадям… Что ж, со знанием дела работали. Только почему так неграмотно с машиной обошлись? Не сведешь концы с концами… Но тайник, кладовую надо искать здесь. А не тайник, так перевалку. Скорее всего перевалку.

По дороге застучали крупные капли.