Киллер из шкафа

Глава тридцать пятая

Генерал Трофимов стоял по стойке «смирно». В собственном кабинете стоял. Возле ведомственной «вертушки». По которой абоненты ниже, чем в звании генерал-лейтенантов, не звонили. А выше хоть и редко, но случалось. Как и сейчас случилось.

— Ты чем это там занимаешься? А? Степаныч, — порыкивал в трубку недовольный начальственный басок. — У тебя что, своих дел мало, что ты чужие собираешь? Если мало — так ты скажи. Я тебе по старой памяти подсоблю, подброшу. Чтобы ты от безделья не маялся...

— Я не вполне понимаю, что вы имеете в виду, товарищ генерал.

— Я много что имею. И много что в виду! Чтобы ты наконец понял! Чтобы запомнил. И впредь анархию во вверенных тебе подразделениях не разводил...

— Но, товарищ генерал...

— Молчи и слушай! Начальство слушать положено! С благоговейным вниманием. Понял?

— Понял.

— Ну вот и слушай. И вникай. Мне на тебя уже второй сигнал пришел. Насчет того, что занимаешься не имеющими непосредственного отношения к твоим обязанностям делами. Что берешь на себя больше, чем положено. Какие-то сугубо милицейские дела перепроверяешь. Ориентировки. Народ по командировкам рассылаешь на казенные деньги. Дорогу официальному следствию перебегаешь. На хрена тебе чужая головная боль сдалась? За каким ты в дела милиции лезешь? Причем так лезешь, что от дна до самых верхов муть поднимаешь. Ну что тебе спокойно не живется? Пусть они сами в своем дерьме копаются.

— Разрешите доложить, товарищ генерал?

— Что доложить?

— Что я не считаю расследуемое мною дело чисто милицейским. Что там, по моему мнению, присутствует вполне конкретный интерес органов государственной безопасности.

— Какой интерес?

— Я не готов ответить на этот вопрос. Работа по делу еще ведется.

— Значит, они правы. Значит, все-таки ведется?

— Так точно, ведется. Но без ущерба для плановой работы отдела. Плановая работа в данном случае не страдает.

— А финансы?

— Расходная часть не превышает пределы утвержденных финансовым отделом смет.

— А если они ревизию на тебя нашлют?

— Пусть присылают. Все мои финансовые документы в полном порядке. Дебет равен кредиту.

— А самодеятельность тем не менее разводишь? На какие, интересно знать, шиши? Мертвые души сексотов по левым договорам оплачиваешь? Или взятки берешь?

— Никак нет. Работы ведутся исключительно на личные сбережения личного состава и выручку от сданных пустых бутылок из-под выпитой казенной минералки, накопившихся в отделе за последние десять лет. Могу представить справку из пункта приема стеклотары.

— Значит, говоришь, изыскиваешь внутренние резервы?

— Изыскиваю. По мере сил.

— Стаханов невидимого фронта?

— Так точно! А вы, вместо того чтобы поощрить отдел за инициативность и умение за одни и те же деньги сделать два дела, устраиваете разнос.

— Если бы я устраивал разнос, тебя бы разнесло. Я всего лишь провожу разъяснительную работу среди старшего офицерского состава.

А что касается проявленной на местах инициативы, так ты ею сильно не козыряй. Не те времена. Инициатива нынче наказуема больше, чем нерадивость. Нынче следует копать в ту сторону, куда приказали копать. Не отклоняясь ни на сантиметр. Чтобы случаем чьих-нибудь интересов не зацепить. Усек?

— Так точно, товарищ генерал.

— А раз усек, кончай свою самодеятельность и, как говорится, сосредоточься на текущих делах и повышении боевой и политической подготовки личного состава...

— Я не согласен, товарищ генерал. По моему мнению, это дело перспективное...

— Кого интересует твое мнение. Равно как и мое мнение. Сказано тебе — отставить, значит, отставить! Пусть его те, кому положено, распутывают. Нам своей мигрени довольно. Понял меня?

— Так точно.

— Напиши рапорт на мое имя с объяснениями по поводу несанкционированного расследования. Ну, мол, в ходе утвержденных работ была отработана не имеющая отношения к делу тупиковая версия... Ну, ты сам знаешь. И приготовь для передачи в МВД все материалы по делу. Все, что ты там накопал. Коллегам помогать надо.

— Но, товарищ генерал...

— Все. Разговор окончен. Рапорт и дело ко мне на стол завтра, не позднее тринадцати ноль-ноль! Не слышу?

— Есть рапорт и дело к тринадцати ноль-ноль.

— Вот так-то лучше. И прекращай свою анархию на местах. Мы и так все тут на волоске новой реорганизации висим. Того и гляди оборвемся. Так что ты не раскачивайся. Не нагружай веревку. За которую все мы держимся. Расслабься. И лучше об очередном звании думай, выслуге, пенсии и выходном пособии. А не о мифических, за которые с тебя никто не спросит, делах. О будущем думай. И о близких, которым кушать надо. Каждый день. Думай!..

«Вертушка» замолкла. Генерал Трофимов выругался. Вслух.

Какая же это, интересно знать, сволочь пытается ухватить его за кадык? Своя или посторонняя? Кто генералу информацию в клюве принес? Кто сигнал дал?

Кто-нибудь из обиженных своих, которым больше прочих надо, рапорт накропал? А генерал, болеющий за теплое кресло под своей задницей, перестраховался и прижал его к ногтю.

Или из верхнего эшелона МВД надавили? Или не из МВД, а откуда-нибудь еще?

Кому выгодно его из дела убрать? Откуда ветер дует?

И что теперь делать, чтобы волков накормить и овец уберечь? Что?..

— К вам майор Проскурин. Пропустить?

— Давай.

— Товарищ генерал...

— Здравствуй, майор. У тебя новости?

— Новости.

— Надеюсь, хорошие? А то у меня на плохие сегодня лимит исчерпан.

— Хорошие или плохие, сказать трудно. Но небезынтересные.

— Излагай.

— Три дня назад мы приступили к отработке версий убийства приятеля гражданина Иванова. Ну того, которому прежде, чем убить, зубы спиливали. Изучение представленных следствием документов и обстоятельств дела подтвердило ранее полученную информацию о присутствии гражданина Иванова на месте преступления. О чем свидетельствовали оставленные им следы и свидетельские показания.

— Какие следы? И какие показания?

— Следы отпечатков обуви в квартире и отпечатков пальцев на мебели и ручке того самого напильника. А показания — соседки с верхнего этажа, которая видела его выходящим из квартиры с пистолетом в руке. Она утверждает, что он хотел ее застрелить. Кроме того, внизу он встретил еще двух не установленных следствием свидетелей, в сторону которых произвел выстрел из пистолета.

При этом экспертиза пули подтвердила, что из этого пистолета были убиты два потерпевших в квартире на Агрономической.

— Это что, в общей сложности пять, что ли?

— Шесть. Потому что следствие считает, что друга тоже Иванов убил. Показания, отпечатки пальцев, в том числе на ручке напильника, и все такое прочее... Неопровержимые для суда доказательства.

— Он прямо маньяк какой-то. Ни дня без трупа! Может, мы его прохлопали? Может, он действительно того... Пятерых там. Плюс приятеля.

— К чему ему было убивать приятеля, давшего ему приют? А если он убил, зачем было демаскировать себя беготней с пистолетом по подъезду? Соседку пугать? Стрелять? Не проще ли было уйти тихо?

— Тоже верно. На действия уравновешенного, уверенного в себе преступника его поведение не похоже. Никак не похоже. Беготня, стрельба, соседка...

— В то время как за полчаса до того в квартире, если верить следствию, он же демонстрировал чудеса хладнокровия и выдержки. Пилил зубы, вбивал гвозди в пальцы, пытал, нимало не беспокоясь о том, что соседи, привлеченные подозрительным шумом, могут вызвать милицию.

— Действительно странно.

— И нелогично. В одном случае хладнокровный, со стальными нервами убийца. В другом — истерик и подъездный хулиган. С разницей в поведении в полчаса.

— А что следствие?

— Как обычно. Следствию необходимо в возможно более сжатые сроки раскрыть преступление. Нужен преступник. Чтобы начальству рапортовать. Следствие однозначно считает подозреваемым гражданина Иванова.

— А ты?

— А я на всякий случай сомневаюсь. Потому что надо мной ни прокурор, ни начальство не висят. Я могу позволить себе роскошь сомневаться. И свои сомнения перепроверять.

— Перепроверил?

— Перепроверил. Задался вопросом, кто еще мог желать покойному смерти? Поинтересовался его образом жизни. Попытался определить контакты истекшего года. Для чего задал соседям ряд наводящих вопросов. О том, кого они в последнее время в компании с покойным видели, как они себя при этом вели, не мешали ли жильцам после двадцати трех часов шумом, не выражались ли нецензурно при встрече в подъезде, не одалживали ли без отдачи деньги и продукты питания... Ну, в общем, слегка раззадорил.

— Сказали?

— Сказали. Люди, если их за живое задеть, а потом посочувствовать, становятся словоохотливы и много чего интересного могут порассказать.

— Что они сказали? В ответ на твое сочувствие.

— Сказали, что в последнее время покойный сосед пил по большей части один. Что замечали его в компании гражданина Иванова, местного дворника, его подружки, еще одной подружки, еще одного приятеля, который никакого интереса для следствия не представляет, и еще одного неизвестного соседям лица, визит которого приходился на то же самое время, что и гражданина Иванова.

— Совместная пьянка?

— Что-то вроде этого. По крайней мере соседи показали, что слышали крики и хлопанье входной двери чуть не с самого утра.

— Ходили за добавкой?

— По всей видимости.

Отработав всех знакомых потерпевшего за последние несколько лет, я выделил нескольких наиболее из них подозрительных и взятые из личных дел и с пропусков фотографии предъявил для опознания соседям. Двое соседей указали на одну и ту же фотографию, признав на ней человека, которого они видели в компании потерпевшего и гражданина Иванова.

— Кто он?

— В настоящий момент никто. Официальный безработный. Занимается ремонтом компьютеров и установкой программ для знакомых и знакомых тех знакомых. Патента не имеет. Объявлений о предоставляемых услугах не дает. Живет, если не считать приходяще-уходящих женщин, один.

— Работать не работает, объявлений не дает, а на жизнь хватает?

— Причем на вполне приличную жизнь. Особенно в последние недели. До того особенно не шиковал. А тут... Приоделся, долги вернул, купил дорогой компьютер.

— Оплата единовременной услуги?

— Я подумал так же. И посетил данного гражданина под видом налогового инспектора.

— Потребовал лицензию на ведение работ, патент частного предпринимателя, заполненные декларации о доходах, квитанции уплаченных налогов... В общем, страху нагнал?

— Не без этого. Я ведь не имею возможности, как милицейские следователи, вызывать его в кабинеты, брать подписки о невыезде и вести долгие душеспасительные беседы. Так что пришлось поговорить и о лицензиях, и о декларациях, и о патентах, и о нарушении существующей финансовой дисциплины.

— То есть довел клиента до кондиции?

— Довел...

— И уже размягченному сунул под нос удостоверение...

— Сунул. Иначе я от него ничего бы не добился.

— Затем, конечно, сказал, что гражданин Иванов не Иванов вовсе и не гражданин, а подданный Соединенных Штатов Америки и еще, на всякий случай, Парагвая, что он вел на территории России шпионскую деятельность, похитил кучу государственных секретов и убил своего агента-связника, в компании с которым опознанный соседями подозреваемый пил водку. И что на основании этого госбезопасность считает его сообщником шпиона и соучастником убийства, за что по совокупности статей следует никак не меньше вышки. Так?

— Примерно так.

— Клиент раскис и стал просить снисхождения и каяться.

— Начал.

— Жук ты, майор! Такой, что поискать.

— Это оттого, что начальство ставит заведомо невыполнимые в рамках закона задачи.

— Что он показал?

— Он показал, что во время совместного распития алкогольных напитков сорокаградусной крепости гражданин, с которым его познакомил его приятель, попросил отсмотреть на компьютере дискету.

— Ну-ну!

— На дискете были какие-то шифры. Какие-то цифры. И написанные по-английски названия иностранных банков. Он предполагает, что шифры — это номера зарубежных счетов, а цифры — количество положенных на них средств.

— Большие суммы?

— Он утверждает, что большие.

— Так-так. Это уже теплее. Это уже гораздо теплее! Что еще?

— Еще там были какие-то фамилии. Целые списки. Которые он рассмотреть не успел, потому что приятель его приятеля, то есть гражданин Иванов, выдернул дискету из дисковода.

— Понятно. Непонятно только, откуда у него после этого визита вдруг деньги появились. Ты не поинтересовался?

— Поинтересовался. Но насчет денег он молчит. И на вопрос, откуда у него взялись средства на приобретение одежды и нового компьютера, отвечать не желает.

— Ну насчет денег как раз понятно. Толкнул информацию на сторону. Задешево толкнул, но зато за наличные и сразу. Вопрос только, кому толкнул?

— Этот вопрос в настоящее время выясняется. Отрабатываются его контакты, допрашиваются свидетели... Для чего мне необходимо выделение дополнительных сил...

— А вот здесь у нас с тобой, майор, прокол. Не будет у нас дополнительных сил. И даже тех, что раньше были, не будет.

— Почему?

— Потому что мне по «вертушке» позвонили. Оттуда позвонили. И очень популярно объяснили, чем мне следует заниматься в служебное время, а чем не следует. Чтобы это служебное время раньше определенного трудовым законодательством срока не превратилось в сугубо личное, предназначенное для возделывания огорода и сбора грибов. В общем, дело ведено представить тупиковым, все документы передать следственной бригаде МВД и сосредоточиться на повышении боевого мастерства и укреплении трудовой дисциплины.

— Ого!

— Не «ого», а ого-го!

— Кто же это, интересно, на них надавил?

— Возможно, кто-нибудь из тех, кому твой клиент продал информацию, считанную с дискеты. Или МВД из соображений ведомственной ревности. Или еще кто-нибудь. Но в любом случае этот «кто-то» имеет очень высоких покровителей. Потому что низкие и даже средней весовой категории покровители к ведомственным «вертушкам» доступа не имеют.

— Да, дела.

— Как сажа...

— И что мне теперь делать? Готовить документы к передаче?

— Документы готовить. Потому что просьбы вышестоящего начальства равны приказам. А приказы вышестоящего начальства не обсуждаются. Готовь документы по всем добытым на гражданина Иванова Ивана Ивановича материалам. Особенно по тем, где он изобличается как социально опасный, совершивший пять убийств рецидивист. Понял?

— Понял, — все и сразу понял майор Проскурин. — Только не пять, а шесть.

— Что шесть?

— Убийств шесть. Он еще своего приятеля зарезал. Зверски.

— Ну, тогда тем более.

— А что делать с приставленным к объекту телохранителем? И с разработкой торгующего информацией с увиденной им дискеты приятеля потерпевшего?

— Что делать? Ничего не делать. Мы не можем вмешиваться в личную жизнь наших работников. Не те времена. И не то денежное содержание. Если мы не способны платить людям достойную зарплату, то мы не имеем права лишать их возможности подрабатывать в свободное от основной работы время. Хоть даже телохранителем денежных персон. А если нашего работника пригласили на высокооплачиваемую работу в охранную фирму, то это значит, что квалификация наших работников соответствует самым высоким требованиям. Что не может нас, как их непосредственных начальников, не радовать. В общем, примерно так. Ясно?

— Вполне. Значит, я продолжаю в том же духе?

— Продолжай. Только тише и в свободное от основной работы время. В личное время. Которое, согласно нашей Конституции, принадлежит самому человеку. И может использоваться им так, как он того пожелает. Хоть даже на собирание спичечных этикеток или сбор какой-нибудь лично ему интересной информации. Да. И распишись в приказе. Что ознакомлен и принял к сведению.

— В каком приказе?

— В том, что указывает вам как руководителю одного из подразделений на недопустимость распыления сил личного состава на второстепенные, не имеющие отношения к основным задачам, потенциально тупиковые дела. И который обязывает вас как руководителя непрерывно повышать боевую, политическую и физическую подготовку вверенного вам личного состава. Ясно?

— Так точно, ясно, товарищ генерал!

— Ну, тогда на сегодня все. А завтра... Завтра вечером милости прошу ко мне на празднование дня рождения моего прапрадедушки. Которого очень любил мой прадедушка. И я тоже. Приходи.

— А если этот мой визит неправильно истолкуют?

— Не истолкуют. Потому что генерал тоже человек. И потому что свободное время генералов, согласно Конституции, принадлежит генералам. И никому более...