Китабу о животных

КИБОКО Жирный пролетарий

Гиппопотам, или, как его называют греки, «речная лошадь», обожает плескаться в реках, озерах, мелких прудах и зловонных канавах с грязью. Он хрюкает, урчит, фырчит, свистит, мычит, рыгает или дрыхнет на отмели, использовав в качестве подушки спину близлежащего товарища. Плавают они со скоростью более десяти узлов в час и могут оставаться под водой от пяти до десяти минут. Но, когда наступает ночь, они бродят по земле, и таковой является вторая — ночная пара их водного образа жизни.

Дорожки для игры в гольф города Джинджа, расположенные неподалеку от водопада Рипон и озера Виктория-Ньянза в Уганде, — любимое место прогулок местных бегемотов. Они путешествуют от лужайки к лужайке всю ночь и радостно косят всю траву, оставляя за собой параллельные колеи, выглядящие точь-в-точь как дорожки с отпечатками от широких колес карта. Игроки в гольф бесновались и ругались до тех пор, пока клуб Джинджи не ввел официально новое правило в игру: если мячик приземляется прямиком в след гиппопотама, его разрешается забрать и положить на торф рядом без штрафа.

В лагере Руинди национального парка Альберт в Конго у бегемотов была привычка бродить по округе лунными ночами. Иногда они ухитрялись протопать целую милю от реки Руинди, причем исключительно для того, чтобы постоять рядом с рестораном и поглазеть на жующих, пьющих, болтающих и играющих в карты туристов. Зато днем туристы ходят к реке поглазеть на гиппопотамов.

«Речные лошади» Восточной, Западной, Центральной и Южной Африки очень любят путешествовать, но по пути они лакомятся просом, маисом, рисом, сахарным тростником и опустошают поля местных жителей, нанося им куда больший урон, чем буйволы и слоны. Самые отважные бегемоты пробираются в маленькие городки, чтобы исследовать мусорные ведра и уничтожить цветочные клумбы. Как-то раз в южноафриканском городе Дурбане бегемотиха по имени Хуберта опрокинула на главной улице лоток с фруктами и попыталась пробраться в кинотеатр, чтобы посмотреть фильм с участием Джуди Гарланд. Хуберта странствовала по провинции Наталь и Трансваалю и прошагала сто миль со скоростью в среднем миля в день. За время своих скитаний она посещала деревни, фермы, города, церкви и индуистские храмы. А в буддистском монастыре она прожила три дня, за которые очистила весь сад от кустов и цветов.

Посетителям зоопарков западного мира подобные истории покажутся удивительными. Они привыкли приходить к пруду бегемота и пялиться на расплывчатые очертания на дне. Через несколько минут животное всплывает. И на мгновение взгляду предстают глаза, по форме напоминающие башенки, и ноздри, будто смотровые щели на раздутой физиономии. Животное вновь уходит под воду. И зрители покидают пруд бегемота, оставаясь в полной уверенности, что это жирное, неповоротливое животное всю жизнь проводит исключительно в воде. Ну, в лучшем случае иногда выползает на берег. И сообщения о том, что бегемот разгуливает по дорожкам для гольфа или по церковному двору, они воспринимают как диснеевский мультфильм или галлюцинацию, вызванную употреблением ЛСД.

Да, Кибоко толстый, но никак не неповоротливый. Он не только мастерски занимается водными видами спорта, но удивительно подвижен и на земле, где гуляет от заката до рассвета, порой и в дождливые дни. Если путешествие затягивается и кожа начинает сохнуть, подкожные железы выделяют что-то вроде «лосьона для загара» — красноватую маслянистую жидкость, которая успокаивает и смазывает его кожу. Именно по этой причине люди еще с библейских времен верят в то, что гиппопотамы «потеют кровью».

Чтобы найти объяснение столь необычному двойному образу жизни — водному днем и наземному ночью, — местные сказители Конго сочинили уйму легенд. Большей частью они непристойные, но Кибоко такой толстый… Название его на языке суахили звучит как разухабистая дробь и гораздо больше подходит гиппопотаму, чем дурацкое греческое «речная лошадь».

Как рассказывается в легенде племени азанде, было время, когда Кибоко и днем и ночью жил только в саванне. Но вот наступила сушь, подул знойный ветер, сверкнула молния, и с треском загорелась трава. Несчастный, перепуганный и обожженный Кибоко плюхнулся в ближайшее озеро и с громогласным плеском приводнился среди потрясенных рыб. «Это наша территория, — закричали они. — Захлопни свою зевающую пасть с большими клыками и катись отсюда! Мы не позволим, чтобы съели нас и наших детей».

«Позвольте мне остаться, — взмолился гиппопотам. — i Клянусь, что я не буду вас есть. Ночью я буду выходить на берег и жевать траву».

«Так мы тебе и поверили, — прошипели недоверчивые рыбы. — А как мы узнаем, что ты нас не обманешь?»

Гиппопотам стал мучительно размышлять. «Есть только один способ доказать мою честность, — наконец предложил он. — Как только я буду нырять, то стану поднимать хвост и какать. И в какашках вы не найдете ни единой рыбьей косточки».

И Кибоко так и поступает, производя эти странные манипуляции как в воде, так и на земле, но отнюдь не во благо рыб-скептиков. Таким способом гиппопотам помечает обычно территорию и делает это так часто, неистово вертя хвостом, словно маятником, что пруды в зоопарках приходится осушать и чистить каждый день. И что еще интереснее, если бегемот осмеливается нарушить чужую территорию или оказывается там случайно, противники устраивают фантастический поединок: они «стреляют» друг в друга, но не пулями, а дерьмом, размахивая хвостами. И во все стороны летит помет. Затем нарушитель отступает, но по непонятной причине обе стороны приходят к выводу, что честь свою они защитили. В том случае, когда самец помоложе решает бросить самцу постарше серьезный вызов и завоевать тем самым право на определенную территорию — особенно в переполненных ареалах, — они оба вступают в настоящий бой и колошматят и лупят друг друга полночи, впиваясь в бока противника клыками и острыми коренными зубами.

И такую битву можно считать воистину героической, потому что взрослые бегемоты в длину достигают четырнадцати футов, в высоту пяти футов и веса трех тонн. Попадаются самцы, весящие больше восьми тысяч фунтов, то есть они гораздо тяжелее высоких и длинных белых носорогов, которых обыкновенно считают вторыми самыми большими земными млекопитающими. На эту тему можно спорить бесконечно, но какой в этом смысл? Пусть носорог остается вторым, а Кибоко третьим, но удостоившимся специального утешительного приза — только что придуманного мною титула «самого толстого в мире земного млекопитающего».

Носорога и бегемота по росту обгоняет слон, но эти три гиганта-тяжеловеса не связаны между собой родственными узами. У очень высокого слона имеются родственные связи с дюгонями, ламантинами, вымершими морскими коровами и крошечными даманами, или «кроликами», в то время как носорог имеет отношение к лошадям, а гиппопотам является близким родственником бородавочников, диких кабанов и домашних поросят.

Убедительным подтверждением этих родственных связей представляет собой карликовый бегемот. В отличие от «карликового слона», он — отнюдь не миф, и, хотя своей анатомией очень напоминает большого гиппопотама, и ростом и повадками он сходен с диким кабаном. Шести футов длиной и трех футов высотой, он весит четыреста фунтов, что характерно для свиней, и мигрирует по болотам и лесам Западной Африки, но при этом никогда не собирается в стада и не обитает в реках.

Место Кибоко в природе отчетливо понимали в Древнем Египте, где его называли «речной свиньей». Греки затем превратили его в «речную лошадь», а несколькими веками позже голландцы сделали из него seekoei — «морскую корову». Тем временем арабы называли его словом, которое означало «водяной буйвол», а простой народ в арабских странах полагал его «рыбой». По законам ислама, сходным с верованиями ортодоксальных иудеев, мясо считается нечистым, если животному заживо не перерезают горло. У рыбы, однако, имеются будто прорезанные в маске щели-жабры — «метки от ножа пророка»; таким образом, рыба составляет исключение. Перерезать горло весящему три тонны животному нелегко, но бегемот половину своей жизни проводит в воде, соответственно, его очень удобно считать кошерной рыбой.

Пытаясь привести в порядок существующие противоречия по этому вопросу, зоологи начала XIX века только ухудшили положение. Они назвали гиппопотамов толстокожими, объединив их вместе со слонами и носорогами в одно искусственное семейство. И это ошибочное наименование, давным-давно исправленное, все еще употребляется обычными людьми и в цирках, где слонов называют в соответствии с классическим стилем П. Т. Барнума, неповоротливыми и толстокожими. Но те, кто видит бегемота впервые, используют еще один эпитет для описания этого добродушного коротышки-толстячка — они с ужасом и отвращением заявляют, что Кибоко «урод», чуть ли не самое уродливое из всех животных.

По моему разумению, это надуманно и ошибочно. Я бы назвал бегемота joli-laid — очень удачным французским словом, которое переводится как «очаровашка-страшилка» и применяется по отношению к людям, которые настолько некрасивы, что кажутся прекрасными особой, свойственной только им красотой. Таким на редкость joli-laid был Фернандель, комедийный актер с лошадиным лицом. Такими были и Джордж Арлисс, Чарльз Лаутон, Уоллес Бири и другие знаменитые актеры и комедианты прошлого. И я предполагаю, что гиппопотамы, бородавочники, носороги, стервятники, крокодилы, гиены и все так называемые звери-уроды — на самом деле великие комики мира животных. А чтобы удостовериться в этом, вам просто надо за ними понаблюдать.

Кибоко похож на перевернутый бочонок грифельного цвета, обтянутый почти лишенной шерсти шкурой. В обхвате он примерно тех же размеров, что и в длину, поэтому, когда он топает, переваливаясь на своих напоминающих обрубки ногах, его розоватый живот чуть ли не волочится по земле. Когда он бодро шагает вперед, левый и правый его борта болтаются совершенно независимо друг от друга. Начинается он с огромной ящикоподобной головы, а кончается дурацким хвостом в восемнадцать дюймов. Круглые уши, расположенные на самой верхушке его головы, — маленькие и ни на секунду не перестают подергиваться. Глаза, как раз перед ушами, торчат в углублениях, напоминающих глазницы перископа, в точности как у крокодилов и лягушек. Благодаря этому он может следить за чем угодно, прячась целиком в воде. Его квадратная морда, шириной в два фута, покрыта щетинистыми волосками и в самой высшей точке увенчана ноздрями, похожими на прорези в маске. Так же как и уши, они могут плотно закрываться по его собственному желанию — это позволяет ему нырять, плавать, ходить и даже спать под водой.

В воду он погружается двумя абсолютно различными способами. Если он решает нырнуть, будучи в воде, то сначала опускает медленно зад, а потом уже весь уходит под воду. Но, если ему срочно надо броситься в воду с высокого берега, он ныряет туда вперед головой — как и первый гиппопотам из мифа азанде — и шлепается в рыбье царство с всплеском такой силы, будто в воде оказался Гаргантюа. Всплывая, он с громким фырканьем выдувает из ноздрей воздух и извергает столб воды.

Так выглядит Кибоко, когда рот у него закрыт. Когда же он, просто зевая или угрожая своему врагу на земле или в воде, открывает во всю ширь пасть, то создается впечатление, что голова его раскалывается пополам. Разинутая пасть Кибоко, длиной примерно три фута от одного конца челюсти до другой, выглядит как гигантская красная пещера со сталактитами и сталагмитами из кости.

Он обладает четырнадцатью парами коренных и премолярных зубов, которые ежедневно справляются с двумя-четырьмя сотнями фунтов травы и кормовых растений, растущих на земле, и несколькими видами водяных растений, главным образом лотосами и водяными лилиями. По обеим сторонам челюстей находится пара слегка изогнутых, длинных и острых клыков. Его бивни, в отличие от слоновьих, являются на самом деле резцами — всего их четыре, по паре в каждом углу челюсти. Изогнутые нижние бивни — очень длинные, у большого взрослого гиппопотама они вырастают до тридцати дюймов и более. Если верхний бивень ломается, нижний лишается опоры и продолжает расти, как клыки у кабанов, достигая длины четырех и даже пяти футов.

Бивни и резцы целиком состоят из высококачественной, очень твердой кости и для пережевывания пищи не используются. Бегемоты щиплют траву своими тяжелыми губами, выстригая ее так ровно, будто прошло стадо овец. Передние зубы они пускают в дело в сражениях, преимущественно между собой, так как ни одно животное-хищник, даже двадцатифутовый крокодил, весом в тонну, не станет нападать на взрослого гиппопотама.

Рыбаки племени багома с озера Танганьика, где крокодилы и бегемоты водятся в изобилии, по-своему объясняют причину, по которой эти исполинские животные мирно существуют бок о бок в реках и озерах Африки.

«Давным-давно, — сообщили они мне, — крокодил заключил с Кибоко договор. «В воде сильнее ты, — заявил он Толстяку. — Но хозяином берега являюсь только я, я один. И если ты вылезешь на берег попастись на травке, я не пущу тебя, пока не пообещаешь мне сослужить службу». «Какую?» — спросил Кибоко. «Поклянись, что ты всегда будешь следить за лодками рыбаков и переворачивать их. Тогда обед будет обеспечен и мне». «Хорошо», — согласился бегемот. И с того кошмарного дня он, как верный друг и товарищ крокодила, помогает ему убивать людей».

В сказке племени багома крайне просто сообщается тот факт, что Кибоко с крокодилом в пище не соперники: травоядный бегемот пасется на земле, а плотоядный крокодил находит себе обед в воде. Именно поэтому да еще потому, что бегемоты благодаря своим размерам — животные спокойные, они, когда рядом нет малышей, обычно игнорируют своих соседей-крокодилов. Когда рядом дети, бдительная мать бросается на каждого крокодила, проживающего рядом, так как прекрасно знает, что он потенциальный похититель маленьких бегемотиков. И крокодилы поспешно отступают — ведь даже тупоголовой рептилии очень хорошо известно, что пускать в ход свои узкие челюсти против огромной квадратной туши, которая чувствует себя в воде как дома, означает превратиться в перекусанный пополам труп.

Если самку гиппопотамов сопровождает ее ребенок, она может с яростью броситься на каноэ, но в соглашение о ненападении с крокодилами она не вступает. Каждый большой предмет она воспринимает с истерическим подозрением, так как опасается возможной угрозы своему отпрыску. На самом деле она даже способна спутать каноэ с дрейфующим крокодилом, который своей формой напоминает лодку. Кроме того, всплывающий на поверхность бегемот может случайно столкнуться с каноэ и перевернуть его. Очень испугавшись от неожиданного удара по спине, они обыкновенно ныряют, как киты. Но, поскольку мало кто из местных рыбаков умеет плавать, даже те, кто половину всей своей жизни провел на воде, проплывающие мимо крокодилы вполне могут воспользоваться случаем и утащить под воду бедных пловцов или тела уже утонувших.

Вероятно, объяснение повадок бегемота местным населением кажется наивным, но суждения о Кибоко первых исследователей Африки тоже умными не назовешь. И доктор Ливингстон, и Генри Мортон Стэнли, и сэр Вичард Бертон, и Джон Спик, и Пол Дю Шаллу, и сэр Самуэль Бейкер — все они пережили столкновение с преданными мамашами-бегемотихами, и все они отзываются о бегемоте как о злобном звере, предумышленно атакующем лодки исключительно с целью убить человека.

Бейкер, один из самых резких оппонентов бедняги Кибоко, путешествовал на пароходе с гребными колесами по Белому Нилу. На гребное колесо налетел охваченный паникой бегемот и сломал несколько лопастей. Намерения его, однако, были куда менее кровожадными, чем самого Бейкера. Страстный гурман, сэр Самуэль с необыкновенным смаком описывал, как поедал мясо и жареные ноги детенышей бегемотов, а потом варил суп из их шкур. Он утверждал, что суп этот вкусом напоминает черепаховый и даже вкуснее. И так ему этот суп понравился, что он остроумно переименовал настоящий черепаховый суп в «фальшивый бегемотовый».

Я, конечно, предпочитаю людей, которые съедают свою добычу, а не развешивают по стенам, но мне не нравится, когда животных презирают за то, что они не лежат на блюде, и особенно мне не нравится манера «гурманов дичи». Сэр Самуэль, по крайней мере, занимался хоть какими-то исследованиями, а вот нынешние европейцы, которые едут в Африку, берут с собой разного вида специи для того, что я назвал «сафари гордон-блу». Таких мало интересует обычная дичь, которую Белые Охотники убивают для своего котла, например, бушбок и импала, нет, им подавай сассу, самую замечательную на вкус антилопу. А некоторые из них обожают детеныша дикобраза, филе питона или вареного варана; причем готовят они сами, размахивая над будущим блюдом баночками с орегано или майораном, а африканские бои с восторгом за ними следят. Затем такие гурманы возвращаются в Париж, Рим или Лондон, дабы поделиться своими новыми ощущениями со знатоками.

Менее склонные к путешествиям субъекты остаются дома и получают от специально нанятых для этих целей Белых Охотников партии самого вкусного мяса из Африки: копченую ветчину из гиппопотама весом сто фунтов. Приготовленная на пару шерри с патокой, она ценится больше, чем павлиньи язычки, которые так восхваляли римляне.

А Белые Охотники, продающие гурманам ветчину из Кибоко, другой конец его тела поставляют спортсменам. Охотникам хватило ума не помещать гиппопотама в список Большой Пятерки, но его голова с бивнями в пятьдесят дюймов до сих пор оценивается в тысячу долларов у любителя, стремящегося получить звание охотника. Мотивы человека, тайно покупающего голову южноафриканского буйвола, хотя бы понятны: ему необходимо доказать, что он якобы победил опасного зверя. Но когда кто-то похваляется действительной или вымышленной победой над животным, которого и выслеживать-то не приходится, потому что оно целый день нежит на мелководье и подставляет каждому свою спину, — это просто смехотворно.

До появления огнестрельного оружия местные охотники рыли ямы или подвешивали копья на деревьях близ троп или «туннелей» гиппопотама. Такие тропы бегемоты прокладывают себе сквозь густые заросли и высокую траву. Самые отважные охотники охотились с гарпунами, к которым привязывали веревки, чтобы, после того как животное опускалось на дно, как го делают все умирающие бегемоты, вытащить тушу наружу. Африканцы ели мясо бегемота с удовольствием и специями не посыпали. Предпочтение они отдавали салу. Ни одна антилопа, за исключением канны, не имеет того количества жира, которое бы заслуживало внимания, а вот хороших размеров бегемот обладает примерно двумястами фунтами чистого жира. Шкуру животного разрезали на полосы, высушивали, выделывали и отбивали для кнутов — грозных, даже смертоносных фимбо, или, как их позже назвали южноафриканцы, шамбоков. Правда, шамбоки лучшего качества делаются из высушенных и растянутых пенисов буйволов и носорогов.

Прибывшие в Африку белые стреляли с речных пароходов по гиппопотамам ради обеда или просто для развлечения. Затем за бегемотов взялись и профессионалы, которым понадобилась их кость. Кость гиппопотамов очень твердая, но не желтая, как у слонов, поэтому она пользовалась спросом для создания искусственных зубных протезов. Стоила она шесть долларов за фунт. Когда дантисты перешли на фарфор и виниловую пластику, этот рынок приказал долго жить, но из зубов бегемота до сих пор делают безделушки, поэтому зубы животного, если и не достигают трофейных размеров, все равно остаются источником побочного дохода профессиональных охотников.

Хорошо известно, что гиппопотамы, обитающие на территориях, славящихся обилием охотников, становятся очень осторожными. Они не являются столь интеллектуальными гигантами, как слоны, но обладают прекрасной памятью и, подобно своим меньшим родственникам — свиньям, совсем не глупые. В тех местах, где они уже наталкивались на ямы и подвешенные копья, бегемоты с подозрением высматривают скрытые ловушки; там, где они уже познали предназначение гарпунов и огнестрельного оружия, животные, всплывая на поверхность, высовывают ноздри среди водных растений, быстро втягивают воздух и уходят обратно под воду. Но такая предосторожность помогает мало, потому что им приходится не только вести земноводный образ жизни, но и воспитывать малышей — то есть подставлять свои спины взорам и оружию людей.

Обыкновенно стадо гиппопотамов состоит из десяти — сорока особей, большая часть которого обитает на территории, именуемой creche, что означает «ясли» или «дневной детский сад». В стаде царит матриархат, им управляют беспокойные самки, полностью поглощенные заботой о своих детях и их пропитанием. Находясь в центре берега или песчаной косы, они охраняют ясли от врагов, в том числе и от самцов гиппопотамов, которые норой очень страшно избавляются от собственного потомства. Лодку самки воспринимают так же, как человеческие мамочки отнеслись бы к летающей тарелке, фланирующей над детским садом. Лодкам они не доверяют и не пытаются сначала определить, кто там находится: местный ли рыбак, христианский ли миссионер, вроде доброго доктора Ливингстона, или поклонник супа из гиппопотама сэр Самуэль Бейкер. Бегемотихи нападают сразу и не думают о своей собственной безопасности.

Старшие самцы, обладающие высоким социальным положением, обитают на собственных территориях, примыкающих к границам яслей. Самцы помладше вынуждены жить на специально указанных окраинах, вдали от яслей, где им редко предоставляется шанс встретиться и спариться с самкой, достигшей брачного возраста. Таким образом, все самцы бегемотов становятся «бродягами», потому что обязаны находиться вне стада. А обычная болтовня об озлобленных бегемотах-бродягах — всего лишь ничего не значащий вывод, основанный на повадках индивидуумов с дурным нравом.

Как только молодые самцы становятся более сильными и уверенными в себе, они начинают вызывать на поединок хозяев владений, который заключается в стрельбе пометом или в драке бивнями, сопровождаемой ревом. Победитель получает право на территорию близ яслей и на случку с самками, достигшими половой зрелости, в течение года.

Спаривание происходит в воде, самец находится сзади. Помимо кратковременного эротического стимулирования — толкания и обнюхивания, никакого другого ухаживания не бывает, тем более чего-либо подобного сентиментальным медовым месяцам у слонов. Беременная бегемотиха в яслях живет вместе с другими самками и через восемь месяцев рожает одного «теленка», который всем своим видом очень напоминает стофунтового большеголового поросенка в розовую крапинку.

Малыш-бегемотик, появившийся на свет в воде, живет в безопасных яслях и вскармливается матерью тоже в воде. Время от времени он высовывает голову наружу, чтобы глотнуть воздуха. Ему нужно научиться как можно дольше удерживать дыхание под водой. И обучение продолжается до тех пор, пока он не начнет плавать под водой так же долго, как и его мать. Поэтому, чтобы постоянно следить за ним, ей приходится всплывать на поверхность чаще, чем следовало бы. А чтобы уберечь его от крокодилов, она сажает малыша себе на шею, за которую он цепляется своими передними ножками. Став чуточку постарше, он сидит у нее на спине. На берегу она старается находиться с ним рядом и с фанатичным подозрением осматривается вокруг. Когда она дремлет на отмели, то обыкновенно укладывается прямо на малыша, по всей видимости для того, чтобы защитить его от неожиданной опасности. И так поступают все бегемотихи. Они прямо-таки расплющивают своих малюток, которые хоть и визжат придушенными голосами, но остаются целыми и невредимыми.

Материнская опека и интерес к своему ребенку длятся около двух лет. Затем, когда юные самцы становятся похожими на грозного взрослого бегемота, их пинками выгоняют из яслей и предоставляют самим себе. К этому времени они достигают таких размеров и силы, при виде которых любой крокодил, даже длиной двадцать футов, приходит в уныние. И бояться таким гиппопотамам остается лишь человека. Сексуального созревания и самцы и самки достигают в пять лет, а продолжительность их жизни составляет пятьдесят лет. В неволе, несмотря на ограничения, они процветают, хорошо размножаются и живут более счастливо, чем слоны, так как их менее развитый интеллект редко отклоняется от нормы.

Те, кто судит о Кибоко, африканском толстом, но очень добродушном пролетарии, поверхностно, считают его злобным, глупым и уродливым. Полагаю, что это суждение зиждется на самоуверенном, напыщенном заявлении знаменитого английского эссеиста Томаса Байингтона Маскалея: «Видел я гиппопотамов и спящих и бодрствующих; и уверяю вас, что и спящий и бодрствующий бегемот является самым уродливым из всех созданий, порожденных Господом».

Подобное заявление больше дискредитирует Господа, чем невинного Кибоко, но я не стану отвечать на эти слова, потому что за меня это уже сделали. Сэр Томас Браун в 1642 году написал с замечательным пониманием: «Я не знаю, почему мы называем жабу, медведя или слона уродливыми; они были созданы таким образом, чтобы им было удобно жить, как им и надо. И они отнюдь не считают, что их постигло наказание Божье, который видел, что все, что Он создал, хорошо».