Китабу о животных

ТЕМБО Гражданин с твердыми устоями

А это животное способно и смеяться, и плакать; оно может напиться вдрызг и грубо разыграть приятеля; оно влюбляется, женится и проводит медовый месяц; оно умеет принимать слабительные средства, ставить себе припарки и выдергивать больные зубы. И еще оно в состоянии зарабатывать себе на жизнь, работая лесорубом, возницей, строителем, почтальоном, охотником, солдатом, актером, акробатом и даже ловким контрабандистом.

И хоть это животное — не человек, в Индии, на Цейлоне, в Бирме, Сиаме да и в других странах Востока его признают и почитают как человеческое существо. А индийские брахманы искренне верят, что, когда хат-хи — как там его называют — на рассвете и на закате молча созерцает небо с задумчивым видом, это означает, что он молится. Буддисты и иные азиаты не сомневаются в том, что это уникальное животное обладает собственной примитивной религией, и потому уважают и почитают его. Но в Африке, где на языке суахили его называют Тембо — это созвучие напоминает нескончаемую дробь барабанов, — его воспринимают как просто ньяму, «мясо». Ну, а для охотников, как белых, так и аборигенов, он всего лишь «большой кабан с огромными бивнями» или «слоновая кость».

Дабы объяснить свое несправедливое отношение к Тембо, люди заявляют, что африканского слона невозможно приручить. Бытует мнение, будто индийский слон — послушный и умный, а африканский — злобный, неприступный, не поддающийся дрессировке и даже кровожадный. Это суждение распространено и в цивилизованном мире Запада, хотя на самом деле виноват-то сам человек. Если внимательно изучить историю отношений человека и Тембо, станет совершенно очевидно, что этот «не поддающийся дрессировке» зверь больше пяти тысяч лет ведет себя точно в соответствии с тем, как мы приучили его себя вести.

В 3500 году до н. э. высокоразвитые египтяне, первые в истории дрессировщики животных, обучали африканских слонов ходить под седлом и работать прислугой. Между вторым и третьим веками до н. э. карфагеняне муштровали слонов для военных целей (включая знаменитые полки Ганнибала из тридцати семи слонов, которые промаршировали через высокие Альпы к Риму). Карфагеняне надевали на них пластинчатые доспехи, сажали сверху копьеносцев и отправляли их в сражение. Спустя несколько сотен лет в порочной Римской империи африканские слоны были гладиаторами, акробатами, канатоходцами и актерами бурлеска, где участвовали в непристойных представлениях и плясали двусмысленные танцы. В эпоху XVII века гурманы-французы выучили первого в их стране африканского слона, жившего в версальском бродячем зверинце, макать в суп хлеб и выпивать за день двенадцать пинт вина. В XIX веке респектабельные англичане своего первого в стране африканского слона, обожаемого Джамбо, приучили питаться сдобными булочками с изюмом и возить на спине веселую ребятню. Ну а в XX веке практичные бельгийцы заставили слонов из буша Конго ворочать бревна и таскать плуг.

В 1899 году бельгийский король Леопольд II организовал специальные станции по обучению слонов в Кира Вунгу, Апи, Гангала-на-Бодио и Эпулу — районах леса Итури, где слоны водятся в огромном количестве. Для воспитания слонов были приглашены корнаки из Индии — квалифицированные погонщики и дрессировщики, которым надлежало поделиться секретами своего мастерства с конголезцами.

Искусство обучения слонов потребовало большего терпения, чем могли себе представить африканцы. Корнаки-индийцы обыкновенно пользовались стрекалом (хаукусом), которым слегка похлопывали животное или подавали команду, но никогда не били по-настоящему. Им было хорошо известно, что подход к любому животному с позиции силы рано или поздно вынудит зверя воспользоваться своей силой, которая может оказаться гораздо больше силы человека. Что и доказала гибель шести учеников-африканцев в Апи, которые по глупости стали бить и травить Тембо, которое превосходило весом человека в семьдесят раз. Тем не менее некоторые конголезцы не бросили учебу и научились уважать своих слонов-товарищей, применяя методику и традиции индийских корнаков. Станции просуществовали до последних дней правления бельгийского правительства в Конго.

Для поимки нескольких многообещающих юных Тембо люди выстрелами в воздух обращали в паническое бегство слоновьи стада и ловили животных арканами или сетью. Пойманных четырех- и пятилетних самцов приводили на станцию, привязывали к дереву, а затем десять месяцев приучали к виду, звуку, запаху и характеру человека. Корнаки разговаривали с ними, пели народные песни на хинди, потчевали сахарным тростником, сладким картофелем, ананасами и бананами, мыли их, чесали и скребли.

Пение являлось очень важным компонентом дрессировки. Слоны — эмоциональные животные и чувствуют музыку. Цирковые слоны по сю пору так же реагируют на музыку, как Ханс и Парки, — пара молодых слонов, которых первыми проверили на восприятие музыки. Они выступали в 1798 году в зверинце в Париже. Слоны кружились под звуки марша, радостно трубили в унисон с музыкальными инструментами и проявили необыкновенное умение разбираться в музыке: во время исполнения симфоний они засыпали (так же, как и я). Многие слоны при звуках спокойной мелодии достигают состояния, напоминающего настоящий гипнотический транс. А в обучении слонов военному ремеслу главная наука — искусство боя.

Азиатские слоны наслаждаются более широким кругом профессиональных обязанностей. Они работают почтальонами и таскают на себе и письмоносца-человека, и пятьсот фунтов почты. Во время охоты они носят на себе паланкины с кучей спортсменов и индийских шикаров, которые организуют такую же фальшивую охоту, как сафари в Восточной Африке. Слоны занимаются и древним ремеслом контрабандиста — сиамские слоны, увешанные кожаными мешками с запрещенным товаром, ходили через границу по сигналу их хозяев. Азиатские альбиносы, например, белые сиамские слоны, выступают даже в роли земного божества. В прошлые времена их вскармливали кормилицы-женщины, умащивали дорогостоящими маслами, потчевали жасминовыми напитками, украшали диадемами из чеканного золота, наряжали в пурпурный бархат с отделкой из золотой и алой бахромы и укрывали от солнца золотыми и красными зонтами. А не так давно для них соорудили специальные поезда, ванны с душем и электрические вентиляторы, которыми они, вероятно, наслаждаются больше всего.

Воспитанные конголезские слоны, хоть и не добились статуса почтальона или божества, за короткий промежуток времени — четверть века — убедительно доказали, что они столь же способны к обучению и столь же умны, как и их восточные кузены. А скорее всего, даже умнее. Им только нужно дать шанс, чтобы это доказать. Профессиональные служащие зоопарков и цирков утверждают, что африканские слоны более нервные и легковозбудимые потому, что они гораздо проворнее и понятливее своих азиатских родственников, проживших в общении с человеком четыре-пять тысяч лет. Но если принимать во внимание трагическую историю африканского вида слонов, то поведение Тембо окажется вполне объяснимым. Ведь, за исключением бельгийских станций в Конго, со слонами Экваториальной Африки человек обращался совсем иначе. Их научили бояться, спасаться от преследователей бегством и даже сражаться с людьми, которые травят, убивают и разделывают их ради добычи мяса и слоновой кости.

До появления в Африке арабов и европейцев местное население мало интересовали слоновьи бивни. Только несколько племен, например балега в восточном Конго, занимались резьбой по жесткой, но очень прочной слоновой кости и создавали маски и статуэтки. Большинство же ремесленников предпочитали быстро портящееся, но легкое для работы дерево. Бивни порой использовались в качестве подпорок покосившихся крыш хижин или для построек красивого частокола. А пигмеи крошечными молотками из слоновой кости отдирали кору с деревьев для набедренных повязок. Но в буше можно было найти огромное количество «мертвой слоновой кости» — бивней Тембо, которые умерли естественной смертью. Бывали случаи, когда аборигены пытались поймать слона или устроить на него охоту, если тот разорял их поля или банановые рощи, но обычно слон представлял для них ходячую гору мяса.

Местные трапперы чаще всего выкапывали огромных размеров ямы, глубиной четырнадцать футов, которые прикрывали сверху ветками, тростником и травой. Такие ловушки они устраивали на тропах, ведущих к месту водопоя слонов. Ямы представляли собой воронки с очень узким дном. Угодивший в ловушку слон был просто не в состоянии пошевелиться. И охотники, пользуясь его беспомощным состоянием, копьями, ножами и мачете отрезали от Тембо куски мяса, даже не потрудившись его убить.

В Восточной Африке племена вакамба и вандеробо ставили на слоновьих тропах гарпунные ловушки. Утыканные железными копьями двенадцатифутовые бревна, весом в четыреста фунтов, подвешивались на высоте двадцати футов, и, когда слон касался пускового устройства — лианы или ветки дерева, — тяжеловесный гарпун стремительно падал ему на шею и перебивал хребет. Однако частенько оружие лишь ранило слона, и он убегал, а после либо медленно умирал, либо выздоравливал.

Настоящая же охота, если это мероприятие можно так назвать, а именно «огненное кольцо», велась самыми варварскими методами, известными человеку. Между сезонами дождей, когда матете, или «слоновья трава», высотой в двенадцать футов становится сухой, как трут, обитающие в саванне племена вокруг ничего не подозревающего слоновьего стада поджигают траву на расстоянии до двух миль. Почуяв своим великолепным обонянием отдаленный дым, слоны часто ухитрялись избежать опасности, но иногда им не удавалось уйти. Многие Тембо сгорали или задыхались от удушливого дыма. Другие в отчаянии бросались сквозь пламя. Обожженные и ослепшие, они становились легкой добычей для ожидавших их орд копьеносцев. Слонов, которым удавалось проскочить и сквозь кольцо людей, ожидала трагическая судьба: сильно обгорев, они умирали медленно и мучительно. А местное население и днем и ночью слышало, как они плакали и стонали в буше до тех пор, пока смерть не брала свое.

Некоторые охотники-аборигены, например вандеробо и валиангулу в Восточной Африке или бушмены Южной Африки, стреляют в слонов из укрытия отравленными стрелами или, вымазавшись с ног до головы навозом будущей добычи, выслеживают их и колют копьем с отравленным наконечником. (Бытует представление, будто африканцы пользуются трубками для выдувания отравленных стрел, но это — оружие индейцев Южной и Центральной Америки и некоторых народностей Меланезии и Малайи.) В том случае, если яд свежий и сильный, такой, как, например, акокантера, знаменитый «яд бушменов», то слон погибает через несколько часов. Если яд старый, то слону приходится мучиться несколько дней, а то и месяцев. В результате огромная мясная туша в пищу уже не годится.

На севере Африки абиссинцы и арабы-полукровки Белого Нила охотятся верхом, вооружившись огромными широкими мечами. Три-четыре охотника-наездника отрезают слона от стада и гонят его до тех пор, пока он не останавливается, чтобы перейти к бою. Как только он пытается пойти в атаку, один человек, спрыгнув с лошади, нападает на него с тыла и старается обезножить животное, перерезав ему ахиллово сухожилие. Если этот маневр удается, слон становится абсолютно беспомощным. У Тембо имеется своя ахиллесова пята: из-за своего анатомического строения он, повредив одну ногу, не в состоянии ходить вообще. Так что перерезать артерии и сухожилия на другой ноге легче легкого, ну, а затем остается лишь стоять и смотреть, как животное истекает кровью.

На юге в Масхоноланде охотники выслеживают слонов пешими. Убивают они животных, когда те спят, топорами с широкими лезвиями. Но в Экваториальной Африке перерезывание сухожилий никогда не применялось, там традиционным оружием охотников являются копье или лук.

Масаи и другие племена воинов Восточной Африки никогда не охотились на слонов с копьем. Они разводят скот и потому не употребляют в пищу дичь и не возделывают поля, которым могут грозить набеги слонов; они удовлетворяют свои амбиции охотой на львов — врагов их домашнего скота.

Вообще мало кто из африканцев пойдет на здорового слона с одним копьем в руке, но есть народ, который и ныне способен на подобный подвиг, народ, который с самым большим наземным млекопитающим встает лицом к лицу, — это пигмеи Конго, самые маленькие люди в мире.

Книги о путешествиях и охотничьи басни бесконечно повторяют, будто пигмеи стреноживают слонов. И никому не приходит в голову задуматься над тем, каким образом человечек, весом в девяносто фунтов, способен нанести удар нужной силы, чтобы рассечь жесткую шкуру, и каким образом этот человечек может перерезать сухожилие своим ипе, деревянным копьем длиной в пять футов с восемнадцатифутовым наконечником. Однажды я решил провести опыт с таким деревянным копьем. Я попытался перерезать им сухожилие на задней ноге мертвого слона. И хотя я на два фута выше любого пигмея и мой вес в три раза больше, мне удалось лишь поцарапать шкуру. Даже длинным с железным наконечником копьем масаев совершенно невозможно обезножить слона: это копье не обладает ни достаточно прочным древком, ни достаточным весом.

Пигмеи отлично знают, какая опасность ожидает их во время охоты как на слона, так и на южноафриканского буйвола, поэтому они редко идут с копьями на лесного слона. Только в тех случаях, когда их заставляют это делать негроидные племена, постоянно испытывающие потребность в мясе. Господствующие над пигмеями негры уговаривают их и угрожают, подкупают их помбе — пивом местного изготовления — и бананами. Иногда они дают пигмеям банджи — местную разновидность наркотической конопли, которую охотники курят, как гашиш, перед тем как покинуть лагерь.

В «Китабу о Конго» я во всех деталях описал охоту пигмеев на слона — единственную, насколько мне известно, охоту, свидетелем которой с самого начала до самого конца был белый человек. Мне было очень трудно не отставать от ловких пигмеев, быстро и легко пробирающихся сквозь самые непроходимые заросли. Выслеживали слона они четыре-пять часов. Перед окончательным броском пигмеи, дабы скрыть свой запах, вымазались с ног до головы свежим слоновьим навозом; я тоже был удостоен этой чести, хотя радости мне это не доставило.

В течение всего медленного безмолвного преследования двенадцать пигмеев, образуя полумесяц, двигались через густой буш, подбираясь с тыла к ничего не подозревавшему слону — старому самцу с маленькими бивнями, объедавшему выкорчеванную мимозу. Главный охотник, его на языке пигмеев называют тебе, вышел вперед из центра полумесяца и последние пятьдесят или шестьдесят футов прошел один. В последнюю секунду, когда тебе, будто истинный индеец, совершенно беззвучно подкрался к слону, животное все-таки забеспокоилось и стало разворачиваться. В то же мгновение пигмей ткнул слона копьем в мочевой пузырь.

Завопив от ярости и боли, слон рванул в сторону, угрожающе размахивая бивнями. Тебе отскочил, и вперед бросились четыре пигмея, они вонзили свои копья в живот и бока слона. Через несколько секунд все охотники набросились на животное, словно злющий пчелиный рой. Тембо бросился бежать сквозь мелколесье, раскачивая хоботом и бивнями. Охваченные жаждой убийства охотники мчались следом, швыряя копье за копьем. Вскоре слон не мог даже пошевелиться, копья, торчащие из него, задевали о кусты и деревья. Испытывая страшные муки, он на некоторое время застыл на месте. И тогда пигмей метнул копье в верхнюю часть чувствительного слоновьего хобота.

Тембо попытался броситься на человека, но мешали копья, поэтому пигмею удалось убежать. Тем временем остальные стали вытягивать петли кишок, вывалившихся у слона из живота. Слон упал на колени и неистово забился в конвульсиях, ногами животное колотило по земле, кишки опорожнились, бедняга перекатился на бок, его огромная голова приподнялась, а затем ударилась о землю. Потом он, слава тебе, господи, умер.

Все охотники остались в целости и сохранности, поэтому двенадцать пигмеев продемонстрировали традиционный танец победы вокруг возвышающейся туши. Плясали они около часа под звуки пронзительной, бессвязной мелодии, которую исполняли на своих деревянных охотничьих свистках. Они кружили, топали ногами вокруг мертвого слона и маршировали единым строем прямо по телу, оставляя крошечные кровавые следы на туловище и на голове. И вдруг праздник прекратился. Появились властелины-негры — человек сто — с пустыми плетеными корзинами для мяса.

Пигмеи прорубили в слоне гигантских размеров дыру, и двое малышей влезли слону в живот, чтобы срезать мясо изнутри. Оставшиеся, усевшись на корточки, отрубали мясо с боков и укладывали в корзины. Бесконечная на вид шеренга негров уносила одну промокшую корзину за другой. Хобот, сердце и печень достанутся вождю и сановникам, но и остальные, возможно, съедят в этот день десять — двенадцать фунтов мяса, после чего отправятся спать. Двенадцать охотников, победивших слона, получили в награду тощую гроздь бананов, котел с пивом и несколько кусков кожи на суп. Вот и все.

Но, несмотря на муки, которые местные охотники и трапперы доставляют отдельным слонам, значительную брешь в слоновьей популяции они не наносят. Их методы охоты, начиная с ям и ловушек и кончая охотой с копьями, требуют много времени и усилий, а в качестве приза — единственный слон. Исключение составляло огненное кольцо вокруг целого стада, но оно зажигалось нечасто.

Настоящая бойня слонов началась в начале XIX века, когда арабы и метисы арабо-негроидной расы, называемые «суахили», двинулись из Занзибара и других прибрежных оплотов на запад. Им требовалась белая кость — слоновая, которую вырывали из челюстей Тембо, и «черна» — рабы, которых сначала заставляли нести на себе бивни на побережье, а потом продавали на невольничьих рынках.

Местные вожди продавали арабам бивни и людей за блестящие стеклянные бусы, медную и оловянную проволоку, железные цепи и «извергающие огонь трубы», как они называли устаревшее оружие, которое заряжалось через дула. В начале вождям не составляло труда добывать необходимое количество требуемого товара: они посылали свой народ в буш собирать «мертвую» слоновую кость, а в рабство продавали взятых на войне пленных. Но запасы и того и другого быстро истощались. И вожди стали торговать своим собственным народом, а оставшихся заставляли охотиться на слонов всеми традиционными методами плюс новым оружием, заряжаемым через дула. Арабы умели обращаться с подобным оружием. Меткие арабские стрелки обыкновенно целились в колено слона, дабы покалечить животное. Попав в руки аборигенов, оружие стало смехотворно бесполезным. Пулями этих ружей можно было только сильно ранить, а убить — редко, к тому же вместо пуль ружья начали заряжать гвоздями, звеньями цепей и другим мусором. Сами же охотники мало понимали или вообще не понимали, что делают. Большинство из них сначала заговаривали оружие у местных нганда, или целителей, потом заталкивали внутрь слишком много пороха или патронов, а затем, вместо того чтобы прицелиться в самое уязвимое место на теле животного, просто палили куда придется. Когда раздавался выстрел, от грохота и огромного облака черного дыма охотники буквально сходили с ума. И поэтому, спустив курок, они тут же швыряли свои ружья и прямиком неслись в укрытие и возвращались они лишь после того, как дым рассеивался.

Слоны, которые прежде не видывали и не слыхивали ничего подобного, неслись в противоположную сторону. Некоторым животным удавалось уйти целыми и невредимыми, но некоторые уносили в боку или в животе пулю или кучу железяк. Иногда слоны действительно погибали от руки такого охотника, но по большей части случайно, а не от меткого выстрела. Правда, число таких погибших было ничтожно мало по сравнению с теми Тембо, которые пали жертвами традиционной охоты.

Походы арабов за белой и черной костью продолжались до 1892 года, когда двенадцать сотен полков вновь образованных Свободных Штатов Конго, под предводительством горстки бельгийских офицеров, двинулись против тридцатитысячной армии вооруженных арабов, осевших к тому времени как в Конго, так и в других опорных пунктах, основанных ранее на берегах озера Танганьика. Эта одна из самых отважных войн против фантастически превосходящих сил противника закончилась 22 сентября 1894 года, когда самый последний арабский работорговец либо сдался в плен, либо улетел на восток, в Занзибар. К аборигенам Экваториальной Африки пришел мир, но слоновье племя, сильно истощенное погромами арабов, снова оказалось втянутым в войну, причем менее чем через три года.

Вражеский авангард — вы не поверите — состоял из одного-единственного человека: англичанина У. Д. Белла, который прибыл в 1897 году в страну, называющуюся теперь Кенией, с любимой потрепанной книгой Диккенса «Записки Пиквикского клуба» и с отличным оружием. Он был действительно таким, каким сам себя описал, — «первым человеком, посвятившим свою жизнь исключительно охоте на слонов, и первым, кто продемонстрировал мощь современного огнестрельного оружия».

Сравнивая себя с охотниками-аборигенами, Белл в своей книге «Сафари Карамоджо» объяснял:

«Охотясь, я основывался на накопившихся за века маниях о том, как убивать разумно, опираясь на законы природы. Моя винтовка намного опережала любое оружие, которое был в состоянии создать черный человек, хотя в использовании ядов, ловушек, копий и стрел ему нет равных. Более того, мой разум был более способен понять, что мою крошечную, несущую смерть пулю необходимо внедрять в такую часть толстокожей анатомии, чтобы желаемый результат был достигнут самым быстрым и надежным способом…»

Белл, прозванный «Карамоджо» по названию его любимого района охоты, был действительно метким стрелком. Он редко посылал «в молоко» свою «крошечную, несущую смерть» пулю — снаряд с круглой головкой, весящий от 215 до 250 гранов и вылетающий из винтовок калибра 256, 275 и 303. Но более всего ему повезло в том, что слоны оказались в полном неведении о цивилизованной охотничьей тактике.

И он «просвещал» стадо за стадом, причем крайне удачно:

«Если земля достаточно ровная, сделайте следующее. Предположим, вы осторожно приближаетесь к трем самцам слонов, обгладывающим дерево. Труда подойти к ним близко не составляет. Первым выстрелом прямо в мозг вы спокойно убиваете одного. Второй слон поворачивает голову на звук выстрела, и вы быстро стреляете ему в голову — он падает. Третий бросается прочь, вы за ним… Нет ничего приятнее, чем услышать хлопок последнего выстрела, когда пуля попадает убегающему слону в мозг».

Хотя многим соотечественникам Карамоджо Белла была по вкусу слоновья нога, приготовленная прямо в шкуре, из которой мясо вычерпывали, как сыр стилтон, его, как и арабов, интересовало отнюдь не мясо. Карамоджо охотился за тем, что он называл «большим сырьем».

За один день в анклаве Ладо он убил девятнадцать самцов и добыл 1440 фунтов слоновой кости. На равнине Пибор он перебил десять самцов и получил, по его словам, «классное большое сырье» — 1463 фунта слоновой кости, которая впоследствии принесла ему 900 фунтов стерлингов на аукционе Хейла в Лондоне. Еще из пятнадцати слонов он вырезал примерно 1400 фунтов слоновой кости, которая пошла на изготовление бильярдных шаров, клавиш для роялей и пианино, крестиков и безделушек. Четвертое сафари в районе Карамоджо, длящееся четырнадцать месяцев, из которых сама охота заняла шесть, подарило ему 354 бивня, выдранных из челюстей 180 слонов, что в целом составило 18 762 фунта слоновой кости — «первоклассного сырья», пользующегося спросом у индийских купцов, которые платили за фунт семь рупий, то есть примерно десять шиллингов». Доход от одного сафари составил, как он докладывал, 6000 фунтов.

Карамоджо Белл действительно был первым и самым хладнокровным профессионалом, который свое мастерство вкупе с современным оружием посвятил «разумному убийству» слонов Экваториальной Африки. Да, он был первым, но по его следам хлынули орды белых охотников и браконьеров. Они истребляли стадо за стадом, но одновременно научили животных, оставшихся в живых, быть более осторожными, пугливыми, мстительными и даже свирепыми.

Если слона преследовать, то наступит момент, когда и он начнет преследовать охотника, превращаясь тем самым в прямое отражение человека. Некоторые слоны, особенно те, которые носят в себе пули большого калибра, набрасываются на нового мучителя, затаптывают его до смерти и разрывают тело на части. Но, тем не менее, ни один африканский Тембо не последовал стандартам морали якобы цивилизованных людей, которые убивали и до сих пор убивают слонов, чтобы продать или добыть в качестве трофея их зубы.

В этом смысле, и только в этом, африканский слон остается абсолютно «не поддающимся дрессировке».

Несмотря на рекорды охотников, у нас на Западе всегда восхищались и интересовались слонами. «Толстокожие», как называют их шоумены, являлись любимцами публики зоопарков и цирков во все времена. Их повадки всегда вызывают бесконечное любопытство. К ним неизменно относятся со снисходительной нежностью и даже с любовью, какую редко выказывают к большим и потенциально опасным животным. Главным образом эти чувства вызывает азиатский слон, во-первых, потому, что публика чаще видит именно его, а во-вторых, потому, что у него очень смешная внешность.

С обвисшей кожей, выпуклым лбом, болтающимися маленькими ушами и покатой спиной бедный родственник Тембо всем своим видом походит на задумчивую старушку, которая всю жизнь только и делала, что скребла полы. У азиатских слоних бивней нет, только «клыки» на уровне с челюстями, а у слонов бивни редко превышают четыре-пять футов и загибаются как попало. У некоторых вырастает лишь один бивень, а слоны на Цейлоне — все мукнасы, то есть без бивней. Азиатский слон более волосатый, на кончике его хобота имеется выступ, напоминающий палец, которым он щиплет траву. У Тембо, которому пастись приходится больше, есть два красивых маленьких «пальчика», которыми он может взять ветку и сорвать с нее целый пучок листьев.

Кожа у Тембо более крепкая, лоб ровно-покатый, уши напоминают огромные развевающиеся паруса, а задние ноги выше центра спины. Это животное — гораздо больше и сильнее азиатского. Самцы достигают высоты в среднем десяти с половиной футов в плече и весят пять с половиной тонн. Патриархом всех современных слонов, гигантом среди гигантов, был слон из Анголы, которого убили в 1955 году. Чучело его теперь находится в Смитсоновском музее в Вашингтоне. Высотой он был тридцать футов и два дюйма и весил двенадцать тонн.

Ну а вымершие слоны затмевали собой и ангольского патриарха. Американский императорский мамонт, обитавший во время ледникового периода на юго-западе Америки и в Мексике, был пятнадцать футов ростом, весил, по всей видимости, двадцать тонн и напоминал лохматый двухэтажный автобус, снабженный вместо бамперов бивнями четырнадцати — шестнадцати футов длиной. С этим фантастическим существом за титул самого большого в мире наземного млекопитающего мог тягаться только балуцитер — родственник носорога из Монголии, который был длиннее и выше, но, вероятно, полегче, так как своим скелетом он походит на очень толстого жирафа. Однако обоих огромных млекопитающих значительно превысили гигантские динозавры, вес которых составлял от пятидесяти до шестидесяти тонн. Но все исполины прошлого и настоящего — просто карлики в сравнении с невозмутимым великаном, самым большим животным в мире — стофутовым и стопятидесятитонным синим китом.

Сам Тембо представлен двумя разными подвидами, отличающимися размерами: большой, или слон буша и саванны, весящий в среднем от пяти до шести тонн; и лесной слон — именно на такого охотились мои друзья пигмеи, — который более темнокож, более лохмат, с круглыми ушами и нередко достигает веса пять тонн и высоты восемь футов. Слонихи обоих видов обыкновенно весят на тонну меньше самцов.

Так называемый карликовый слон Итури, по-моему, не существует. Различные ученые утверждают, что карликовый слон реален, ему даже дали название по-латыни, но, скорее всего, они принимают за него лесных слонов-подростков. И, хотя на его отстрел и выдают лицензии, еще никому не удалось найти ни мертвого, ни живого взрослого карликового слона. Когда я жил в Итури, я спрашивал пигмеев об этом слоне. Но ни один из них и слыхом не слыхивал о карликовом уку — так они называют лесного слона, и подобное животное не сохранилось даже в их легендах. Напротив, единственный слон, фигурирующий в их сказках, — это Пиобо, огромное чудовище, которое одной ногой может раздавить целый лагерь. Но, несмотря на его грозную репутацию, никто не боится встретиться с ним, так как он — всего лишь герой волшебных сказок пигмеев.

Африканский «водяной слон», который якобы обитает в болотах неподалеку от озера Леопольд II в Центральном Конго, — миф, сочиненный белым человеком. Говорят, что у этого невероятного животного кожа гладкая, как у гиппопотама, длинная, узкая шея, бивни отсутствуют, а хобот короткий, два фута. Какие-то европейские «свидетели» заявляют, что видели его, но я подозреваю, что они специально мистифицируют туристов, заманивая их своим «лох-несским чудовищем». По моему разумению, их отчеты достоверны в той же степени, как и дурацкие сказочки прелестной «Книги о слонах», популярной в Америке в 1963 году. Я имею в виду ту, в которой было написано: «Почему слоны переплывают реки, лежа на спине?» Ответ был, разумеется, следующим: «Чтобы не промочить свои розовые теннисные туфли».

Настоящего Тембо, обитающего в лесу и в саванне, природа наградила довольно занимательной анатомией. Хобот, уши, череп, ноги, мягкие части — все они в результате естественного отбора и образа жизни сильно видоизменились. Так произошло с его гигантскими «клыками», которые, по существу, вовсе ими не являются, как и клыки гиппопотамов, бородавочников, китов и нарвалов — животных, которых тоже убивали ради их кости. У слонов клыков нет. То, что называют клыками или бивнями, на самом деле два верхних резца, единственные резцы у них имеющиеся. Сверху они покрыты эмалью и представляют собой сплошную слоновую кость, внутри сквозь весь резец тянется нервный тяж. Резцы растут на протяжении всей слоновьей жизни, но снаружи торчат лишь две трети бивня, остальная часть является корнем и находится в черепе.

Что касается максимальной длины бивня африканского слона, то, по крайней мере, один превзошел шестнадцатифутовый рекорд длины бивня мощного императорского мамонта. Гордон Камминг, ученый девятнадцатого века, упоминал о бивне, длиной двадцать один фут девять дюймов. Другие авторитеты того же времени утверждали, что один бивень достигает длины четырнадцати футов и весит 250, 300 и даже 400 фунтов. Этим фантастическим заявлениям нельзя полностью не доверять. Как писал в своей вполне достоверной работе «Животные Восточной Африки» Клив А. Спинадж: «Размер, которого достигают бивни слона в процессе роста, зависит преимущественно от наследственности, и совершенно очевидно, что нынешние слоны Восточной Африки обладают бивнями меньшими, чем обладали пятьдесят лет назад, и все из-за того, что большие особи постоянно подвергались отстрелу».

Таким образом, люди не только выдрессировали африканского слона вести себя как дикое животное; охотники, выбирая себе жертву, повлияли тем самым и на физическую эволюцию слонов.

«Официальными» рекордсменами по длине бивней является пара из Кении — у одного одиннадцать футов и пять с половиной дюймов длиной, у другого одиннадцать футов. Самая тяжелая пара бивней была у слона, который, до того как попасть в Британский музей, обитал на склонах горы Килиманджаро. Они весили 226 и 214 фунтов. Бивни в паре всегда немножко отличаются друг от друга длиной и весом, так как слон обычно предпочитает копать и рыть каким-нибудь одним. Большинство Тембо — «правши», как и мы, именно поэтому арабы называют праворукий бивень «эль хадам слуга».

Как-то раз в национальном парке Альберт в Конго я видел слона, у которого маленькие бивни росли с одной стороны головы. Возможно, это был каприз природы, но за такие капризы чаще всего ответственен человек: когда пуля неумелого охотника повреждает бивень, начинается абсцесс, и из раненого места могут порой появиться шесть или семь крошечных и абсолютно бесполезных бивней.

Тондо, или африканские слоны без бивней, как и цейлонские мукнасы, — обычно неполноценные самки. Однако, правда очень редко, и взрослый самец может не иметь бивней. Таких отклонившихся от нормы слонов преследовали некоторые племена Восточной Африки, а порой и белые охотники, только потому, что верили в необычную местную легенду о существовании Слоновьего Камня.

Так, например, один охотник на слонов прежних времен, Джон Альберт Джордан, который сам называл себя «самым плохим браконьером в Восточной Африке», утверждал, что «бивни тондо, растущие не снаружи, а внутри, образуют слоновий камень, в точности как жемчужина в устрице». Камень «больше, чем Кох-и-Нур, и чудесно сверкает», заявлял он, несмотря на то, что Кох-и-Нур, как и вообще бриллиант, представляет собой невыразительный кусок угля, пока его не огранят и не отшлифуют.

В своей книге «Слоны и слоновая кость» Джордан рассказывает:

«Однажды мы с вандеробо подстрелили слона без бивней. Этот большой слон всю ночь пролежал в лесу, и я весь потом обливался в ожидании утра, чтобы расколоть ему череп. Утром вандеробо разрубили ему череп топорами, и в правой части черепа, где обычно начинается бивень, обнаружился огромный шар слоновой кости, размером и формой с кокос. Я отпилил его ножом, веря в то, что внутри шара Камень, но там ничего не оказалось, одна слоновая кость. Но мне очень хочется думать, что камень существует».

Слава Богу, что нет легенд ни у местного населения, ни у белого — вообще никакой мистики — о слоновьих коренных зубах. Никто не охотится на шеститонных гигантов, чтобы выдать за трофейный бивень или за осколок слоновой кости их коренные зубы, каждый из которых представляет собой восьми- или девятифунтовое скопление сплошных дентиновых пластин, состоящих из чистой кости, покрытой тонким слоем костной ткани, называемой цементным веществом зубов.

У Тембо только четыре больших коренных зуба — два в верхней челюсти и два в нижней. Когда он грызет твердые ветки, верхушка каждого зуба постепенно стирается до простой оболочки, и корень разрушается, но взамен четырех испорченных коренных зубов в деснах вырастают четыре новых. Как только новые зубы появляются, старые безболезненно выпадают. И слон может их проглотить, даже не заметив. Но вот когда ему приходится вытаскивать больной бивень, тогда наступает катастрофа.

Из-за того, что процесс смены коренных зубов проходит настолько легко, ученые никак не могут прийти к единому мнению, сколько коренных зубов может иметь за свою жизнь один слон. Некоторые полагают, что коренные зубы меняются у него шесть или семь раз. Другие считают, что у слона четырнадцать раз вырастают молочные зубы, и лишь потом появляются постоянные коренные. Однако все соглашаются в том, что количество имеющихся в наличии коренных зубов зависит от еще более поразительной цифры — прожитых лет слона.

Некоторые ученые, предполагающие, что зубы у слона меняются шесть-семь раз, считают, что живет он от шестидесяти до семидесяти лет. Те, кто приписывает ему четырнадцатиразовую смену зубов, полагают, что он в состоянии дожить до 120 лет и более. Другие, определяющие возраст Тембо не по зубам, а по бивням, называют еще большие цифры прожитых лет, потому что бивень живого слона в среднем увеличивается всего лишь на три четверти фута в год. Если взять за основу этот показатель, то 226-фунтовый бивень, хранящийся в Британском музее, принадлежал слону, прожившему 300 лет. 300-и 400-фунтовые бивни, подлинность которых не подтверждена, наводят на мысль, что слоны могут жить и пятьсот лет. Но, что парадоксально, ни один слон в неволе не прожил более шестидесяти — семидесяти лет.

Именно этот факт обычно служит главным доводом для утверждения, что все слоны живут семьдесят лет, как и человек. Я с этим не согласен. Продолжительность жизни слона, обитающего на свободе, нельзя сравнивать с продолжительностью жизни животных в зоопарках, потому что и в старых, и в новых зоопарках слонам не хватает подвижности и нужного количества особой пищи, которые необходимы для долгой жизни.

В африканских лесах и саваннах слоны питаются всевозможными листьями, травами, ветками, фруктами и кореньями. Поскольку их огромные желудки и кишки переваривают лишь 40–45 процентов поглощаемой пищи, самка может съесть в день 800 фунтов растительности, а самцы полтонны. Тем не менее они периодически постятся и очищают кишечник от глистов. Для этого они бивнями разрыхляют слабительное средство — разложившийся известняк или глину и принимают его в огромном количестве. Роют они землю и в поисках воды, потому что воды им требуется по меньшей мере пятьдесят галлонов в день, и при первой же возможности они бредут к рекам, озерам или болотам, чтобы поплавать и охладиться. Чтобы совершать этот нескончаемый круговорот приема пищи, питья и купания, слонам приходится проходить двадцать миль в день, все это время наслаждаясь общественной и семейной жизнью. Животные же в зоопарках двигаются мало и питаются неправильно. Обыкновенно они получают 100 фунтов люцерны в день и в качестве добавки — хлеб, фрукты, овощи плюс арахис, орехи, шоколад и то, что им удается выпросить у посетителей. И никому не известно, какой именно пищи им не хватает, до какой степени укорачивается их жизнь и по какой причине ухудшается их характер.

В людоеда превратиться может только психически ненормальный слон, и такое в самом деле произошло, но не в Африке, а в Швейцарии, в Цюрихе. Этот несчастный случай был описан У. К. Тепплером из Де Мойна, штата Айова, в письме, опубликованном в октябре 1958 года в журнале «Истина»:

«Избалованный слон восьми лет Чанг был лишен за непослушание ежедневной прогулки по зоопарку и посажен в слоновий ров. Молодая девушка-служащая решила утешить своего любимчика и вечером после обеда пошла к Чангу с хлебом, но домой не вернулась. Утром сторожа обнаружили на дне рва кровь, а в соломе человеческие руку и палец ноги. По непереваренным одежде, шляпе и сумочке было установлено, что Чанг съел девушку. Хозяин Чанга умолил не убивать слона. С тех пор животное держали на цепи, но через три года слон убил хозяина, забив его до смерти о прутья решетки. После этого Чанга расстреляли четырьмя пулями в голову. Это был первый и единственный слон, который превратился в людоеда».

Хотя никто не сравнивал поведение слона из Цюриха с поведением других слонов, известно, что самцы, содержащиеся в неволе, часто страдают от периодической депрессивной болезни, которая называется муст. Две крошечные железы, расположенные прямо у висков, посередине между глазом и ухом, вдруг опухают и воспаляются. И оттуда начинает медленно сочиться темная дегтеподобная секреция, которая покрывает пятнами все слоновье лицо. Больное животное либо сильно возбуждается, либо впадает в апатию. И такой слон может изнасиловать слониху или попытаться проткнуть ее бивнями, он может озвереть и убежать, топча все, что попадется на пути, даже своего любимого хозяина. И ведет он себя подобным образом до тех пор, пока приступ сумасшествия не кончается. У самок симптомы этой необычной болезни проявляются редко.

Никто не знает, почему слоны внезапно заболевают мустом, но одно очевидно: живущие на свободе животные также временами страдают выделением дегтеподобной секреции из их височных желез, но с ума от этого сходят редко. Значит, в их естественной среде обитания существует нечто, что позволяет им оставаться спокойными.

Из-за муста самцов редко держат в цирках и зоопарках, и от этого у самок возникают физиологические проблемы. Им редко выпадает шанс для спаривания. А если они и спариваются, то почти никогда не производят на свет потомство. По этой причине им, как и бездетным женщинам, грозят рак и другие болезни, к тому же бесплодные слонихи предрасположены к физическим недомоганиям, врачам неизвестным. Существуют и психологические причины болезни, особенно в старых зоопарках: умные животные содержатся в темных маленьких помещениях, где нечего делать и нечему радоваться. От одиночества и тоски они даже умирают.

В общем, как мне кажется, африканские слоны могут прожить на свободе и сто лет, и больше, а в неволе шестьдесят или семьдесят, в зависимости от условий содержания. Когда дело касается слонов, так же как львов и людей, надо всегда иметь в виду, что все они очень разные. Большая часть людей живет не менее семидесяти лет. Однако в Соединенных Штатах примерно две тысячи человек достигли столетнего возраста, а самым старым человеком, по официальным сообщениям, был француз из Канады, Пьер Жубер, доживший до 113 лет, то есть он прожил столько же, сколько в среднем живут слоны.

Сколько лет прожил двенадцатитонный патриарх из Анголы, пока его не застрелили в 1955 году? Двести лет? Больше? Сколько потребовалось лет, чтобы ныне хранящийся в Британском музее бивень стал весить 226 фунтов? Сколько лет было полулегендарным бивням XIX века? Очень интересные вопросы, но ответа на них мы так и не получим, если белые охотники будут и дальше безжалостно уничтожать Большие Бивни — самих слонов, которые и сумели бы ответить на эти вопросы.

Возможно, срок жизни Тембо определяется по коренным зубам, но у него имеется еще одна важная часть анатомического строения, которая ему необходима, чтобы жить. «Хобот» слона, как мы его называем, на самом деле нос и верхняя губа, которые, соединившись, вытягиваются в крепкую, ловкую и очень чувствительную руку. Он дышит ею, нюхает, касается, ощущает, пищит от восторга, трубит от ярости, гладит и целует других слонов, засасывает воду в рот и даже высоко поднимает, будто дыхательную трубку, когда переходит реку по дну или плывет. Но, что важнее всего, он добывает ею еду.

Если слон лишается нижней части своего хобота, что может произойти после ранения или болезни, он по-прежнему в состоянии дышать оставшимся обрубком, пить воду из реки и озера и погружаться в воду по челюсти. Но брать этой культей пищу и класть себе в рот он не в состоянии, он не может собирать листья или траву ртом, так как рот слишком глубоко расположен за бивнями и мясистой частью хобота. И теоретически, попав в такое ужасное положение, ему остается только одно: умереть от голода.

Я говорю «теоретически» потому, что однажды видел в национальном парке Куин-Элизабет в Уганде обитающего на свободе совершенно здорового и даже упитанного слона без хобота. Я сидел у колеса своего пикапа, наблюдая за небольшим стадом слонов, которые перемещались по бушу в ста милях от меня. Их было семеро, и ничего примечательного в них не было, как вдруг из чащи бамбука появился еще один слон и тут же исчез в других зарослях. И при виде этого живого парадокса я ахнул от изумления и, подскочив на месте, бросился вслед за слонами.

Стадо двигалось медленно, и мне удалось разглядеть свою «добычу». Хобот слона заканчивался огромным шрамом чуть пониже бивней. Наверное, он поранился во время поединка с другим самцом, и после серьезной болезни часть хобота отвалилась. На вид шрам был старым, но у слона и по сю пору был вполне цветущий вид.

Я нашел для себя ответ на эту загадку, но для подтверждения мне пришлось идти за стадом почти два часа. Наконец они остановились в мимозовой роще, все стали ощипывать деревья, а слон без хобота просто стоял и не двигался. Сначала все слоны подходили по очереди к своему другу-калеке и протягивали ему пучки веток с листьями. По-видимому, они так поступали уже несколько лет. Он же с готовностью открывал рот. Стараясь накормить его первым, два слона даже столкнулись друг с другом. Остальные терпеливо ожидали своей очереди. В результате они приволокли своему подопечному столько еды, что он был даже не в состоянии ее тщательно пережевывать. Какое-то время он жадно глотал, а потом крепко сжал рот и отказался от веток, отрицательно покачав головой. И только тогда его друзья стали есть сами.

Случай необычный, но подобные товарищеские отношения у слонов обыкновенно являются правилом, а не исключением. Люди нередко видели, как два слона пытаются спасти своего раненого товарища, поддерживая его своими телами. Эти животные очень часто обеспечивают социальной помощью своих старых граждан, особенно тех, чьи слух и обоняние ослабевают. Один-два самца помоложе, которых в Восточной Африке называют аскари, или слоновьими «полицейскими», сопровождают дряхлого старца, находясь с подветренной стороны, чтобы сразу учуять надвигающуюся опасность. Ни молодой, ни старый слон не видят далее сорока футов, но те, кто находится в расцвете жизни, при ветре ощущают человеческий запах на расстоянии более мили. Когда какой-нибудь запах вызывает у аскари подозрение, он гонит старого господина в укрытие. Если опасность грозит с противоположной стороны, аскари бросается на защиту своего подопечного.

Таким долгожителем, которого всегда сопровождал молодой телохранитель, был знаменитый Мохаммед, или Слон-Призрак, из резервата Марсабит в Кении. Как сообщали аборигены племен туркана и самбуру, у Мохаммеда были такие длинные и тяжелые бивни, что он был не в состоянии поднять голову и двигался задом: если он шел передом, бивни застревали в земле. Об этом слоне местные жители поведали мне в 1951 году, когда я ехал на север из резервации масаев к излюбленной территории Мохаммеда. Я несколько дней бродил по бушу в надежде увидеть его хоть глазком, но Слон-Призрак оправдал свое имя. С тех пор величественного старого самца и его аскари видели еще несколько раз — оба они шествовали с торжественным видом. Потом, в 1960 году, Мохаммеда наконец отыскали, но уже умершего, по всей вероятности, от старости. Измерения показали, что он был двенадцати футов высотой с парой бивней, весящих вместе 250 фунтов.

Слон действительно может пробираться сквозь буш спиной, но лишь пребывая в сильном расстройстве чувств. Если пуля попадает ему в бивень и рана начинает гноиться, то этот гигантский зуб становится настолько чувствительным, что любое прикосновение листвы, растущей по обеим сторонам тропы, даже куст под животом слона причиняют ему невыносимую боль. А гниющий бивень, кишащий червями, вызывает и социальный остракизм: постоянно ощущая своим острым обонянием страшную вонь, другие слоны прогоняют больного из стада.

Если обломок поврежденного бивня достаточно длинный, Тембо пытается его выдернуть. Закрепив бивень клином в развилине дерева, животное дергается назад и таким образом выдергивает себе зуб. Боль он испытывает адскую — я однажды видел, как плакал, кричал и ревел от боли лесной слон, а ему порой приходится несколько раз совершать подобную процедуру, прежде чем бивень выскочит. Если обрубок слишком мал, ничто слона уже не спасет, даже другая пуля. Черные охотники избегают животных со сломанными бивнями, так как знакомы со слоновьей злобой. Белые же охотники, которые платят за лицензии сотни долларов, готовы на все, чтобы получить за свои деньги трофей.

Еще одного слона, знаменитого старого самца по кличке Метузелах, охранял, как и Мохаммеда, слоновий аскари. Метузелах обитал в национальном парке Мерчисонских водопадов в Уганде и постоянно пасся в одном и том же месте у реки, где росла нежная зеленая трава, но сфотографировать его так никому и не удалось. При появлении человека молодой телохранитель Метузелаха свирепо трубил и отгонял прочь и егерей и зевак. Когда слон умер, все стадо столпилось вокруг его тела, чтобы оплакать. Они упорно отказывались расходиться — пришлось стрелять в воздух.

Часто стадо или отдельный слон, чтобы похоронить умершего, засыпают его ветками или корнями. Говорят, что, когда они тащат огромное тело в чащу, тщетно пытаясь спасти труп от гиен или от искателей слоновой кости, по лицам слонов текут слезы. Иногда животные, на свой слоновий манер, сооружают сносную могилу и охотнику, которого победили в сражении. Мало того, будучи раненный сам, слон все равно засыпает человеческое тело ветками. Охотники, оставшиеся в живых после поединка Тембо и испытавшие на своей собственной шкуре слоновий похоронный обряд, впоследствии называли слона «злым» — наверное, потому, что животное не рыдало.

Смехотворные похороны описал Джордж Адамсон, главный егерь в Северном пограничном районе Кении, муж Джой Адамсон, автора «Рожденной свободной». Пожилая женщина народности тускана заблудилась и заснула под деревом. Посреди ночи ее разбудило стадо слонов. Один молодой сильный самец осторожно ощупывал хоботом ее тело, очевидно пытаясь удовлетворить свое любопытство. Старушка закричала на него — скорее всего «Пошел вон!» — на языке тускана, он скрылся, но потом вернулся опять. Она снова стала кричать и ругаться, и он опять скрылся. Но затем слон, должно быть, решил наказать ее за ругань: он оборвал колючее дерево и сложил ветки поверх громогласно протестующей пожилой леди, после чего он еще и пописал на нее. В целости и сохранности, но вся мокрая, возмущенная жертва провела в западне несколько часов, и только утром ее освободил проходящий мимо козопас.

По моему разумению, этот слон зло подшутил над женщиной. Другой слон, которого не оскорбили, а ранили, выказал такой же черный юмор, устроив эксцентричные похороны не кому-нибудь, а нильскому крокодилу. Эта схватка, описанная С. Стоксом в его книге «Заповедник», была на редкость примечательной.

Очевидно, крокодил не на шутку проголодался, потому что даже весящие тонну представители его вида редко нападают на взрослого слона, да и слоненка трогать не рискнут, если поблизости взрослые. Во всяком случае, большущая рептилия схватила огромного слона за заднюю ногу, когда тот принимал ванну. От злости и боли слон заорал, зовя на помощь товарища. Второй слон стал топтать крокодила. Первый же, некоторое время повозмущавшись, схватил отдающую концы рептилию, вылез со своей ношей на берег и сунул большое тело в развилину дерева высоко над землей. Эта грубая шутка была явно преднамеренной, но, по-видимому, слон таким образом предупреждал на будущее весь крокодилий род — так таможенники прошлого вешали приговоренного к смерти контрабандиста на берегу.

У слонов устраиваются и поминки и похороны, но кладбищ слонов в природе не существуют. Несмотря на избитый миф, будто Тембо, ощущая дряхлость или приближающуюся смерть, совершает мистическое путешествие на некую Лесную Поляну в Африке, это не так — на самом деле он делает абсолютно противоположное. Как и старый Метузелах парка Мерчисонских водопадов, он временами, устроившись поблизости от удобного источника воды и пищи, нежит постаревшие ноги и челюсти. Но чаще он просто тащится позади стада, стараясь сносить все невзгоды. Да, кости его находят редко, но не находят также и костей южноафриканского буйвола, жирафа, носорога — никого из тех, кому приписывают постройки мифических кладбищ. Скелеты всех этих огромных животных остаются неразрушенными, почти вечными только в музеях. А вот в буше кости любого размера исчезают очень быстро. Сначала их грызут гиены, шакалы, дикобразы и крысы, потом за них принимаются хищники поменьше, такие как термиты, муравьи, паукообразные, жуки, многоножки и другие членистоногие с пилообразными зубами. А еще через некоторое время дождь, пожары, наводнение и гниение уничтожают все.

Твердая слоновая кость бивней более стойкая. И хотя она часто бывает поцарапанной или отмеченной зубами дикобразов и крыс, во влажном лесу она может гнить от пятидесяти до ста лет. Правда, это ей удается редко, так как известно, какую большую роль мертвая слоновая кость сыграла в истории Африки. В XVIII веке один из первых исследователей этого континента, шотландец Мунго Парк, рассказывал, как «часто собирают в лесах поцарапанные зубы слонов». И последующие исследователи, путешественники и охотники сообщали то же самое. Даже Карамоджо Белл рассказывал в начале XX века, что бивни «до сих пор лежат в буше, где лежали годами». Тем не менее миф о кладбищах для слонов существует до сих пор — и он более прочный, чем сами кости Тембо.

А на Востоке состряпали легенду почище, чем западная байка о заросшем мхом кладбище. По индийской легенде, слониха-дама выкапывает «яму любви», наполняет ее соблазнительными фруктами, ложится на спину посреди ароматных плодов и призывно трубит каждому проходящему мимо слону. Когда очарованный самец спускается в яму, они занимаются любовью целый месяц, иногда прерываясь, чтобы угостить друг друга фруктами.

Как ни смешно это звучит, но у этой сказки есть своя подоплека. Чуши в ней содержится порядком. Во-первых, слоны мужского и женского рода чаще падают в ямы, чем копают их. Во-вторых, они никогда не спариваются, лежа на спине и лицом к лицу, как киты или бобры. И в-третьих, случка занимает лишь несколько минут, а не несколько дней, недель или целый месяц, как принято считать. А вот период ухаживания длится долго. Влюбленная пара в течение нескольких месяцев угощает друг друга фруктами, протягивая их хоботами, и спаривание предлагает слониха. Что же касается романтического медового месяца, когда счастливая пара вместе гуляет, собирает фрукты и дарит их друг другу целых десять месяцев, — да, такое вполне вероятно, но только не в яме. Брак полигамного типа у слонов саванны временами длится годами, а маленькие лесные слоны, по всей видимости, моногамные и женятся один раз и на всю жизнь.

Любовные отношения слонов состоят из отдельных фаз: периода якобы платонической дружбы, затем стадии ухаживания, во время которой животные весело подталкивают друг друга головами, шаловливо пощипывают друг другу губы и любовно сплетают хоботы. Кульминация наступает, когда у самки начинается течка.

Слабые или молодые самцы иногда вступают друг с другом в настоящую гомосексуальную связь, которая, правда, длится недолго. Но сей факт удивления не вызывает, потому что многие животные, помимо человека, вступают в половую связь с представителями своего же пола. Этим славятся самцы приматов и павианов, домашний скот и лошади, а пара самцов дельфинов может стать неразлучными и даже отгонять прочь самок.

Но обычно самцы слонов выступают в роли соперников. Слониха, за которой ухаживают два слона, сначала может кокетничать с обоими, но затем делает выбор и уединяется со счастливчиком для серьезных отношений. Тем не менее бывает, что молодая слониха продолжает водить за нос обоих, тогда приходит беда.

Соперники колотят друг друга головами, толкаются и наносят раны бивнями до той поры, пока один из них не отступит или не сдастся на милость победителя, опустившись на колени. Если же ради женских чар в бой вступает вожак стада, сдаваться не хочет никто. Жестокая битва длится до тех пор, пока один из соперников не получит серьезную рану или, что, правда, случается редко, не погибнет. Проигравший слон, как и побежденный лев-паша, может найти себе приют в другом стаде. Если у него это не получится, он превращается в бродягу, хотя и не обязательно с дурным нравом. Победителю в награду достанется его дама.

Такую влюбленную пару слонов я встретил в 1957 году, они находились в стадии собирания фруктов. Я брел через лес к лагерю пигмеев неподалеку от Могу-ды, как вдруг услышал возбужденные крики обезьян. Меня охватило любопытство, и я принялся продираться сквозь колючий кустарник — казалось, он специально хватает меня за ноги. Протащившись четыреста футов, я уперся в огромное дерево и тут наконец узнал, о чем сплетничали обезьяны.

Примерно в пятидесяти футах от меня простиралась маленькая полянка, которую оккупировали два влюбленных слона. Стройная, маленького роста слониха весила тонны три, у нее были очень короткие бивни, лет ей было двенадцать — тринадцать, и она только-только входила в период половой зрелости. Самец весил примерно пять тонн, что для лесного слона много, и обладал тяжелыми симметричными бивнями. Она кружила по полянке, делая вид, что колеблется, и неискренне отбивалась. Когда он приблизился, она взмахнула хвостом, повернулась, прижалась к нему всем телом и стала гладить его хоботом, ласкала уши и бока, задерживаясь хоботом на нижней части его тела. Слон заурчал и потянулся к ней, но она отступила. А потом самым жестоким образом повторила весь эротический массаж сначала.

Продолжались эти игры еще минут десять. Наконец слониха перестала отступать. Слон подошел к ней сзади и на классический манер всех четвероногих мужского пола поднялся на задние ноги, положив передние ей на спину. Она хрюкнула, взвизгнула и раздвинула ноги. Следующие пять минут он нервно трубил в поисках своей цели — вагины слонихи, которая расположена не там, где у других женских особей млекопитающих, а почти в том же месте, что и пенис у самца. Опустившись на задние ноги, почти усевшись, он наконец добился своего. Соединившись, пара молча застыла в этой странной, чуть ли не в вертикальной позе на несколько минут. Его передние ноги покоились на заду партнерши. Затем он отошел с видом полного безразличия, а слониха захлопала ушами и нежно затрубила.

Медовый месяц длится до тех пор, пока самка не забеременеет. Обычно это происходит на девятый или десятый месяц. Тогда она теряет интерес к любовным играм и становится холодна к своему партнеру. Он принимает эту ситуацию с восхитительным спокойствием и пускается на поиски другой любимой, временной или постоянной. А самка тоже ищет другую особь женского рода, но с иными намерениями: ей нужна подружка, «тетушка», которая составит ей компанию на весь период беременности, длящейся у слоних саванны двадцать четыре месяца, а у лесных — шестнадцать.

Рожает она в окружении стада. Слоны обступают ее рядами, глядя в сторону, будто британские солдаты в каре, и обеспечивают ей защиту и от хищника-зверя, и от хищника-человека. Роды проходят быстро и обычно без осложнений, потому что близнецы появляются на свет редко, так же как и детеныш, лежащий в неправильном положении. Мать и «тетушка» осторожно отделяют плаценту от новорожденного, и на свет является дитя, в три фута ростом и весом от 150 до 200 фунтов, покрытое толстой «гусиной кожей».

Слоненок начинает ходить примерно через час, но это все, на что он способен. Его короткий слабый хоботок абсолютно бесполезен. Как и человеческому детенышу, который несколько месяцев не умеет справляться со своими руками и не может даже взять погремушку, так и слоненку требуется время, чтобы научиться хватать предметы хоботом. На это уходит более шести месяцев. А сначала хобот для него одна обуза: когда он, привалившись к материнскому боку, пытается пососать ее своим ртом, хобот ему мешает, и все время приходится его куда-то девать. У слонихи между ее передними ногами расположена единственная пара сосков, они очень быстро наполняются молоком и своей формой и размерами напоминают женскую грудь.

Иногда слониха носит своего новорожденного на хоботе, но вскоре начинает учить его ходить позади нее. Если он рискует попасть ей под ноги, она шлепает его своим хоботом. Когда ему исполняется шесть месяцев, его отлучают от груди и разрешают шагать рядом или между матерью и тетушкой. «Тетушка» обычно не отстает от матери с ребенком. Она — более альтруистическая дама, чем «тетушка»-львица, получающая за свой труд мясо. Эта слониха сторожит ребенка от хищников, помогает матери подталкивать его вверх по склону и переводить через реку.

Как-то раз на берегу реки Семлики, близ Ишанго, я видел, как с такой проблемой столкнулась обеспокоенная слониха, у которой «тетушки» не было. Стадо состояло из шести слонов: самца средних размеров, трех самок, подростка неопределенного возраста и то ли восьми-, то ли девятимесячного слоненка. Река в этом месте была мелкой, поэтому большие слоны просто перешли ее — вода была им по плечо. Ребеночек же оставался на берегу, с сомнением глядя на воду. Он был слишком мал, чтобы переходить реку вброд, а плыть он явно боялся. Мать его, которая переходила реку последней, прилагала, как мне показалось, все усилия, чтобы не обращать на него внимание. По-видимому, она считала, что ему пора все делать самому.

Слоненок сделал несколько шагов вперед и поспешно вернулся обратно на берег. Потом он громко завопил, размахивая хоботом. Обернувшись, его мама несколько минут глядела на него — вероятно, надеясь, что детеныш успокоится и опять попытается войти в воду, но слоненок продолжал орать и размахивать хоботом. Не выдержав, она пошла к нему. Меня очень интересовало, что слониха будет делать: он был слишком велик, чтобы нести его на хоботе. Но скоро она показала мне, как в таких случаях надо поступать. Опустившись передними ногами на колени, она наклонила голову и очень осторожно подсунула свои бивни малышу под живот. Он тут же перестал верещать. Подняв высоко голову так, чтобы бивни оставались в горизонтальном положении, она медленно ступила в воду. Счастливый слоненок стал шлепать по воде хоботом, в точности как человеческий детеныш плещется в ванне. Перейдя через реку, слониха очень аккуратно поставила его на землю.

Меня крайне поразила эта сцена, но то, что произошло потом, удивило еще больше.

Похлопав хоботом по маминой ноге, слоненок снова стал вопить. Она уставилась на него с выражением явного негодования, потом отвернулась и зашагала к стаду. Слоненок завизжал, шлепнулся на землю, перевернулся на спину и стал кататься, правда, потом поднялся на ноги. И когда она вернулась, на его лице появилось выражение ожидания. Она шлепнула его хоботом, подталкивая прочь от берега. Затем слониха глубоко вздохнула — так они выражают свое недовольство — и опустилась на колени, склонив голову. На сей раз слоненок не стал ждать, когда его поднимут, и сам забрался «на борт».

Терпеливая мамаша вернулась в реку и походила там кругами, а он все плескался. Когда она вернулась на берег и опустила голову, он опять закатил концерт. Слониха подняла бивни, и я на мгновение подумал, что она швырнет его в воду. Но она понесла его к стаду, которое находилось почти в двухстах футах, и поставила на землю, но уже не так ласково. Слоненок начал плакать, но мамаша, не обращая на него ни малейшего внимания и даже не поворачивая головы, пошла прочь. Он все плакал и плакал, но потом, очевидно сообразив, что довел мать до ручки, тихонечко последовал за ней.

Когда молодой слон попадает в беду, на помощь ему приходит все стадо. Один очень старый пигмей рассказал мне о том, чему оказался свидетелем двадцать— тридцать лет назад. Он охотился на южном берегу реки Итури и, выследив маленького потто, застрелил его стрелой из лука. Потто лазил по ветке высокого дерева, стоящего у слоновьей тропы. Но крошечный лемур — родственник обезьян, который похож на плюшевого пучеглазого медвежонка, — не упал вниз; он, как и все потто, вцепился в ветку такой мертвой хваткой, что отодрать его можно было только после его смерти. Пигмей забрался на дерево и осторожно пополз за потто по ветке, и тут далеко в буше послышался треск. Небольшое стадо двигалось по тропе к реке. Так как чаща была не густой, они шли по тропе не шеренгой, а топали неторопливым шагом как попало и по дороге щипали листву.

Лежа наверху среди листвы, пигмей видел их спины. Когда они оказались почти рядом с его деревом, раздался внезапный сильный треск ломающихся веток и пронзительный испуганный крик. Молодой слон, лет четырех-пяти, судя по его размерам, провалился в яму, вырытую неделей раньше неграми племени бамбуба. Бамбуба пытались подогнать к этой яме другое стадо, как объяснил мне пигмей, но их загонщикам не удалось пригнать слонов к этой ловушке, прикрытой ветками и листьями, сдобренными слоновьим навозом. На этот раз, возможно, потому, что человеческий запах полностью улетучился, ловушка поймала наконец жертву.

Услышав страдальческий крик молодого слона, все стадо бросилось к яме. Слон топтался беспомощно на самом дне. Он так жалобно плакал, что все стадо немедленно начало действовать. Две самки и молодой самец стали кругами ходить по подлеску, яростно ревя и круша все попадающиеся под ноги кусты и маленькие деревца. Они хотели напугать всех людей, которые предположительно прятались поблизости. Наблюдавшего за ними пигмея никто из них не учуял. Вцепившись в ветку, с потто в руке, он находился слишком высоко и далеко от них.

Другая пара слоних, под присмотром старого самца, который, наблюдая за их действиями, ворчал про себя, стали подрывать бивнями края ямы и ногами сбрасывать землю вниз. Во время работы они издавали горловые звуки, которыми утешали рыдающего пленника. Но время от времени они громко вскрикивали, выражая тем самым возмущение в адрес ловушки и тех, кто ее устроил. Молодой слон истерически негодовал вместе с ними, а земля все сыпалась и сыпалась ему на голову. Вскоре к двум слонихам-спасателям присоединились три слона, разгромившие буш. И все вместе они мало-помалу соорудили нечто вроде земляной насыпи, которая покато спускалась в яму. Затем они протянули к узнику свои хоботы, за которые он ухватился, и стали вытаскивать его наружу. Старый же слон подталкивал молодого бивнями в зад. Ну, а потом, как сказал мой пигмей, «все уку встали кругом и, перед тем как уйти, серьезно обсудили происшедшее».

Этот случай может показаться неправдоподобным, но лишь тем, кто не видел слона в действии. Подобная сообразительность, живые эмоции и умение делать все сообща, как вместе с сородичами, так и вместе с людьми, слоны демонстрировали не раз в совершенно различных ситуациях. Тембо тоже строят дамбы, проявляя при этом знания инженерии, абсолютно идентичные навыкам дрессированных слонов, которым хорошо известны механические принципы скатов и наклонных плоскостей. Работая почти без присмотра, они подтаскивают бревна к оползням, тщательно укладывают каждое бревно наверху, толкают его передними ногами и с явным удовольствием следят за тем, как бревна шлепаются в воду. А оказавшись в глине или на плавуне, слоны-инженеры находят еще более замечательное решение этой проблемы механики. Они берут широкие доски, брошенные им людьми, и выбираются по узкому мостику, который сами же и выстраивают, постепенно укладывая доску за доской, причем ту, которая остается позади, перекладывают вперед.

Мало того, слоны понимают, что необходимо делать в таких случаях, — это само по себе уже вызывает удивление — поступок подобного рода требует наличия ума и физического координирования, то есть двух свойств, которые свидетельствуют о наличии мышления высокого уровня. Цирковые слоны способны выполнять такие трюки, которые диким слонам и не снились, демонстрируя необыкновенную согласованность действий, что впечатляет еще и потому, что слон — животное огромных размеров. Они умеют ходить и на задних ногах, и на передних, переступать по рядам деревянных молочных бутылок и по канату, стоять на голове, балансировать на одной задней ноге на катящемся мяче, играть в крикет и ездить на велосипеде. Одни слоны быстро обучаются трюкам подобного рода, другие медленно, а есть и такие, которым определенные трюки не по силам, но все они являются личностями, обладающими разными мыслительными, эмоциональными и физическими способностями.

Однако в описаниях интеллектуальных способностей Тембо этот факт очень часто полностью игнорируется. В 1957 году профессор Б. Ренч из Мюнстерского университета в Германии проводил опыты со слонами. И когда ученые упоминают о слабых умственных способностях слона, то каждый раз ссылаются на него, потому что тому единственному животному, с которым экспериментировал Ренч, потребовалось 330 попыток для того, чтобы разрешить проблему ящика с секретом. Это, конечно, плохо, но слониха из зоопарка Бронкса в Нью-Йорке проявила поразительные способности, правда, после некоторого приступа дурного настроения. Этот случай забавно описывается в книге Венса Пакарда «Звериное Ай Кью»:

«Под ящиком были протянуты две струны. Сам ящик был с одной стороны темным, а с другой светлым. Слониха знала, что к одной из этих струн прикреплено замечательное яблоко. Но к какой? Задумчиво посозерцав струны, она потянула за пустую. Нет яблока! Сперва она заволновалась, а потом разъярилась. Она стала трубить и крайне раздраженно подергиваться.

Через некоторое время, когда слониха успокоилась, ей удалось решить загадку, но все это время психологи нервно цеплялись за ограду, готовясь перемахнуть ее в одно мгновение. Однако, к их огромному облегчению, слониха, серьезно поразмыслив, пришла к верному заключению. И очень скоро она так ловко справлялась с поставленной задачей, что психологи остались без яблок».

Выходит, что допустивший промахи слон профессора Ренча — полный идиот, а слониха из зоопарка Бронкса — гений с характером. Это явное противоречие уже само по себе свидетельствует о наличии высокого уровня мышления у этого вида животных. Только у стоящих на верхней ступеньке представителей животного царства, таких как люди, приматы, обезьяны, собаки и крупные кошачьи, наблюдается столь разнообразное проявление индивидуального мышления. Животные с более слабыми умственными способностями редко отличаются от скучного среднего уровня. Среднего слона, если такое существо и впрямь имеется, следует сравнивать с плотоядными и даже с приматами, но собаку или кошку он превзойдет всеми своими талантами, которые и составляют интеллект.

Но кошки, волки, койоты и им подобные достигли такого уровня интеллекта благодаря тому, что им приходится преследовать убегающую жертву, то есть благодаря своему образу жизни, когда выжить удается умнейшему. Тембо, который является травоядным, от этих животных-охотников защищен своими огромными размерами и силой. И что комично — на этого тяжеловесного гиганта осмеливаются нападать только самые маленькие существа: вирусы, заражающие его паратитом, пневмонией и простудой; бациллы чумы и трипаназомы, вызывающие язвы; огромное количество паразитов, которые доставляют мучения его толстой, но чувствительной шкуре. Это — москиты, клещи, мухи и страшные сьяфу, или муравьи сафари, которые могут проникнуть внутрь хобота, когда слон ищет пищу в густых зарослях или в траве. Они причиняют животному такую безумную боль, что ему приходится во весь опор мчаться к воде. Такое поведение привело к возникновению мифа о том, что мыши «забираются в хобот слону, чтобы сожрать его мозг». На самом деле это всего лишь миф, и более ничего. Если какая-либо спятившая мышь и попытается совершить подобный поступок, то в скором времени после долгого, громогласного и колоссального чиха она окажется выведенной на орбиту. Однако шевелящийся хобот может напугать какую-нибудь взволнованную кобру, мамбу, гадюку или другую «змею в траве», и она по ошибке укусит животное. От такого укуса слоненок может умереть, а взрослый слон серьезно заболеть.

Никакой «враг» не справится с таким количеством болезней и несчастных случаев, какие выпадают на долю слона. Так каким же образом этому огромному, недоступному, шеститонному травоядному удалось развить столь высокий уровень интеллекта?

Как ни парадоксально это может показаться, но ответ таится в том самом хоботе, который доставляет Тембо столько хлопот. Цепкий, подвижный, энергичный, состоящий из почти сорока тысяч различных мышц, он заканчивается тем, что я уже прежде назвал крепкой, ловкой и очень чувствительной рукой. Обучаясь пользоваться этой рукой — и как род, эволюционирующий веками, и как индивидуум в течение длительного периода младенчества, — слоны тренируют свои мозги воспринимать пространственные величины и механические проблемы на таком уровне, который абсолютно недоступен животным, не обладающим средствами для манипулирования объектами. Обезьяны, приматы и люди, снабженные более искусными руками, чем слоновий рукоподобный хобот, мастерски справляются с ящиками с секретами. А некоторые животные, у которых отсутствуют пальцы, но имеются подвижные, как руки, лапы, например американский очень умный енот, ловко разгадывают тайну ящиков с секретами и другие механические проблемы. Но лишенные рук собаки и кошки, которые так никогда и не развили соответствующие участки мозга, с трудом решают задачи подобного рода и в естественных условиях не обладают способностями к инженерии. Несмотря на высокие умственные способности, хотя и иного склада, и лев и леопард, угодив в яму, успеют превратиться в кучу окаменевших костей, пока какой-нибудь представитель кошачьего племени догадается соорудить скат для их спасения.

Являются ли способности к механике основой интеллекта человека? По всей видимости, люди считают именно так, давным-давно определив человека как «животное, пользующееся орудием труда». Но подобное определение потеряло всякий смысл, когда люди увидели, как морские выдры камнями раскалывают раковины моллюсков, а тяжеловесные и очень ленивые гориллы, вместо того чтобы залезть на дерево, сбивают фрукты длинной крючковатой палкой; или как предприимчивые шимпанзе разбивают каменными осколками плоды с твердой кожурой и собирают термитов на палку, чтобы облизать ее, словно дети, облизывающие засахаренные яблоки, а еще шимпанзе используют листья взамен туалетной бумаги. И галапагосские вьюрки давным-давно стали членами элитной компании пользующихся орудиями труда, причем только потому, что прутиком, зажатым в клюве, они выковыривают насекомых из разных щелей. Египетский стервятник, которого еще не так давно считали обычным хищником, удостоился заметки в «Тайме». Зоолог Джейн Гудолл сфотографировала его в тот момент, когда он клювом подбирал маленькие камешки и кидал их в устриц с твердым панцирем. Но Тембо никто «официально» не признал как пользующегося орудиями труда, хотя его скаты, дамбы и мостики могут вполне соперничать с достижениями шимпанзе, ну а стервятники или вьюрки в сравнении со слоном и впрямь имеют птичьи мозги.

Дабы соорудить чудеса подобного рода, слоны для работы, требующей точности, пускают в ход рукоподобные хоботы. А их орудием труда являются бивни, которыми они копают как кирками, вырывают деревья словно рычагом, поднимают, держат и перетаскивают грузы будто вильчатым погрузчиком. Но помимо этих «встроенных» орудий труда и великолепного знания о том, как ими пользоваться, Тембо обладает и другими навыками, которые свидетельствуют о том, что слон воистину умеет пользоваться орудиями труда. Он ведь и товарища спасает, сооружая наклонную плоскость, и развилку в дереве использует как клещи для выдирания зубов — всему этому нет до сих пор документальных свидетельств: фотографий. Что же касается метательных способностей египетского стервятника, то я не раз видел, как лесные слоны, опьянев после обеда забродившими фруктами, с удовольствием и хихиканьем подают свечи, словно волейболисты, мокрыми фруктами прямиком в головы и в задницы своих товарищей. Они всего лишь веселились, но принцип-то тот же. Более того, дрессированные слоны классических времен метали дротики с силой и удивительной точностью; а современные дрессированные слоны — восхитительная команда Джона Гиндла в цирке Бертрама Миллса — выучились держать хоботами биту и подавать, принимать и передавать партнерам крикетные мячи. И от этой игры они сами получают огромное удовольствие.

А вот способность к памяти Тембо сильно преувеличивается. Утверждение, что «слон никогда не забывает», стало пословицей, но слоны, как и люди, часто забывают то, что не имеет для них большого значения, однако хорошо помнят то, что их научили помнить. В тех случаях, когда для выполнения каких-либо действий или трюков с ними требуется долго репетировать, нам следует вспоминать о том, с каким трудом наши собственные дети учились писать: им приходилось снова и снова писать одну и ту же букву алфавита, прежде чем у них что-то получилось. Но в целом, у слонов прекрасная память, и на арене цирка на них можно вполне положиться, чего не скажешь о нервных кошках, тугодумах медведях и непредсказуемых шимпанзе. Однако, как и другие способности, память может быть различной в зависимости от индивидуума.

Другой смысл утверждения, что «слон никогда не забывает», состоит в том, что эти животные надолго затаивают злобу против тех людей, которые причинили им неприятности, и ждут момента, чтобы отомстить. Мало того, что это неправда, это еще и чушь собачья. Если бы Тембо действительно затаивал злобу, половина слоновьей популяции в Африке уже бы носилась, охваченная амоком, и мстила бы и черным и белым охотникам, которые постоянно их преследуют. На самом же деле те слоны, которые уже знакомы с охотой, и те, которые носят пулю в своей плоти или кости, все равно не станут первыми нападать на человека. Да, попадаются особи с крутым нравом. И такие раздражительные типы могут проявить инициативу, не дожидаясь, когда прежние или новые мучители начнут снова их изводить. Ну а слонов, содержащихся в зоопарках и в цирках, садисты человеческого вида частенько дразнят и даже пытают. И такие вот слоны не верят никому, за исключением своих верных друзей и смотрителей.

Большая часть этих друзей и смотрителей от Сиама до Конго разделяет убеждение пигмеев, что «уку разговаривают друг с другом». Они верят в то, что горловые звуки, издаваемые слонами, являются на самом деле примитивной речью, к которой прибавляется чуть ли не телепатическое понимание. Еще они верят в то, что дрессированные слоны при общении с человеком применяют именно свои умственные способности к телепатии. И понимают они куда больше, чем тридцать — сорок слов-команд корнака и сигналов рукой и хаукусами.

Наверное, слон обладает развитой до феноменального уровня интуицией, а не телепатией. Во всяком случае, чем бы он там ни обладал, я сам, имея дело со слонами, ощущал у них нечто подобное. Об этом я слышал и от других. Замечательный натуралист Айвен Сандерсон пишет, что «попадались слоны, которые, будучи знакомыми со мной меньше часа, выполняли мои команды, прежде чем я произносил их вслух, находясь при этом от них на расстоянии». А конголезский корнак Бодеко из леса Итури часто повторял про свою слониху, что «Белла слушает внимательнее, чем люди, и умеет разговаривать бесшумно».

Белла была одной из двух лесных слоних, которых я купил в мае 1959 года на частной станции, неподалеку от правительственного лагеря по обучению слонов в Эпулу. Это была взрослая слониха, весом в четыре тонны и с острыми, четырех футов длиной бивнями. Ее подруга Венера ростом была чуть пониже, а весом на полтонны меньше. У нее были короткие, похожие на обрубки бивни и слегка капризное выражение лица. Купив слоних, я тут же нанял двух корнаков, Бодеко и его брата Бокве. Эти два замечательных человека, пройдя обучение в лагере Эпулу, проявляли гораздо больше интереса, симпатии и понимания к своим громадным подопечным, чем к женам и детям. Они являлись представителями небольшого племени пигмоидов балезе и прежде относились к слонам как к ньяме, мясу. Именно так черное население Африки воспринимает все великолепное животное царство. Но теперь мои корнаки относились к слонам как к людям.

Что же касается самих слоних, я хочу процитировать слова Бодеко, которые он произнес, когда знакомил меня с животными. «Белла — гораздо умнее слона моего брата, — объяснил он. — Она говорит маленькой, что надо делать. Вы только посмотрите, как они разговаривают друг с другом. Но эта Венера! Вечно она голодная. Она ест больше, чем большая, и все равно ей мало. Постоянно волнуется по пустякам и хочет, чтобы ее любили и без конца баловали. Она делает так, что всю черную работу за нее выполняет Белла, а лавры пожинает сама. Настоящий ребенок! Но у Беллы доброе сердце, и она все равно любит Венеру. Они будто две сестры. И я думаю, что если вы одну из них продадите, то они обе умрут».

Я не собирался продавать ни одну из них. Наоборот, по примеру Ганнибала намеревался промаршировать со своими двумя слонихами и их погонщиками через лес Итури, перейти через хребет Митумба — мои Альпы, только низкорослые, — и кручи Кабаша, чтобы добраться до моего будущего парка для животных рядом с границей Руанды. Но, в отличие от Ганнибала, я собирался сопровождать свой отряд, сидя в старом пикапе.

Путешествие заняло восемь дней, за которые мы прошли четыреста миль, при этом слоны шагали в среднем от пяти до шести миль в час, а я ездил туда-сюда, предупреждая жителей городков и деревень, через которые проходил наш путь, чтобы они не паниковали. За эти восемь дней произошла масса всяких историй, о чем я подробно рассказал в «Китабу о Конго». Главное, чем отличался весь наш поход, было изумление местного населения при виде Беллы и Венеры. И то, что произошло в Момбасе, первом крупном городе на пути нашего следования, повторялось повсюду, только с различными вариациями.

По обеим сторонам «главной улицы» Момбасы стояли ряды переговаривающихся жителей, главным образом народностей балезе и бабира. От нетерпения они просто сходили с ума. На улицу под грохот барабанов высыпало все население города плюс жители близлежащих деревень. За исключением нескольких охотников, никто из них не видел прежде слонов. По утрам, когда они обнаруживали, что их поля вытоптаны, а плантации кофейных деревьев опустошены, они проклинали бессовестных животных, которые нанесли им такой урон. Днем же слоны обходили возделанные поля стороной, предпочитая воровать сладкий картофель и сахарный тростник под покровом ночи. И как ни парадоксально, но обитатели родины лесных слонов ожидали их появления с лихорадочным возбуждением, в то время как белые туристы из местного отеля «Пигмеи» наблюдали за всем происходящим со скучающим выражением лица. Все они не только видели слонов в национальном парке Конго, но и были уже знакомы с ними — или полагали, что знакомы, — по зоопаркам, циркам, кинофильмам, телевидению, книгам и журналам.

Местные жители, столпившись на улице, спорили о том, как на самом деле выглядит слон, и состязались друг с другом в сочинении самых невероятных и самых поразительных описаний. Один человек, который, надо полагать, видел гиппопотама, описывал Тембо как гигантскую свинью с длинными-предлинными ногами, похожими на стволы деревьев, с длинным-предлинным носом, который тянется от верхушки головы до пальцев ноги. Слушатели освистали его, и вперед выступили другие местные эксперты. Их описание было еще более необычным: слоны — высокие, как самые огромные деревья, уши — такие гигантские, что могут отбросить тень на всю Момбасу, пастью они изрыгают огонь, а из-под хвоста валит дым.

Я начал бояться, что при виде моих изящных, среднего роста и некурящих леди они разочаруются. Но, когда Белла с Венерой вступили в Момбасу, раздался взрыв восторга. «Тембо!» — кричали мужчины и скакали вверх, как масаи. «Тембо!» — визжали женщины, округлив от удивления большие недоверчивые глаза. «Тембо!» — пищали крошечные детишки, с восторженным ужасом цепляясь за ноги своих матерей. «Тембо! Тембо! Тембо!»

Толпа неистовствовала, слоны оставались спокойными. Белла смотрела вокруг с величественным и чуть снисходительным видом, будто вдова-аристократка на игру в бейсбол, но Венере подобное внимание было явно по вкусу — она тихонечко трубила, а зеваки с восторгом ахали. Бокве усмехался, сидя у нее на спине. Он устроился на подушке, украшенной гирляндой из листьев, в правой руке он держал свой хаукус, а в левой веревку, которая опоясывала массивное тело Венеры, захватывая передние ноги. Толпа глазела на Бокве с Венерой с неописуемым восторгом. Люди сознавали, что в любой момент этой демонстрации обоим корнакам может грозить смерть. Я не удержался и улыбнулся. Прошлым вечером Бодеко признался, что ему приходится стараться изо всех сил, чтобы не заснуть во время долгих переходов.

В Мугвате, каменистой саванне, поросшей деревьями, в двадцати милях к северу от границы Конго с Руандой, Белла с Венерой вместе со своими корнаками стали первыми обитателями моего нового парка для животных. Восьмидневный марш через восточное Конго был завершен, и у меня появилась надежда, что африканцы и слоны могут научиться жить сообща — им надо только получше узнать друг друга. Ум и доброта двух погонщиков народности балезе показали людям, какими благотворными могут быть эти взаимоотношения. А дружеское любопытство, которое неискушенные аборигены проявляли во время всего нашего путешествия, доказало, что «человек буша» средних способностей может в один прекрасный день достичь того же уровня полного взаимопонимания. Но моя надежда была разбита вдребезги, если не уничтожена полностью, в июле 1960 года.

В течение первых дней независимости Конго только в одном национальном парке Альберт было убито более тысячи слонов. Буйволы, антилопы и бегемоты погибли вместе с ними, их перебили в таких количествах, что стервятники и гиены были не в состоянии управиться с трупами. После тридцати пяти лет полной безопасности животные совершенно забыли о том, что такое оружие. И они доверчиво встретили орды местных браконьеров, которые явились их перестрелять, чтобы забрать у них бивни, мясо и рога. Мятежные солдаты конголезской армии тоже приняли участие в этой резне. А некоторые, как доложил мне один бунтовщик, обстреливали слонов из пулеметов и швыряли в них гранаты «просто ради смеха».

Позже, в июле, после трех недель новой свободы убивать в Конго, я проезжал по национальному парку Альберт, где прежде, как и в национальных парках Америки, охранялись не только животные, но и камни и растения. Теперь же парк превратился в огромную груду разлагающихся трупов. Недалеко от дороги в секторе Руинди, площадью в двести футов, лежали шесть раздувшихся трупов слонов. Их бивни были вырублены топорами, из челюстей торчали обломки слоновой кости, облепленные мухами. Даже молодые слонихи, чьи короткие бивни весили не больше десяти фунтов, были убиты и изувечены.

В южной части парка Рутсхуру браконьер-абориген попытался «договориться» со мной о большой партии слоновой кости. Половина его хижины, стоявшей у дороги, была забита свежими бивнями, которые он добыл за последние три недели. Решив получить официальную помощь, я обратился в территориальный орган управления Рутсхуру, где меня встретил новый администратор из местных жителей. Он был прекрасно одет и хорошо образован, бегло говорил по-французски, но, на мой взгляд, был менее цивилизованным, чем два корна-ка из леса Итури.

«Миру явилось новое Конго, — сообщил он мне, — и потребности его народа гораздо важнее потребностей диких зверей. Вы тут рассказываете мне сентиментальные истории об убитых слонах, а меня заботит мой народ, которому очень нужны мясо и бивни. Если люди торгуют слоновой костью, значит, им крайне необходимо покупать другие вещи. И если голодные конголезцы убивают и едят слонов, сытые европейцы — лицемерят, если осуждают их».

«А что станет есть ваш народ, когда слоны кончатся? — спросил я. — И буйволы? И антилопы?»

«Такого никогда не случится, — ответил он с улыбкой. — Разве возможно пересчитать слонов в лесу или антилоп в саванне?»

Разве возможно было пересчитать огромное количество бизонов, блуждающих по североамериканским прериям, число которых предположительно достигало шестидесяти миллионов, но после двадцати пяти лет бесконечной резни дошло до грани исчезновения?

И другие конголезские администраторы в Восточной Африке наивно верили в то, что дарам природы нет конца. В поисках быстрых и легких доходов они открывали американским туристам доступ в один резерват за другим, обещая им «гарантированное убийство». А некоторые официальные власти придерживались и другого наивного взгляда. После того как я покинул Африку, я узнал, к своему полному изумлению, о планах «увеличения продукции и национального дохода», выдвинутых специальным членом законодательного органа Уганды Ф. К. Онамой. Как сообщала газета «Аргус» Уганды: «Один из проектов увеличения продукции заключался в том, чтобы закрыть Департамент по охране диких животных и перестрелять всех диких зверей за пределами национальных парков. «Если вам не хватает денег, просто перестреляйте всех слонов и продайте бивни», — сказал он».

В «Аргусе» также писали:

«Вчера на аукционе слоновой кости в Момбасе цены оказались самыми низкими за последние десять лет. После аукциона продавцы привели этому две причины — огромное количество конголезской слоновой кости, наводнившей Восточную Африку, и частичное закрытие одного из самых больших рынков в мире из-за строгих ограничений импорта, введенных правительством Индии. Один торговец обнаружил, что, по крайней мере, 200 000 фунтов конголезской слоновой кости лежат в запасниках частных складов только в одной Момбасе, по сравнению с 60 201 фунтом вчерашней официальной продажи…»

Двести шестьдесят тысяч фунтов конголезской слоновой кости и больше пущено на ветер. Исходя из количества убитых животных, бивень стоит не более двадцати фунтов, а пара — пятьдесят. Согласно этим цифрам, резцы более пяти тысяч высокоразвитых существ навалены кучей на складах — африканская версия Дахау и Бухенвальда! — чтобы впоследствии быть проданными по цене от десяти до двадцати шиллингов за фунт. Даже если не принимать во внимание чувства человечности и гуманности, конголезские слоны в лучшем случае стоят сто долларов за штуку, а обученные и дрессированные слоны, которых можно продать зоопаркам и циркам, от пятисот до семисот долларов.

Как любил повторять Бокве: «Я думаю, что слоны умнее людей».