Китабу о животных

КИФАРУ Несостоявшийся преступник

Грохоча копытами, в облаке пыли рогатая ярость прямиком несется с цветного телеэкрана. Перевернет ли рогами безжалостное доисторическое чудовище «лендровер»? Превратит ли автомобиль в железное месиво? Сожрет ли Белого Охотника или свечу зажигания?

Обожающие кино зрители разинув рты следят за сенсационной «атакой носорога». Если так называемый африканский фильм представляет собой полное барахло, значит, зрители уже увидели, как, обезумевшие при виде соблазнительного тела Белого Охотника и пышногрудой героини, из влажных, кишащих зверьми джунглей выскакивают львы, обитающие вообще-то в саванне. Прижимаясь друг к другу, герой и героиня прячутся за низким камнем, а мимо мчатся ошалевшие мулы, мастерски раскрашенные под зебр. На лодку влюбленной пары нападают надутые резиновые бегемоты, которых тянут на невидимой зрителю проволоке, и герои оказываются в воде. Но им удается спастись от широкорылых аллигаторов-янки, исполняющих роли нильских крокодилов с узким рылом. С трудом выбравшись на берег, герои подвергаются нападению армии прекрасно выдрессированных азиатских слонов, на чьих выпуклых головах красуются напоминающие веера пластмассовые уши. В общем и целом, за одно короткое сафари герои успевают сразиться с таким количеством животных, какое африканец вряд ли увидит за всю свою жизнь.

Этими цветными кошмарами Черного континента, начиная с мулов, выполненных в стиле оп-арт, и кончая фальшивыми слонами, публику дурачат и щекочут ей нервишки. И вот наступает кульминационный момент — с шумом и грохотом в классическую дуэль с «Лендровером» вступает самый хитрый злодей. И у зрителей абсолютно не остается сомнений в том, что реклама, постеры, афиши и буклеты всегда говорят правду — черный носорог, или, иными словами, «рогатая ярость», является самым опасным и ужасным животным Африки.

Никто не станет отрицать тот факт, что черные носороги нападали на «лендроверы», джипы, грузовики и другие транспортные средства, на которых их преследовали. Южноафриканские буйволы поступают так же. Подобным же образом реагируют зебры, гну и очаровательные сернобыки с газелями. У любого животного после долгой за ним гонки начинается истерика, и оно бросится в безнадежную атаку на врага, но чаще всего эта атака равносильна самоубийству. Правда, деятели кино не показывают зрителю покалеченную или задавленную автомобилем газель. Во-первых, это не сенсационно, во-вторых, зрители могут усмотреть в этом садизм. Но носороги — это «отвратительные чудовища», и посему киношники специально провоцируют животных бросаться на них: ведь, по сообщениям прессы, носороги всегда готовы атаковать все попадающиеся на пути автомобили.

Случается, что африканский черный носорог «нападает» на машину ни с того ни с сего. Нападает он еще и на палатки, деревья, кусты, на крыс, лягушек, людей, бабочек и кузнечиков. Иногда он может броситься в атаку, услышав, как позади него падает на покрытый листьями куст его собственный помет. Но в большинстве случаев, и абсолютно без всякой на то причины, тот же самый носорог мчится галопом прочь при виде тех же бабочек, лягушек и прочей мелкой живности. Его страх и гнев совершенно непредсказуемы. Один и тот же носорог может прийти в ужас при виде безобидной местной женщины и быстро удрать, а через несколько минут кинуться на группу вооруженных белых людей. Если туристы открывают огонь, он почти всегда застывает на месте примерно в двадцати футах, некоторое время глядит на них, а потом рысью бежит к зарослям колючего кустарника. Но туристы стреляют, и впоследствии многие из них пребывают в уверенности, что убили животное защищаясь.

Громко сопящее пугало, исполинского топтуна выследить и убить проще простого. Член великой Большой Пятерки, черный носорог, — это мятежник без повода, хронический, но несостоявшийся преступник. Его даже сами животные воспринимают как слона в посудной лавке, попадающего то в одну идиотскую ситуацию, то в другую.

Для объяснения его явно ненормального поведения сказители-аборигены северо-востока Конго сочинили причудливую и трогательную сказку. Давным-давно самые первые животные ходили нагишом, и прикрыть свою нежную плоть им было нечем: ни шкурой, ни мехом. Увидев столь тяжкое их положение, Бог выдал каждому по иголке и велел сшить себе одежду. Предок леопардов, самый умный зверь, соорудил себе очень красивое одеяние. Но Кифару — первый черный носорог и самое молчаливое животное во всем мироздании — уронил иголку и, пытаясь ее найти, случайно закинул ногой в проели.

Преследуемый клещами и мухами, голый носорог долго метался в поисках иголки. Но ее нигде не было. Тогда он схватил острую колючку и быстро сшил себе одежду, а затем натянул на себя наспех сделанное одеяние. Но, так как он торопился, вся одежда оказалась в глубоких складках и морщинах. Увидев его, другие звери начали хохотать и издеваться над ним. Всхрапнув от ярости, носорог стал галопом носиться по зарослям и искать свою иголку. Если бы он ее нашел, то сшил бы себе такую же гладкую шубу, как у леопарда. Тогда все остальные звери перестали бы смеяться над ним. Но он каждый раз пробегал мимо иголки и не замечал ее. И тогда он подумал, что иголку украл один из хохотавших зверей. И поэтому начал нападать на каждое живое существо, какое ему только встречалось. И так до сих пор поступают все носороги — надеются найти давным-давно пропавшую иголку.

Как ни странно, но в этой местной легенде куда больше смысла, чем во всех голливудских киноэпопеях об автомобилях и носорогах вместе взятых. Кто еще может быть более неистовым, более сходящим с ума от страха, более подозрительным и более агрессивным, как не весящее три тысячи фунтов животное, обладающее плохим, вплоть до слепоты, зрением, которое постоянно ищет что-то, чего не в состоянии увидеть?

Необычайно любопытный и в то же время очень робкий, черный носорог обладает крайне ограниченными умственными способностями. У него великолепные слух и обоняние, но зрение абсолютно неправильное. Его крошечные глазки расположены по обе стороны большой удлиненной головы, из-за этого он все видит искаженно. Каждая картина, представшая перед его глазами, лежит в широкоугольной перспективе, и при этом расплывчатая — от этого все его мучения. Близорукий Кифару не в состоянии отличить человека от дерева на расстоянии тридцати футов, на расстоянии пятнадцати — двадцати футов он тоже плохо различает предметы, поэтому ему приходится поднимать и поворачивать голову, чтобы что-то разглядеть хотя бы одним глазом, но этому мешают и форма головы, и огромный передний рог. А двигаясь вперед с рогом, опущенным вниз, он вообще ничего не видит.

И днем и ночью Кифару слышит и чует целый мир восхитительных вещей, которых увидеть не может. Из-за любопытства он трогает и протыкает их рогом — все иголку ищет. И это неприятное положение, в котором он находится, вынуждает его бояться, и бояться очень сильно, тех же самых предметов, которые ему так хочется изучить. Он колеблется и страдает, потому что в нем два инстинкта. Он то удирает, то, наоборот, мчится вперед, чтобы узнать, что там такое. При этом столько нелепых, пустых угроз, шума, напрасно потраченной энергии и полного непрофессионализма — вот что представляет собой знаменитая «атака» носорога.

Как-то раз поблизости от национального парка Упемба в Катанге я наблюдал, как очередной безмозглый носорог в очередной раз идиотски атаковал. Носорог был очень занят пережевыванием веток, как вдруг в ста футах от него заквакала лягушка. Он перестал жевать, поднял голову и прислушался — изо рта у него сыпались листья, затем с обеспокоенным видом побрел на звук. Когда он подошел к лягушке поближе, она громко квакнула и случайно прыгнула прямо в его сторону. Полторы тонны испуганной носорожины сделали резкий поворот на сто восемьдесят градусов и ринулись в «безопасное место». Немножко посопев, он пошел обратно. На этот раз лягушка прыгнула в противоположную сторону, чем привела его в состояние боевой готовности: он опустил свой рог к земле и бросился в атаку. Лягушку он на ходу раздавил копытами, но даже не заметил этого. Вернувшись обратно на прежнее место, Кифару все-таки нашел ее по запаху и потрогал крошечную мякоть с выражением полного изумления на лице.

Славятся носороги и тем, что нападают на железнодорожные поезда. Во времена строительства железных путей Уганды, когда раздраженные львы таскали одного за другим работников станции и сигнальщиков, перепуганный и сбитый с толку носорог нанес удар по нагону, сам упал, но затем встал и побрел восвояси, с озадаченным видом размышляя о пережитом. А еще один поезд сошел с рельсов, когда другой носорог кинулся на локомотив и сбил рогом металлический лист, который попал в колеса. На этот раз носорог не встал.

Столь истеричные реакции, вызванные лягушкой в две унции или поездом в две тонны, нельзя объяснять лишь наличием плохого зрения. Обладающий таким же плохим зрением слон ведет себя с величественным спокойствием и с необыкновенной решимостью. Благодаря своим замечательным умственным способностям он может решить любую проблему, с которой ему приходится сталкиваться, причем решить здраво. Существует мнение, кстати ошибочное, что Кифару является родственником слона (если бы слоны умели обращаться в суд, им бы следовало подать иск за клевету), но ведет себя он в точности как его настоящий сородич — слабоумная, слабовидящая и норовистая до истерии лошадь.

Грациозные и величественно красивые лошади приводят людей в сентиментальный восторг. Их также превозносят за «лошадиный ум», подразумевая под этим практическую проницательность и грубую мудрость. Но по иронии судьбы лошадь — самое неумное домашнее животное; даже столь оклеветанный осел, чье имя связывается с вульгарной тупостью или глупостью, просто гений в сравнении с ней. При проведении опытов по проверке ассоциативного мышления у животных оказалось, что лошади обладают половиной умственных способностей, присущих коровам. А когда проводились тесты, которые требовали более сложных умозаключений, то среди собак, кошек, свиней, обезьян, грызунов и других животных лошадь заняла последнее место вместе с гофером — похожим на крысу зверьком.

Лишь слегка умнее Кифару робкая и крайне нервная лошадь, которая лишена бинокулярного зрения и страдает расплывчатой близорукостью. При виде колыхающегося газетного листа она паникует точно так же, как носорог при виде бабочки. При встрече с автомобилем лошадь может понести, а носорог внезапно таким же образом может взвиться от необычного звука или вида. Чтобы заставить лошадей работать, им необходимо надевать на глаза шоры, дабы оградить от действующих на их нервы тускло видимых предметов и воображаемых ужасов окружающего мира. Когда в конюшне случается пожар, лошадям требуется завязывать глаза, прежде чем спасать. Иначе в истерической панике они могут броситься в тот самый огонь, которого столь боятся.

Все живущие на свободе лошади, зебры и дикие ослы — в различной степени нервные, робкие и непредсказуемые животные; к ним ко всем не так просто подойти. Их родственники, южноамериканские и малайские тапиры — существа, размером с пони, с подвижными губами-хоботками, — обладают анатомическим строением, схожим со строением своих примитивных предков, от которых произошли и лошадь и носорог. Эти застенчивые, пугливые животные могут запаниковать при виде крошечной собачонки, но бывают случаи, когда они нападают на больших животных, в том числе и на людей, правда, делают это исключительно от страха и расстроенных нервов.

Близкие родственники Кифару отличаются таким же характером, но сам он является самым агрессивным из всех существующих подвидов носорога. В Азии обитают три вида: маленький суматранский носорог, волосатый, с двумя рогами, и только четырех футов высотой; гладкокожий яванский носорог, с одним рогом и на фут выше; и огромный индийский носорог, фантастическое на вид животное, шести футов высотой и до четырнадцати футов длиной, с одним-единственным рогом и на редкость толстой шкурой со складками, которая напоминает броню.

А соплеменники Кифару в Африке, белые носороги, превышают его своими размерами. Высота до сгорбленного плеча белого носорога достигает шести футов, длина — от четырнадцати до пятнадцати футов, весит он порой более двух тонн. Среди самых больших земных млекопитающих белый носорог занимает второе место. Различают два подвида белого носорога: симпатичное животное с коротким рогом, обитающее на северо-востоке Конго и в Судане; и носорог с длинным рогом (рекордная длина рога равняется шестидесяти двум с половиной дюймам), обитающий в Южной Африке и резерватах Умфолози и Хлухлуе. По иронии судьбы, ни один из видов белого носорога не является белым; они почти такого же цвета, что и черный носорог, — синевато-серого. Определение «белый» — на самом деле искаженное бурское слово weit (широкий), которое употреблялось для описания широкой морды животного, в отличие от круглой морды черного носорога с вытянутой, как у тапира, верхней губой. Менее осторожный, чем Кифару, Абу-Гарн — так белого носорога называют на севере — бродит небольшими стадами и мигрирует по открытым долинам опустив голову, так как щиплет траву.

Меньших размеров, более быстрый и более проворный, Кифару обитает в лесистой саванне, предпочитая колючий кустарник и акациевые гущи неподалеку от реки, ручья или грязевой ямы. Он одиночка, живет словно вспыльчивый отшельник, и, собственно, такой он и есть. Голову всегда держит высоко, потому что питается кустарником. Изогнутой вытянутой губой он отрывает листья и ветки, а передним рогом выкапывает вкусные корешки, соль и воду.

Некоторые особи достигают высоты пяти с половиной футов, длины — двенадцати футов и веса примерно двух тонн, но в среднем черный носорог весит полторы тонны, достигает высоты в пять футов и длины в десять футов. Его передний рог, больший из пары, редко вырастает в длину до двух футов, но рекордный рог был приблизительно четырех футов длиной. Уши у Кифару покрыты шерстью и по виду напоминают лошадиные. Хвост заканчивается кисточкой и частенько стоит прямо. Все четыре ноги, как и у других видов носорога, снабжены тремя пальцами с копытами, средний из которых аналогичен пальцу лошади, который у нее один. Носорог может идти шагом, бегать рысью и галопом, иногда достигая скорости тридцати пяти — сорока миль в час, не то что слон, который не умеет бегать по-настоящему даже со скоростью двадцать миль в час.

Три вида азиатских носорогов с короткими рогами дерутся своими клыками, в действительности являющихся нижними резцами. Они бьются ими, как бегемоты и дикие кабаны. Африканские и черные и белые носороги, не имеющие передних зубов, протыкают и подбрасывают врага длинными рогами. Ни один из носорогов, включая Кифару, не предпринимает решительных попыток затоптать врага ногами, как в таких случаях поступают разъяренные олени и южноафриканские буйволы, но носороги могут затоптать неприятеля на бегу, причем чаще всего случайно.

У охотника-неумехи, которого перебежал носорог, шанс остаться в живых точно такой же, как и у неосторожного калифорнийского пешехода. Если задет необходимо жизненный центр, человек испускает дух. Если же нет, то человек выбирается из передряги со сломанными костями и в созвездии царапин. Половина охотников, столкнувшихся с носорогом, поднимается на ноги и отправляется лечить свои раны и ссадины. Другую половину отвозят на более длительное лечение. И лишь один на дюжину едет прямиком на кладбище.

Любой боевой бык, которого заставляют продемонстрировать свою силу на аренах Испании или Мексики, наносит рогами матадору гораздо больше повреждений. Его рога являются наростами на черепе, удлинениями на лобной кости, которые покрыты внешней оболочкой природного и очень твердого вещества, и своими рогами боевой бык пользуется с умом. Так называемые рога у Кифару растут прямо из кожи морды, они лишены какого-либо костного покрытия и состоят из густо переплетенных волос. Основой рога Кифару является кератин так же, как и у настоящих рогов, однако по своей структуре он мягче. Обитающие в естественных условиях носороги точат свои рога о стволы деревьев и бетоноподобные термитники, а носороги в зоопарках затачивают рога на кирпичах и прутьях решетки, но, как бы те и другие ни старались, им редко удается попасть охотнику куда следует. Нападая вслепую, они промахиваются своим рогом и подбрасывают врага головой или носом.

Бедолага Кифару постоянно подвергается насмешкам местного населения Экваториальной Африки. В национальном фольклоре и пословицах он вечно выглядит посмешищем. «Варинга кипсерагета!» — говорят в племени лумбва Восточной Африки. — «Пусть тебя убьет носорог!» Правда, желают это они только своим злейшим врагам. На их взгляд, это самая недостойная, самая трусливая и самая оскорбительная смерть.

Суть заключается в том, что в большинстве случаев встреча с носорогом приводит к смерти или к серьезным увечьям только тогда, когда человек поворачивается к животному спиной и убегает. Неопытный охотник, будь он белым или черным, при виде огромной зверюги, несущейся прямо на него в ставшем уже классикой облаке пыли, может запаниковать, отчего стреляет впопыхах и не убивает, а только ранит животное, затем роняет оружие и пытается победить в гонке разъяренного или обезумевшего носорога. Но ему это не удается — ведь Кифару бегает в три раза быстрее. К тому же сам процесс бега уже увеличивает у носорога уверенность в своих силах, а шум, который при этом поднимает охотник, дает полуслепому животному возможность с помощью своего острого слуха исправить угол зрения, который изначально, скорее всего, был неверным. При подобных обстоятельствах даже основательно раненному и, соответственно, имеющему физический недостаток носорогу легко удается догнать свою жертву.

И это не голая теория. Пеший, один-одинешенек, без оружия и с одной рукой я встречался, причем не однажды, лицом к лицу с носорогом, давал ему возможность нападать на меня сколько душе угодно и выходил из этого испытания без единой царапины. Эти поединки носорога с Халле устраивались не для того, чтобы доказать что-то там о Халле, а единственно ради проверки нескольких основных фактов о характере и повадках Кифару, которые обычно интерпретируются неправильно.

«Кто носорогу действительно необходим, так это психоаналитик, — уверял я своих друзей в Африке. — Где-то далеко внутри за пустыми угрозами, яростью и неврозами скрывается добродушное животное, которое так нуждается в друзьях».

Но меня никто не слушал. Поверив россказням охотников, они относились к Кифару как к закоренелому преступнику, а не как к случайному правонарушителю. В надежде опровергнуть эту точку зрения, я в 1959 году купил только что пойманного взрослого черного носорога в Департаменте Уганды по государственным делам, назвал его Пьерро и выпустил в крааль, площадью 250 х 200 футов, в своем парке. Затем я вошел в крааль сам с целью приручить и выдрессировать его.

Как только калитка за мной захлопнулась, Пьерро, находившийся в 150 футах, нервно поглядел в мою сторону. Несколько минут он ломал голову над новой проблемой, а затем принял традиционное носорожье решение — нападать. И начал разгон рысью, держа голову горизонтально. В такой позиции его и так плохое зрение ныло блокировано передним рогом, поэтому, пустившись бешеным галопом, он наклонил голову в сторону, прилагая все усилия, чтобы видеть хоть как-то одним глазом. Промчавшись тридцать футов, он оказался в точке, откуда уже был в состоянии разглядеть мои очертания. Тут он поменял угол зрения, опустил рог и с грохотом бросился ко мне, словно слепой Джаггернаут[6] на колеснице, сосредоточенный исключительно на нужном ему направлении.

У меня оставалась секунда, чтобы решить, что делать: реагировать или игнорировать. Ежели случайно он прицелился точно, я успею отскочить в сторону, как клоун на родео. В противном случае я могу спокойно оставаться на месте и глядеть, как он поднимает пыль.

Первая попытка Пьерро показалась мне отличной. И я отпрыгнул в сторону. Он с храпом промчался мимо, высоко задрав свой с кисточкой хвост. Через тридцать футов он затормозил и остановился, затем с озадаченным видом начал метаться рысью из стороны в сторону, пытаясь найти свою мишень. Но я был несколько меньших размеров, чем железнодорожный состав, поэтому он меня не заметил. Тогда я на двадцать футов отодвинулся назад. Услышав шум, он возмущенно чихнул «прруффф!» и снова бросился в атаку.

На сей раз мне не пришлось менять позицию. Пьерро настолько плохо выбрал себе угол зрения, что промахнулся очень намного. Третья его попытка оказалась еще хуже, и через пять-шесть промахов он прекратил свои атаки. Сконфуженный и явно расстроенный, он сопел, ворчал, тряс головой и молотил копытом по земле. Дав ему десять минут на выпускание пара, я выдал свое местоположение: запрыгал и заухал, как павиан.

Пьерро поднял голову, начал бег рысью по направлению ко мне, но внезапно под углом в девяносто градусов он заметил крошечную кассию и изменил курс. Пыхтя изо всех сил, он домчался до нее галопом и оказался в 150 футах слева от меня. Следующие десять минут он, разыскивая меня, носился взад и вперед, подняв голову. Старался он как только мог, но лишь потратил всю свою энергию на два крошечных деревца и заросли колючего кустарника. Когда же наконец он меня обнаружил, то кинулся, промахнулся, кинулся снова и, разумеется, промахнулся еще больше.

После огромного количества непопаданий безумно усталые полторы тонны несчастной рогатой ярости, ворча, уселись на задние ноги. Тогда с криком масаев я сам пошел в атаку на носорога. Охваченный ужасом, он с трудом поднялся на ноги и уставился на меня. Я находился в двадцати футах. Он в панике помчался к дальнему концу крааля. «Самый великий хитрец во всей Африке», как назвал его Карл Экли, был позорно одурачен.

Эти дурацкие маневры мы совершали еще четыре дня, но на носорога я больше не нападал. Лишь увертывался или стоял на месте. Пьерро же продолжал атаковать… и промахиваться… и снова атаковать. Я, в свою очередь, рассуждал так: если он привыкнет к моему виду, то, как только поймет, что я не опасен, захочет удовлетворить свое любопытство.

Первый намек на взаимопонимание появился в конце четвертого дня, когда я, подойдя к нему, оказался в десяти футах от его головы, и он, вместо того чтобы ринуться в атаку или отступить, просто спокойно смотрел на меня. Спустя мгновение он все же заволновался и попятился. Чтобы его успокоить, я с шумом отступил. Он вернулся обратно, но нападать не стал: я целиком находился в поле его зрения и представлял собой уже знакомое, хотя и странное явление. Осмелившись, я сделал шаг к нему. Он сделал шаг назад. Тогда шаг назад сделал м, и шаг вперед сделал он.

Этот вальс с различными вариациями мы танцевали с ним целый месяц. Мне было на редкость скучно, особенно в сравнении с теми быстрыми и эффектными результатами, которые достигаются в общении с более умными животными. Моего взрослого льва Симбу на арене заднего двора моего дома в Кирении я приручил за два дня и обучил его по команде сидеть, стоять, лежать, кувыркаться, забираться на стойку и прыгать через огненное кольцо за срок менее месяца. Теперь же мы с Пьерро только и делали, что шагали вперед, назад, вперед и снова назад. Мои друзья и семья пророчили мне смерть под копытами носорога, но все явно шло к тому, что погибну я скорее от скуки… или же от низвержения небесного свода.

Наконец, в один прекрасный день, наступила великая победа. Я стоял в паре футах от головы Пьерро. Внезапно он повернул рог, длиной в два фута, ко мне и потерся своей кожаной щекой о мою руку. В ответ я сердечно похлопал его по шее, предполагая, что носорог, как и слон, предпочитает ласку слегка возбуждающей щекотке. Он ткнул рогом мне в ребра и пересчитал их. Я отбежал на дюжину шагов в сторону, с интересом ожидая его реакции. Он начал разгоняться рысью. Я стоял прямо перед ним, но, когда Пьерро стал приближаться, отходить не стал. Когда его рог оказался в двух футах от моей груди, он остановился, поднял голову и с нежностью оглядел меня.

Я перевел дух и снова дружески похлопал его по шее. Затем я побрел по краалю, стараясь находиться впереди, чтобы он мог легко меня видеть. Пьерро послушно следовал за мной, будто трехтысячефунтовый ягненок, — что было, кстати, совсем неудивительно, — и время от времени игриво подталкивал меня рогом.

Через неделю мы с рогатой яростью играли в мяч. Мяч был сделан из бычьей шкуры и набит соломой. Я подавал его Пьерро рукой, а он возвращал мне его рогом. Играющие в крикет слоны Джона Гриндла высмеяли бы нас и выгнали с поля, но носорогу этот вид спорта пришелся по душе, и он с энтузиазмом шлепал по мячу, правда, попадал редко. Его физические недостатки мешали ему играть в более мудреные игры: он был слишком близорук, не умел прыгать, даже перебираться через препятствия и был лишен приспособления для «хватки», например, ловкого, как у слона, хобота.

Превратить носорога в скаковую лошадь мне показалось более соблазнительным проектом. Несмотря на то, что по сравнению с обычной лошадью Пьерро выглядел карликом, своими размерами он походил на знаменитых французских першеронов — породу лошадей, которых крестоносцы приучили таскать на себе тяжелых рыцарей, облаченных в громоздкие доспехи. Большой першерон достигает высоты в семнадцать ладоней (пять футов и восемь дюймов до плеча) и веса в тонну. Самый большой мерин-першерон за всю историю, по кличке Доктор Ле Жеар, который испустил дух в 1919 году в Сент-Луисе, штат Миссури, на самом деле был больше моего носорога. Великий Ле Жеар в плече достигал высоты семи футов (на два фута выше, чем Пьерро), длины — от носа до хвоста шестнадцати футов (то есть на семь футов длиннее), но весил примерно столько же — 2995 фунтов.

Когда я в первый раз забрался на спину носорога, он задрожал, взбрыкнул и, рассердившись, в панике помчался вперед. Сбросить меня, как мустанг, он был не в силах, но, если бы ему захотелось, вполне мог покататься со мной по земле. Вместо этого он, шумно выразив протест, с явным неодобрением застыл на месте. Я, широко расставив ноги, просидел на неудобной, напоминавшей бочку, спине, по крайней мере, пять минут, а он все ждал, когда я наконец слезу. Тогда я ткнул его ногами под ребра, надеясь таким образом его пришпорить. Он пошел… а я, подпрыгнув несколько раз, оказался прямо посередине колючего куста. К несчастью, на мне пыли надеты капитула — обвисшие тропические шорты, 1 не тяжелые доспехи.

В следующий раз я соорудил повод из веревки и, надев его ему на шею, ткнул Пьерро ногами чуть потише. Вместо того чтобы пуститься галопом, носорог побежал рысью, и я каким-то образом ухитрился остаться на борту, крепко держась за веревку. Тем не менее мне никак не удавалось научить его поворачиваться, ускорять и замедлять ход, останавливаться; и чего я только не предпринимал в последующие две недели: постукивал его, толкал, подавал команды жестами и голосом. В результате мне пришлось смириться с фактом, что, если носорог и может позволить мне сесть себе на спину, это вовсе не означает, что он в состоянии научиться менять направление, как это делает его красивая родственница, лошадь. Менее умный и более упрямый Пьерро оказался не першероном.

Однако, как я и ожидал, он был добродушным животным, способным на многое, когда подходишь к нему с добрыми намерениями, а не с оружием в руках. Подружившись со мной, потом он подпустил к себе Бодеко с Бокве, смотрителей за животными, аборигенов племен балезе, и Беллу с Венерой, двух слоних, живущих «по соседству» в прилегающем краале. Их первые пять встреч происходили в моем присутствии, но потом я открыл двойные ворота между их краалями и позволил им общаться без надзора. Некоторое время Венера с Пьерро погуляли парочкой, совершенно забыв о Белле, которая обиделась и сильно призадумалась. Но, должно быть, двум величественным леди не хватало своих бесед, поэтому через две недели они помирились. Потом носорог находился под каблуком у них обеих — нет, он не был их любовником, спешу вам сообщить, он был их другом.

Обитающие на свободе черные носороги, в отличие от моего домашнего, редко общаются с другими животными, включая слонов. Старая, убеленная сединами легенда, сохранившаяся еще с классических времен, гласит, что носороги и слоны находятся в состоянии войны, но в реальной жизни два самых больших животных лесистой саванны обычно стараются избегать друг друга. Так как перепуганный носорог — крайне неуверенное в себе животное, рассудительные слоны, дабы избежать неприятностей, никогда не преграждают ему путь.

А вот истеричные Кифару нападают на внезапно встретившихся им слонов, как и на поезда. В большинстве таких случаев носорог затем останавливается и убегает прочь, задрав хвост и пытаясь даже при быстром отступлении выглядеть впечатляюще. Однако гигантский Джаггернаут может совершенно неожиданно с грохотом помчаться вперед и столкнуться с еще более гигантской мишенью. Дальнейшее зависит от того, заденет ли он слегка рогом по мишени и рикошетом отлетит назад, охваченный ужасом, или попадет точно.

Мой друг масай Масака рассказал мне об одном случае, которому он оказался свидетелем где-то в резервации масаев в районе Танганьики. Самец носорога с весьма посредственным рогом накинулся на крупного слона и продырявил ему живот. Слон обхватил хоботом носорога за шею и швырнул его на землю — в точности как поступает лев с южноафриканским буйволом. Затем слон дважды проткнул носорога своими в семь футов длиной бивнями, а затем покончил с ним, наступив ему на голову. Но похоронного обряда, какие устраивают Тембо, носорог не дождался. Слон удалился, злобно бормоча что-то себе под нос и истекая кровью.

Южноафриканские буйволы и другие травоядные обходят сумасбродного носорога стороной. Но вот львы, единственные хищники, достаточно большие, чтобы попытаться это совершить, будто бы нападают на взрослых носорогов и даже убивают их. Сообщения подобного рода, возможно, появились, когда люди увидели львов, пирующих останками носорога, убитого браконьерами, или носорожихи-матери, защищавшей от львов своего детеныша. Даже охотясь стаей, львы, имея дело с южноафриканскими буйволами, уже находятся на пределе своих возможностей, а ведь буйволы весят вполовину меньше черного носорога. Если львы не сошли с ума от голода или не заболели какой-нибудь манией, вроде той, что вынуждала льва из Кимы нападать из железную крышу, у них хватит сообразительности, чтобы поискать себе добычу поменьше.

Единственным реальным врагом Кифару является, разумеется, человек. А единственным другом — волоклюй. Когда трудолюбивая птичка обнаруживает приближающихся охотников, она взлетает и беспрерывно верещит «Чиррр! Чиррр!», чтобы предупредить близлежащего носорога. Если он крепко спит — а носороги дрыхнут, как каменные сфинксы, — птичка продолжает громко кричать. Их «посыльные» — белокрылые цапли, которые обычно или сидят на спинах у носорогов наподобие декоративных украшений, или хватают мух, — предусмотрительно отбывают при первых же признаках опасности.

В награду волоклюй получает личинки подкожных клещей, вытащенных из нагноившихся нарывов. Он вскрывает их своим клювом, затем высасывает гной и выклевывает клещей, размером с боб фасоли, которых находит во всех складках и морщинках шкуры Кифару. Шкура — толстая, но чувствительная, как и у слона, и носорог испытывает боль при этой хирургической операции. Но он все терпит, предпочитая, чтобы его добросовестные друзья облегчали ему страдания и муки, доставляемые паразитами.

Волоклюй могут подавать сигнал тревоги и при появлении другого носорога, и это правильно. Услышав, как с подветренной стороны раздается чья-то поступь, первый носорог может истерично броситься в атаку, другой же тоже, внезапно испугавшись, решит двинуться в яростный бой. Подняв, соответственно, облака пыли, они галопом мчатся друг на друга, а вы, выплевывая песок изо рта, следите за происходящим, ожидая страшного столкновения… но его чаще всего так и не бывает. Выглядящая грозно парочка обыкновенно проносится мимо друг друга, так как оба они выбрали ошибочный угол зрения, а потом расходятся в разные стороны, чти бы попастись в буше. В том случае, если прицелились они лучше или совершили ошибок поменьше, оба носорога с хриплыми криками вдруг останавливаются на расстоянии двадцати футов друг от друга и идут разными путями, но тоже стараются выглядеть так, будто вовсе ничего не произошло. Каждый из них может иметь свою четко обозначенную территорию, но, когда появляется нарушитель границ, серьезного скандала они не устраивают.

Пытаясь объяснить столь странное отношение Кифару к своему участку, аборигены племени азанде винят в этом тот самый пожар в буше, который вынудил в свое время гиппопотама нырнуть в воду. Опаленные огнем носороги носились по земле под предводительством с трудом передвигающегося атамана своего племени. Как только они оказались в безопасности, вождь носорогов предложил воинам воздвигнуть стену из навоза по краям проложенных ими троп и полить мочой, чтобы склеить, как термиты склеивают слюной свои каменные кладки. И когда пожар возникнет снова, объяснил атаман, все племя целиком сможет спрятаться за стеной наваленного кучами навоза.

Не хочется портить хорошую сказку, но, увы, Великой Африканской Стены не существует. Носорог часто наведывается к своим собственным испражнениям и иногда выстраивает видимые сооружения, отмечающие границы его владений, но он также время от времени и разрушает свои экскременты собственными задними ногами, как собака, тычет в них носом и нюхает. Ученые расходятся во мнениях на этот счет: носорог будто бы таким способом оповещает округу о своем присутствии; или, наоборот, пытается скрыть свое присутствие. У местного населения имеются свои соображения по этому поводу. Мифы северного Конго утверждают, что Кифару ищет в навозе давным-давно утерянную иглу, так как думает, что он ее проглотил. А легенды юга объясняют, что он проверяет, «все ли колючки выпали из его мозгов».

Я сомневаюсь, что кто-либо когда-нибудь выяснит истинные мотивы такого поведения Кифару, если они у него все-таки имеются, но объяснения местного населения заслуживают того, чтобы отнестись к ним с интересом. «Иголки», или похожие на иголки колючки, играют главную роль почти во всех сказках о носорогах, потому что черный носорог ими питается. Поедая примерно три бушеля листьев и веток ежедневно, он проглатывает огромное количество свежих колючек. И создается впечатление, что от этого он нисколько не страдает. Как ни удивительно это звучит, носорог поглощает толстые колючие листья молочая, от едкого, похожего на молоко сока которого человеческая кожа покрывается волдырями. Мало того, он даже обедает ветками свечного дерева, вида молочая, соком которого представители племен Восточной Африки отравляют стрелы для охоты на носорогов. Ядовитый молочай может отравить Кифару, если попадет ему в кровь, но его луженый желудок этот яд переносит. Фактически молочай является основной пищей носорога в районах, где животное им и убивают.

В местностях, где охотятся редко — в звериных угодьях и национальных парках, — носороги пасутся днем, перебегая рысью открытое пространство, скрываясь от опасности или двигаясь ей навстречу. В тех местах, где на них охотятся постоянно, носороги кормятся, начиная с позднего вечера и кончая ранним утром, а в другое время прячутся в специальных убежищах, которые местное население называет «домами носорогов». Каждый носорог расчищает себе место в самых густых зарослях, диаметром в пятнадцать — двадцать футов, куда забирается во время дождя.

И пока он спит в своем домике, опытный охотник может подобраться к нему и ткнуть в Кифару отравленным копьем или засунуть ружье прямо в ухо животного. Правда, если поблизости находятся волоклюи, они поднимают тревогу и, в случае необходимости, даже колотят спящего носорога по голове. Тогда Кифару, если успевает проснуться вовремя, выскакивает из своего дома и в ужасе несется галопом сквозь буш.

Если бегущий носорог сталкивается с охотником, он якобы «нападает» на свою «жертву». Если пуля попадает в него, он может помчаться прямо на охотника, но все равно не «нападает», а просто находится в шоке от страха и неожиданности. Однако в том случае, когда охотник быстро стреляет носорогу прямо в глаз, ухо или висок, Кифару, в буквальном смысле, падает на свой собственный след. Он никогда не падает на бок, как большинство умирающих животных, а опускается на землю, склонив голову между вытянутыми передними ногами. И кажется, будто он внезапно заснул.

Непотревоженный носорог просыпается на рассвете или поздним вечером, если небо затянуто облаками, рысью бежит по хорошо знакомой тропе к воде либо к грязевой яме, проглатывая на ходу колючие лакомые кусочки. Вволю напившись и всласть повалявшись в грязи, он другой, отлично проложенной, тропой устремляется к любимому пастбищу в более открытой местности. Там он ощипывает кусты, выкапывает передним рогом корешки и делает большой вклад в строительство легендарной великой стены носорожьего племени. Когда приходит утро, он направляется к воде, опять же какой-то другой из его троп, напивается и бредет домой, пробираясь сквозь тернистый лабиринт, чтобы проспать весь следующий день.

При встрече с другим носорогом Кифару несколько раз сделают вид, будто нападают друг на друга, а затем, ежели прекрасно знакомы, касаются друг друга или трутся носами, прежде чем рысью разбежаться по своим делам. Вот таков обычный уклад жизни Кифару, за исключением тех моментов, когда у самки начинается течка.

Спариваются они не только в любое время года, но и в любое время ночи и дня. Когда вступившие в брачный период самки находятся неподалеку, ежедневные привычные дела откладываются на потом. Почуяв амурный запах самки на расстоянии более чем в милю, самец спит и ест мало. Он уходит далеко от своего привычного пастбища и частенько попадает в беду, столкнувшись с местным или с белым населением близлежащих поселений. Ну, а если носорог-самец услышит призывный клич самки, которая кричит фальцетом: «Уииии! Уииии!» — он несется в поисках дамы сломя голову сквозь чащи и храпит.

Когда самец встречает созревшую самку, прогуливающуюся в полном одиночестве, начинается смешное ухаживание. Однако если ее сопровождает теленок, к которому она привязана до тех пор, пока он не станет с нее ростом, то, независимо от его возраста и пола, теленок начинает сам проявлять свою привязанность к матери, что выражается в попытках защитить ее от предполагаемого возлюбленного. Самцу приходится отступать несколько раз, так как ребенок-храбрец кидается в атаку. Ухажеру хорошо известно, что если он нанесет теленку увечье, то самка сама бросится в нападение всерьез. Эта комедия продолжается до тех пор, пока ей не удастся успокоить своего детеныша или пока он сам не поймет, что поклонник не опасен.

Смирившись со сложившейся ситуацией, теленок болтается рядом, но последующее поведение матери и ее ухажера полностью игнорирует. Создается впечатление, что длительное шумное ухаживание носорогов и спаривание вызывают неослабевающий интерес у других зверей. Гну, которым исключительно любопытно все, что происходит вокруг, являются самыми рьяными наблюдателями; однако и слоны, и южноафриканские буйволы, и гиены, и павианы, и охотники-люди следят за происходящим на расстоянии с очень смешным и увлеченным видом. Правда, увлеченные носороги обыкновенно не обращают на зрителей никакого внимания.

Самка все ходит, и ходит, и ходит, а самец мельтешится рядом с ней. Когда она писает во время течки, он, правильно истолковав значение этого процесса, нюхает и поднимает голову вверх, указывая передним рогом и небеса, и скручивает, наподобие узла, свой хоботок-губу. Временами он тычет ее рогом под ребра, иногда они останавливаются и глядят друг на друга, игриво подталкивают партнера рогами или ласково трутся головами.

Через какое-то время носорог подходит к самке очень любопытной походкой — передние ноги не гнутся, а задние волочатся по земле одна за другой. Затем он испражняется, сопровождая сие действие странными, наподобие маятника, раскачиваниями головы, царапаньем рогом землю и скручиванием верхней губы. Так как те же маневры он совершает близ собственных куч помета, возникло предположение, что таким манером носороги демонстрируют свою половую потенцию.

Самка глядит на все это с застенчивым, по всей вероятности, видом. Но бывают случаи, когда она ни с того ни с сего с громким храпом кидается на него и начинает колотить передним рогом. Поцарапанный или окровавленный самец галопом уносится прочь, но затем возвращается и опять начинает ходить вокруг нее кругами жеманной походкой и раскачивает головой, как маятником. После нескольких циклов такого ухаживания она подпускает его к себе, и он, встав на задние ноги, кладет передние ей на спину. Но не спаривается, хотя этого момента мог добиваться несколько часов. Он просто стоит… и стоит и не делает абсолютно ничего, а рог его и хвост с кисточкой устремлены к небу.

И так он может стоять минут десять. Тогда самка отходит в сторону, а он опускается на землю. Иногда она может треснуть его рогом — и заслуженно! — но обычно просто отходит. И все опять начинается сначала, и опять носорог оседлывает ее и стоит в причудливой позе, и подобное действо происходит раз пятнадцать — двадцать в последующие несколько часов.

Когда в конце концов, по своим лишь ему ведомым причинам, самец приходит к выводу, что пора, он опускает свой с кисточкой хвост. И тогда он берет самку и спаривается с ней полчаса или более, а она время от времени взвизгивает. И в такой момент к ним может подобраться браконьер любого цвета.

Наконец она отходит в сторону, он опускается на землю, и они вдвоем начинают жадно есть. Иногда она может прилечь, но ненадолго, носорог ложится рядом с пей. Выглядят они как настоящая супружеская чета, но брак этот обычно длится всего лишь несколько часов, в зависимости от прихоти самки. В отличие от сентиментальных слонов, чьи браки, моногамные или полигамные, длятся долго, носороги, очевидно, предпочитают свободную любовь. И хотя самки могут подпускать к себе одного и того же самца несколько дней подряд или, что случается реже, несколько недель, они в то же самое время ищут и принимают от двух до трех поклонников за день.

Ежели двум или более самцам приходится соперничать за благосклонность дамы, женихи своим поведением показывают, что готовы драться: злобно скручивают верхнюю губу и выпрямляют уши. Но по-настоящему дерутся они редко. Обычно они притворяются, будто собираются атаковать: угрожающе похрапывают и покрикивают, медленно переставляют по земле негнущиеся ноги, испражняются и либо раскачивают головами, либо дергают ими вверх-вниз. Носороги-самцы редко колют друг друга рогами, как это делает самка, но порой они дерутся, пытаясь рогом стукнуть соперника по голове. В конечном итоге один из них решает удалиться или же самке надоедает ждать, чем кончится этот псевдопоединок, и она удирает с третьим.

Результат их носорожьих колдовских манипуляций появляется месяцев через восемнадцать после периода беременности, которая тянется дольше, чем у других животных, за исключением слонов. Единственный детеныш черного носорога, высотой примерно в два с половиной фута и весом около семидесяти фунтов, словно жеребенок, скачет рядом со своей заботливой мамашей. А вот малыш белого носорога всегда шествует впереди, подталкиваемый и управляемый материнским передним рогом.

К какому бы виду носорогов ребенок ни принадлежал, он всегда ведет себя поразительно и уникально: это единственные юные животные в Африке, которые отважно бросаются на защиту своей матери и порой погибают. Даже в три фута ростом детеныш носорога станет бесконечно нападать на банду местных браконьеров, дабы защитить ее труп, пронзенный стрелой. И его нужно убить или поймать, прежде чем подойти к трупу «чудовища» и отрезать столь желанные рога.

В отличие от слоновой кости, носорожий рог при резьбе крошится, поэтому он не обладает ни красотой, ни пользой. Но, как ни парадоксально это звучит, стоимость его гораздо выше — около 15 фунтов стерлингов за фунт при вывозе из африканских портов. На Востоке и в арабских странах эта цифра увеличивается во много раз, и скупщики зарабатывают на продаже одного рога от 1500 до 5000 фунтов. Обыкновенно они измельчают его на крупинки и продают суеверным олухам, которые считают, что рог Кифару излечивает все болезни и усиливает половую потенцию.

Так как носорог карабкается на самку очень часто и стоит в этой позе длительный период времени, азиаты веками верят в то, что проглотивший измельченный рог носорога — явный символ половой мощи животного — волшебным образом получит возможность бесконечно заниматься любовью с женой или с гаремом. Некоторые развратные старики размешивают порошок рога в вине, другие растирают кусочек рога, диаметром в дюйм, в пудру, кладут в муслиновый мешочек и кипятят его в чашке воды. Выпив вино или темно-коричневый носорожий чай, кое-кто из них ощущает прилив сексуальной энергии — точно так же простофили и невротики западного мира чувствуют облегчение при воображаемых болезнях, приняв плацебо или таблетки из сахара, выписанные им исключительно для успокоения. Эффект достигается только благодаря самовнушению, потому что рог носорога усиливает половую потенцию точно так же, как истолченные в порошок волосы или ногти.

Целые рога аккуратно выдалбливаются изнутри и продаются тем, кто достаточно богат и туп, чтобы заплатить несколько тысяч долларов за «волшебный сосуд для питья». По старому суеверию, если враг добавит яд в рисовое вино или чай обладателю рога, отравленный напиток либо вспенится и выльется из рога, либо сам рог разлетится на куски. Вероятно, обманутым покупателям уже не суждено пожаловаться.

Носорожьи копыта, шерсть, шкура, кости, внутренности и даже моча идут на изготовление псевдолекарств, магических и религиозных предметов у различных народностей Южной и Восточной Африки. Чтобы получить прибыль от продажи этих отвратительных лекарств и талисманов, на Востоке три подвида носорога были доведены до грани полного исчезновения. Их убивали из засады, из паланкинов на слонах, травили ядами, ставили ловушки и рыли ямы. На сегодняшний день на свете осталось предположительно 40 яванских носорогов, около 170 суматранских и примерно 600 больших индийских на северо-востоке Индии и Непала. Часть оставшихся в живых носорогов обитает в заповедниках и резерватах, но официальным властям очень трудно охранять животных от браконьеров, которые ради получения драгоценного рога готовы сесть в тюрьму или получить пулю из ружья егеря.

Следует заметить, что в некоторых азиатских странах правительство само подает плохой пример своему народу. Еще недавно в Бирме правительство официально разрешило уничтожать носорогов «для медицинских целей», и, несмотря на то, что все живые животные «охраняются законом», кровь носорога и части его тела продаются совершенно свободно и легально. В Непале, где в долине Рапти обитают 200 больших индийских носорогов и смотрителям дозволено стрелять в браконьеров без предупреждения, король Махендра несколько лет тому назад организовал специальную охоту, чтобы принести в жертву носорожью кровь в честь памяти своего отца короля Трибхувана. Там, где сам король пренебрегает законом, трудно создавать заповедники.

Чтобы снабдить Восток фальшивыми афродизиаками и панацеей от всех болезней, а местное население — мясом и шкурой, африканских белых носорогов уничтожали беспощадно. К ним можно было подобраться относительно легко на открытой травянистой равнине. Так как у самок белых носорогов рога были длиннее, чем у самцов, женских особей убивали одну за другой, что губительно для видов животных, размножающихся медленно. На севере сохранилось около 400 белых носорогов в Конго, где у них осталось мало шансов на выживание, еще примерно 600 обитают в Судане, теперь их там надежно охраняют. Есть еще 1000 особей в Южной Африке, где их число возрастает благодаря строгим законам по охране животных и суровым мерам по соблюдению этих законов.

Бедный неуклюжий Кифару, прячущийся в своих любимых зарослях, кажется, далек от вымирания: число черных носорогов достигает 10 000—13 000, большая часть которых обитает в национальных парках и угодьях. Эта цифра обнадеживает и даже впечатляет, но уровень их численности все же уменьшается, так как жаждущие денег браконьеры продолжают забираться в плохо охраняемые заповедники с оружием, ловушками и отравленными стрелами. Даже масаи, испортившись, к несчастью, как и остальные племена, идут с копьями на э-муни, так они называют черных носорогов. Они утверждают, что делают это ради «защиты», но на самом деле им требуются деньги или — спаси их Господь, — нелегальные наркотики, которые масаи могут получить в замен.

Каждый год браконьеры убивают около 20 процентов обитающих в Африке черных носорогов, а рождаемость у них составляет всего 5 скудных процентов. Резню можно сократить, если установить жесткие меры пресечения среди племен ареалов, в которых браконьерство достигло внушительных размеров. Но в Момбасе носорожьи рога продаются на аукционах совершенно легально и так же легально импортируются на Восток. Именно гам лет через двадцать или около того и окажется последний черный носорог в виде «чудодейственного» порошка в муслиновом мешочке.

Тем временем западные охотники, которые с презрением относятся к суевериям Востока, пытаются возвеличить свой профессионализм, убивая и обезглавливая носорогов. Те, кому по какой-либо причине не удалось получить внушительного вида трофей, покупают голову носорога в Найроби или в магазинах таксидермистов в Аруше, привозят ее к себе на родину и выдают за собственное охотничье достижение. Более амбициозные охотники — «завсегдатаи баров» — приобретают огромные и не очень огромные головы из-под полы.

Еще один оскорбительный предмет силы делается из пениса носорога. К нему привязывают вес в три фунта, а потом подвешивают сушиться на солнце, затем растягивают, обрезают и полируют, чтобы соорудить страшный трехфутовый шамбок — одним ударом этой плети можно рассечь человеческое тело до кости. Иногда ее делают из шкуры бегемота — но она не столь жесткая и эластичная. К тому же, я полагаю, он лишен той самой «магической» силы, которая одаряет половой потенцией.

Толстая, но мягкая шкура Кифару, в которую с легкостью проникают пули и охотничий нож, высушенная, становится очень твердой и крепкой. Стоимостью десять пенсов за фунт, она идет на щиты аборигенов, крышки столов, подошвы сандалий и сиденья для стульев. Плоть черного носорога особой популярностью у африканцев не пользуется, потому что животное лишено подкожного жира и мясо его сухое. Однако носорожий окорок часто восхваляют кое-какие рьяные гурманы, а один из них, вышеупомянутый доктор Колб, безумно любил печень носорога. Тедди Рузвельт, первый американский президент, ратующий за охрану животных, рассказывал в своей книге «Тропы африканских диких животных», как доктор Колб, охотясь на севере Кении, перебил огромное количество Кифару ради их печени и потом был атакован и убит раненой самкой носорога, которая «проткнула рогом ему живот». Очень надеюсь, что она попала ему прямо в печень.

Сам Тедди, который охотился за экспонатами для музея, провозгласил плоть белого носорога «превосходной», особенно мясо с загривка. Африканские аборигены соглашаются с ним. Они со смаком поедают сало белого носорога, которое он накапливает за период с марта по август, отчего его мясо приобретает прекрасный, как у быка, вкус. Мясо Абу-Гарна едят все, но главным образом получают гастрономическое удовольствие от части с загривка, которое срезается и готовится прямо в шкуре в яме для барбекю.

Для убийства черных и белых носорогов местное население обыкновенно использует все свои традиционные методы: ямы, ловушки, отравленные стрелы и другие приспособления. Арабы в Судане охотятся на носорогов так же, как и на слонов, — верхом на лошадях и вооруженные широкими двуручными мечами. Однако, как оказалось, Кифару стреножить куда сложнее. Его небольшой рост позволяет ему маневрировать проворнее, чем слону, а в скорости он может конкурировать с самыми лучшими лошадьми. А так как, в отличие от слона, он в состоянии передвигаться с раненой ногой, у охотников возникает необходимость перерезать сухожилия на его обеих задних ногах. Более тяжелого и более медлительного белого носорога, у которого и рога длиннее и дороже, убить легко.

Первые европейские охотники предпочитали охотиться на белого носорога по тем же причинам. Несмотря на то, что охотились они, как и полукровки-арабы Судана, верхом, в отваге и опыте они не нуждались, потому что имели современное оружие, которым убивали с расстояния. Фредерик Кортни Селоус, профессиональный охотник начала XX века, который был признан «величайшим в мире охотником на крупных диких животных», так описывал свою технику охоты на белых носорогов:

«Как правило, стрелять в белых носорогов, сидя верхом, нетрудно, потому что, если скакать галопом чуть впереди белого носорога, он никуда не сворачивает. Поэтому, чуточку его перегнав, можно сделать прекрасный точный выстрел. А вот носороги с губой-хоботком в подобных же обстоятельствах обычно сворачивают, и стрелять приходится по задней их части».

Несмотря на элементарную осторожность, присущую Кифару, он становился легкой добычей охотников, вооруженных огнестрельным оружием и сидящих верхом. Селоус, профессионал самого высокого класса своего времени, ставил черного носорога на низшую ступень Большой Пятерки, на высшую он помещал льва. Лейтенант-губернатор Восточной Африки Джексон, один из наиболее опытных в то время охотников-любителей, тоже ставил носорога последним, а первым местом он удостаивал южноафриканского буйвола. Но сэр Самуэль Бейкер — по всей вероятности спятив от огромного количества съеденного супа из гиппопотама — заявлял, что черный носорог куда опаснее южноафриканского буйвола или льва.

Даже Тедди Рузвельт, который считал себя новичком в саваннах Восточной Африки, знал больше. В «Тропах африканских диких животных» он тактично заметил, что сэр Самуэль обладал «меньшим опытом», чем другие известные и профессиональные охотники. Свой баллотированный шар на первое место в Большой Пятерке Тедди отдал льву. Он судил разумно, исходя из последствий, а не из размеров и внешнего облика животного. Вот что он писал:

«…за последние три-четыре года в немецкой и британской Восточной Африке и Уганде более пятидесяти белых человек были убиты или растерзаны львами, буйволами, слонами и носорогами, и большинство на счету у львов. В церковном дворе Найроби мне показали могилы семи человек, убитых львами, и одного, убитого носорогом».

Кифару увеличил свой счет жертв несколько лет тому назад, прикончив первого американского белого охотника Чарльза Коттара, друга Тедди Рузвельта. С тех пор, хоть ему и удалось уничтожить случайно какого-нибудь охотника или браконьера, люди застрелили несколько сот тысяч черных носорогов. Местные браконьеры, вооружившись современным оружием, убивают носорогов в гигантских количествах, как и всех остальных африканских диких животных, а зацикленные на трофеях туристы и их гиды ежегодно увеличивают число убитых черных носорогов штук на двести каждый год. Один ДжонА. Хантер (Охотник), знаменитый профессионал, обладающий соответствующим именем, убил свыше тысячи черных носорогов за период менее двух лет — между августом 1944 года и декабрем 1946 года — с помощью лишь трех местных следопытов.

Хантер не был искателем приключений старого образца, которого интересовала одна прибыль. Это был честный, ответственный ветеран, находящийся на службе Департамента по охоте в Кении, где ему поручили устроить, как он назвал, «самую большую охоту на носорогов в истории», в округе Макуэни района Мачакос. Племя вакамба, население которого выросло в шесть раз с тех пор, как британское колониальное правительство обеспечило их современной медицинской помощью и запретило масаям их убивать, просило предоставить им новые земли для заселения.

Хантер, будучи не только метким стрелком, но и прекрасным знатоком повадок животных, отправился в заросли колючего кустарника и акации, где нашло себе приют носорожье племя. И этот труд был куда более опасен, чем охота за трофеями, которая практикуется в местах, где природный покров редкий и спортсмены могут заранее выбрать самые большие головы. Но Хантеру все-таки удалось, несмотря на волоклюев, которых он называл «пернатыми шпионами», справиться со своим заданием. Об этом погроме в Восточной Африке он поведал в своей книге «Охотник» и рассказал о нем без хвастовства, сравнивая так называемую в Голливуде «рогатую ярость» с «раздраженным, близоруким старым полковником, который вдруг обнаруживает постороннего в своем собственном саду»[7].

Впоследствии, когда колючий кустарник и акация были выкорчеваны, а другие живые существа изгнаны группой рабочих, земля стала «голой, как полированный стол», и была передана вакамба для возделывания. Теперь она скорее всего стала бесполезной, так как подобное уничтожение природного покрытия обычно всегда вызывает сильную эрозию почвы.

Вспоминая свою тысячу убитых носорогов, Хантер дает следующий комментарий: «Стоит ли убивать этих необычных и великолепных животных исключительно ради того, чтобы добавить несколько акров земли людям, чье число постоянно увеличивается? Не знаю. Но я знаю одно: наступит время, когда не останется земли, которую можно будет очистить. Что будем делать тогда?»