Китабу о животных

ЭПИЛОГ Пришвартуется ли наконец Ноев ковчег в Калифорнии?

«FRA I PROFUGHI DAL CONGO С’Е UNA MOD-ERNA ARCA DI NOE!»[9] — объявляла римская «Голос Африки». «LE PERE NOE SERA DEPASSE!»[10] — возвещал бельгийский журнал «Ле суар иллюстре». «VOM KONGO NACH KALIFORNIEN!»[11] — откликалась мюнхенская «Абендцайтунг» ярко-красными буквами.

Половина континента возбужденно обсуждала «Ноев ковчег», а я тем временем четыре месяца вместе с директорами лучших-европейских зоопарков консультировался, где лучше разместить Конголенд. Получив эмигрантскую визу на въезд в США, я приплыл в Нью-Йорк 10 декабря 1960 года. Но не на самодельном ковчеге, а на гигантском лайнере «Нью-Йорк», и без единого животного. Мои беженцы-обезьяны остались в Найроби, а моего малыша галаго похитили какие-то бельгийские родственники (мои, не его) и отказывались его возвращать.

Сам «ковчег» находился в Африке и ждал своих предполагаемых пассажиров — около 3000 животных, включая птиц, змей, мелких млекопитающих, львов, слонов и носорогов — которые все еще бродили по бушу. Прежде чем поймать этих животных, переправить в порт, провести через карантин и отправить в Америку, бельгийскому Отцу Ною требовалось решить такую кучу проблем, какие библейскому Ною даже и не снились. Я должен был найти подходящее место, получить разрешения от федеральных, штатских и местных властей и каким угодно способом изыскать средства для финансирования этой огромной операции. На горе Арарат было, наверное, проще.

Первым, кто здорово мне помог, был доктор Джеймс Чапин, который прославился тем, что обнаружил редкий вид конголезского павлина. Когда мы встретились с ним у него в кабинете Американского музея естественной истории в Нью-Йорке и я поведал ему о резне в национальных заповедниках и резерватах Конго после объявления независимости, доктор Чапин расплакался. «Они сами не понимают, чего лишаются, — повторял он снова и снова. — Животных ничем не заменишь».

Воодушевившись моим проектом, доктор Чапин пригласил меня на ежегодное собрание Зоологического общества Нью-Йорка. Президент Фэрфилд Осборн и члены совета с одобрением отнеслись к моему проекту, а 10 января 1961 года я выступил с лекцией о Конголенде в Исследовательском клубе Нью-Йорка. Результат был ошеломляющим. Дэвид М. Поттер, президент «Аэронавтики Поттера», тут же предложил для размещения некоммерческого заповедника, в- котором будут обитать африканские виды животных, находящиеся под угрозой вымирания, 2000 акров калифорнийской земли в тридцати милях к югу от Монтерея, между Гамбоа-Пойнт и Лопез-Пойнт.

Это была просто фантастика. Через тридцать дней после моего приезда в Соединенные Штаты благодаря необыкновенной помощи Дэвида Поттера Конголенд, казалось, обрел пристанище.

В лихорадочной спешке я провел переговоры с маммологами, орнитологами, герпетологами, экологами и другими специалистами в Музее естественной истории. Слетав в Вашингтон, я обсудил вопросы карантина и разрешение на ввоз животных в Министерстве сельского хозяйства, обговорил вопросы здравоохранения и санитарии в Министерстве внутренних дел и выпросил туристические визы сроком на шесть месяцев для африканцев различных племен в Государственном департаменте. Все шло без сучка без задоринки. Вернувшись в Нью-Йорк, я вновь стал обсуждать свой проект с Дэвидом Поттером, доктором Чапином и руководством Музея естественной истории.

Восьмого февраля, слегка сомневаясь в том, что все складывается удачно, я написал Томасу Хадсону, председателю Управления по контролю округа Монтерей, с запросом о дальнейшей информации по вопросу размещения Конголенда. Затем я отправился в Калифорнию, где сначала двинулся на таможенный склад в Сан-Педро, куда должна была прибыть из Момбасы на пароходе «Саранган» моя тридцатитонная коллекция африканских артефактов. Через несколько дней газеты Сан-Педро и Лос-Анджелеса напечатали на первых страницах фотографии моего воссоединения с коллекцией и рассказали о моих планах под заголовком «Операция «Ноев ковчег». Но «Монтерей Пенинсула Геральд» отозвалась о Конголенде иначе.

Управление по контролю округа Монтерей не удосужилось ответить на мое письмо, вместо этого, даже не попытавшись вникнуть в суть моего проекта о Конголенде, инспектора решили выступить против. Специальное заседание управления состоялось 21 февраля в Салинасе. Как писала «Монтерей Пенинсула Геральд»:

«Фрэнк Эчеберриа инспекторат Сан-Ардо, где предположительно будет располагаться заповедник, высказал общее мнение управления: «Я считаю, что заповедник должен находиться в Африке. Полагаю, что тут ему не место».

Эчеберриа полагает, что заповедник превратится в другой Диснейленд и что местным жителям эта идея придется не по нраву».

Эти заявления продемонстрировали полное отсутствие в управлении элементарной информации. Создавать новый заповедник в Африке было абсолютно бессмысленно, тем более после того, как уже существующие в Африке заповедники и национальные парки превратились в места развлечений браконьеров. Сравнение с Диснейлендом, конечно, напрашивалось, но оснований для этого не было. В будущем Конголенд превратился бы, разумеется, в громадный аттракцион, куда бы съезжались туристы, но замышлялся он для охраны живой природы и поэтому был одобрен международными авторитетами. Ни полковник Коуи, ни доктор Чапин, ни Главное консульство Бельгии никогда бы не стали поддерживать строительство обычного парка для развлечений, даже очень хорошего.

Инспектор Эчеберриа в дальнейшем предложил издать указ о запрете ввоза африканских животных, и председатель управления Томас Хадсон «направил дело» в Комиссию по планированию округа Монтерей. Комиссия по планированию не стала тратить время на планирование, и члены ее заявили, что могут предложить временный указ, требующий получения специального разрешения. «По-видимому, — комментировала «Монтерей Пенинсула Геральд», — если указ будет принят, разрешение будет отложено».

Газеты округа получили это сообщение по телеграфу, и «Вечерние новости Филадельфии» повторили заявление инспектора Эчеберриа о том, что «жители округа могут и сами одичать. Это не означает, что они против животных. Им не нравятся туристы человеческого рода». «Нью-Йорк Джорнал-Американ» и «Филадельфия инквайер» тем же числом увековечили Конголенд в описании управления Монтерея, как «африканский заповедник, укомплектованный 3000 животными, начиная со слонов и кончая боа-констрикторами».

Шестого марта, прежде чем я успел ответить на этот организованный выпад, Управление по контролю округа Монтерей обрушилось указом № 1178, специально оговорив в пункте 3, что:

«В дальнейшем ни одно лицо, фирма или корпорация не имеет права использовать землю или строить какое-либо здание, сооружение или помещение для целей содержания зоопарка или зоологического сада или для целей размещения, обслуживания, содержания или выставления напоказ любого дикого животного в пределах округа Монтерей, если только и до тех пор, пока не будет получено соответствующее разрешение».

И я понял, что легче найти в Африке боа констрикторов, чем получить разрешение у одичавших инспекторов Монтерея.

Через месяц в другом калифорнийском округе собралось другое Управление по контролю, чтобы обсудить проект Конголенда. Меня пригласил туда выдающийся фермер Бейкерсфилда Ллойд Фрин, с которым я познакомился в Конго. Свой проект я представил на обсуждение регулярного общего собрания инспекторов округа Керн. Результат оказался на удивление обнадеживающим. Они пообещали мне не принимать запретительных указов и заверили, что «Управление по контролю крайне заинтересовано в моем проекте и полагает, что этот проект может оказаться значимым для округа Керн. Мы окажем вам поддержку и всячески поможем в пределах нашей юрисдикции».

Сомневаться в их искренности и в потенциале округа для возведения Конголенда причин не было. Округ Керн, в котором преобладало развитие сельского хозяйства, славился своим скотом, картофелем, хлопком и виноградом. Здесь же добывалось самое большое количество в мире бора и четверть калифорнийской нефти. В окружном административном центре Бейкерсфилде имелись современный городской центр, новехонький аэропорт, государственный колледж, преуспевающая экономика… и незавидная репутация из-за жаркого лета и отсутствия увеселительных и других заведений, куда бы можно было податься. На всем Западном побережье Бейкерсфилд считался синонимом скуки, оазисом заурядности, расположенным как раз посередине между двумя туристическими мекками: Лос-Анджелесом и Сан-Франциско. И местному населению для дальнейшего культурного и экономического развития Конголенд был просто необходим, и люди прекрасно это понимали.

Поэтому в июне 1961 года я отправился в Восточный Бейкерсфилд на поиски подходящей земли. Первой откликнулась энергичная семидесятичетырехлетняя миссис Этель К. Джогин, которая предложила мне разместить африканский заповедник на ее ранчо, площадью в 8000 акров, в окрестностях каньона Кирус. С ее стороны это был потрясающий жест, но в каньоне Кирус зимой было очень холодно, к тому же само ранчо находилось слишком далеко от автомагистрали, что создавало проблемы для въезда.

Приняв во внимание климат, красоту и местоположение, ранчо «Оникс» на восточном берегу озера Изабелла показалось мне более привлекательным. Оно принадлежало «Тресту Оскара Рудника», основанному первым в округе заготовителем мяса Оскаром Рудником. По завещанию Оскара Трест перешел к его одиннадцати детям. Наследники и опекуны Маркус и Самуэль Рудники были очень практичными бизнесменами, обладавшими прогрессивными взглядами. Они понимали, какое значение будет иметь Конголенд для всего округа. И они не только хотели предоставить мне землю, но и предложили стать партнерами в учреждении Конголенда как коммерческого предприятия.

Так как цель проекта осталась прежней, я принял их предложение и в качестве вклада предложил свою африканскую коллекцию. Маркус посоветовал выставить коллекцию в Бейкерсфилде для показа публике во временной «штаб-квартире» Конголенда. После недолгих поисков мы разместили новый музей Конголенда и штаб-квартиру в огромном здании, бывшем магазине скобяных изделий в Бейкерсфилде, в пределах видимости автомагистрали.

Плата за аренду составляла 750 долларов в месяц. Я, естественно, понимал, что африканский музей, тем более в Бейкерсфилде, не привлечет огромный поток публики. Поэтому решил устроить за решетчатой оградой небольшой зоопарк на заднем дворе музея. Я не сомневался в том, что желающих поглядеть на животных будет так много, что я смогу платить за аренду сам.

Моя шимпанзе Софи как раз прибыла из Найроби и дебютировала в Бейкерсфилде на торжественном завтраке у Фредерика Вайды, президента оперной труппы округа Керн. Ей надлежало стать привилегированным членом зоопарка, а я уже вел переговоры о покупке малышей львов, леопардов, зебр, антилоп и обезьян. Но тут на меня обрушился неожиданный удар: местное законодательство запрещало мне содержать «диких зверей» под прикрытием нового музея. Я обратился с просьбой о разрешении, и 20 сентября в муниципалитете произошло слушание по моему вопросу. Некоторые местные жители, как и в Монтерее, высказали свои возражения: «дикие звери» разбегутся и поубивают жителей Бейкерсфилда, и так далее, и так далее, и так далее. Разрешение было отложено.

Я был очень обеспокоен, но уже связан по рукам и ногам. Огромное здание уже отремонтировали, а я один без всякой помощи распаковал, классифицировал и разложил пять тысяч экспонатов в специально сконструированные для этих целей витрины. Открытие музея Конголенда было намечено на 14 октября 1961 года, и будущий научный и технический директор проекта Конголенд доктор Рене Девред уже ехал из Вашингтона. Д. С. Рене, эколог высокого класса и мой зять, только что вернулся из Центральной Африки, куда он ездил по поручению ООН.

Вечером 13 октября мы с Рудниками устроили прием в музее Конголенда и угостили прекрасным шампанским более 120 гостей. Следующим утром была проведена официальная церемония открытия, и мэр Бейкерсфилда Джин Вайнер, вооружившись ножом для обрезания мальчиков племени балуба, перерезал сплетенную из травы ленту, которая была протянута между двумя статуями, стоявшими по обеим сторонам зеркальных дверей музея.

Входной билет стоил один доллар для взрослых и пятьдесят центов для детей, а на выставке, как было указано на афише, помещалось максимум 250 человек. Но цифра эта оказалась чересчур оптимистичной, так как самой большой толпой были те самые 120 человек, которые приходили накануне бесплатно пить шампанское. Но вот музей официально открылся, и я сидел среди своих барабанов, масок и ножей для обрезания в ожидании огромного потока людей, который должен был ринуться с центральной площади и из кегельбана.

Ко всем моим бедам прибавилась еще одна, по-настоящему плохая новость. Сообщили мне ее Рудники. Семейные денежные затруднения, которые породил мой проект, привели к разногласию между одиннадцатью братьями и сестрами, и большинство из них теперь возражали против постройки заповедника на ранчо «Оникс». И у Сэма с Маркусом выбора не оставалось. Они предупредили меня, чтобы я искал другое место для Конголенда, и попросили сократить музейные расходы, так как денежные фонды семейства Рудников стали ныне для меня недоступными.

О возникшей проблеме я сообщил Флойду Мингу, председателю Управления по контролю округа Керн. И, вместе поразмыслив, мы выбрали территорию, площадью в 650 акров, расположенную по обеим берегам реки Керн между мемориальным парком Харта и озером Минг. Эта территория устраивала меня даже больше, чем ранчо «Оникс». Она находилась лишь в восьми милях от автомагистрали и соединялась с ней четырехполосной дорогой. Председатель заверил меня, что получить право на сдачу в аренду земли — части парка у реки Керн, принадлежащей штату Калифорния и отданной в наем округу, — будет нетрудно, так как одобрение Комиссии по отдыху и развлечению у нас уже имелось.

Я занялся необходимыми процедурами, а затем вернулся в свой испытывающий материальные затруднения музей. Дела шли отчаянно плохо. Софи была еле жива. Очевидно, ее сочли домашним животным, а не диким зверем, потому что помещения ее не лишили. А я все раздумывал о том, что районное управление запретило содержать в музее Конголенда детенышей зверей, а вот о взрослых речи не было.

И посему я купил Симбу у жителя округа Керн, который с дрессированными животными вносил оживление на открытии супермаркетов. Он купил Симбу в зоопарке Фресно, но редко пользовался его услугами, и 400-фунтовый черногривый лев, не прирученный и не воспитанный, вполне мог несколько осложнить жизнь.

Таким образом, однажды утром жители Бейкерсфилда, проснувшись, обнаружили, что каким-то образом на заднем дворе музея Конголенда оказалась огороженная стальной решеткой арена. На арене стояли огромный взрослый лев и большой дрессировщик.

Приручив за несколько дней Симбу, я повесил на входную дверь музея афишу:

СЕГОДНЯ

Наш

ГИГАНТСКИЙ АФРИКАНСКИЙ

(черногривый)

ЛЕВ В НАТУРЕ

Дрессировщик Ж.-П. Халле

В конце концов, происхождением Симба был африканец, хотя и родился в Калифорнии. К редким индийским подвидам Гирского леса он не принадлежал, а ГИГАНТСКИЙ ФРЕСНО ЛЕВ звучало бы нелепо.

Бизнес стал процветать, и у меня впервые с момента открытия музея появились основания надеяться, что через месяц он развалится от наплыва посетителей. Но как раз перед Рождеством 1961 года я получил уведомление от муниципальных властей с приказанием вывезти моего льва за пределы Бейкерсфилда.

Я бы мог все это сделать быстро и квалифицированно, потому что Симба теперь был моим послушным и верным другом. Но вместо этого я устроил что-то вроде Дела Дрейфуса на львиный манер — я надеялся, что, подняв шум, вновь привлеку внимание к Конголенду. «ЛЕВ ЖЕЛАЕТ ОСТАТЬСЯ В БЕЙКЕРСФИЛДЕ. ЕМУ ЗДЕСЬ НРАВИТСЯ» гласила первая страница «Бейкерсфилд Калифорниан» от 23 декабря. На двух огромных фотографиях я тащил упирающегося Симбу в маленький фургон. Этот фарс тянулся несколько дней, но затем мне все-таки пришлось подчиниться приказу городских властей и отправить Симбу в заточение на ранчо в Арвине.

Когда через несколько дней ко мне явился с официальным визитом детектив в штатском из полицейского управления Бейкерсфилда, я сначала решил, что дело опять во льве. Но, к своему полному изумлению, узнал, что меня обвиняют в «жестоком и негуманном» отношении к Софи. Местная леди заявила, что на заднем дворе музея Конголенда находится «голый шимпанзе», который лишен «теплой и приличной одежды» и жалобно чихает.

Я терпеливо объяснил, что любое животное чувствует себя гораздо здоровее и счастливее без одежды; что у Софи есть одеяла, которыми она укрывается, когда простужена; и что она просто заразилась насморком от какого-нибудь человека, потому что с шимпанзе такое частенько происходит. Еще я сказал, и на мой взгляд, обоснованно, что полицейскому управлению Бейкерсфилда стоило бы заниматься выдачей уведомлений о нарушении правил дорожного движения и поимкой карманников, а не проверкой морального и физического состояния шимпанзе.

Обвинение было снято. Но через две недели по иронии судьбы Софи умерла скорее от чересчур сильного проявления человеческой заботы, чем от отсутствия оной. Вернувшись из Фресно, где выступал с лекциями, я обнаружил всех музейных работников собравшимися вокруг большой клетки Софи. Она, съежившись, лежала в углу, а вокруг валялись бутылки. Очевидно, школьники, которые обожали наблюдать за тем, как шимпанзе пьет из бутылки, тайком напоили ее чуть ли не галлоном кока-колы. Получив сверхдозу алкалоида, она умерла два дня спустя, несмотря на все героические усилия ветеринаров Бейкерсфилда.

Без Симбы и Софи музей превратился в тоскливое место. И вдруг 6 марта 1962 года появилась надежда, что Конголенду все-таки быть. В этот день Управление по контролю округа Керн дало разрешение Окружному совету провести переговоры с официальными властями штата Калифорния о заключении договора на сдачу земли в аренду. 26 апреля в Вентуре было проведено совещание, на котором официальные представители Управления штата парками и пляжами единогласно и с огромным энтузиазмом одобрили план «Конголенд, США».

Наконец такое долгое «временное» положение Конголенда было закончено. Оставалось уладить лишь мелкие детали до подписания договора об аренде, после чего я мог бы заняться предварительным сбором пожертвований на перевозку моего африканского ковчега.

«Лос-Анджелес Геральд Экзэминер» разразилась ликующей статьей под заголовком «Современный Ной: всех тварей по паре в дальние дали»; «Бейкерсфилд Калифорниан» напечатала описание и рекламу Конголенда; Лаборатория реактивного движения Калифорнийского института технологии посвятила страницу своего июньского Бюллетеня «новому восхитительному развитию культуры и науки»; Большая торговая палата Бейкерсфилда официально признала проект.

Почти все одобрили Конголенд. И, когда согласие об аренде было представлено на рассмотрение властям округа Керн, казалось, что никаких препятствий уже не существует. В конце концов, этими властями являлось все то же управление по контролю, которые тринадцать месяцев назад обещали мне помогать в пределах юрисдикции и действительно все время мне помогали.

Но 17 июля на собрании инспекторов случилось непредвиденное. Ассоциация владельцев частной собственности округа Керн обратилась в управление с письмом, в котором они возражали против траты на проект денежных сумм, полученных с налогов. Это возражение абсолютно не имело под собой почвы, так как в договоре об аренде земли под Конголенд специально оговаривались долговые обязательства на каждой стадии строительства и давались гарантии, что денежные фонды округа на осуществление проекта тратить не будут. Тем не менее совершенно неожиданно управление решило послать договор об аренде на рассмотрение и получение рекомендаций в Комитет парков и мест отдыха округа Керн. Помимо этого, управление создало комитет по пересмотру дела, которому вменялось приготовить отчет и дать окончательное заключение — 7 августа.

Пока различного вида отчеты, рекомендации и заключения все откладывались и откладывались, начала принимать свои формы одиннадцатичасовая дискуссия.

Под заголовком «ПРОТИВ КОНГОЛЕНДА ВЫСТУПАЮТ СПОРТСМЕНЫ КЕРНА» «Бейкерсфилд Калифорниан» от 26 июля сообщила, что Ассоциация рыболовов и охотников округа Керн потребовала, чтобы Управление по контролю отказало мне в просьбе, так как территорию, предназначенную для Конголенда, необходимо сохранить для «общественных парков и мест отдыха». Местная жительница миссис Иарлин Райт послала резкое письмо редактору газеты. Она писала: «Эта земля принесет больше пользы всем нам, если на ней будет стоять Конголенд, а не несколько столиков со скамейками, причем через 20 лет».

Тридцатого июля Ассоциация владельцев частной собственности округа Керн официально подтвердила свое возражение против Конголенда и огласила результаты «расследования» моего характера и моей биографии — все это напоминало комическую оперу. На основании дезинформации, полученной в Монтерее, меня обвинили в том, что я — бессовестный авантюрист, который с дьявольским упорством добивается того, чтобы заразить калифорнийский домашний скот «экзотическими заболеваниями», и который совершенно не думает о том, «что может произойти, если какой-нибудь зверь случайно окажется в ближайшем парке».

Люди протестовали против такого рода тактических приемов и выступали в мою защиту в возмущенных письмах редактору. Но 2 августа Комиссия по паркам и местам отдыха округа Керн выдала Управлению по контролю «отрицательную рекомендацию». Совершенно нелогично она оценила концепцию Конголенда и рекомендовала сохранить территорию для дальнейшего развития в «место отдыха округа» — по всей видимости, в унылое место с кучей скамеек и использованных консервных банок, как и предполагала в своем письме миссис Райт.

Однако окончательное решение было возложено все на то же официальное учреждение, которое пятнадцать месяцев назад пригласило меня в Бейкерсфилд, — Управление по контролю округа Керн. Как сообщала «Бейкерсфилд Калифорниан»:

«Два инспектора, поддержавшие Комиссию, которая признала, что у нее не было времени изучить план «Конголенд, США» Жана-Пьерра Халле стоимостью в 7 миллионов, игнорировали многочисленные просьбы местного населения и отклонили вчера договор об аренде 650 акров парка штата у реки Керн в административном городском центре.

Когда председатель Управления по контролю Ванс Уэбб проводил предварительное голосование, против плана Халле выступила лишь горстка людей. За этим исключением все присутствующие были за Конголенд.

Но инспекторы Чарльз Зальцер от Бейкерсфилда и У. Рой Вуллумс от Делано отклонили его. Для положительного заключения требовалось четыре пятых голосов. Голосов инспекторов Джона Нолта от Арвина, Флойда Минга от Бейкерсфилда и Ванса Уэбба от Тафта оказалось недостаточно, хотя и составляло большинство…

Два инспектора также игнорировали и петицию, подписанную более чем 3600 жителями округа Керн. В петиции, которую рассматривала миссис Фредерик Вайда, говорилось, что Конголенд не только порадует и принесет культурную выгоду местному населению, но и станет аттракционом «огромного значения» для туристов.

Граждане Бейкерсфилда, на основании августовского опроса общественного мнения, выступали за Конголенд в соотношении десять к одному. Они очень хотели проголосовать еще и в ноябре, но вопрос о Конголенде больше не поднимался. Вместо этого в начале октября специально заинтересованные группы округа Керн выступили с антиконголендной пропагандой. Ассоциация производителей молока, Бюро фермеров и Ассоциация врачей-ветеринаров подали протесты против «угрозы домашнему скоту», а именно чумы рогатого скота, лихорадки Восточного Побережья и лихорадки Рифтовой Долины, хотя Министерство сельского хозяйства Соединенных Штатов следило за соблюдением очень строгих ограничений и гарантий, благодаря чему американские зоопарки импортировали экзотических животных, не боясь угрозы местному домашнему скоту.

Одна частная гражданка выступила со своим собственным возражением. Она полагала, что округу Керн больше всего грозят представители африканских племен, которые, как предполагалось, приедут работать в Конголенд на шесть месяцев. Вот что она писала в своем письме протеста:

«Мы не относимся с предубеждением к какой-либо расе, но эти аборигены — примитивные, не стесненные никакими условностями и чуждые нашему образу жизни. Когда им станет скучно в своем Конголенде, а я полагаю, что их следует там и держать, они захотят выйти оттуда и примкнуть к нашему обществу. Я не буду утомлять вас бесчисленным перечислением опасностей, поджидающих нас в этом случае, — результат вы сами можете прекрасно представить…»

Честно говоря, я очень сомневаюсь, что такой леди может вообще грозить какая-либо опасность, даже от самых отчаянных африканцев.

Если бы выбирал народ, то Конголенд бы имел свою площадь. В результате действительного голосования 90 процентов населения хотели, чтобы в округе Керн был расположен заповедник африканских животных. Мало того, образовалась группа энтузиастов, именовавших себя Друзьями Конголенда. Но люди пошли на поводу дезинформированного меньшинства, страдающего недостатком понимания и отсутствием симпатии к так называемым диким зверям. Победили «спортсмены», которые требовали, чтобы общественные земли были отведены под охоту; ассоциация владельцев частной собственности, которые никак не желали понять, какую пользу принес Диснейленд Анахейму; скотоводы, боящиеся «экзотических болезней» от африканских животных, которые были гораздо здоровее их собственного рогатого скота; и фанатики, осуждавшие «голых шимпанзе» и тревожащиеся, как бы «не стесненные никакими условностями африканцы» не ворвались бы в их спальни.

Проиграл и весь округ Керн, потеряв то, что, по прогнозу местной газеты, мог дать ему Конголенд — «самый большой бум со времен Лавли Роджерса, который сто лет назад случайно обнаружил золотую жилу Биг Блу». Но Конголенд не проиграл, он просто на время отступил, так как я знаю, что каким-нибудь образом и где-нибудь я найду Арарат, который с открытой душой и с открытым сердцем пригласит к себе животных-беженцев.

Я закрыл музей Конголенда в октябре 1962 года и занялся тяжелой работой по упаковке тринадцати тонн предметов, которые распаковал пятнадцать месяцев назад. Два месяца спустя самая большая и лучшая в мире коллекция африканских артефактов была перевезена в трейлере во временное хранилище — бывший магазин столярных инструментов преданного «друга Конголенда». А в январе 1963 года я получил краткое сообщение следующего содержания:

И я остался без единого гроша. Заложенную коллекцию вряд ли можно было сохранить для будущего Конголенда. Но из-за последних событий вставал вопрос куда более важный — проследить за тем, чтобы коллекция осталась в целости и сохранности и послужила для изучения быстро исчезающей культуры племен в Африке. Принять к себе коллекцию был в состоянии или какой-нибудь крупный музей, или университет, а у меня было всего лишь десять дней… и мельницы огромных учреждений мелют еще медленнее мельниц Господа.

В поисках решения я решил посоветоваться с моим хорошим другом Морисом Макри, ведущим поборником защиты природы в Америке и президентом общества друзей Лос-Анджелесского зоопарка. Морис занимался проектом «Анималенд», до некоторой степени похожим на мой.

«Твоя коллекция должна находиться в Калифорнийском университете, — решительно заявил Морис. — Пойди к начальству и обратись к Мерфи. Если и существует человек, умеющий справляться с волокитой, так это Мерфи»:

Мерфи был доктором Франклином Д. Мерфи, известным в мире учеными преподавателем, который был и остается канцлеров Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Перед гем как уехать в Бейкерсфилд, я познакомился с ним, и меня поразили его теплота, ум и понимание. И случилось невероятное. Доктору Мерфи удалось справиться с институтской бюрократией. Он быстро нашел частные фонды для приобретения необыкновенной коллекции для Калифорнийского университета. Представитель университета Клиффорд Дирдал поехал в Бейкерсфилд и представил чек в 3 482 340 долларов «Тресту Рудников», и таким образом я возместил расходы по упаковке, перевозке, страховке и прочее.

Работая временным хранителем коллекции и консультантом-африканистом Уэствудского отделения университета, я начал писать «Китабу о Конго». В своей книге я пытался рассказать о старой Африке, теперь уходящей в прошлое. Учитывая все, что произошло в Бейкерсфилде, затем я написал «Китабу о животных», потому что хотел объяснить, какое значение имеют так называемые дикие африканские звери и их образ жизни и как необходима помощь программам их охраны, в том числе и Конголенду.

С момента рождения Христа, который сказал, что даже воробей не упадет без ведома Господа, с лица Земли исчезли 106 видов млекопитающих, 40 из них вымерли за последнюю половину века промышленного и научного прогресса. В наши дни из-за быстрого роста мирового населения под угрозой исчезновения находятся 250 редких видов млекопитающих и 350 птиц, начиная с маленького мадагаскарского ай-айя, вида человекообразного примата, кончая самым большим млекопитающим в мире, стофутовым синим китом.

Международный фонд по охране дикой фауны, организованный в 1961 году, выдвинул четыре основные причины, объясняющие, почему выживание других видов, помимо нашего, имеет необходимо жизненное значение для будущего человека, даже во времена компьютеров и околоорбитальных сателлитов. Как заявил доктор Фриц Воллмар, генеральный секретарь международной организации в Швейцарии:

«1. Двигаясь огромными шагами по пути урбанизации широких земельных территорий, обитатель города все более и более станет нуждаться в отдыхе и наслаждении, которые могут дать ему природа и дикая фауна.

2. Некоторые виды, уже исчезнувшие из-за равнодушия человека к природе, могли бы обеспечить людей огромным количеством пищи, особенно развивающиеся нации. Эти виды могли бы также послужить источником ценной информации для ученых.

3. Редкие виды животных и птиц могут стать важными для развития экономики малоразвитых стран, особенно в аттракционах для туристов.

4. Человек обладает этической и моральной ответственностью за сохранение всего, что проживает на Земле».

Последние два или три поколения человечества сознательно либо по неведению уничтожили живую природу настолько, что от нее остались лишь клочья ее былой славы. И нашему поколению пора подумать о том, что нас ждет в будущем. Если мы позволим и дальше продолжать бессмысленную резню и загрязнение окружающей среды, если мы не установим контроль за бесконечным ростом человеческого населения — как в индустриальных, так и в «неразвитых» странах, — мы не только принесем в жертву жизни так называемых диких животных, но и ограбим, и доведем до упадка будущее человечества.

Белый Охотник, который и по сию пору промышляет в Кении, теперь по-новому рекламирует свои услуги: «Приезжайте в Африку. Возможно, что ваши трофеи и фотографии станут единственной дичью, которую увидят ваши сыновья».

К черту трофеи. Лучше я посажу животных в ковчег, чтобы наши сыновья увидели их живыми.