Китабу о животных

НЬЯМА Всевозможные животные

Леопарды, львы, буйволы, слоны, носороги, бегемоты, крокодилы, павианы, шимпанзе и гориллы.

Я представил вашему суду краткие и несовершенные очерки о взаимосвязанных укладах жизни десяти животных — членах Большой Пятерки, «уродливого» млекопитающего, «страшной» рептилии воде и трио приматов, чей разум можно было бы признать вполне человеческим, если бы они сочиняли рекламу, подсчитывали калории после каждого приема пищи, носили бы купальники без верха или без низа, таскали с собой кроличью лапку на счастье, сверялись с гороскопом и пялились в хрустальный шар, по-дилетантски рассуждали о политике, взятках и подкупе, обманывали налоговую комиссию, создавали бомбу, запрещали бомбу, любили посредством компьютера, покупали кольца с бриллиантами и норковые шубы, женились и разводились, ругались из-за алиментов и содержания ребенка, рыдали у психолога, пытались избежать всего перечисленного с помощью ЛСД и совершали самоубийство… по загадочной причине! Десять животных… А в Африке более пятисот видов млекопитающих плюс несусветное количество птиц, рептилий, амфибий, рыб, насекомых и других беспозвоночных, и каждое животное — такое же, по-своему восхитительное, как лев или слон. Да, все они — животные, но слова такого на языке суахили и на большинстве языков банту не существует. Их называют ньяма. Что означает «мясо».

Очень просто, даже проще простого, взять и осудить африканцев, живущих среди гущи самой разнообразной и поразительной фауны, за то, что в бегущих, идущих, летящих и ползущих животных они видят всего лишь куски мяса. Но ньяма — это проблема человека, а не Африки. Рассмотрим значение «нашего» слова «животное». Помимо чисто зоологического определения — «любое живое существо, способное на спонтанное движение и быструю моторную реакцию на раздражение», я, перелистав многочисленные словари, обнаружил к этому слову следующие синонимы или дополнительные значения: зверский, звериный, униженный, непристойный, грязный, неразумный, грубый, жестокий, дикий, беспощадный, кровожадный, противоположный природе и чести человека. Когда я смотрел, каково значение слова «animal» («животное»), я наткнулся на еще более самодовольное, высокомерное и ужасающее словоблудие. А ведь оно — производное от латинского «anima» и его предшествующего санскритского «аnа» или «animi», что означает «душа».

Почти две тысячи лет якобы разумные люди спорят о том, имеются ли «души» у «душ». Так как я не теолог, то не стану вступать в эту длительную дискуссию. Я лучше повторю вслед за Аристотелем: «Нам следует изучать всех животных, потому что все они являются частью природы и частью красоты».

Мне бы очень хотелось написать отдельную главу о каждом малоизученном существе, которое, будучи «частью природы», помогает ей достигать естественного баланса, но мое повествование и так затянулось. Поэтому я предлагаю вам несколько зарисовок с ноготок о самых необычных и самых загадочных. Покрытые мехом, перьями или чешуей, все они — самые большие чудики в Африке, которые ведут необычный образ жизни.

Прорывая себе путь под землей примерно от девяти до восемнадцати футов от поверхности, африканские самые примитивные и самые загадочные млекопитающие решетят почву лесов и саванн норами-лабиринта ми, а по ночам вылезают наружу, чтобы разорять термитники. Шести футов длиной и 140 фунтов весом, с узкими головами, стреляющими языками, дискообразными мордами, длинными ушами и толстыми хвостами трубкозубы похожи на детей от смешанных браков между муравьедом, свиньей, ослом и кенгуру. Буры называют их аардварками, или «земляными свиньями»; британцы считают их «муравьедами»; африканцы восточного Конго именуют их Намулима; а арабы — абу-делаф «творец ногтей», так как эти животные обладают массивными, твердыми, как сталь, когтями, которые настолько сильны, что разбивают бетонный термитный холм.

Сбитые с толку зоологи сначала причисляли аардварка к двум абсолютно разным видам: к панголинам Старого Света и броненосцам Нового Света; и к ленивцам и к муравьедам, то есть к смешанному зоологическому семейству «Edentata», или «неполнозубые». И ученые ошибались, так как у трубкозубов имеется двадцать зубов, у ленивца восемнадцать, у броненосцев почти сто; к тому же у всех этих животных есть лишь одно анатомическое сходство — их длинный язык, которым они слизывают насекомых. Позже их разделили на три разных семейства, но место трубкозуба среди млекопитающих, так и осталось малопонятным. Некоторое время ученые придерживались гипотезы, что Величайшая Загадка Африки — Намулима — является, вероятно, единственным существующим потомком примитивнейших копытных животных, называемых мышелковыми, которые обитали шесть миллионов лет назад на всей территории от Вайоминга до Нью-Мехико. По общепризнанному мнению, их род ведет начало от халикоптеров — столь же древней группы ископаемых, дальних родственников лошадей и носорогов, которые отдали свои массивные, созданные для рытья когти в обмен на копыта.

У западных ученых Намулима пользуется репутацией лентяя и глупца, по-видимому, из-за своего странного облика и глаз, которые он щурит при дневном свете. Но на самом деле трубкозуб — довольно живой и даже игривый паренек, который любит гулять при луне. Передвигается он, как кенгуру, — на трех конечностях, то есть на двух задних лапах и массивном хвосте. При ходьбе он тревожно подергивает своими ослиными ушами. Главным его занятием является, разумеется, взлом термитников и выуживание длинным, растягивающимся языком насекомых. Между прочим, за время пути от одного термитника до другого с ним происходит масса приключений.

Если Намулиму слегка потревожить, он в ту же секунду садится на хвост и держит наготове свои смертельные когти, чтобы отразить любого каракала, сервала или другого мелкого хищника. В случае серьезной угрозы, которая может исходить от льва или охотящегося за его шкурой и мясом человека, он за несколько минут закапывается в землю. Роет землю он передними лапами, а задними отшвыривает в стороны огромные пласты почвы. И при первой же возможности он делает все, чтобы добраться до своей норы-лабиринта.

Трубкозуб часто выступает главным героем местных легенд. То он заключает договор с бородавочником, то женится на ящерице, то клянется в дружбе черной мамбе. А все потому, что и бородавочники, и ящерицы, и грызуны, и змеи, и гиены, и орды других крошечных существ прячутся, живут и просто бродят в старых и новых норах Намулимы. Эти норы — истинные подземные африканские гостиницы, открытые всем гостям, правда, хозяин может нагрянуть с проверкой весьма неожиданно.

Все семьи бородавочников живут в норах трубкозубов. Там бдительные кабаны спят, прячутся, рожают и выращивают малышей. Сенге, на языке суахили, — очень добродушное, но крайне пугливое животное, он совершенно не готов мгновенно встать и идти на битву, как индийский дикий кабан. При малейшей опасности все семейство или одинокий старый самец буквально мчится со всех ног к своей норе, и при спасении бегством их хвосты с кисточками стоят торчком. В нору они влезают задом, держа наготове свои огромные клыки, чтобы отбросить преследующего врага. Поэтому леопарды редко лезут за ними в нору: взрослый самец бородавочника может весить 200 фунтов, и леопард предпочитает нападать на него сзади, как, впрочем, и на другую добычу крупных размеров. Львы порой принимаются разрывать нору, стараясь, словно стая возбужденных псов, выкопать прячущихся в ней кабанов. Если львам повезет, то им достанется на обед свинина высшего качества, но вся беда в том, что обед имеет обыкновение сопротивляться и часто наносит серьезные ранения львам, пока они не схватят его и не перегрызут горло.

К ямам с водой бородавочники тоже подходят тылом и до того, как попить, задними ногами сильно колотят по краям ямы. Таким способом они сбрасывают в воду солоноватую корку — соль в чистом виде им не по вкусу. Но аборигены племени азанде, наблюдая эту странную картину, говорят, что на то у Сенге имеется другая причина. Как гласит их легенда, однажды первый на свете бородавочник увидел в луже со стоячей водой дикое на вид существо. Пугливый бородавочник тут же пришел в ужас и понесся прятаться к себе в нору. Но чудища этого он не забыл и поэтому велел всем потомкам всегда мутить воду, прежде чем заглядывать в нее (тогда они не (увидят свое собственное отражение).

У Сенге большая голова, широкое рыло, на шее и на спине щетинистая коричневатая грива. Прямо под глазами две огромные выпуклости, будто бородавки, еще одна пара бородавок расположена рядом с массивными клыками. Но, в отличие от настоящих кабанов, клыки у него верхние, а не нижние. Бородавки защищают его малюсенькие, очень близорукие глазки, когда он выкапывает для пропитания дикие корешки и клубни. Из-за присущей ему робости он редко осмеливается заходить на деревенские поля, но вот его родственник помельче, кистеухая свинья, — более отважная. Нгуруве, как и бродяга-бегемот, не только поедает посевы, но и топчет их, и кувыркается по полям. И именно кистеухая свинья является самым упорным и причиняющим ущерб вредителем в Африке, но почему-то зловредным считают Сенге, невинного обладателя «уродливых» бородавок.

Мфиси, которая тоже устраивает себе спальню в норе трубкозуба, славится такой кошмарной репутацией, что по сравнению с ней несчастный бородавочник — просто «лучший друг человека». Даже Карл Экли, ученый и поборник защиты природы, называет гиену «грязным негодяем и злобным убийцей». Тедди Рузвельт описывает ее «грязную и жуткую свирепость». А недавно Роберт Руарк обозвал ее «смердящим вором», «живым кладбищем» и «грязной пародией на все животное царство».

Я мог бы писать и писать, цитируя подобные определения гиены, но ограничусь одним и самым страшным из-за тона, присущего манере обывателя. Его высказал Пол Л. Хёфлер в «Говорит Африка», повествовании о том, как компания по производству документальных фильмов в 1928 году путешествовала на грузовиках по Экваториальной Африке.

«…я потерял счет убитым нами гиенам, но после того, как мы решили объявить им войну, я решил их считать. Чего мы только не придумывали и вот как-то раз изобрели новую игру под названием «гиена гольф». Правила были следующими: гиена должна находиться, по крайней мере, в двухстах футах от стрелка, а ему предоставляется право на четыре попытки. Если он убивал гиену первым выстрелом, это была посылка мяча в лунку одним ударом; если двумя выстрелами, то орел; если тремя, то пташка; четырьмя — норма…»

Мфиси вызывает отвращение, ее преследуют из-за необычной, некрасивой внешности и привычки питаться падалью. А она просто вынуждена это делать. Как и крокодил, гиена обладает серьезными физическими недостатками, но, несмотря на них, ухитряется выживать. Правда, недостатки у обоих животных диаметрально противоположные. У весящей полтонны или тонну рептилии необыкновенно слабые челюсти и очень сильный зад, а у весящего сто фунтов млекопитающего — родственника цивет и других примитивных кошачьих — челюсти посильнее, чем у какого-либо другого животного-падальщика, и слабые, чуть ли не скрюченные, задние ножки. Гиена может раздробить зубами большеберцовую кость быка с такой же легкостью, с какой собака разгрызает крылышко цыпленка, но из-за коротких задних ног она не бегает, а быстро шаркает. Ее тупые когти не втягиваются, как у кота, поэтому она не в состоянии хватать и держать добычу.

Быстроногую дичь гиена поймать сама не в силах, поэтому ей приходится добывать пропитание, соревнуясь с самыми умными в мире, прекрасно организованными и очень стремительными крупными кошачьими: с леопардами, львами и гепардами. Кроме них соперниками гиен являются и хищники помельче: быстроногие дикие собаки, сервалы и каракалы. Никого из них Мфиси превзойти не в состоянии и теоретически должна была бы уже вымереть — просто от голода. Но терпеливые и решительные гиены выживают благодаря тому, что собираются в стаи и охотятся за больными, ранеными, старыми или очень молодыми животными. Мфиси внимательно следит за стервятниками и плетется следом за львами, мечтая о падали. Она пирует человеческими телами, традиционно выставленными на открытом пространстве жителями деревень.

И такое поведение жизненно необходимо во имя соблюдения биологического равновесия в природе. Охотясь, гиена не очень эстетично обеспечивает контроль за ростом популяции и болезнями, а, пожирая мертвечину и разгрызая кости, она помогает возвратить химические элементы мертвых животных земле, которая в свою очередь отдает их растениям.

Судя по последним исследованиям, ненависть человека к пожирателям падали и их преследование связаны со страхом смерти и мечтой о бессмертии. Человек смотрит на гиену, трудолюбивого гробовщика саванн, и видит Старуху с косой, которая только того и ждет, чтобы утащить его к «погребальному звону, гробу, кирке и могиле; глубокому, сырому склепу, тьме и червям» — так английский поэт Эдвард Янг выразил словами извечную фобию людей. И, отвергая свое подчинение обычному закону природы, человек с помощью быстрой пули уничтожает гиену — козла отпущения, абсолютно невиновного.

Мои братья масаи, которые не разделяют навязчивый страх смерти цивилизованного человека, иначе относятся к гиене. Принимая неизбежное, они называют Мфиси «Посланником Бога».

Гиен также осуждают за то, что они внезапно нападают на людей. На такой риск они временами идут, но только, когда очень голодны. А тот факт, что они совершенно спокойно поедают трупы своих же сородичей, привел к тому, что их обвинили в каннибализме. Из-за их привычки охотиться в стае, и большей частью под покровом темноты, люди стали предполагать, что гиены — трусливы и потому пробираются тайком. Но я никак не могу себе представить, как стая голодных людей, отложив в сторону свое оружие, попытается отогнать голодных львов от добычи. А гиены пытаются, и порой им это удается.

Знаменитый хохот Мфиси звучит необычно, но редко; чаще они ограничиваются скулежом, подвыванием и ворчанием, похожими на собачьи. Можно прожить в африканском буше месяцы и даже годы, но так и не услышать, как гиена наконец разродится своим хихикающим, улюлюкающим, сильно визгливым хохотом. Никто, по сути, и не знает, почему они вдруг начинают смеяться, но старое клише «хохочущая гиена», как ни странно, очень ей подходит: прирученная и обученная Мфиси — это, наверное, самое игривое и добродушное животное во всей Африке.

На станции Ругана, на юго-востоке Бурунди, у меня был ручной самец гиены, по кличке Мфиси. Он привык спать у моих ног на кровати и каждое утро будил меня, прыгая мне на живот и играя с пуговицами на моей пижаме. Встав с кровати, я обнаруживал, что он спрятал мои ботинки. И пока я в поисках обуви переворачивал весь дом вверх дном, он наблюдал за мной с явным наслаждением. Когда он не дразнил меня, то пытался перехитрить более глупую дичь. Самым лучшим его другом был Нгугу, малыш павиана, который ездил верхом на пятнистой спине Мфиси так, словно гиена была его мамой, а не «кровным врагом».

Эрик, тоже ручная гиена, принадлежала моему другу Карру Хартли, известному и очень гуманному ловцу диких животных в Румурути в Кении. Эрик гулял по уникальной ферме животных Карра, возился с собаками и таскал все, что попадало ему в зубы. Но он всегда должен был удостовериться, что его кто-нибудь видит, потому что суть игры заключалась в том, чтобы вовлечь человека в дикий вид спорта под названием «прятки с гиеной».

Вилли, другая гиена Карра Хартли, обладала несколько несговорчивым характером. Ее имя периодически менялось на Вильгельмину, затем она опять становились Вилли, так как пол гиены явно, как у устрицы, колебался между мужским и женским. Вилли приписывали отцовство некоторых щенков и рождение малышей. Я понимаю, что это звучит как мистификация или волшебная сказка, но по поводу странной анатомии гиены и ее проблематичного полового образа жизни спорят бесконечно и безрезультатно со времен Плиния Старшего.

Большинство зоологов отрицает возможность смены пола у млекопитающих, но они признают, так как это очевидно, что у самок гиены «ярко выражены» рудиментарные мужские половые органы. По заключению доктора Ганса Круука, изучавшего гиен в местностях Серенгети, определить пол пятнистой гиены до достижения ею зрелости (до двух лет) можно только при вскрытии. Местные жители, которые обладают прекрасной наблюдательностью и великолепной проницательностью, но при этом и поразительной фантазией, рассказывают о Мфиси разное. Одни считают, что гиены — гомосексуалисты; другие — что они одновременно бывают то самцом, то самкой; а третьи — что эти животные в состоянии менять свой пол в зависимости от желания. Местное население всей Экваториальной Африки уверено в том, что вне зависимости от пола, гиена в состоянии вскармливать малышей.

И это последнее утверждение более всего похоже на правду, так как все млекопитающие мужского пола снабжены отличным устройством для вскармливания. И, что поразительно, известны случаи, когда такое действительно происходило. Еще Чарльз Дарвин отмечал в «Происхождении человека»:

«У млекопитающих мужского пола имеются млечные железы или соски, но их вряд ли можно полагать рудиментарными. Они просто плохо развиты и активно не функционируют. Но под влиянием какой-либо серьезной болезни они могут начать действовать так же, как и у женских особей. Эти железы часто выделяют несколько капель молока при рождении и достижении половой зрелости… У людей и некоторых других видов млекопитающих мужского пола эти органы, как известно, становятся хорошо развитыми в период полового созревания и дают порядочное количество молока…»

Дарвин, как и другие ученые, предполагал, что в древности млекопитающие мужского пола «помогали женским особям ухаживать за потомством», и он подробно рассказал о тяжких испытаниях, выпавших на долю несчастного мужчины, оставшегося один на один с младенцем. Слушая крики своего ребенка, он в отчаянии приложил его к груди и, к полному своему изумлению, обнаружил, что предполагаемая «соска-пустышка» дает молоко. Не один человеческий младенец был спасен от неминуемой смерти именно таким, на вид чудотворным, «отцовским молоком».

Принимая во внимание тот факт, что попадаются мужчины, которые вскармливают своих детей, вполне вероятна возможность, что самец гиены время от времени или даже часто кормит молоком своих малышей. И столь необычное его поведение могло послужить источником возникновения среди местного населения легенд о гомосексуальных или бисексуальных гиенах, но загадка меняющего свой пол Вилли-Вильгельмины все равно остается неразрешенной.

Случай с этой «странной» гиеной может иметь совсем иное объяснение и еще более удивительное.

Как известно, птицы, даже после достижения зрелости, изменяют свой пол. Петухи откладывают яйца, и, надо отметить, курицы покрывают куриц и становятся отцами цыплят. У столь инициативных кур отрастают шпоры, и они начинают кукарекать, прежде чем окончательно превращаются в петухов. При вскрытии таких кур выясняется, что пораженный яичник полностью трансформировался в яичко. Частичная или полная смена пола также наблюдается и у млекопитающих, даже у людей, а некоторые виды млекопитающих странным образом периодически превращаются из мужской особи в почти нейтральную, а затем опять в мужскую. Размеры яичек горностая составляют всего лишь одну тринадцатую того размера, который они принимают в период спаривания. А яички грызунов, летучих мышей и насекомоядных передвигаются взад и вперед из полости тела в мошонку и уменьшаются и увеличиваются в размерах в зависимости от брачного периода.

Вполне вероятно, что некоторые самки гиены, чьи половые органы по своей конституции наиболее гермафродитны из всех половых органов представителей их семейства, могут периодически функционировать как мужские. Пока не появятся убедительные доказательства этого предположения, я не стану в это верить, но и отрицать тоже.

У Твиги, самого высокого животного на свете, пол выражен совершенно четко, но обыкновенно он это игнорирует и ведет себя с развязностью «гея», присущей древним грекам или современным обитателям Гринвич-Виллидж.

Недавно я получил сентиментальную «валентинку» с изображением двух очаровательных, с ласковыми глазами и с длинными ресницами жирафов, обнимающих друг друга шеями, как это часто Твиги и делают. Отправительница — благожелательная, но чересчур утонченная леди — пришла бы в шок, узнав, что нежность подобного рода проявляют друг к другу не самец с самкой — поглаживание, объятия и переплетение шеями плюс сражения на турнирах составляют часть любовной игры между двумя самцами, после которой один обычно взгромождается на другого. Временами группы от двух до шести жирафов ласкаются шеями все вместе, а потом забираются друг на друга без разбора.

И причиной таких отношений является вовсе не недостаток женских особей. Самки стада обычно стоят при этом в сторонке, наблюдая за происходящим со скучающим видом, — будто домохозяйки, собравшись кучкой, следят за своими «мужиками», которые играют не в покер, а во что-то новенькое. Тем не менее самки никогда не доставляют себе удовольствие гетеросексуальными отношениями и довольствуются платонической дружбой и воспитанием чужих малышей.

Когда самец жирафа ухаживает за самкой, его поведение становится более продуктивным и приводит через пятнадцать месяцев к появлению на свет шестифутового детеныша, весом в 160 фунтов. Во время брачных отношений жираф просто кладет голову самке на бок и лижет либо кусает ее за хвост. Она испускает мочу, а он ее пробует, очевидно, пытаясь определить, началась ли у нее течка. Вожак стада, которое обычно состоит из двадцати животных, позволяет своим подчиненным заходить так далеко, но настоящее спаривание старается предотвратить. Свой гарем, который он обычно игнорирует, вожак защищает, применяя более жестокую тактику, — наносит тяжелые удары своими короткими, похожими на узлы и покрытыми кожей рожками.

Во время таких поединков самцы могут подраться по-настоящему, но при этом они редко пользуются своими копытами, способными раздробить кость. Их они берегут для защиты от хищников. Максимальная высота жирафа достигает восемнадцати и более футов, а вес полторы тонны, поэтому животные никогда не становятся добычей леопарда. Чуй прекрасно знает пределы своих возможностей. Однако львиный прайд очень даже может напасть на взрослого жирафа, особенно у водоема, где Твиге приходится «делать шпагат», чтобы напиться.

На восхитительной шее жирафа, которая и вынуждает его совершать акробатический этюд у воды, всего семь позвонков — обычное количество практически у всех млекопитающих, включая человека, — но они очень большие и очень длинные. Так как сердцу Твиги приходится качать кровь с силой, достаточной, чтобы по шее, длиной от десяти до двенадцати футов, достичь мозга, его предсердие тоже большое и обладает массивной конструкцией. Сердце жирафа, снабженное стенками толщиной в три дюйма, достигает двух футов в длину и весит примерно двадцать пять фунтов.

Кровяное давление у Твиги превышает человеческое в два-три раза, поэтому у него особая кровеносно-сосудистая система. В противном случае скорость потока крови привела бы к разрывам сосудов мозга, как только жираф наклонился бы попить или полизать соль. Таким образом, он полностью укомплектован сложной группой артерий в основании своего мозга — так называемой чудесной сетью, благодаря которой давление у него может понижаться. Кроме того, у Твиги есть шейная вена, шириной в дюйм, по которой кровь течет обратно из мозга и которая снабжена специальными клапанами, не дающими венозной крови течь обратно, когда жираф наклоняется.

Жить с длинной шеей трудно, но у такой шеи есть и свои преимущества. Твига в состоянии достать такую пищу, какая другим не по росту. Своим темно-синим двухфутовым цепким языком он срывает листья с самых высоких веток акации и мимозы. Обитает жираф в открытых саваннах и с высоты своего роста прекрасно видит издали врага, включая двух главных: льва и человека. При виде их он одухотворенным, полукачающимся и полуплывущим галопом несется прочь со скоростью около тридцати двух миль в час.

В прошлом племена Восточной Африки любили пировать вкусным, сочным и жирным мясом Твиги. Мясо они также вялили; большеберцовые кости, славящиеся своим питательным костным мозгом, жарили на огне; а из дубленой шкуры изготавливали великолепную, отличного качества кожу. В наши дни, когда приходится кормить все больше и больше ртов, мясо Твиги пропадает зря. Вооруженные браконьеры, убив жирафа, отрезают у него черный с кисточкой хвост, а гигантский труп оставляют на съедение львам, стервятникам и гиенам. Хвост продают примерно за доллар охотникам за редкостями, ну а те превращают его в сувенир-мухобойку.

Я не предлагаю разводить жирафов для получения мяса. Для этого имеются более подходящие кандидаты, включая буйволов и легко приручаемых канн. Я просто, как всегда, сожалею о том, какими методами стали добывать деньги в Африке — уничтожая как животных, так и свою национальную культуру. Понятно, что африканцы, одержимые наивной тягой к нашим «цивилизованным» товарам, стали продавать свое право первородства за чечевичную похлебку в консервной банке и пластиковой бутылке. Браконьер, убивший жирафа и продавший его хвост, зарабатывает достаточно денег, чтобы приобрести второсортную шляпу, пару пластмассовых браслетов для жены и горсть пуль, чтобы застрелить еще несколько жирафов.

Хамелеоны, которые ползают по лианам и деревьям во влажных лесах — не просто ньяма, которое следует убить и съесть или убить и продать. Племена Банту и народности Судана в Итури называют их «священными», но не поклоняются им, а боятся и остерегаются этих абсолютно безвредных и беззащитных маленьких ящериц, считая их проклятием и символом черной магии, якобы обладающими «дурным глазом».

Все, что касается Кинионга, так хамелеон называется на языке суахили, человеческими обитателями буша воспринимается как зловещее и сверхъестественное. Африканцам не нравится не только его способность изменять окраску, что так впечатляет население Запада, но и весь облик хамелеона. Медленно, с выражением глубокой задумчивости на лице, передвигается он с ветки на ветку, сжимая и разжимая свои напоминающие клещи лапки, и будто бы угрожающе вращает своими похожими на мячи глазами. Аборигены говорят, что он ищет людей, чтобы завладеть их душами.

На самом деле Кинионга ищет мух и бабочек, то есть имеет цель более практическую и «питательную». Каждый его глаз вращается независимо от другого, выпуклая сфера неторопливо поворачивается вместе с защитным веком до тех пор, пока зрачок, расположенный внутри крошечного смотрового отверстия в центре, не сфокусируется на насекомом. И тогда, как бы в противовес его медленным движениям, изо рта с фантастической скоростью вылетает длинный язык, ловит насекомое клейким заостренным кончиком и отправляет жертву и все, что попадается вместе с ней, назад в рот. Предел стрельбы языком различен у шестидесяти шести видов хамелеонов. Среди этих ящериц попадаются и карликовые, длина которых от кончика носа до кончика хвоста составляет всего три с половиной дюйма, и гиганты, длиной в два фута, у которых имеются рожки, шлем и головной убор, наподобие петушиного гребня, но максимальная их длина, скорее всего, двенадцать дюймов.

У Кинионга изменяющий свой цвет камуфляж является единственной защитой от врага. Цвет его меняется от различных оттенков зеленого и синего до желтого в зависимости от цвета листвы, на коре хамелеон становится коричневым или серым. В случае опасности он цепляется за ветку лапами и клейким хвостом, от ярости раздувается, лязгает своими крошечными челюстями и издает звуки, напоминающие нечто среднее между шипением и чириканьем или писком маленького птенчика.

И при виде столь старательной псевдоугрозы люди бегут прочь, охваченные суеверным ужасом, но других млекопитающих, птиц и змей такие причуды хамелеона совсем не пугают. Не столь мудрые, как люди, они убивают и поедают лесных магов, не испытывая при этом никакого уважения к их «дурным глазам».

Ни одна из африканских змей, даже самая ядовитая, не славится, как хамелеон, репутацией абсолютного зла. Ньюка, как называют змей на суахили, обладают сверхъестественным статусом совсем иного толка. Всех Ньюка, включая кобр и мамб, воспринимают как реинкарнированных предков — мудрых и добрых существ, которые проявляют искренний интерес к благополучию своих человеческих детей.

Но африканцы испытывают такое же отвращение к змеям, какое аборигены чувствуют к хамелеону. Подобное отношение к змеям, возможно, покажется непонятным. По легендам цивилизованных людей, каждое дерево на Черном континенте прямо-таки кишмя кишит змеями, и каждая змея только того и ждет, чтобы свалиться сверху на ничего не подозревающего человека и убить его своими смертоносными зубами или задушить его в своих кольцах. Особенно этим славится якобы людоед-питон. Правда, почему-то никто не задумывается над тем: а что змеи делают потом с человеческими трупами, которых им съесть бывает до некоторой степени сложно. Вероятно, после содеянного они просто уползают, торжествуя после совершенного ими зла.

В действительности змеи почти никогда не нападают на человека, они вообще редко встречаются, даже в самой чаще Итури и других экваториальных лесах. Они, как и любое другое животное, настолько заняты своей собственной жизнью, что им некогда тратить время и силы, чтобы вести себя как персонажи фильмов о Тарзане. Когда им хочется есть, они, в зависимости от своих размеров и вкусов, ищут себе подходящую добычу. Когда они сыты, то частенько прячутся в нору трубкозуба, чтобы переварить пищу. При виде человека или другого крупного животного они стараются найти себе укрытие. Когда их загоняют в угол, они сначала пытаются напугать врага, но кусают его только в том случае, если на них нападают или наступают.

А предполагаемые людоеды, африканские питоны, на самом деле охотятся на обитающих на земле птиц, например, на гвинейских курочек и петушков, на грызунов, диких поросят, карликовых антилоп и вообще на млекопитающих крошечных размеров. Так как питоны являются в Африке самыми большими змеями, достигающими двадцати и более футов в длину, они пользуются особыми привилегиями, особенно в Бурунди, где Исато издавна почитают как реинкарнированных королев-матерей. Это суеверие, должно быть, связано с материнскими повадками самок питона. Она — одна из самых внимательных матерей среди рептилий. Свои только что снесенные яйца Исато складывает в конусообразную кучу и, обвившись вокруг нее кольцами, лежит таким образом весь инкубационный период, который длится два месяца. Так как у нее скорость метаболизма медленнее, чем у крокодила, она не отходит от яиц даже поохотиться.

Когда питон ловит свою жертву, он никогда не убивает ее, сжимая кольцами до тех пор, пока она не превратится в «кашу», как обычно предполагают. Он ее просто душит. Чтобы объяснить вам, как это происходит, я расскажу о необычной, возможно уникальной, встрече, которую видел и сфотографировал в национальном парке Найроби в Кении — встрече питона с земляным волком.

Земляной волк, или, как его называют буры, аард-вулф, не является родственником трубкозуба, аардварка, но образ жизни он тоже ведет необычный. Он входит в одно семейство вместе с циветами, мангустами и гиенами и выглядит как полосатая гиена, сократившаяся до размеров большой лисицы. Но существо это — очень пугливое и почти беззащитное. Нору себе он роет крепкими тупыми когтями, а по ночам слоняется, круша термитники, и своими слабыми, чуть ли не рудиментарными зубами разгрызает с хрустом насекомых. Он никогда не встречается вне пределов Южной Африки, особенно днем, то есть почти вообще не встречается.

По всей видимости, тридцатифунтовый желтовато-черный земляной волк, или протёл, бродил среди высокой травы в поисках термитника, когда восьмифутовый серо-коричневой окраски питон вцепился зубами ему в левую переднюю лапу и обвился кольцами вокруг его тела. Я наткнулся на них в тот момент, когда питон, обвив тонким концом своего хвоста шею земляного волка, держал в зубах заостренную мордочку зверька. Тот слабо трепыхался и задыхался в горле змеи. Когда он в конце концов умер, питон растянул челюсти примерно на четверть своей головы и стал поглощать трупик, начиная с живота и ног, а не со спины.

Казалось, что обед ему не по меркам, но я ошибался. Верхняя и нижняя челюсти питона могут выдвигаться вперед, а нижняя челюсть делится на две половины, которые соединены между собой у подбородка эластичной связкой. Когда питон глотает добычу, обе половинки челюсти действуют самостоятельно. Зубами одной половины он впивается в плоть затем, используя свою хватку как опору, он выдвигает вперед другую часть челюсти и тоже впивается зубами. Эту процедуру он повторяет не один раз, чтобы обильное слюнотечение, которое сопровождает прием пищи, помогло ему проглотить жертву.

Прошло два часа, прежде чем задние лапы и пушистый хвост земляного волка окончательно исчезли в глотке змеи. Потом питон медленно пополз по траве, а его красивое тело уродовало огромное вздутие, которое было одним из самых редких и самых неуловимых животных Африки.

Мои фотографии питона с его неожиданным обедом были опубликованы в «Ист Африкан Стандарт» 5 августа 1960 года. Через шесть дней та же газета ошеломила своих читателей заголовком: «ПОСЛЕДНИЕ БЕЖЕНЦЫ ОБЕЗЬЯНЫ ПОКИДАЮТ КОНГО». В заметке рассказывалось о внезапном прибытии в Найроби группы приматов: Кикихибу — ночной обезьянки дурукули, Спиру — мангобея с красивым гребнем, Софи, которая была малышом шимпанзе и их близкого родственника — мужика по имени Жан-Пьер Халле.

Главная обезьяна, если я имею право на этот титул, также привезла с собой двух попугаев и сиамского кота, плюс автомобиль, грузовик и трейлер, битком набитый фигурками и статуэтками, масками, резными шкатулками и чашками, барабанами, тамтамами и другими музыкальными инструментами, бусами, браслетами, ремнями, амулетами, ножными браслетами, серьгами, племенными знаками различия, головными уборами, гребнями, щитами, копьями, ножами, топорами, мотыгами, луками, стрелами, мечами, рыболовными крючками, тесаками, стульями, веслами, корзинами, подносами, ложками, трубками, талисманами и фетишами — самой большой и лучшей коллекцией африканских артефактов в мире.

Ради спасения этой исторической коллекции мне пришлось оставить всех моих друзей-животных, которых я приручал, дрессировал и изучал в моем угодье в Мугвате в Конго и в моем зоопарке во дворе дома в Кисении. С чувством огромной горечи я выпустил их на свободу, а когда они стали возвращаться, я отвез их в буш. И теперь все они ушли: Симба, Пьерро, Белла, Венера, Мбого и остальные, начиная с обезьян, лемуров и павианов и кончая птицами, антилопами и зебрами.

Их ожидала трудная судьба. А положение, в которое они попали, было символичным. Ничто так не характеризовало обретенную независимость в Конго, как компания домашних животных, бродящая по миру, сошедшему с ума от политических интриг людей, братоубийства, уничтожения, пыток, насилия, грабежа и разрушения. Люди гибли, бессмысленно и трагически, и животные погибали вместе с ними. В течение первого месяца независимости в Конго по меньшей мере десять тысяч слонов были убиты в бывших заповедниках, в то время как в Руанде-Урунди, Кении, Уганде и Танганьике наивные местные политики, стремясь к быстрому завоеванию свободы, произносили речи, наподобие призыва Ф. К. Онамы: «Если вам не хватает денег, перестреляйте всех слонов и продайте бивни».

Международные общества по охране естественной среды, такие как «Всемирный фонд дикой природы», «Управление фонда африканской дикой природы» с базой в Вашингтоне (которая ежегодно жертвовала полмиллиона долларов на содержание центров по обучению методам охраны природы в Африке) и «Общество дикой природы Восточной Африки» прилагали все усилия, чтобы остановить или, по крайней мере, снизить темпы уничтожения животных. Но в частях света, которым требуются века для достижения цивилизации, плохо понимают принципы охраны естественной среды. К тому времени, когда новые народности Тропической Африки достигнут политической стабильности и люди поймут, как важно уважать поразительных живых существ, которых они называют ньямой, сами животные могут уйти в забвение, даже такие, как лев или носорог. И нам необходима гарантия против возникновения такой страшной ситуации.

В «Китабу о Конго» я поведал о своем честолюбивом проекте восстановить наиболее важные виды африканской фауны в Соединенных Штатах Америки. Я мечтал построить в Южной Калифорнии уменьшенную копию национального парка Альберт или Найроби, чтобы животные могли там гулять и кормиться на воле, как и у себя на родине. В парке не будет ни клеток, ни решеток, ни загонов. Группы животных будут отделены друг от друга естественными барьерами, такими как скалы, ямы, рвы, озера и другие природные преграды. Посетители станут разглядывать питомцев из своих автомобилей и наблюдать животных, обитающих на свободе, а не в неволе.

Кроме этого, я планировал устроить музей быта разных африканских племен, где бы расположил свою этнологическую коллекцию. В музей бы приезжали живые носители африканской культуры — танцоры, музыканты и резчики скульптур. А размещал бы я их в точную копию африканской деревни — Конголенд, США. Большую часть своей жизни я работал с африканцами и для африканцев, и мне очень хотелось, чтобы и Западный мир увидел их такими, какими увидел их я: не «примитивными» или «дикими», а разнообразными личностями, обладающими чувством собственного достоинства и уникальной культурой.

Вооружившись этими планами, которые были официально одобрены полковником Мервином Коуи, директором Королевских национальных парков Кении и председателем других официальных учреждений, я сошел с корабля со своими «беженцами-обезьянами», разместил свою коллекцию на складе в Найроби и 22 августа 1960 года в аэропорту Найроби сел на самолет вместе с подарком Карра Хартли — галаго с большими глазами, длинным хвостом и весом в шесть унций. «Как только Супер Ди Си-7 взлетел, — писал я в конце «Китабу о Конго», — я остался лишь с крошечным животным и огромнейшей мечтой посреди эн-гоп о энг-аи — так мои братья масаи называют землю и небо».

Самолет со стуком приземлился в Южной Калифорнии. А то, что происходило затем с моим предполагаемым Ноевым ковчегом, и побудило меня написать «Китабу о животных». За абсолютно ошибочным предположением об «африканских боа констрикторах» и «голых шимпанзе» последовало полное непонимание.