Китайские мифы. От царя обезьян и Нефритового императора до небесных драконов и духов стихий

Глава 1. Краткая история китайской мифологии

Уже более двух тысячелетий тому назад китайцы рассказывали предания, которые соперничали по сложности с теми, что почти в то же самое время существовали в Древней Греции. Эти легенды касались важнейших забот и убеждений аграрного общества, возникшего на берегах вечно меняющей свое течение реки Хуанхэ. Они повествуют о Гуне и Юе, которые укрепили землю и предотвратили наводнения библейских масштабов, о Стрелке И, который сбил из лука девять из десяти солнц, освещавших молодой тогда мир, и спас людей от пожаров и засух. Есть история о том, как богиня Нюйва сотворила человечество из желтой глины этих аллювиальных равнин. Сюжеты древнекитайских мифов, передаваемых столетиями до появления письменности, в дальнейшем повлияли и на местную систему философии — даосизм, — и на буддизм, пришедший позднее из Индии. Однако на Западе о богатой мифологии Китая не знают почти ничего: там шире известны дошедшие до нас мифы древних греков и римлян.

Отчасти дело в том, что и сам Китай кажется западному человеку немного чуждым. На протяжении его долгой истории представления о многих вещах там развивались иначе, и даже сам термин «мифология» — западный, несвойственный Китаю. По-китайски «мифология» будет шэньхуа, буквально — «рассказ о богах (или духах)». Это слово вместе с другими понятиями развивающихся гуманитарных дисциплин было заимствовано китайцами в начале XX века из Европы через Японию и означало мифы в западном понимании — истории, пришедшие из древности. В этой книге я буду называть шэньхуа прежде всего мифы «классической эпохи» Китая, которые описаны в источниках, датируемых VI веком до н. э. — серединой III века н. э., то есть периодом со времен Восточной Чжоу до окончания правления империи Хань. Мы посмотрим и на мифы имперской эпохи, которая продолжалась со времен Цинь Ши-хуанди, первого императора Цинь, вплоть до провозглашения Китайской Республики в 1912 году. В это время китайская религия и верования стали более раздробленными и намного более «оживленными»: появилось множество мифов и божеств, которые, как считалось, могут помочь в различных обстоятельствах. Возникла даже поговорка «бао фо цзяо» — «обнимать ноги Будды». Так говорят про тех, кто обращается к вере только в трудную минуту.

Для многих героев мифов имперской эпохи прототипами стали исторические персонажи — для этого позднего периода вообще характерно повышенное внимание к истории и ее мифологизация. Император Вань-ли[1] империи Мин, например, в 1594 году провозгласил богом войны Гуань Юя, славного воина и полководца времен Троецарствия, а на Праздник драконьих лодок, который проводят в пятый месяц лунного года, надо и умиротворять богов-драконов китайских рек, и отдавать должное памяти Цюй Юаня, праведного чиновника периода Восточной Чжоу, который не смог повлиять на плохого правителя и в отчаянии утопился.

В отличие от греко-римских мифов, которые благодаря Гомеру, Гесиоду, Овидию и другим писателям известны нам в классическом изложении, мифы Китая обычно лаконичнее и зачастую бытуют в противоречащих друг другу версиях. Это говорит о разных путях их передачи. Многие этнические группы современного Китая, например хмонги (мяо), судя по всему, не имели своей письменности или не слишком полагались на записи, зато сохранили развитую устную литературную традицию. Принято считать, что такого рода племенные мифы и легенды повлияли на развитие китайской мифологии в целом, и оказывается, что многие недавно записанные мифы национальных меньшинств поразительно схожи с важнейшими мифами ханьской эпохи.

Критически анализировать шэньхуа классического периода ученые начали лишь в XX веке. До этого писатели и историки собирали и сохраняли древние тексты, создавали корпус подлинных, оригинальных источников, однако не занимались их строгим изучением и зачастую редактировали для большего соответствия принципам конфуцианства (см. ниже). Впервые эти версии конфуцианских элит подвергли сомнению фольклористы в Китайской Республике, созданной в 1912 году. Среди них был Гу Цзеган (1893–1980), один из основателей течения игу — «сомнения в древности».

^{Храм моления об урожае. Храмовый комплекс Неба в Пекине, первая половина XV века.}

^{Музей Гетти, Лос-Анджелес, Калифорния}

Великие мифы классической эпохи, которые так занимают ученых, на протяжении тысяч лет образовали целую совокупность легенд и верований. Это разнообразие проявляется в многочисленных храмах и местах поклонения, разбросанных по всему Китаю, а также в годичном цикле обычаев и ритуалов — общенациональных и сугубо локальных. По некоторым оценкам, в одном только Пекине с 1400 по 1900 год действовало около двух с половиной тысяч святилищ, в основном буддийских, но также даосских, конфуцианских, связанных с императорским культом и местными божествами. Они были полны верующих, там проводили ежемесячные праздники и регулярные фестивали. Даже в небольшом по китайским меркам Шаосине на южном берегу Ханчжоуского залива в настоящее время есть тринадцать буддийских храмов, один даосский и один местный в память о девушке, которая утонула в 151 году н. э., пытаясь спасти жизнь отца, а неподалеку расположено святилище на могиле великого Юя, победителя Потопа. В предыдущие столетия храмов и святынь там было, конечно, гораздо больше.

^{Юй, покоритель вод и основатель Ся. Живописный свиток, эпоха Сун.}

^{Музей императорского дворца, Тайвань}

Великий Юй, основатель полулегендарного государства Ся (около 2070–1600 гг. до н. э.), был обожествлен за свои гидрографические достижения, которые спасли многие жизни и заложили основу орошаемого земледелия. Хотя ему поклоняются как божеству, у него, как у простого смертного, есть могила. Расположена она в Шаосине и знаменита тем, что в 210 году н. э. ее посетил первый император Цинь Ши-хуанди, и в память об этом событии там была возведена стела, теперь утраченная.

^{Бог-воин Гуань Юй, обожествленный герой романа «Троецарствие». Ксилография, XIII или XIV век.}

^{Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург}

В Пекине самыми популярными божествами был бог-воин Гуань-ди и буддийская богиня Гуаньинь. Первый восходит к историческому персонажу Гуань Юю (162–220), который прославился верностью и военными подвигами в бурный период после упадка империи Хань. Его роль в этом политическом конфликте была превращена в легенду в романе «Троецарствие» — одном из трех великих классических романов, которые и сегодня пользуются в Китае огромным уважением. Гуань-ди столетиями слыл выдающимся военным деятелем и в эпоху Мин был провозглашен богом: его изображение с яростным красным лицом начали ставить в храмах и кумирнях для защиты от злых духов. Это пример китайского обычая обожествлять реальных людей и свидетельство исключительной важности истории в мифотворчестве раннеимперского периода.

^{Богиня милосердия Гуаньинь, пришедшая из индийского буддизма.}

^{C. A. S. Williams, Outlines of Chinese Symbolism and Art Motives, 1919}

Сострадающая Гуаньинь, полное имя которой означает «Внемлющая звукам мира», — божество, пришедшее из индийского буддизма. Изначально это был бодхисатва — мужчина: на обнаруженных в Дуньхуане изображениях времен империи Тан у него есть тонкие усики и бородка. В Китае, однако, постепенно изменились и его значение, и внешний вид: он приобрел женские черты и стал ассоциироваться со спасением и деторождением. На фарфоровых фигурках времен Мин у Гуаньинь уже нет усиков, а в руках она часто держит младенца. Впрочем, несмотря на женский облик, эту богиню никогда не изображают с маленькими стопами — последствием мучительной традиции бинтования, от которой с XII века страдали многие представительницы верхних и средних классов китайского общества. Изображение Гуаньинь повсеместно встречается в буддийских храмах. Особенно ей поклоняются те, кто желает завести детей.

В традиционном китайском лунно-солнечном календаре есть фиксированные даты, введенные императором У-ди империи Западная Хань (правил в 141–87 гг. до н. э.). К тому времени по всему Китаю уже сложились общие верования и ритуалы в честь определенных божеств. Изначально китайское общество было аграрным, и главные события приходились на зиму, когда крестьяне могли сделать передышку в работе, и ко времени Хань[3] рост достатка уже позволял сберечь избытки урожая для проведения общинных праздников. Фестивали давали людям редкую возможность собраться вместе и посмотреть на представления бродячих актеров и рассказчиков. Несомненно, так зародились многие дошедшие до нас предания.

Первого января 1912 года Китайская Республика перешла на принятый в европейских империях григорианский календарь, но традиционное празднование Нового года сохранилось. Его называют Праздником весны, так как раньше крестьяне начинали в это время пахать и сеять.

На третий день первого месяца в китайских домах и храмах поклоняются богу богатства Цайшэню. Говорят, он верхом на черном тигре помог государству Чжоу одолеть своих сюзеренов — Инь, и его принято изображать в окружении спутников. Вскоре после этого наступает Праздник фонарей Юаньсяо, и по темным улицам проходят красивые процессии с яркими разноцветными фонариками.

На самое начало третьего месяца приходится праздник Цинмин (дословно — «чистый и яркий») — единственный, не имеющий в лунном календаре определенной даты. В это время принято подметать, пропалывать и приводить в порядок захоронения. Чтобы умилостивить духов предков, могилы сбрызгивают вином и кладут перед ними пищу, а когда духи отведают приношения, к еде приступает вся семья — на кладбище устраивают пикник. Эта традиция зародилась во время империи Сун, когда стали уделять особое внимание конфуцианской сыновней почтительности.

На восьмой день четвертого месяца отмечают день рождения Будды, а за ним, на пятый день пятого месяца, — Праздник драконьих лодок Дуаньу. В сельскохозяйственном обществе очень важен дождь, поэтому китайцы устраивают гонки на лодках в надежде привлечь небесных драконов, которые отвечают за осадки. В пятом месяце года вспоминают демоноборца Чжункуя, который уничтожал стоножек, скорпионов, жаб, змей и ящериц. Его изображение принято приклеивать на двери. В седьмой день седьмого месяца отмечают Праздник Пастуха и Ткачихи. В это время Альтаир и Вега расположены ближе всего к Млечному пути[4], и двое звездных влюбленных получают возможность встретиться на мосту, образованном стаей сорок. Девушки опускают иглу на воду в чаше и по ее тени гадают, станут ли они искусными вышивальщицами — мастерицам проще найти супруга. Пятнадцатый день седьмого месяца — это Праздник голодных духов, когда умершим делают приношения и ради спасения их душ запускают по рекам и озерам бумажные лодочки с маленькими фонариками.

В полнолуние пятнадцатого дня восьмого месяца наступает Праздник середины осени — почти такой же популярный, как китайский Новый год. По этому случаю принято есть и дарить лунные пряники и улаживать долги, и в Китае это очень важный повод встретиться всей семьей.

Со времен империи Цин ежегодный цикл обогатился многими общественными праздниками. Обычно они приходятся на день, совпадающий с числом месяца в лунном календаре. Например, на девятый день девятого месяца, известный как «Двойная девятка», люди посещают могилы предков или взбираются на холмы для совместной трапезы с хризантемовым вином. В двенадцатом месяце начинается подготовка к китайскому Новому году, который продолжается в стране три дня. Надо прибраться дома, приклеить на входных дверях изображения для отпугивания демонов, приготовить особые блюда. Картинку бога домашнего очага на кухне мажут медом, чтобы во время ежегодного отчета на небесах он рассказал о семье что-нибудь сладостно-благоприятное, или заклеивают ему рот и язык, чтобы он не сказал ничего предосудительного. До сих пор соблюдают традицию шоусуй («стеречь [проходящий] год») — бодрствовать в новогоднюю ночь.

Почти все эти праздники очень разнятся в зависимости от места проведения и представляют собой смесь древних и последующих мифов, исторических и мифических персонажей (см. Приложение).

Современные ученые и их недавние предшественники, как в Китае, так и за его пределами, выполнили безупречную работу по созданию корпуса мифов классической эпохи и спасению их от забвения. Однако урожай древних преданий оказался невелик по сравнению с материалом имперской эпохи, и в своем большинстве они отрывочны или очень кратки. Многие источники затрагивают эти темы походя, при обсуждении других литературных и философских вопросов.

Ранние труды не дошли до нас потому, что со времен поздней Хань китайцы писали в основном на бумаге, а не на более прочных бамбуковых пластинках, как в предшествующую эпоху[5]. В большинстве своем самые древние сохранившиеся «книги» — тоже бумажные — относятся к эпохе Сун[6]. О содержании более ранних трудов часто известно лишь по упоминаниям в хрестоматиях лэйшу, собраниях цитат из различных текстов, часто расположенных по темам. Такие энциклопедии составляли примерно с 300 года н. э. до конца имперской эпохи, и в них есть поразительные сведения об утраченных трудах.

Сегодня Китай кажется единым целым, однако даже на протяжении большей части правления Восточной Чжоу (770–256 гг. до н. э.) он все еще представлял собой совокупность уделов. Существовавшие там местные мифы переходили из поколения в поколение благодаря устной традиции, но помнили о них только до тех пор, пока государство не приходило в упадок[7]. Меньшие царства поглощались более крупными, и наконец царство Цинь в 221 году до н. э. объединило страну и положило начало имперской эпохе, которая продолжалась две тысячи лет и завершилась только в XX веке.

Согласно классическим текстам, до эпохи Чжоу правили Ся и Шан, однако отделить факты от мифов в этот период очень сложно[8]. Здесь стоит вспомнить о принципе эвгемеризации (термин образован от имени древнегреческого мифографа Эвгемера) — восприятии мифов как истории, которую помнят неидеально. Подход китайцев, однако, был отличен от греческого: они не мифологизировали свою историю, а историзировали мифы. Самые первые наши письменные источники относятся к эпохе Хань (202 год до н. э. — 220 год н. э.), которая стала «мостом» между древним и имперским Китаем и при которой расцвел образованный класс писцов. Живший в то время ученый Сыма Цянь (около 145–86 гг. до н. э.), признанный отец китайской историографии, начинает свои «Записи историографа»[9] («Ши цзи») со ссылки на мифы времен Ся и Шан и пытается согласно конфуцианскому обычаю историзировать эти древние предания. Проблема, таким образом, становится двоякой: надо не только искать источники, предшествующие эпохе Хань, но и тщательно оценивать, несколько заслуживают доверия гораздо более доступные ханьские труды.

Выдающийся политик и философ Конфуций (551–479 гг. до н. э.) достиг неувядающей славы как создатель доступного для понимания учения, которому легко следовать. Он был не только рационалистом, но и агностиком в самом современном смысле этого слова. Не веря в богов[10], описанных в устных преданиях, он тем не менее осознавал некое богоподобное присутствие и верил в «Небо» (тянь), бывшее чем-то вроде слова Божьего для христиан — моральным кодексом, который нельзя нарушать.

^{Конфуций (551–479 гг. до н. э.). Рисунок тушью, эпоха Юань.}

^{Музей императорского дворца, Тайвань}

Конфуций считал образцом морали времена Западной Чжоу и был убежден, что соблюдение правил позволяет создать идеальное общество. Правитель и министры для этого должны быть праведны и благожелательны, иначе страна скатится к упадку. Философ жил в период Вёсен и Осеней, полный междоусобиц и захватов небольших государств более крупными. Надежду он видел только в возрождении уклада и ритуалов Западной Чжоу — упадок этого государства, по его мнению, произошел исключительно вследствие некомпетентности и слабости ее последних царей. Праведный правитель, по Конфуцию, получал «мандат Небес» («Тянь мин») и должен был позаботиться о том, чтобы и наследники его были высокоморальны, в противном случае Небеса передадут мандат новой династии. Такая философия давала некоторое оправдание бунтарям, если они стремятся восстановить порядок, существовавший до порчи нравов.

Конфуций придавал большое значение семье и общим предкам. Почитание предков важно и в современном Китае. Дома нередко есть специальное святилище, обычно в выделенной для этого комнате, а в начале апреля на праздник Цинмин, который часто называют Днем поминовения усопших, вся семья вспоминает ушедших родственников.

Учение о добродетелях древних правителей и важности соблюдения ритуалов не нашло большого отклика во времена Конфуция: правителей тогда больше заботили практические вопросы междоусобных войн. Популярность этого философа, не сумевшего при жизни убедить власти следовать своим идеям, росла постепенно, начиная с периода Сражающихся царств времен Восточной Чжоу (476–221 гг. до н. э.).

Конфуцианство стало влиятельным благодаря утверждению сословия писцов[13] во времена Хань (202 год до н. э. — 220 год н. э.), которое господствовало в Китае еще в начале XX века. При той же династии начинает разделяться и мифология. Одной формой языка — письменной — владели только конфуцианские элиты. Другую, разговорную, использовало все население страны[14]. Конфуций недолюбливал художественную литературу любого рода, даже аллегорическую[15]. Мифам он предпочитал историю, рассказы о подлинных деяниях реальных людей. Этот подход повлиял и на его последователей. Уже во времена Хань они придали историчность многим мифам, подстраивая их под свой образ мыслей. Легендарный Желтый император (см. ниже), например, стал восприниматься как действительно существовавший когда-то правитель.

Пусть конфуцианство и не поощряло веру в богов, оно не возбраняло им поклоняться и считало это скорее вопросом индивидуальных предпочтений. Люди в Китае продолжали строить храмы, рассказывать предания о богах и других сверхъестественных существах, проводить ритуалы и фестивали в их честь, а конфуцианцы сторонились всего этого — по крайней мере напоказ. Большая часть населения тогда не умела читать и писать, и рассказы о богах, призраках и духах — божественных существах, веру в которых не одобрял Конфуций, — продолжала существовать в виде устной традиции.

Даосизму сложно дать четкое определение. В отличие от западных религий, сосредоточенных на одном всемогущем боге, в основе этой специфической древнекитайской философии лежит скорее сама природа. Этот мир мистический, он состоит из вещей до взаимодействия с человеком, он как вода, которая, если дать ей достаточно времени, сточит самый твердый материал[16]. Во всем есть противоположные силы: позитивный и активный ян — мужское начало света и тепла — и восприимчивый инь, женское начало тьмы и холода. Они не могут обойтись друг без друга, как тень может существовать только там, где есть свет.

Инь и ян в сочетании с Пятью сторонами света (север, юг, восток, запад и центр) образуют все фундаментальные основы жизни. Ян связан с югом и востоком: восходящее солнце по-китайски иногда называют даян, Великий ян. Инь связан с западом и севером. Пять сторон света, а также присущие им стихии[17], цвета и времена года играли огромную роль во всех аспектах жизни китайцев. Болезни и смерть ассоциировались с зимой и севером, откуда ветер приносил эпидемии, поэтому умерших хоронили лицом на север. Ритуальные одеяния, узоры и приношения должны были быть соответствующего цвета. Император «правил лицом на юг», чтобы получить от солнца тепло и свежесть, а подданные в его присутствии смотрели на север.

^{Слева: Повелитель Востока (Дунцзюнь). Рисунок тушью. Справа: Великий Владыка Востока (Дунхуантайи). Альбом Чжао Мэнфу «Иллюстрации к “Девяти напевам” Цюй Юаня», XIV век.}

^{Метрополитен-музей, Нью-Йорк}

Пять сторон света и пять стихий

Число пять имеет в китайских представлениях большое символическое значение: оно пробуждает в воображении центр креста сторон света и тем самым выражает универсальность. В древних текстах перечислено пять богов, каждый из которых правит одной из пяти сторон света и одной из пяти стихий (дерево, огонь, металл, вода и земля), которые согласно традиционной китайской философии охватывают весь мир. В «Философах из Хуайнани» («Хуайнань-цзы») сказано:

Имена пяти богов, связанных со сторонами света и стихиями, разнятся в зависимости от источника, однако в этом списке всегда есть Хуан-ди (Желтый император) и его внук Чжуаньсюй. По ассоциации со стихиями сторонам света приписывают и цвета: восток — зеленый, как дерево, юг — красный, как огонь, запад — белый, как металл, север — черный, как вода. Наконец, центр — желтый, как земля, и управляет им соответствующий бог, Желтый император.

Согласно легенде, одним из основателей даосизма был Лао-цзы. Этот мыслитель жил в VI веке до н. э. и был почти современником Конфуция. В своей великой «Книге пути и достоинства»[19] («Дао дэ цзин») он изложил основы даосской философии поэтическими метафорами (впрочем, ученые давно полагают, что к созданию этого труда приложил руку не один автор, а некоторые даже относят Лао-цзы к периоду Сражающихся царств — IV веку до н. э.) «Лао-цзы» — это уважительное обращение к учителю, а настоящая фамилия философа, судя по различным свидетельствам, была Ли. Сыма Цянь, историк времен Хань, рассказывает, что Лао-цзы много лет был отшельником. Когда он возвращался в город Лоян, пограничный начальник Инь Си признал в нем великого мудреца и стал его учеником[20]. Лао-цзы почитают как Верховного достопочтенного господина Лао (Тайшан лаоцзюнь), одного из Трех чистых даосизма. В историческом романе эпохи Мин «Путешествие на Запад» («Си ю цзи», см. ниже) он предстает придворным Нефритового императора и сажает в тюрьму знаменитую Обезьяну, не причиняя ей, впрочем, никакого вреда.

^{Трое чистых.}

^{C. A. S. Williams, Outlines of Chinese Symbolism and Art Motives}

^{Даосский философ Лао-цзы, известный также как Тайшан лаоцзюнь (Великий Чистый). Бронзовая скульптура, X век.}

^{Метрополитен-музей, Нью-Йорк}

Несмотря на споры в отношении авторства, «Книга пути и достоинства» — один из важнейших трудов раннего даосизма. Второй величайшей книгой является сборник притч «Чжуан-цзы», написанный на позднем этапе периода Сражающихся царств одноименным мыслителем. Чжуан-цзы основывался на даосской философии, но часто иллюстрировал свои мысли ссылками на современные ему мифы. Он редко излагал эти истории целиком — видимо, ему казалось, что читатель уже с ними знаком. Отчасти из-за такого подхода мифы в письменных источниках доходят до нас фрагментарно.

Буддизм пришел в Китай к концу правления империи Хань, приблизительно в I веке н. э. В ответ на его появление даосизм стал более пантеистичным и признал существование в естественных вещах — животных, неодушевленных предметах вроде деревьев, в людях — духа-покровителя (нумена). Именно благодаря росту популярности нового учения даосизм перестал быть просто философией сверхъестественного, «сверхнормального» и приобрел характерные религиозные черты. Чтобы выжить, ему пришлось меняться, проявлять свою многогранность. Так, у даосов сложилась своя разновидность монашества, хотя до появления буддийских монахов на это не было и намека.

^{Алтарь буддийского храма в Шэньяне.}

^{Библиотека Конгресса, Вашингтон}

Конечно, буддизм мог сделать свои первые шаги в Китае как вариант даосизма, ведь многие аспекты новой религии — например, важность праведного поведения и медитации для личного спасения — были созвучны местным верованиям. Даосизм вобрал из буддизма новые, чужеродные элементы и встроил их в самобытную китайскую традицию. Так произошло, в частности, с богиней сострадания Гуаньинь, корни которой уходят в буддийскую Индию (см. ниже). Хотя китайские мифы существовали задолго до того, как в стране утвердился буддизм, эта религия значительно повлияла на развитие богатой традиции легенд, еще одну грань китайской мифологии.

Древние мифы не были забыты. Их, как и раньше, передавали из поколения в поколение, и китайцы относились к ним с тем же почтением, с которым христиане относятся к библейскому Ветхому Завету. Буддисты и даосы строили новые храмы согласно собственным учениям, но сохранились и святилища старых богов. Многие из них посвящены, например, популярному богу-творцу Паньгу (см. ниже). Считается, что он жил в области Тунбай провинции Хэнань. В храме на вершине горы, носящей его имя, на третий день третьего месяца лунного календаря проходит большой праздник, который привлекает многочисленных паломников.

Когда в конце XIX и начале XX века в Китай прибыли западные миссионеры[22], они застали огромный пантеон «народных божеств» и, казалось, безграничную предрасположенность китайского мировоззрения к магии. Свои наблюдения они должным образом фиксировали в дневниках.

Миссионеры и антропологи описали и встречи с шаманизмом. Вообще именно благодаря шаманским обрядам мы получили древнейшие образцы китайской письменности, так называемые гадательные кости, которые использовались для предсказаний в эпоху Шан. Слово «шаман» пришло из тунгусо-маньчжурских языков и было принято антропологами XIX века. В древнем Китае их, судя по всему, называли у: они были целителями и предсказателями, посредниками между человеком и богами. В эпоху Шан шаманы занимали высокие государственные посты: правители тогда по гадальным костям судили о том, насколько удачными будут их предприятия (см. врезку ниже)[23]. Уже во времена Чжоу, однако, эта практика стала менее популярной — возможно, дело в скептическом настрое последователей Конфуция. В конце концов даже обряды исцеления значительно изменились или исчезли вовсе, шаманов заменили люди, полагавшиеся на более практичные методы лечения недугов.

^{Фрагмент гадательной кости. Эпоха Шан.}

^{Метрополитен-музей, Нью-Йорк}

Шаманские обряды нечасто появляются в книгах с описанием древнекитайских мифов, хотя в шестой главе мы познакомимся, например, с рассказом из «Записей историографа» о том, как Симэнь Бао умиротворил бога Хуанхэ (см. ниже). Как пристало конфуцианцу и представителю класса писцов, Сыма Цяня здесь принижает или отвергает элементы шаманизма. По этой причине книги в конфуцианском духе не слишком надежный источник сведений о такого рода обрядах.

В XIX и XX веках появление западных технологий преобразило жизнь крупных китайских городов. На многие народные верования и ритуалы, связанные со старыми богами, стали смотреть свысока и воспринимать как суеверия. В 1949 году к власти в стране пришли коммунисты под руководством Мао Цзэдуна, а в 1966 году он развернул Культурную революцию. Она продолжалась целых десять лет и принесла насилие и разрушения: многие храмы были уничтожены в рамках борьбы со «старыми предрассудками», а традиционные предания о богах попали под запрет. Забыты они, однако, не были. Когда после смерти Мао в 1976 году преследование религии пошло на убыль, ожили сельские храмовые ярмарки, где можно было продать или обменять излишки продукции. С ростом экономики и легализацией частного предпринимательства народ стал богаче, и в храмы снова потекли пожертвования, а с возрождением храмов зазвучали и старые предания.

^{Туристы в храме Цзинъань в Шанхае. Здание было построено в 247 году у реки Сучжоухэ и в 1216 году перенесено на новое место.}

^{gar1984 / 123RF.com}

Глобализация в конце XX и в XXI веке тоже оказалась благотворной. Святыни стали притягивать туристов, интересующихся китайскими традициями и культурой, и местные власти быстро сообразили, что отреставрированные храмы, где проводятся празднества, приносят деньги. Они воспользовались растущей популярностью путешествий, и теперь группы со всего мира могут познакомиться с местными версиями мифов и легенд из уст официальных гидов. Может быть, эти посетители не похожи на прежних паломников, но так ли уж важны убеждения, если люди покупают благовония, бьют земные поклоны и дают неплохую прибыль?

В отличие от материкового Китая с его антирелигиозными кампаниями, жизнь в Гонконге и на Тайване в XX веке не претерпела таких коренных изменений. Многочисленные действующие храмы там стали не только религиозными, но и общинными центрами. Западные туристы любят посещать эти древние святыни. Алтари и изображения богов там по-прежнему такие, какими увидели их иностранцы на закате империи.

Перестав быть объектом преследований, многие древние мифы и предания обрели новую жизнь на телевидении и в кино. Снятые по их мотивам фильмы, особенно мультипликационные, очень популярны и часто включают элементы научной фантастики и фэнтези. Мифологические мотивы присутствуют в названиях научных открытий и технологических проектов. Первый китайский марсоход был назван в честь бога огня Чжужуна, а космические корабли лунной программы КНР названы «Чанъэ» в честь богини луны. Первый из них, «Чанъэ-1», был запущен в 2007 году, а последним на данный момент является «Чанъэ-5» — первая китайская лунная экспедиция, запущенная в 2020 году, которая собрала и доставила на Землю пробы грунта.