Клеймо дьявола

ПЯТНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ ЛЕЧЕНИЯ

— Нее, хозяин, энто не гоже. Как жа пущать вас эдак? Давеча наснежило, чисто зима пришла сызнова. Куда ж без теплой поддевки-та?

Лапидиус оставил причитания служанки без внимания:

— Ты Фрею сегодня смотрела?

— А как жа. Лежит, бедняжка. Про вас вона спрашивала. Скоко ей там щё потеть-та?

— Пока лечение не будет окончено, — вдаваться в подробности Лапидиус не хотел. Чем меньше Марта знает, тем меньше может разболтать. — Ну ладно, мне пора.

— Дак как жа энто. И куда жа энто? Неуж не скажете?

— Дай Фрее ивового отвара, а потом проследи, чтобы она получала довольно жидкости. Проверь слой мази. Еще раз обработай губы порошком извести. Вчера я заметил, что снова появились язвы.

— Ладна, хозяин.

— И посмотри, чтобы в камере не было пауков.

— Ладна, хозяин, а пожевать чё-нето все жа надо ба.

— Вернусь, поем холодного жаркого. Так что не все относи матери.

— Дак нешто я…

— Хорошо. Я пошел.

Не обращая внимания на причитания Марты, он вышел из дома.

Лапидиус направился сразу к Шелленгассе, которая вела к восточным воротам. Через них он покинул город и взял курс на Цирбельхё. Направление выбрал не случайно. Поразмыслив, он решил, что надо бы потолковать со старым Хольмом. Он, как и в первый раз, пошел короткой дорогой и тут же снова заблудился. Проклиная свое неумение ориентироваться, он закричал:

— Хольм! Хольм, отзовись! Хоооольм!

Долго ждать не пришлось. Кусты раздвинулись, и старик показался собственной персоной. Лапидиус испытал облегчение, что Хольм еще не слишком под мухой. Слезливые глаза пьянчужки были не такие мутные, да и качался он умеренно.

— Вот, хотел заглянуть к тебе, — сказал Лапидиус, подходя ближе. — Ты ведь меня помнишь?

— Чё? Сроду вас не видал, ик… нее, не припомню. — Как у всех предавшихся безудержному питию, в трезвости Хольм чувствовал себя погано, соответственным было и настроение. — Да и знать не желаю, — закончил он, исчезая в лесу.

— Постой, постой, конечно, ты меня знаешь! Я магистр Лапидиус, — Лапидиус нагнал его и схватил за рукав ветхой одежонки. — Пару дней назад я был здесь. Мы с тобой встретились и поболтали. Ну, и ты тогда даже… — он замолчал, потому что лишку сближаться тоже не хотелось.

— Да не знаю я вас, черт побери!

Лапидиус все еще удерживал старика. Как это Хольм его не помнит? Не может такого быть! Пьян в стельку он не был, они даже поговорили! Что-то здесь таится другое. Ну, конечно! Его платье! В тот день было тепло, и Лапидиус был одет в свой любимый испанский костюм, изрядно поношенный. А сегодня из-за собачьего холода на нем теплый плащ, соответствующий его положению.

— А шапочку мою не узнаешь? Я никогда ее не снимаю, и в прошлый раз она была на мне. Мы сидели возле твоей хижины. Я еще попросил у тебя воды, но воды не было. Потом ты заснул, а я…

— А-а-а, приятель, так это ты? Токо странно ты как-то выглядишь. Деньжатами, что ли, разжился? Ладно, ладно, старина Хольм, ик… не станет завидовать. Слушай, во рту прямо все пересохло! Пошли ко мне!

Лачуга старика выглядела так же, как Лапидиус ее и помнил. Покосившаяся, продуваемая всеми ветрами, открытая всем дождям. Перед входом все так же лежало поваленное дерево.

— Заходи, ик…

— Давай лучше посидим здесь.

— Ты чё? В доме же теплее, у меня даже огонек есть… Ну, как хочешь.

— Спасибо. — Лапидиус присел на бревно.

— Обожди токо, — Хольм исчез в развалюхе.

Прошло довольно много времени. Лапидиус уже собрался сходить за стариком, как тот появился на пороге с перекошенным от горя лицом.

— Где-то точно было, провалиться мне на этом месте! А щас нет. Где ж оно… ик… запропастилось?

— Ты что-то ищешь?

— Ага, приятель, ище как ищу!

Хольм с удвоенным усердием принялся обшаривать каждый уголок перед лачугой: заглянул за бревно, пошарил за бочкой с дождевой водой, чуть не на коленях оползал опушку леса. И, наконец, исторгнул вопль облегчения:

— Вот оно! Я же помнил, что там оставалось!

Из густых зарослей папоротника он извлек большую кружку и набросился на ее содержимое. Он пил большими глотками, прикрыв глаза и закинув голову. Его кадык ритмично ходил вверх-вниз.

— Будь я проклят, как мне его не хватало! — Старик вытер рукой рот. Глаза у него заблестели, лицо обрело цвет. — Хлебнешь, и снова можно жить! Хошь, приятель?

— Нет, нет, спасибо. Если у тебя есть, то немного воды.

— Воды? Фу ты ну ты, такого сроду не держим.

— Я был почти уверен.

— Что? Ах, ты про это? Так уж вот, нет да и токо. — Хольм снова присосался к кружке. Его настроение быстро поправлялось. — Прекрасный сегодня денек! Чуток холодновато, ик… но денек, прямо скажем, отличный!

Хольм выглядел почти счастливым.

Лапидиус был не склонен обсуждать со стариком прелести погоды, хотя лес вокруг в снежных шапках производил потрясающее впечатление.

— Скажи-ка, Хольм, это ведь ты нашел на площади мертвую женщину, правда?

Хольм, присевший тем временем рядом с Лапидиусом, ответил:

— Я, а что?

— А дня два спустя обнаружил женскую голову над дверью на Бёттгергассе, так?

— Пръятель, до чертиков я не напиваюсь, не-е, не до чертиков, ик… Но голову видел, ик… Мертвую голову с рогами. Я уж подумал, в ад меня угораздило… токо нее, была голова, мертвая голова, как есть мертвехонькая, дааа… — Хольм тряхнул головой.

— Что меня удивляет, как это ты оба раза находил мертвецов, именно ты, хотя в Кирхроде сотни горожан. Тебе это не кажется странным? Сначала труп на площади, потом мертвую голову над дверью… — Лапидиус многозначительно смолк.

Было видно, как черепушка Хольма работает. Он силился понять сказанное. Вдруг у него отвалилась челюсть:

— Черт бы меня… Пръятель, чё, хошь сказать, найду и третью? Думаешь? Нее, ик… такого я больше не вынесу… нее, не вынесу, ик!

Лапидиус молчал, внимательно наблюдая за Хольмом.

Тот принял еще внутрь. Постепенно алкоголь оказывал свое благотворное действие. Хольм успокоился.

— Аль думаешь, на меня, ик… хочут пп пъвесить всех собак, ик… так, пръятель?

Лапидиус между тем пришел к заключению, что это действительно была чистая случайность, что на Хольма свалились все несчастья. Невозможно было себе представить, чтобы эта человеческая развалина спланировала два таких извращенных убийства. И тем более невозможно, чтобы привела их в исполнение. Или заставила кого-то другого. Нет, Хольм был всего лишь безобидным старым пьяницей, над которым зло посмеялась судьба. И не более того.

— Нет, что ты! Я уверен, ты просто дважды оказывался не в то время не на том месте.

— Хе?..

— Не беспокойся, все в порядке. — Лапидиус отвернулся, потому что перегар изо рта Хольма в который раз ударил ему в лицо, а выдержать это долгое время было попросту невозможно. Так, глядя в сторону, он спросил: — А есть в окрестностях пещеры?

— Пещеры?

— Да, ты же здесь все знаешь, как свои пять пальцев. Так есть? И где?

Хольм хлебнул глоток. Последний.

— Ппъ… ик… пыцеры? Кн… кнъешно ‘есть. Ккуча.

У Лапидиуса упало сердце. Если их здесь столько, вероятность найти нужную сводилась к нулю. А ее надо было не только найти, но еще и своевременно обыскать. Настолько быстро, чтобы успеть спасти Фрею.

— И ты знаешь их все?

Старик таращился на донышко пустой кружки, как всегда держа ее четко вертикально перед собой, потом вздохнул и бросил наземь.

— Да уж мъжешь плъжиться.

— И где они находятся?

— Значится так: Пъщера мертвьца, раз. Вас…Вассертальская… ик… пъщера, два. Грот на Грате, трр… трри. Майерская пъщера, чтьре и… И все.

Лапидиус, который сначала намеревался уточнить, где находятся все перечисленные пещеры, вдруг понял, что старик, как бы ни был пьян, о чем-то умалчивает.

— Мне кажется, ты забыл еще одну.

Хольм скосил глазки вниз и принялся мять руки.

— Ты ведь собирался назвать еще одну, разве нет?

— Ннее… ннуу… нне знаю. Я ё нне знаю.

— Это неважно. Просто скажи, как она называется.

— Шшшш… Шшшшабаш… ик… Шшшшабашная пъщера. — Старик, то ли от выпитого, то ли по какой другой причине с трудом ворочал языком, произнося название.

— В ней есть что-то особенное?

— Нее, нее.

— Ну ладно, — Лапидиус снова повернул голову к старику. Долго разговаривать, отвернувшись, было невозможно. Придется потерпеть. — И где находятся эти пещеры?

Старый Хольм немного поупирался, а потом четко описал все местечки.

— Это четыре. А где расположена пещера Шабаша?

Хольм снова застопорился. Лапидиус терпеливо ждал. Чуть погодя старик все-таки собрался с духом:

— В Оттернберге, в сс… ссотне футов до вършины. Выше всъх она. Как пъдымешься, там такая глыба ньвисает… круглая и… и тьжелая… дьсяток мужиков не обхватят… ё ик… надо приметить, а то вход не найдешь.

— Хорошо, спасибо тебе.

Лапидиус отвернулся. Какое-то время его занимал вопрос, почему старику так трудно далось описание пятой пещеры, но потом он принялся раздумывать о том, как получше применить полученные сведения. Если Фрея была завлечена незнакомыми руками и глазами в пещеру — вот именно: если — то теоретически это могла быть любая из пяти. Надо как-то сузить круг поисков. Ну, конечно! Он тут ломает голову, а надо было просто спросить о пещере с каменным лицом и сталактитами. И почему он этого не сделал сразу? Второго такого дурня не найти!

— Послушай, а не таится ли в какой-нибудь из пещер что-то вроде каменного лица?

— Хе?

Старик так выпучил на него глаза, что Лапидиус не стал продвигаться в этом направлении.

— Или сталактитов. Есть в какой-нибудь сталактиты?

— Ик… не-е.

— Ты ведь знаешь, что такое сталактиты?

— Кк… кьнешно, знаю.

Лапидиус испытал горькое разочарование. Столько времени он убил на расспросы, а так и не знает, с чего начать поиски. Ни в одной из пещер не содержалось «каменных зубов». А это значит, ни одна из них не подходит для его расследования. Ни одна? Постой-ка! Разве Хольм не сказал, что не бывал в пещере Шабаша? Правильно, о ней он знает только, где находится вход, и больше ничего. То есть в этой пещере могут быть сталактиты. А может, и каменное лицо.

— Скажи-ка, Хольм, ты мог бы отвести меня к Шабашу?

— Не-е, не могу, — старик опять замял руками.

— Почему?

— Не могу.

Лапидиус вынул талер и сунул Хольму под нос.

— Я бы тебе заплатил.

— Не могу, не могу, да не могу я! — Глаза старика полыхали жадным огнем. Ему явно уже рисовались чудные картины бесчисленных кружек пива, которые можно получить в «Квершлаге» за талер. И все-таки он потушил этот огонь. — Не могу.

Какая же веская причина должна быть на это?

— Тогда скажи, почему не можешь? — Лапидиус не прекращал искушение талером.

— Не могу, и все! — прохрипел старик, который мгновенно протрезвел. — Там нечисто. Там ведьмы на метлах, тролли и всякая нечисть.

Лапидиус спрятал талер.

— Пусть будет по-твоему, Хольм. Принуждать я тебя не могу. Может, еще увидимся.

Он встал. К его удивлению, старик тоже поднялся. Лапидиус уж было решил, что он передумал, но Хольм просто уставился на пустую кружку долгим немигающим взглядом.

Тогда Лапидиус все-таки дал бедолаге талер.

Дверь в хижину Кривой Юлии была распахнута, так что Лапидиус вошел, не постучавшись. Он решил заглянуть к увечной корзинщице, потому что ее дом стоял по дороге на Оттернберг.

— Эй, есть кто-нибудь! — крикнул он. — Эй!

Кривая Юлия не отвечала. Может, вышла куда поблизости.

— Э-э-эй!

Что-то тут было не так. Лапидиус огляделся. Ему сразу бросилось в глаза, что нет обеих больших корзин для сбора урожая. «Кража!» — первое, что пришло ему в голову. «Чепуха!» — было следующей мыслью. Он выругал себя за панику. Кривая Юлия изготавливала свой товар на продажу, и ничего не говорило за то, что здесь произошло разбойное нападение.

— Э-э-эй!

Лапидиус принялся протискиваться между рядами готовой продукции, как вдруг остановился, словно громом пораженный. Теперь он знал, что было не так: пропавшая корзина стояла теперь в Кирхроде. В мастерской Тауфлиба. Снова этот Тауфлиб!

— Э-э-эй! Юлия, ты здесь?

Да она была здесь. Она лежала по пояс под скамьей с инструментом для плетения. И она была мертва. Лапидиус истошно закричал. Ему не верилось в то, что он видел. Но глаза не обманывали его.

Ноги не держали, и пришлось опуститься на скамью. Мысли кружили в его голове. Кривая Юлия. Она была ему симпатична. Спокойная, приветливая, разумная. Она не сдавалась на милость судьбе, наградившей ее жестоким увечьем. И вот она лежит бездыханной, и все говорит за то, что умерла она не своей смертью.

Лапидиус резко поднялся и взялся за дело. Он осторожно вытянул из-под скамьи тело и перевернул его так, чтобы взглянуть в лицо. На лице застыла паника. Должно быть, Кривая Юлия испытала смертельный страх, перед тем как умереть. Он подвигал ее конечностями, они легонько сгибались. Трупное окоченение еще не началось? Или уже отступило? Ответ дали широко раскрытые глаза Юлии, по их состоянию он определил, что она была мертва гораздо больше пары часов. Лоб чист. Никто не вырезал на них жуткие буквы «F» и «S». А вот на височной кости зияла страшная рана, окаймленная засохшей кровью. Это она стала причиной смерти. Но где же орудие убийства?

После недолгих поисков оно нашлось. Клюка Юлии. Она была убита собственной подпоркой. На нижнем конце палки виднелись следы крови и присохших волос.

Лапидиус снова сел. Надо сохранять холодную голову. Ясно одно: нельзя оставить тело просто лежать. Первой пришла мысль бежать в Кирхроде и позвать кого-то, кто может похоронить несчастную. Кротта, например. Но против этого есть основания. Прежде всего то, что убийство могут приписать ему. А второе: на это нет времени. Придется потратить часы, и, значит, сегодня он уже не сможет отыскать пещеру Шабаша.

Ответ напрашивается сам собой. Надо самому предать останки земле. Только вот где? Хижина Юлии стоит на скале. Хотя под раскидистым буком на опушке достаточно мягкой почвы. Да, хорошее место, пусть она там и упокоится.

Лапидиус работал лопатой в одном камзоле, и все-таки пот градом катился с него, потому что земля была еще мерзлой. Тем временем его мысли снова и снова возвращались к похищенной корзине. Если ему не изменяет память, именно ее он видел позапрошлой ночью в мастерской Тауфлиба. А потому как Кривая Юлия мертва уже не один день, естественно было связать ее смерть с пропажей корзины.

И с мастером.

Выходит, это он убил увечную женщину? Вполне возможно. Но зачем, ради всего святого, ему понадобилась эта огромная корзина?

Сам собой напрашивался вопрос: Если Тауфлиб один из Filii Satani, почему он даже не попытался буквами «F» и «S» бросить еще одно подозрение на Фрею?

Лапидиус покачал головой и выкинул последнюю пару лопат земли. Неопровержимы две вещи: корзина для сбора урожая находится в мастерской Тауфлиба и Кривая Юлия убита.

Немного погодя он заботливо уложил тело в яме, положил туда же и клюку. Закапывая могилу, он невольно зашептал молитву, которая звучала скорее как упрек высшим силам:

«Отец наш небесный,

знаю, что сказано:

богатый помоги бедному,

а также расслабленному, слепому

и калеке.

А сам Ты многое ли дал

этой несчастной?

Она была одинока, была увечна,

а под конец и Ты ее оставил,

попустил страшное убийство!

А ведь она могла еще жить.

Не понимаю деяний Твоих, Господи!

Она была хорошей женщиной.

Скольких поганых

Ты мог бы призвать к себе вместо ее.

Не понимаю Тебя, Господи!

А если Ты еще и откажешь ей.

в Царствии небесном,

я вообще отказываюсь что-либо понимать!

Дай ей вечный покой, Господи!

Амен!»

Лапидиус отложил лопату и облачился в плащ. За короткое время он уже дважды молился, но на этот раз молитва не принесла облегчения.

Смерть так бессмысленна. Особенно смерть Кривой Юлии. И, конечно, такой молодой женщины, как Фрея.

Надо сделать все, чтобы хотя бы ей сохранить жизнь.

Час спустя он стоял, успокаивая дыхание, перед круглым валуном, о котором Хольм говорил, что и десять мужиков его не обхватят. Под ним виднелся Цирбельхё с раскидистым буком, зеленая крона которого была покрыта снегом. В его сени, невидимая, покоилась могила Кривой Юлии.

Когда дыхание пришло в норму, Лапидиус провел мысленную линию между буком и валуном и продолжил ее дальше в горы. Отметив себе его конечную точку, он обошел массивный камень. Ему бросилось в глаза особое обстоятельство. Камень оказался действительно огромен, а вот поверхность, на которой он держался, была страшно мала. Не больше фута в квадрате. Сильный парень или двое могли столкнуть его с места. С другой стороны обломка Лапидиуса ожидал еще один сюрприз: горного кряжа за ним, как он предполагал, не оказалось. Сначала шла небольшая впадина, потом склон плавно поднимался вверх. Отсюда было всего несколько шагов до входа в пещеру. Только вот ее разверстой пасти он не увидел. Вместо этого обнаружились следы. Следы сапог. Они вели с противоположного конца Энсбахского лога. По размерам и глубине отпечатков он определил, что их было трое. Трое мужчин. Лапидиус припал на колени, чтобы разглядеть что-нибудь еще. Следы не были свежими, легкий покров снега припорошил их. Сегодня снег не шел, значит, их замело прошлой ночью. Или днем накануне.

То есть не менее суток прошло с тех пор, как они отпечатались. А может, и больше. Потому что никто не мог точно сказать, когда и как долго пуржит в Верхнем Гарце, не задевая Кирхроде. Разве что Хольм, но от него мало толку. Да и сидит он сейчас, скорее всего, в «Квершлаге», пропивая подаренный ему по доброте душевной талер.

Проклиная неопределенность, с которой он то и дело сталкивался, Лапидиус склонился еще ниже над следами. Теперь ему стало ясно, что они вели к вершине, а оттуда обратно. То есть мужчины сначала пришли, а потом ушли оттуда. И тут он заметил нечто необычное: один из незнакомцев хромал. След левого сапога отпечатался только внешней и передней частью, а не полной ступней. Это говорило о том, что человек хромал на левую ногу.

Лапидиус пошел дальше по следу. Шаг за шагом он продвигался сначала в ложбину, потом снова наверх. Отсчитав двадцать девять шагов, он остановился. Здесь следы устроили настоящую свистопляску, но входа как не было, так и не наблюдалось.

— Шабаш, откройся! — крикнул Лапидиус, сам не понимая, что делает. — Где твой вход? Объяви себя!

Ничего не изменилось. Он вперил взгляд наверх, но кроме чахлого, гнущегося под ветром кустарника ничего не увидел. И тут, словно по какому-то наитию, пришел ответ, что вход за этими кустиками.

Так оно и было. Вход, действительно, находился за этой порослью. Не больше четырех футов в высоту и с локоть в ширину. Протиснуться в него представилось делом нелегким. Согнувшись в три погибели, Лапидиус заглянул внутрь и уставился во тьму. В нос ударило застоялым влажным духом. Он полез в карман за огнивом, но наткнулся лишь на козлиные рога, которые так и таскал с собой с похода к Нихтерляйну. Обшарив все карманы, он все-таки обнаружил искомое: маленькую лампу, какая стояла и у Фреи на чердаке, а к ней кремень и кресало. Засветив лампу, он поставил ее на пол и вытащил еще одну, очень нужную вещь, а именно: клубок шерсти. Привязав конец нити к толстой ветке куста перед входом, он пробормотал:

— Определенно нить Ариадны, с которой Тезей входил в пещеру, была тоньше, но уж чем Бог послал. Надеюсь, пряжа Марты сослужит ту же службу.

Подхватив источник света, он осторожно ступил в пещеру. Сразу за входом свод стал выше, и Лапидиус облегченно вздохнул. Через двадцать шагов, в гору, как показалось ему, обнаружилась развилка. Еще прежде чем броситься в эту авантюру, он решил для себя, что будет двигаться все время влево, чтобы не потерять направления. Сейчас его обступали влажные неровные скальные породы, время от времени обнаруживая еще и нависающие пласты. Приходилось быть предельно внимательным, чтобы не наскочить на один из них. Он ступал все осторожнее и медленнее, так что холод все больше забирался ему под одежду. Мельком он вспомнил о Марте, которая причитала, чтобы он пододел что-нибудь теплое. Сейчас он пожалел, что не послушался ее. Еще одно разветвление. И снова он пошел налево. Вообще-то он намеревался считать шаги и только теперь вспомнил об этом. В досаде на себя самого устремился вперед, разматывая нить. Клубок просто таял в руках. Далеко он так не продвинется. На третьей развилке действовал по тому же принципу, но вскоре уперся в стену. Здесь был тупик. Лапидиус поднял над головой лампу. Крохотные мотыльки и паучки копошились в ее луче, белесые, никогда не видевшие света.

— Жалкие насекомые, — пробормотал он. — Не слишком-то вы приглядны.

Он развернулся и пошел обратно, сматывая нить. Действие не из легких, потому что на это ему требовалась третья рука. Две, чтобы мотать клубок, и еще одна держать лампу. Он вышел из положения, делая два шага вперед, потом, поставив лампу на землю, сматывал нить.

Нить на предыдущем разветвлении показала ему, откуда он пришел. На этот раз он повернул в другую сторону и через несколько шагов наткнулся на новую развилку. Он едва сдержал проклятие. Похоже, все подземелье было испещрено ходами и развилками. Не давая сбить себя с толку, он придерживался того же принципа. Чуть погодя клубок кончился. И что теперь? Возвращаться? Ну нет! Не теперь, когда он почти у цели! Положив кончик нити наземь, Лапидиус двинулся вперед на свой страх и риск. Десять шагов, пятнадцать, двадцать…

С каждым следующим шагом он все отчетливее ощущал, что оно снова окружает его: зло. Неосязаемое и непостижимое. Позади, впереди, подле… И там, где еще недавно была стена, теперь воздвиглось Ничто. Черное Ничто.

— Господь всемогущий! — вырвалось у Лапидиуса, и он невольно отступил назад, потому что отзвук собственного голоса испугал его.

Подавив дрожь, он посветил лампой по всем направлениям. Похоже, он угодил в огромный грот, в подземное царство.

Помедлив, он сделал пару шагов вперед и уперся в стену, от которой расходились два коридора. Памятуя о своей плохой ориентации, он вернулся назад и пометил проход, из которого вышел, крестом. Потом, продвигаясь к центру, он старался создать себе более точное представление о пещере. Возможно, она была площадью двадцать на тридцать шагов, хотя бы приближенно, потому что говорить о ровном прямоугольнике было явным преувеличением — там и тут она перемежалась нишами и выступами.

Внезапно нос Лапидиуса уловил новый запах. Пахло ладаном. Как это могло быть? Он закрыл глаза, чтобы сосредоточиться. Нет, сомнения не было, по воздуху плыл тяжелый дух фимиама. Открыв глаза, он содрогнулся от ужаса: прямо перед ним было каменное лицо.

Рельефное изображение на скале между двумя проходами. Жуткое, пугающее, видимое только под одним углом. Лапидиус позабыл о запахе. Ради эксперимента он сделал три шага вперед, три назад, три в сторону, и каждый раз лицо исчезало как по мановению волшебной палочки. Если кто и не верил в духов и демонов, здесь бы он этому научился.

Дюйм за дюймом Лапидиус принялся освещать пол пещеры. Поначалу это ничего не дало, но потом он обнаружил пять желтоватых конусообразных выступов, которые поставили его в тупик. Причуда природы? Он распрямился и тут же вздрогнул. Ему за шиворот упала капля. Такая большая, что сразу промокло полворотника. Откуда она здесь взялась?

Лапидиус поднял лампу и вперил взгляд в темноту. И то, что на этот раз представилось его взору, он узнал сразу: сосульки капельников свисали над ним, острые и опасные. Ровно пять штук.

Сталактиты! «Каменные зубы». Сочащиеся с них капли образовали сталагмиты внизу.

Лапидиус опустился прямо на каменный пол, не чувствуя ни холода, ни сырости. Разом все прояснилось. Он был у цели. Это и есть та пещера, в которую заманили Фрею. Здесь, в пещере Шабаша, это и было. Здесь она видела каменное лицо и каменные зубы.

И Гунду Лёбезам завлекли сюда. Этому есть подтверждение, явное при ближайшем рассмотрении: расположение сталагмитов. Как и гематомы на ее спине, они напоминали пятерку на игральной кости. Да, Гунду Лёбезам повалили на эти натеки, чтобы потом обесчестить и убить.

Снова сверху спустилась капля. Она упала на усеченную поверхность конуса и брызнула во все стороны. Лапидиус знал, что на этом месте остался крошечный, невидимый глазу след извести. Ожидая вторую каплю, ему пришлось набраться терпения. Когда она, наконец, упала, на коническом конце осталось следующее количество извести. Сколько должно пройти времени, чтобы вырос такой сталагмит? Десять тысяч лет? Сто тысяч? Невозможно, если верить догматам святой матери церкви, потому что, по ее учению, мир был создан за шесть дней и сейчас ему не более тысячи лет. Может ли такое быть?

Лапидиус оставил еретические рассуждения. Он вспомнил о Фрее. На ее спине не было кровоподтеков, значит, она не подверглась насилию. Хотел бы он на это надеяться. Снова он занялся полом пещеры. Черноватые неровные остатки курений было следующее, что он обнаружил. Нос его не подвел.

Посветив дальше, он заметил возле сталагмитов темные пятна. Кровь. Это его не удивило. Гунде Лёбезам здесь жестоко перерезали горло. После этого ее перевезли в Кирхроде на повозке Фреи. Какая демоническая сила стоит за этими зверствами?!

Лапидиус приблизился к каменному лицу. У стены обнаружился след костра, а чуть поодаль были сложены дрова. За кучей он увидел железный горшок. Он-то зачем здесь? Кто-то готовил в пещере пищу? Отгадка нашлась, когда Лапидиус исследовал содержимое. На вид бурая масса, а когда он проткнул образовавшуюся корку пальцем, под ней оказалась густая клейкая субстанция. Ему стало плохо. То, во что угодил его палец, было застоявшейся кровью.

Он боролся с приступом тошноты, но тщетно. Его вырвало, раз и еще. Содрогаясь в конвульсиях, он тем не менее испытал облегчение, хоть и стыдился своей слабости. Столько отвратительных вещей он уже видел в своей жизни, и ни разу не допускал такого! Взять хотя бы мертвую отрезанную голову. Боже упаси! Ужасающее зрелище. Однако, по всей очевидности, тела, которому когда-то принадлежала эта голова, в этом гроте не было. Так же как не было и в его доме. И в мастерской Тауфлиба. Где же оно?

Лапидиус оставил вопрос открытым. Надо позаботиться об испачканном пальце. Платка у него с собой не оказалось, а вытереть кровь было необходимо. Наконец, он сунул палец в пепел от костра и несколько раз повернул его. Добившись сносной чистоты, продолжил поиски. В одном углу он нашел многочисленные факелы, обгоревшие и еще не использованные. Они стояли прислоненными к стене и почти заслоняли стеклянную бутылочку с кружкой. Лапидиус взял пузырек, расковырял восковую затычку и понюхал. Он ожидал почуять запах белены, однако уверен не был. Забрать бутылочку с собой и исследовать жидкость дома? Нет. Хозяева пещеры, кто бы они ни были, обнаружат пропажу и поймут, что кто-то идет по их следу. С другой стороны, его ведь вырвало, а последствия этого трудно скрыть. Они так и так его выдадут. Так что Лапидиус сунул бутылочку в карман и отправился в обратный путь.

Он непременно заблудился бы, не будь креста, которым он отметил выход. Так что вскоре ему удалось найти конец нити и по ней устремиться из пещеры.

Навстречу ему ударил свежий порыв горного воздуха. Он начал спускаться. Оставив позади шаткий валун, он направил стопы в долину, постоянно озираясь по сторонам. Но ни одна душа не нарушала заснеженный мир гор. Одолев Энсбахский лог, он очутился на Цирбельхё с его одиноким буком, домиком Кривой Юлии и ее последним приютом. Отсюда на Кирхроде вела торная дорога. Лапидиус глубоко вдохнул чистый воздух. Теперь-то он не заблудится. И никто его не видел.

Глаза бесшумно смеялись, провожая взглядом удаляющегося Лапидиуса. Они приметили его, когда он выходил из пещеры. А потом наблюдали, как он вертел головой, осматривая окрестности, ожидая опасности со всех сторон, будто трусливый зверек. Лапидиус, наивный дурак!

Первый сын дьявола безмолвно хихикнул. Лапидиус, Лапидиус! Считаешь себя чертовски умным, думаешь, сделал шаг к твоей великой цели одолеть меня, только потому, что нашел пещеру Люцифера. Ничего у тебя нет! Ты блуждаешь во тьме, ты понятия не имеешь, кто обложил тебя и эту Зеклер. И так оно и останется. Тебе никогда не узнать, кто я, даже тогда, когда для тебя будет уже поздно. Тогда сила моих глаз померяется с твоим разумом, и посмотрим, кто выйдет победителем. Мои глаза, мои руки, мой голос — они подчинят тебя моей воле, а если будешь противиться, сладко-горький напиток сделает свое дело.

Не каждый повинуется мне, не каждый внимает моим ласковым словам, знаю. Знаю, с тех пор как обнаружил в себе тайные силы. Известно мне и то, что не на веки вечные могу я погасить человеческую память, поэтому-то и слежу за этой Зеклер с той поры, как она сбежала из пещеры. От Марты, хоть она и строптива. Только выполнит она свой урок, выполнит, как и две свидетельницы, а не то… Ты же, Лапидиус, — мой! Уже сейчас.

Если бы ты знал, что тот, кого ты ищешь, это я, если бы уяснил себе, что я слежу за всем, что ты делаешь, ты бы завыл, заскрежетал зубами и по своей воле предался бы мне. Ты бы отрекся от своих жалких потуг защитить эту Зеклер!

Я видел тебя, когда ты торопился на Гемсвизер-Маркт, и видел, в какую дрожь повергла тебя мертвячка с «F» и «S» на ее лбу. Я видел тебя, когда ты силился защитить свой дом от черни, не подозревая, чего это она вдруг взбесилась. Я видел тебя, когда ты обнаружил мертвый череп над своей дверью и чуть не грохнулся в обморок. Я видел тебя, когда ты метался по Кирхроде в поисках безрогого козла, и я потешался над тобой. Я видел тебя, когда ты пытался раздобыть аламбик и ушел ни с чем. Я видел тебя множество раз.

А ты меня не видел.

Ты умен, Лапидиус, умен, несмотря ни на что. Поэтому я знаю, мы встретимся с тобой не позже чем через четыре дня. Ночью. В пещере Шабаша, которую мы, Сыны дьявола, зовем пещерой Люцифера. И это будет час твоей гибели. Потому что уже решено, что ты умрешь. Как и Фрея Зеклер, которую сожгут на костре. Многие живут, но многие и должны умереть. А подчас и сама их смерть становится бессмысленной, как смерть Кривой Юлии. Я благодарен тебе, Лапидиус, что ты закопал ее и уничтожил все следы.

Первый сын дьявола, довольный собой, дождался, пока Лапидиус медленно не исчезнет из виду. Теперь он мог выйти из своего укрытия и пойти в пещеру, чтобы подготовить последний ритуал. Он захохотал.

Иногда он сам верил, что он — дьявол.

Когда Лапидиус добрался до дома, уже стемнело. Он отряхнул снег с сапог, повесил плащ на крюк и в одних чулках пошел в кухню. Проведя весь день на трескучем морозе, он продрог и проголодался как волк. Он уже предвкушал холодное жаркое. А может, Марта даже подогреет его.

— Марта? — тихонько позвал он, помня о ее пугливости.

Служанка не отвечала. Она стояла на коленях перед стулом и казалась погруженной в молитву. Перед ней, на сиденье, стоял складень с образами Иисуса, маленькая золоченая вещица.

— Марта!

— О Боже, Боже! О Боже, хозяин!

— Я опять тебя напугал? Что это у тебя такое?

Марта засопела и разжала молитвенно сложенные руки.

— Карманнай алтарек, хозяин. Теперича он всегда при мне. Кажнай раз могу помолиться, что тебе в церкови. О Боже, Боже, ужасть-то какая!

— В последнее время ты стала такой набожной, Марта. То Мадонна-Заступница, то карманный алтарь. Раньше ты такой не была. — Мысли Лапидиуса снова обратились к земному. От одного воспоминания о жарком у него потекли слюнки. — Можешь подогреть мне свинины?

— Ужасть-то какая, хозяин! Наш колодезь, колодезь на дворе! Его стравили!

— Что? — Лапидиус забыл о жарком. Колодец представлял собой большую ценность. У кого имелся собственный, тот не зависел от общедоступных источников. Для Лапидиуса наличие собственного колодца было весомой причиной при выборе дома, потому что чистая вода часто использовалась в его экспериментах. — Отравлен, говоришь? Наш прекрасный колодец?

Марта сложила складень и спрятала его под передником:

— Ужасть, хозяин, уму непостижимо! А я-та давеча не заметила, набрала ведерко да и оставила стоять, к Трауте надось было. Траута, энто жена Ханзекена Шотта с того конца улицы, рецептик у ней взять, кролика с клецками хотела сготовить, а клецки у ней знатные, почитай ни у кого таких нету, ее-та нипошто не развалятся, вот я и…

— Марта, давай к делу!

— Ага, хозяин. Вот значится, вернулась я, а тут котишка мертвая валятся. Прыгнула, видать, на ведерко, испила водицы, да и дух вон. Так и лежит, бедняжка. Стравлен колодезь-та, хозяин, истиннай Бог, стравлен. А уж как справна котишка-та, кругленькая, полосатенька, токо чья, никто не знает. Траута и та не знает. О Боже, Боже, хозяин, ужасть-та кака! Можа, вы эту котишку признаете?

Лапидиус уже не слушал Марту. Ему разом стало ясно, что покушались на него и Фрею. И на Марту тоже. И тем, что остались живы, они обязаны маленькой кошечке, захотевшей попить. Что бы все это значило?

Он стал рассуждать логически. Конечно, могло быть случайностью, что чья-то кошка забежала на его двор попить. Но возможно, что кошку специально подбросили и позаботились о том, чтобы она попила и умерла. Второе ему казалось вероятнее, поскольку никто из соседей не знал животного. Он вздохнул. Если так, то это скорее предупреждение, чем покушение на его жизнь. Пришлось признать, что угрозы ему и его жилищу все множились. Только он не даст себя запугать! Не оставит охоту на Filii Satani! Сегодня он решительно сел им на хвост, теперь ему было известно, где они собираются на шабаш, где убивают при свете костра и факелов. Там надо их и застигнуть. Легко сказать, да трудно сделать — он ведь один против троих. И помощи ждать неоткуда. Да и от кого?

Лапидиус почувствовал, что его ноги все больше замерзают. Холод с пола безжалостно забирался ему под чулки.

— Марта, принеси мои домашние туфли и подай жаркое. Подогревать не надо. А пока я ем, сходи к колодцу в конце улицы и принеси свежей воды. Мне потом надо будет посмотреть Фрею. Может быть, она захочет пить. Дай ключ!

— Дак он в стене, хозяин, как было велена. Я жа не беру его, коли вы не спите, и щё…

— Ладно, ладно, дай мне ключ… Спасибо. Как Фрея, в порядке?

— Ага, хозяин, нее, хозяин, бедняжка кричала от боли, да щё как! Дак я сготовила ей питье из ивы, старое-та вчерась все вышло. Вроде как полегчало. Вот откушайте, хозяин, а я побегла к колодцу, рада сил нет, что вы дома, пужаюсь одна-та, вона ведь опеть эти две… ох… ах…

Лапидиус, который тем временем удобно устроился за кухонным столом, навострил уши.

— Что? Две свидетельницы? Они снова были здесь, после того как приносили тебе пряжу?

Марта покраснела как рак.

— Нее, нее, хозяин, я… я…

— Кёхлин и Друсвайлер приходили тебя расспрашивать? Они тебе угрожали? Поднимались наверх к Фрее? Это они отравили наш колодец? Отвечай!

— Не-е, хозяин, о Боже, Боже, я… я…

— Отвечай! Это важнее, чем ты думаешь!

— Я… я скорехонько сбегаю за водицей.

После трапезы, обретя новые силы, Лапидиус еще не один раз пытался что-нибудь вытянуть из Марты, но служанка была нема как рыба. Он ласково увещевал ее, говорил с ней необычайно строго, даже пригрозил, что им придется расстаться. Напрасно: Марта стояла насмерть.

В конце концов он сдался. Отослав ее спать, он зачерпнул кружку воды и запил ужин.

Вода с Бёттгергассе оказалась не такой вкусной, как в его колодце, но выбора у него не было. Он заново наполнил кружку и поднялся наверх к Фрее. Маленькая масляная лампа перед дверцей камеры лила свой свет. Она показалась ему источником вечного огня. В ее мягком свете он увидел, что пациентка спит.

— Спи спокойно, — пробормотал Лапидиус. — Скоро твои мучения кончатся.

Он подтащил сундук и сел. Уходить не хотелось, близость Фреи была ему уже необходима. Вскоре глаза его стали закрываться, он спустился к себе, оставив кружку на сундуке возле дверцы. Если Фрея захочет пить, сможет дотянуться до нее через окошечко.

Обойдя дом и пододвинув тяжелый ящик с каменными образцами к входной двери, он уселся в любимое кресло.

Надеясь, что этой ночью будет спать крепко.