Клинок предателя

КАРАВАННЫЙ РЫНОК

Я уже упоминал, что мы с матерью жили на окраине городка, который граничил с селением Лут. На границе стоял деревянный столб – именно там мы и познакомились с Кестом, когда нам обоим было по восемь лет. Я – бедный мальчишка, безотцовщина, без перспектив на будущее – в лучшем случае мог бы стать городским сумасшедшим. Мать Кеста Мюрроусона была знахаркой, а отец – кузнецом-оружейником. Кест все время шутил, так что, познакомившись с ним, я понял, что не подхожу даже на роль городского сумасшедшего. Но он никогда не насмехался надо мной из-за того, что я бедный или что у меня нет отца, и благодаря этому мы почти сразу же стали лучшими друзьями. Кест был домоседом, которому не нравилось ни ловить рыбу, ни охотиться, ни даже играть в войнушку, – я же всегда мечтал, что когда-нибудь стану плащеносцем, таким же, как в легендах Бала.

Отец Кеста ковал лучшие клинки в округе; фехтовать он научился на войне с Аваресом, страной на западе от нас, населенной варварами, которые время от времени перебирались через горы и устраивали набеги на наши города и сёла. Каждый раз мы побеждали их, потому что наши войска умели драться, а они лишь бегали, кричали и мочились от страха, пытаясь размозжить череп противника всем, что подвернется под руку.

В общем, Мюрроу, отец Кеста, отлично владел клинковым оружием, но так как Кест совсем не проявлял к этому интереса, отец решил вызвать в нем ревность, принявшись учить меня фехтованию. Он показал мне, как драться на саблях – их еще называют боевыми клинками, потому что в наше время на дуэлях дерутся более легким оружием. Но из всех клинков мне больше всего полюбилась рапира – прямая, с острым концом, легкая по сравнению с боевым мечом, а еще мне очень нравился элегантный стиль боя: сражаясь на рапирах, ты словно танцуешь со Смертью. Учеником я оказался хорошим, мне нравилось бывать у них. Как Мюрроу ни старался, разжечь ревность в сыне ему не удалось. Кест наблюдал за моими занятиями и даже время от времени хвалил, но сам ни разу не выказал желания поупражняться с клинком.

Когда мне исполнилось десять, Мюрроу отвел меня как-то в сторону и сказал: «Фалькио, мой мальчик, когда-нибудь ты станешь отличным фехтовальщиком. Отличным. Я не видел никого ловчее тебя».

В моей груди разгорелся теплый огонь. Раньше никто не называл меня «мой мальчик», и в этот момент я почувствовал нечто такое, чего давно уже не испытывал. Я обиделся на Кеста. Не из-за того, что у него был отец, а ему было наплевать – просто сам я когда-то очень старался угодить своему отцу, а Кест не делал и половины этого для Мюрроу. За то, что он не проявлял интереса к фехтованию, я на него совсем не сердился. Кест был умен, умел шутить, и его все любили. Он обладал многими талантами, поэтому я радовался, что хоть клинки друг оставил мне.

Миновали годы: я даже глазом не успел моргнуть, как нам исполнилось двенадцать. Мой день рождения уже прошел, приближались именины Кеста. Я никогда не забуду тот день, когда он явился ко мне домой, чтобы сказать…

В общем, дело было так. Он постучал в дверь. Я вышел с недоеденным ломтем хлеба в руке, и Кест произнес:

– Фалькио, мне нужно тебя кое о чем спросить. То есть, честно говоря, я должен тебе кое-что сказать.

Я положил ломоть на приступок и, по своему тогдашнему обыкновению, скрестил руки на груди.

– Что стряслось? – спросил я.

Он помялся, но потом набрал воздуха и выпалил:

– Я собираюсь взять в руки клинок, Фалькио.

Я облегченно выдохнул.

– Проклятье, Кест! Святые угодники, как же ты меня напугал!

– Я серьезно, Фалькио. Буду учиться фехтованию. И начну сегодня же. Не хотел расстраивать тебя или обижать, потому что с тобой это никак не связано. Просто мне нужно это сделать. Пришла пора взять в руки клинок.

Я посмотрел на него, хотел спросить, почему вдруг он решился, но понял, что Кест мне никогда об этом не расскажет.

– Это значит, что мы с тобой больше не друзья? – спросил я, сбитый с толку и немного обиженный.

– Нет, конечно, мы всегда будем друзьями. Именно поэтому я и хотел тебе рассказать, чтобы ты не подумал, что между нами что-то не так.

Я недолго думал об этом.

– Ну ладно. Вот и хорошо. Теперь мы сможем упражняться вдвоем. И станем лучшими фехтовальщиками в городе. Люди будут собираться, чтобы посмотреть на нас. Сегодня же расскажем об этом твоему отцу и начнем.

Я считал, что милостиво отнесся к другу: всякому понятно, что он меня вряд ли догонит, ведь ему уже почти исполнилось двенадцать. Кест лишь ухмыльнулся, и мы пошли к нему домой. Когда Мюрроу увидел Кеста, он как-то с первого взгляда сразу всё понял и, не сказав ни слова, снял со стены еще один клинок.

Когда Кест взял оружие в руку, я сперва подумал, что моему другу придется тяжко: он, конечно, наблюдал за мной и, скорее всего, знает, как надо парировать и нападать, но поначалу будет выходить неуклюже, потому что таких мыщц, какие нарастил я, упражняясь уже несколько лет, у него пока нет. В течение первого часа так всё и было: он не успевал отбиваться, спотыкался и падал, пытаясь нападать. Но не прекращал упражнений, вставал и повторял движение за движением, удар за ударом.

К обеду он уже побеждал меня в каждом бою. К вечеру победил своего отца, а к тому времени, как Кесту исполнилось тринадцать, на земле не было человека, который управлялся бы со шпагой лучше него. Он так и не рассказал мне, что заставило его передумать, но, став величайшим фехтовальщиком в мире, Кест перестал шутить.

– Хватит, Брасти, – сказал Кест, но тот лишь покачал головой и спешился.

– Ну конечно, к чему жаловаться, ведь, куда б мы ни пошли, результат один.

Все выезды из города были перекрыты, выпускали лишь караваны.

– Спрячемся, будем драться или сбежим? – спросил меня Кест.

Я не успел еще об этом подумать, но Брасти ждать не собирался.

– Я же сказал вам, что выбраться отсюда мы не сможем. Они никого не выпускают, кроме, святые их подери, караванов. И силой прорваться через всех мы тоже не сумеем. Придется затаиться и ждать, пока всё это не закончится.

– Не закончится, пока нам самим не придет конец или мы не найдем убийцу, – резонно заметил Кест. Он сложил руки на груди и ждал, пока я скажу что-нибудь вразумительное.

Кем бы ни была женщина, убившая лорда-предводителя Тремонди, задумала она преступление идеально. Все знали, что Тремонди богат и что в телохранители он нанял плащеносцев. Поверить в то, что трое «шкурников» убили своего нанимателя, чтобы присвоить его деньги, проще простого. Если нас поймают, то никто нам все равно не поверит, а если мы сбежим, то этим лишь подтвердим свою вину. В любом случае настоящего убийцу никто подозревать не станет. Наверняка эта дамочка сейчас разгуливает по городу и наслаждается свободой.

– Мы не сможем отыскать убийцу, – сказал я. – У нас не получится рассказать, кого мы видели в комнате, мы даже описать ее не сможем. Через пару часов весь Солат будет искать именно нас.

Брасти всплеснул руками.

– Поэтому мы бежим. Опять. Как трусы.

– И это у нас неплохо получается, – заметил Кест.

– Если каждый день упражняться, можно научиться чему хочешь.

– Поедем к рынку караванов, – решил я. – Констебли разыскивают нас по всему городу: они знают, что мы попытаемся спрятаться, поэтому захотят поймать нас прежде, чем мы уйдем в подполье. Но на караванном рынке пока еще ни о чем не известно.

– Блестяще, – съязвил Брасти, аплодируя. – Караванный рынок. И это меня здесь считают самым недалеким.

– Не беспокойся, – спокойно сказал Кест. – На твое место претендентов нет.

– Я думал, ты не умеешь шутить.

– А я и не шучу.

Я слушал, как эти двое перебрасываются колкостями, и раздумывал над ситуацией. Единственный шанс выбраться из города и подзаработать денег – это наняться поединщиками или охранниками в какой-нибудь караван. В наше время воин, умеющий фехтовать, дает огромное преимущество в пути. Но мало кто из караванщиков, кроме лорда Тремонди, отважится нанять «шкурников», а значит, нам придется соглашаться на любые условия, причем быстро, пока констебли не решат обыскать рынок. Я подозревал, что туда они заглянут в самую последнюю очередь. Слухи о том, что в городе жестоко убили лорда-предводителя, распространятся быстро, и это, несомненно, скажется на торговле. Для города будет лучше, если констебли станут помалкивать. Для нас, впрочем, тоже.

– Давайте придерживаться плана, – наконец сказал я. – Мы отправились в путь с лордом Тремонди, потому что он собирался поехать на юг, а мы хотели попасть в Бэрн, так? Денег у нас нет, и даже если бы нам удалось выскользнуть из города обычным путем, то без монет мы далеко не уедем. Остается караванный рынок. Попробуем найти работу в каком-нибудь караване и выйти с ним из города через Рыночные ворота. Констебли их не стерегут, так что меньше шансов, что нас схватят.

– А как же планы Тремонди? Чтобы плащеносцы стали хранителями торговых путей? – спросил Брасти.

– Скорей всего, они умерли вместе с самим Тремонди, – ответил Кест.

Мне пришлось с ним согласиться.

– Даже если кто-то и поставит этот вопрос на голосование, шансов победить у них теперь никаких.

– Что ж, Фалькио, – сказал Брасти голосом, загустевшим от ярости и раздражения, – позволь мне первым лично поблагодарить тебя за то, что теперь мы все умрем в бесплодной попытке помочь тебе обрести искупление!

– У нас все еще есть шанс, Брасти: даже Тремонди слышал, что королевские самоцветы находятся в Бэрне.

– Ну конечно! Это лишь слухи, такие же, как насчет Шеверана и проклятого Рижу. «Ищи среди наименьших из благородных семейств». Что это вообще означает? Никто из них не хочет иметь с нами дела…

– Если мы найдем…

Он отвернулся.

Мне не следовало, но я все-таки сказал:

– Это мое заклятие, Брасти. Последнее, о чем попросил меня король.

За неделю до того, как герцогское войско захватило замок, король встретился с каждым из ста сорока четырех плащеносцев лично, и каждому из нас он дал особое поручение – «заклятие». Скорей всего, вычитал это слово в какой-то древней книге. Одних он заставил поклясться, что они сохранят все в тайне, других – нет. Мне он поручил найти королевские чароиты. Раньше я о них никогда не слышал, но король не в первый раз приказывал мне сделать что-то, не объясняя подробностей.

Брасти снова всплеснул руками.

– Идиот, он нам всем дал заклятья. Тебе, мне, Кесту и всем остальным. Но король мертв, Фалькио. Они убили его, а мы стояли рядом и позволили герцогам захватить замок. А когда они с ним расправились, водрузили его голову на шест и выставили на всеобщее обозрение, мы даже пальцем не шевельнули. По твоему приказу.

– Не начинай, – предупредил его Кест, но Брасти уже несло.

– А ты, твоя величайшая чертова задница! Что делал самый быстрый клинок в мире, пока они убивали короля? Отдыхал в ножнах?

– Что-то я не видел, чтобы твои стрелы летали, – спокойно отозвался Кест.

– Не видел, потому что я такой же послушный жалкий магистратишка, как и ты. Ну и что теперь? Мы жизни свои положили ради нашей глупой мечты, а теперь она мертва, а мы всего лишь проклятые богами глупцы, которые до сих пор этого не поняли.

– Если это всего лишь глупая шутка, то почему ты никогда не рассказывал нам о своем заклятье, Брасти? – спросил я. – Потому что он приказал тебе хранить все в тайне, не так ли?

Брасти отвернулся, но я схватил его за плечо и развернул.

– Если всё, что заботило короля, умерло там вместе с ним, почему ты до сих пор хранишь его тайну? Я тебе скажу почему, Брасти: потому что мечты не умирают, если мы продолжаем в них верить. – Сказав это, я сразу же понял, что совершил ошибку.

– Проклятые святые, Фалькио, да ты еще хуже! – заорал Брасти так, что я съежился. – Ты купился на все эти слова о правосудии и свободе точно так же, как и Пэлис. – Он распростер руки. – Оглянись, Фалькио. Люди нас ненавидят – нет, даже хуже, они нас презирают. Они проклинают наши имена. Когда человек творит что-то ужасное, чему и слова нельзя придумать, они называют его шкурником. Я не хочу так жить.

– Думаешь, крестьянам легче? Или любому другому, живущему под игом герцогов, этих самозваных принцев? Они правят своими землями, как боги, и только король и мы держали их в узде.

– Только не заводи мне эту «Песнь крестьянина», Фалькио. Я родился таким же бедным, как и ты, и на коне проскакал не меньше твоего. Рисковал жизнью много раз и готов был погибнуть смертью героя. Но смерти предателя я не хочу. Это неправильно, не…

– Несправедливо? – спросил Кест.

Брасти замолчал, на лице его промелькнула боль. Когда я с ним познакомился, он был вполне доволен своей судьбой. Жил так, словно мир – золотой плащ на его плечах, и в каждом его шаге звучала уверенность – у Брасти все отлично, и в мире тоже все отлично. Спустя пять минут он вновь натянет эту маску, и никто даже не заметит разницу.

Теперь ему только это и осталось – маска. А под ней сплошная печаль, он предан всем и всеми, прежде всего мной. Как скоро придет тот день, когда Брасти презрит мой приказ и отправится грабить мертвых? Сколько из нас уже встали на путь грабежа и разбоя ради того, чтобы выжить? Не так давно мы были героями – теперь же мы предатели с грамотами о бессмысленном помиловании, не имеющие ни союзников, ни цели.

Может, мы и впрямь стали «драными шкурами».

Кест что-то сказал Брасти, тот ответил, но я уже не разобрал слов. Пять лет я следовал за единственной подсказкой, которую дал мне король. Искал союзников среди наименьших из благородных семейств. Многие из них погибли от руки герцогских рыцарей по ложным обвинениям, а те, кто еще остался, отказывались связываться с плащеносцами. Но были и исключения: слуга леди Лаффаристе, некогда наперсницы короля, передал мне записку с торопливыми каракулями. В ней говорилось: «Не сейчас. Им нужно еще время». Слабая надежда, и для Брасти ее недостаточно, несмотря на то, каким верным он остался под всей этой наносной бравадой. Мы неоднократно спорили о последнем приказе короля, и никто из нас не мог победить в этом споре. Либо королевские чароиты в самом деле где-то есть, и мы их найдем, либо закончим дни, болтаясь где-нибудь в петле.

Я оседлал лошадь и поехал по мощеным улицам в сторону рынка, предполагая, что Кест и Брасти в конце концов последуют за мной. Но в тот миг мне уже было все равно.

Нам потребовался час, чтобы от центра города добраться до рынка караванов и не попасться. Я все еще считал, что нам лучше всего отправиться на юг в Бэрн, где, по сведениям лорда Тремонди, находился один из королевских чароитов. По слухам, он «разгуливал» по побережью неподалеку от Шеверана. Брасти ворчал, что мы понятия не имеем, где находятся самоцветы, – и это было правдой, но ничего лучше он не придумал. Нам следовало выбраться из Солата, нас ненавидели на севере от Рижу до Орисона – вообще-то нас нигде особенно не любили.

– Мы не даем работу чертовым драным шкурам, – отрезал главный караванщик, толкнув меня в грудь заскорузлой рукой. – Валите отсюда. Ищите дураков, которые вам заплатят.

Старик воевал: это было заметно по его выправке и жилистому телу. Его караван состоял из семи возов; в вычурной карете чудовищных размеров, стоявшей во главе, по моим предположениям, путешествовал владелец каравана. Я осмотрел ее со всех сторон. Замечательная цель для разбойников.

– Послушайте, – сказал я как можно дружелюбнее. – Вам не хватает нескольких человек, лучше нас троих вам все равно не найти, особенно за ту плату, что вы предлагаете.

– Тебе я даже конского навоза не дам, шкурник.

Несмотря на возраст, под кожаной курткой у него бугрились мыщцы – одного этого было достаточно, чтобы отвадить любителей ввязаться в драку. По натуре я человек осторожный, поэтому собрался уже уходить, чтобы попытать счастья в другом караване, но спустя секунду услышал, как он ко мне обращается:

– Почему бы тебе не попытаться еще разок посадить короля Пэлиса на царство, а? Небось он был бы не против, да и его тело, поди, всё там же валяется. Только придется потрудиться найти тот шест, на который водрузили голову тирана!

Каким-то образом клинок оказался у меня в руке, а сам я уже стоял лицом к лицу с караващиком и отчего-то прекрасно себя чувствовал. Просто замечательно. Спокойно и уверенно. Собирался применить первое правило и воткнуть клинок ему прямо в рот, и от этого мне стало бы еще лучше, совсем чудесно: до самого конца своей короткой жизни я бы знал, что в мире стало ровно на одного гада, марающего имя моего короля, меньше.

Пятеро парней обнажили клинки, а за каретой я заметил еще одного с пистолем. Проклятье, придется поторопиться. Если пуля попадет в меня, то останется лишь пара секунд до смерти на то, чтобы пронзить его рот.

– Полегче, парни, – сказал Брасти, натягивая стрелу. – Если ваш приятель с пистолем попробует даже вздохнуть, я его прикончу. Поверьте, у вас пятерых против нас троих шансы невелики.

Капитан готов был уже отдать приказ нападать, но из повозки вдруг раздался голос:

– А как насчет пятерых против одного?

Сказано было женским голосом, тоном весьма соблазнительным, едва прикрывающим издевку.

– Миледи, – начал капитан.

– Молчать, Фелток. Может, ты и капитан, но хозяйка каравана – я.

– Скорее уж ваша матушка, – пробормотал он под нос.

Из повозки вышла девушка в синем платье служанки и робко подошла к капитану. Темные волосы, нежное лицо – она наконец набралась духу и подняла на нас стыдливый взор.

– Миледи просила передать, что если шкурник – прошу прощения, сэр, – плащеносец сможет в одиночку одолеть пятерых, то она наймет вас и ваших товарищей охранять караван за полную плату.

– Трин, возвращайся в повозку к своей госпоже, – рыкнул Фелток. – Тут небезопасно.

Трин опустила глаза, но пропустила его слова мимо ушей. Брасти одарил ее озорной улыбкой и подмигнул, прежде чем обратиться к той, что сидела в повозке:

– Миледи, благодарю за то, что вмешались в наш разговор, но мы уже собирались уходить. Смею ли я надеяться, что вы позволите поцеловать руку и взглянуть на лицо обладательницы столь прекрасного голоса?

Капитан что-то сказал на ухо своему помощнику.

– Позвольте спросить, что именно вы имели в виду, миледи? – поинтересовался Кест, и тут я понял, что дело плохо. Единственное, что развлекало Кеста в последнее время, это различные передряги с ужасно низкими шансами на выживание и то, сможет ли он убить меня, отрабатывая свои новейшие фехтовальные приемы.

– Я имела в виду именно то, что сказала, – раздался голос из повозки. – Ваш старший в одиночку против пятерых мужчин. Если он победит и при этом никого не убьет, я найму всех троих. Но за каждого тяжелораненого вам придется отдать мне одного из ваших, без всякой оплаты.

Подобные условия не были редкостью: в конце концов, как еще можно оценить боеспособность охраны, которую ты нанимаешь? Но пятеро против одного – это не просто вызов, а бой не на жизнь, а на смерть. Даже если я и одолею этих пятерых мерзавцев с дубленной от ветров и солнца кожей, то вряд ли обойдется без потерь. А если я лишу жизни троих, нам придется работать бесплатно.

– Забудь…

– Мы согласны, – крикнул в ответ Кест.

Я повернулся к нему, надеясь, что Брасти приглядывает за караванщиком и его людьми.

– Ты выжил из ума? – пробормотал я. – Я не смогу победить пятерых, не ранив их. Никто не сможет.

– Это возможно, доверься мне.

– У тебя самого так никогда не получалось, – сказал Брасти, не отрывая взгляда от охраны каравана. – А тебя еще никто не мог одолеть.

– Это не так, – ответил Кест. – Однажды Фалькио побил меня в поединке.

Глаза Брасти округлились.

– Это правда, – сказал Кест.

Правда, чисто технически. Плащеносцы были не просто странствующими магистратами, а лучшими в мире поединщиками. Можно даже сказать, это входило в круг наших обязанностей, потому что иногда для того, чтобы привести в действие королевский закон, требовалось бросить вызов самому герцогу и сразиться с его лучшим воином. В случае победы плащеносца герцог обычно сдавал позиции. При обратном исходе они отправляли назад останки магистрата, завернутые в кожаный плащ. Так что во время обучения нам приходилось драться друг с другом на турнирах, и уж конечно не на деревянных мечах. Плащеносец должен уметь нанести противнику такую рану, чтобы он сдался, но при этом не умер. Настолько хорошо мы владели клинком – или, лучше сказать, должны были владеть. Потому что нам это не всегда удавалось.

По окончании королевского турнира победитель получал звание первого кантора плащеносцев. Я очень хотел победить – более того, решил, что обязательно одержу победу. Верил в то, что плащеносцы делают больше, чем кто бы то ни было. И я больше, чем кто бы то ни было, хотел вести их за собой.

Я победил в нескольких раундах, пока из всех претендентов на главный приз не остались лишь мы с Кестом.

Наверное, я втайне надеялся, что он выйдет из борьбы немного раньше или просто потеряет интерес. С Кестом это случалось: временами, когда бой не соответствовал его стандартам или казался слишком легким, он просто выходил из игры. Но в этот раз он дошел до конца, мы дрались, и я победил. Но никогда, ни единой душе я не скажу, как это вышло. Даже Кест не знает – наверное, именно поэтому ему так нравится регулярно подвергать мою жизнь опасности.

– Черт возьми, Кест, пару часов назад ты собственными руками выдернул из моей ноги арбалетный болт, а теперь отправляешь меня сражаться с пятью бойцами? Почему бы тебе не пойти и не вызвать на дуэль чертового святого Кавейла, Режущего клинком воду?

– Когда появится такая возможность, я это сделаю, – ответил Кест, отчего-то выглядя совершенно расстроенным.

– Ты бы пошел на бой со святым клинков? Совсем с ума сошел?

– Святой, Фалькио, – это просто маленький божок. И будь спокоен: если я с ним встречусь, то обязательно сражусь.

– Боги, ты серьезно? – спросил я и отвернулся.

Если Кест когда-нибудь станет святым, воплощением идеала, то его назовут Кест, Не способный ничему научиться. К несчастью, моя потребность соответствовать его ожиданиям всегда побеждала желание набить ему морду.

– Отлично, – сказал я капитану каравана. – Приготовьте место для боя, и давайте поскорее покончим с этим.

Я подумал, может, хозяйка каравана все-таки решит нанять нас, если я произведу на нее впечатление.

Капитан фыркнул и приказал переставить лошадей. Он выбрал пятерых, парни разделись до пояса и вооружились. Два боевых клинка, пика, два кинжала и топор. Проклятье, ненавижу драться против топора. Тратишь столько времени на то, чтобы следить, как бы он не ударил по клинку и не разнес его вдребезги, что совершенно забываешь о своей голове. Мне оставалось лишь одно преимущество. Все они – дюжие парни, но всего лишь юнцы, которые играют грудными мыщцами, чтобы произвести неотразимое впечатление на дам из толпы. Вокруг нас уже начали собираться зеваки. Я же, со своей стороны, не собирался снимать плаща, который все-таки защищал меня от этих ублюдков.

Я обнажил рапиру и достал вторую, которая лежала в ножнах, притороченных к седлу.

– Фалькио, – позвал Кест.

– Что еще?

Он смотрел на меня почти застенчиво: довольно странное выражение для Кеста.

– Они будут драться без доспехов, так что…

– Может, уже закроешь свой проклятый богами рот, Кест, или, клянусь, я сам проткну себе брюхо клинком, чтобы тебе стало стыдно.

Я повернулся к пятерым парням и сказал:

– Если хотите надеть доспехи, поторапливайтесь.

Они ухмыльнулись.

Что ж, ухмыляйтесь, парни. По крайней мере, кто-то из вас заработает такие раны, что сможет показывать их детям. Если я, конечно, прежде не отрежу вам яйца.

Хорошо хоть Брасти оттащил от меня Кеста, и я смог сосредоточиться на противниках и двух основных задачах. Задача первая – как сделать так, чтобы меня не убили, и вторая – как не убить никого из них. Я решил пока не думать о второй задаче и сделать все возможное, чтобы выжить. Обычно котелок у меня хорошо варит, надо только настроиться. Чтобы стать магистратом, мало запомнить все положения королевского закона. Нужно уметь просеивать улики и придумывать, как заставить людей подчиняться закону или, к примеру, как выбраться из темницы, принадлежащей какому-нибудь лорду.

В общем, я решил, что лучше сражаться с каждым по очереди, чем со всеми пятью сразу. Вряд ли бы они со мной согласились, но за долгие годы язык не раз доводил меня до беды – я довольно хорошо научился подначивать противников и определять, кто из них первым получит тумака.

– Погодите, – сказал я, когда они принялись меня окружать. – Мы же договаривались на пятерых мужчин. Это несправедливо.

Капитан каравана смерил взглядом своих людей, потом глянул на меня.

– Тут как раз пятеро, что тебя не устраивает?

– Ты что, слепой? Пять мужчин. Мужчин. – Я указал рапирой на самого мелкого с копьем, который был очень похож на стоявшего рядом парня с двумя кинжалами. – Этот совсем еще мальчишка. Его мамаша очень расстроится, а я не хочу, чтобы эта вечно пьяная коровища, которая принесла его в подоле, каждую ночь кляла мое имя. Мне и так плохо спится, не хватало еще брать на свою совесть смерть мальчишки.

Копейщик выругался.

– Это меня ты зовешь мальчишкой? Чертова драная шкура, я тебе сейчас покажу, кто тут мальчишка.

Он стал запальчиво размахивать передо мной копьем, даже не осознавая, что острие клинка, который я держал в левой руке, уже нацелилось ему в грудь. Правым клинком я легко отклонил наконечник копья, когда он приблизился к моему животу, – копейщик сообразил и остановился в шести дюймах от острия рапиры. Попытался отступить, но я использовал тот же самый трюк, что и с констеблем. Наступил на копье. Он оказался сильнее Хорька и удержал оружие. Сильнее, но глупее. Пришлось использовать простейший прием, который мы с Кестом часто применяли в детстве. Я взбежал по древку копья, и мальчишке пришлось бросить оружие, подпустив меня к себе на расстояние фута; вращением кисти я отвел клинки в сторону от него и гардами ударил парня по вискам. Можно было сделать и по-другому, но я собирался унизить его в глазах товарищей: таков уж был план. Мальчишка-копейщик рухнул как подкошенный.

– Давай, пожалуйся своей мамаше-шлюхе, что тебя сегодня побил злой взрослый дядька, – сказал я, обращаясь к неподвижному телу.

Сбоку от меня раздался вопль. Я оглянулся – на меня несся Два-кинжала. Значит, не ошибся. Старший брат решил вступиться за честь семьи. Если я чему-то и научился в жизни, так это тому, что проблемы чаще всего появляются именно из-за поруганной чести.

Два-кинжала владел неплохой техникой. Он походил на каретника, занимавшегося починкой повозок. Отчего-то многие каретники в прошлом были мореходами, которым пришлось сойти на берег по той или иной причине.

Два-кинжала пытался подойти как можно ближе, чтобы я не смог воспользоваться рапирами. Если вы когда-нибудь видели моряка, нападающего на человека с ножом, то представляете, насколько нелепо в этом случае парировать. Кинжалы двигаются слишком быстро, и пока вы успеете отразить один, получите четыре дырки в животе. Нужно атаковать и быть готовым к паре порезов на руке. Но если кто-то подойдет к вам ближе длины клинка, у вас появятся проблемы: вы не сможете сделать выпад. Но я дрался на двух рапирах с восьмилетнего возраста и придумал пару своих приемов. Если у вас достаточно гибкие запястья и вы не боитесь заработать пару шрамов, то можете вращать клинками, словно крыльями мельницы, настолько быстро, что ваш противник получит вдвое больше порезов, чем сможет нанести вам.

Все-таки нужно отдать ему должное. Судя по множеству белых шрамов на предплечьях, порезов Два-кинжала не боялся. А может, и боялся, просто был не слишком ловок. В любом случае он довольно быстро понял, что теряет преимущество, и сменил стиль, пытаясь заблокировать мой правый клинок и проскользнуть под левым, чтобы добраться до шеи. И это почти сработало: мне пришлось, забыв о боли, перенести вес на раненую ногу. Но затем он раскрылся – и, раз уж мне все равно пришлось перенести вес на больную ногу, я решил воспользоваться шансом.

Обычно те, кто предпочитает драться с кинжалом, крепко стоят на ногах, не отрывая их от земли. И двигаются лишь по необходимости, когда наступают на противника. Они практически никогда не думают, что защищаться следует не только от клинков и редких ударов головой. Мой маневр стал для него полной неожиданностью, когда я изо всех сил врезал ему каблуком левого сапога чуть ниже коленной чашечки. Звук хрустнувшей кости показался мне нежнее вздоха возлюбленной. Со сломанным коленом Два-кинжала рухнул рядом с братом. Хвала тебе, святой Верта, Бегущий по волнам, ибо дети твои не прочнее доски.

Капитан бросился к поверженным, а на меня двинулись сразу двое с клинками.

– Нога сломана, – сказал капитан. – Он нам больше не сгодится.

Дама, сидящая в повозке, рассмеялась.

– Один из ваших принадлежит мне, шкурник.

– Проклятье, Фалькио. Ты же понимаешь, что нам это будет дорого стоить? – возмутился Брасти.

Я выругался, упомянув его матушку, и попытался отвлечься от боли в ноге, пока ко мне приближались фехтовальщики. Очевидно, что драться сразу с двумя клинками тяжелее, чем с одним. Но меня беспокоило то, что парень с топором к ним не присоединился. Не настолько же я глуп, чтобы поверить, что они будут драться со мной по очереди: почему бы ему не воспользоваться ситуацией и не подкрасться ко мне сзади?

Я постарался выбросить из головы дурные мысли и сосредоточиться на противниках, стоящих передо мной. Первый – худощавый блондин, второй – темноволосый и плотный, с бородищей до середины груди. Блондинчик и Чернобородый. Может, не слишком оригинально, но долго общаться я с ними и не собирался. Они были примерно одного роста, что хорошо для меня, а для них – не очень. Когда дерешься с людьми разного роста, приходится все время менять положение рапиры и стойку, а с раненой ногой это делать непросто.

– Ифодор, Фалькио, используй ифодор, – крикнул Брасти без всякой нужды. Наверное, пытался помочь.

– Слышу, – крикнул я в ответ.

Ифодор – это прием, который используют плащеносцы, чтобы драться сразу с двумя фехтовальщиками, буквально это означает «захват клинков». Для этого необходимо иметь крепкие предплечья и одинаково хорошо владеть обеими руками. Я бы оскорбился предложением Брасти гораздо меньше, если бы сам лично не научил его этому приему.

Представьте себе двух противников, которые хотят вас перехитрить: они пытаются разделиться и ходят кругами, приближаясь к вам, чтобы напасть с боков. А вы понимаете, что это почти наверняка означает неминуемую смерть. В таком случае отступайте и постарайтесь приблизиться к одному из них, чтобы второй не смог до вас дотянуться. Тогда вам придется драться лишь с одним противником: так у вас повысятся шансы на победу и уничтожение хотя бы одного врага. С другой стороны, ваши противники тоже не дураки. Они стараются не допустить этого и двигаются так, чтобы сохранить между собой определенную дистанцию, втянув вас в треугольник, где вы – вершина, а они находятся по обеим сторонам. Звучит все довольно изысканно, но в реальности двое постоянно пытаются проткнуть одного, а он отмахивается от их клинков с грацией коровы, пытающейся наступить на мышь.

Здесь мы подходим к ифодору, захвату клинков. Нужно дождаться идеального момента, когда оба противника, подчиняясь естественному ритму боя, начнут двигаться синхронно и одновременно сделают низкий выпад. Если ваши клинки в этот момент находятся выше, вы можете обвести их кругом и тем самым захватить оружие противников. А теперь самое сложное: раздвиньте рапирами их клинки. Крутя запястьями, разверните острия клинков вверх, шагните прямо на противников, снизу придерживая рапирами их оружие, и поразите обоих прямо в живот.

Приемом ифодор овладеть непросто, но он действует безотказно; я как раз собирался провести его, но вовремя услышал покашливание Кеста и сообразил, что если убью этих двоих, то либо умру сам, либо нам придется работать бесплатно. В последнюю секунду я направил острия ниже и ударил по ногам. Чернобородого кольнул, до Блондинчика немного не дотянулся. К счастью для меня, он попытался уйти вбок и левой ногой запнулся о мой клинок. Я дернул быстро и резко, полоснув его по внутренней стороне бедра. Мужчины, стоявшие в толпе, сочувственно ахнули, увидев болезненную рану чуть ниже его хозяйства. Я вытащил правый клинок из ноги Чернобородого, покрутив напоследок, и повалил противника на землю. Острие левой рапиры приставил к шее Блондинчика.

Наступил сладчайший момент тишины, нарушаемый лишь моим собственным дыханием. Затем кто-то захлопал. Блондинчик отступил, и я увидел, что мне аплодирует парень с топором. Он улыбался. В нем было не меньше шести с половиной футов, и выглядел он вдвое сильнее меня. Я выдохся, и правая нога давала о себе знать.

Парень с топором перестал хлопать и принялся натягивать доспехи. Я проклял Кеста, пожелав ему однажды встретиться с краснорожим святым Кавейлом. Этот парень знал толк в драке. Он понаблюдал за моим стилем и сообразил, что правая нога ни на что не годится. Знал, что я уже устал и что рапира не справится с тяжелыми доспехами. Единственный способ остановить противника в доспехах – это загнать острие в просвет между пластинами. И даже тогда будет сложно пробить поддетую снизу кольчугу. Рапира – оружие для поединка, а не для войны, он это понимал. Оттого и улыбался. Но почему улыбался я – вот вопрос.

– Проклятье, – пробормотал Кест.

– Что не так? – спросил Брасти.

– Зря он так ухмыляется, глядя на Фалькио, вот что.

В Пертине говорят: «Жизнь – это сделка, которую заключаешь с богами». Хочешь быть воином – поклянись, что станешь честно и смело сражаться всю свою жизнь, и тогда ты заключишь сделку с Войной и будешь лить кровь во имя нее. Война же, в свою очередь, укрепит твои кости и сгустит кровь. Хочешь быть торговцем – поклянись, что станешь странствовать по земле и не слишком часто обманывать людей; тогда ты заключишь сделку с Монетой, и она, в свою очередь, дарует тебе защиту и сговорчивых клиентов. Я заключил сделку с Любовью и поклялся, что на всю жизнь отдам свое сердце лишь одной-единственной женщине. Любовь же одарила меня сладчайшими улыбками и теплыми ночами, но ненадолго. Алина была прекрасна; не стану тратить ваше время, описывая ее, потому что, возможно, вы со мной не согласитесь, и тогда мне придется научить вас первому правилу клинка. А может случиться даже худшее: вы влюбитесь в нее и испытаете лишь небольшую часть тех горестей, которыми моя жизнь наполнена до самых краев.

Нам было по семнадцать, когда мы встретились, в двадцать лет она умерла. Мы венчались, любили, спорили, говорили, голодали, ругались с соседями, кое-как пережили проклятье, наложенное на наш дом, и однажды даже едва не завели ребенка. А потом она умерла, потому что наш герцог возжелал ее.

Я любил короля Пэлиса, но ненавидел всех предыдущих королей, а пуще всех его отца, короля Греггора.

Не знаю, зачем король с герцогом и своими слугами свернул на дорогу, проходившую мимо нашего дома. Возможно, они захотели поохотиться, прежде чем вернуться в замок Арамор, свою королевскую резиденцию на юге страны. Или кто-то из соседей, желавших захватить нашу землю, сыграл с нами злую шутку. А может быть, Любовь, обиженная тем, что я пренебрегаю молитвами, решила расторгнуть сделку. Как бы там ни было, королевский кортеж проезжал мимо нашего дома, и герцог предложил королю остановиться и отдохнуть.

Во время войны и массовых беспорядков лорд имеет право призвать на службу любого подданного. Наш герцог несколько излишне вольно трактовал понятие «война» и потребовал, чтобы мы тотчас поднесли им с королем кушанье и питье. Мы повиновались и дали им всё, что имелось, даже свои запасы на зиму. Я был таким же скупцом, как любой из моих соседей, и вдвое больше задирой, но не болваном: шутить с королями – нет, увольте.

Йеред, герцог Пертинский, благодушествовал: мы ему угодили. Король же Греггор и его слуги к кушаньям отнеслись прохладно, и я уж подумал, что пронесло, даже нам кое-что останется после их отъезда. Дурак был и слишком наивен.

– Ты мой подданный? – спросил герцог.

Вопрос не глупый, как может показаться. Мы жили на границе Пертина и Лута, и между нашим герцогом и соседним, Хольмом, постоянно велись споры о том, кому мы должны платить подати.

– Ваш, милорд, и каждый год плачу подати вам, – смиренно сказал я.

– Неужели? Значит, ты редкий болван, мой добрый друг.

Он и его слуги добродушно засмеялись, и я почти убедился, что на этот раз точно пронесло. Подумаешь, нужно лишь помалкивать да кланяться как можно ниже – да я бы что угодно сделал, лишь бы он поскорее убрался с моей земли.

– А это еще кто? – спросил Йеред. Я оглянулся и увидел, как Алина закрывает ворота, чтоб козы не разбежались: один из молодцов герцога оставил их открытыми.

– Это моя жена, милорд, – ответил я.

– Чертовски миловидную бабенку ты себе нашел, парень. Иди сюда, красотка, позволь своему герцогу взглянуть на тебя.

– Уже поздно, Йеред, я голоден, но не собираюсь есть то, что еще сегодня утром росло на грядке, – раздраженно сказал король Греггор со скучающим видом. «Добрый знак», – подумал я.

Йеред расхохотался.

– Мне тоже захотелось сладенького, ваше величество. Прошу вас, дайте мне лишь несколько минут, чтобы я смог убедиться, что мое право собственности соблюдается.

Греггор махнул рукой.

– Как тебе будет угодно.

Йеред посмотрел на меня. Ростом он не вышел, поэтому я старался горбиться, чтобы невзначай его не обидеть.

– Так значит, подати уплатил, парень?

– Да, милорд.

– Все? Не врешь?

– Нет, милорд. В прошлом году мы отдали семь грошей, в этом восемь. У меня и бумага имеется. Если хотите, могу показать…

– Довольно! Хватит блеять, словно овца. Где твой хребет, парень?

Герцог повернулся к слугам.

– Вы это видели? И с этим стадом мне приходится идти на войну. Даже удивительно, как эти варвары нас еще не захватили.

Он взял кубок с вином и отдал мне.

– На, сам пей эту мочу. Может, это прибавит тебе храбрости?

Я выпил: это же все равно было мое вино.

– А теперь поговорим о податях. За землю ты уплатил?

– Да, милорд, четыре гроша, милорд.

– Хорошо-хорошо. А за коз?

– Да, милорд, два гроша.

– А за… э-э-э… кур?

– Да, милорд, и за кур два гроша.

Герцог загибал пальцы.

– Всего, выходит, восемь грошей.

– Да, милорд. Восемь в этом году, как я и говорил, милорд.

Люди герцога угодливо захихикали, предвкушая шутку, которую и прежде слыхали.

– Значит, ты заплатил за коз и кур, а как насчет остальной живности?

Я потряс головой, делая вид, что не понял шутку.

– Прошу прощения, милорд, я не…

– За телку, парень! – сказал он, ткнув пальцем в Алину. – Ты за телку подати платить собираешься?

Они заревели от хохота: может, смеялись не так уж и громко, но для меня это прозвучало как рев.

– Прошу прощения, милорд, я не знал. Заплачу все, что причитается.

И в этот миг я заметил, как его слуги перемигиваются. Чтобы задобрить герцога и скрыть свою ярость, я не подал вида.

– Еще бы! Заплатишь, парень, – дружелюбно сказал герцог. – Но придержи свои гроши. Покроешь долг, если отдашь телку!

Они снова захохотали: воины герцога точно знали, чем заканчиваются подобные шутки, один из них подошел и схватил Алину за руку. А дальше вышло странно. У меня в руке появилась палка, готовая выбить воину глаз.

Прежде чем герцог успел отреагировать, Алина освободилась от его хватки и отвесила мне пощечину. От неожиданности я даже выронил палку.

– Глупый мальчишка, – сказала она. – Никогда не вставай на пути моего счастья!

Герцог засмеялся и махнул своим лучникам, и лишь тогда я понял, что Алина только что спасла мне жизнь.

– Вы только поглядите, эта шлюшка возомнила, что станет моей женой!

Все засмеялись, даже Алина. Герцог сказал что-то насчет вина, и слуга принялся копаться в дорожных запасах. Алина обхватила обеими руками мою голову.

– Не смей, Фалькио, – яростно прошептала она. – Я знаю, как сильно ты меня любишь, знаю, что ты бы дрался за меня, но не здесь и не сейчас. Я заплачу на нас обоих. Не стану царапаться, кусаться и кричать – наоборот, сделаю так, чтобы этот карлик почувствовал себя великаном. Всем известно, что герцог никогда не ложится в постель с одной женщиной дважды. Он оставит нас в покое, уйдет со своими грязными рабами и со своим грязным королем, а мы с тобой вместе состаримся и еще посмеемся, когда эти индюки упокоятся на наших полях.

Она оттолкнула меня и пошла в сторону дома, взглядом призывая герцога последовать за ней. У двери она обернулась и сказала слугам:

– Ведите себя с ним смирно. Ненавижу, когда он рыдает по ночам.

Слуги засмеялись, и даже король Греггор захохотал так, что выронил изо рта кусок ягнятины, которую мы собирались съесть на ужин. Я ждал и молился, ненавидел себя и благодарил Любовь за то, что она подарила мне такую мудрую и отважную жену, отдавшуюся лорду, перед которым я несколько минут назад ползал на коленях и лебезил.

Она сдержала слово: он охал и стонал, а спустя несколько минут взвыл и затих. На какой-то миг я даже испугался, подумав, что Алина вонзила ему нож в причинное место, но по смеху людей понял, что это дело обычное.

Алина с распущенными волосами вышла первой, приводя в порядок рубаху.

– Боги, благословите милорда! Я словно заново родилась!

Следом вышел герцог. Одежда его была в полном порядке, но волосы растрепаны, а рожа красная и потная, как у свиньи.

– Святые довольны тобой, парень. Ты и впрямь богач. Нужно поднять тебе подати в следующем году.

Я проглотил свою гордость, честь и остатки достоинства, преклонил колени и сказал:

– Благодарю вас, милорд, за вашу щедрость и защиту.

– И за то, что наконец-то удовлетворил твою бабу, а? – засмеялся герцог, повизгивая так, как это делают свиньи, перед тем как им перережут горло.

– Да, милорд. Совершили то, на что я не способен.

– Ха! – вскрикнул герцог. – Ты – жаба, парень, жалкий жабеныш. Но место свое знаешь – чего еще ждать от холопа. Не бойся, мы сейчас уедем. Так и быть, скажу своим слугам, чтобы не сжигали твою хибару.

Мне даже в голову не приходило, что такое возможно, но я склонился перед ним еще ниже и выжал из себя благодарный вид. Король и герцог оседлали коней, за ними – слуги, все, кроме одного высокого детины со шрамом на всё лицо, от лба до подбородка. На спине у него висел боевой топор.

– Милорд, – сказал он, глядя мне в глаза, – может, возьмем бабенку с собой, вдруг вам снова захочется сладенького? В трактире, где мы сегодня заночуем, такие вряд ли будут.

Герцог даже головы не повернул.

– Не неси чепухи, Фост. Ты же знаешь, никакая женщина не способна удовлетворить герцога дважды.

– Да, милорд, но разве эта не отличается от других? Слишком уж хорошая телка, чтобы оставлять ее с парнем, который и подоить ее как следует не умеет.

Герцог уже собирался отмахнуться, но тут заговорил король Греггор:

– Черт возьми, Йеред, просто забери эту проклятую девку. Твои люди уже столько раз слышали твое хрюканье, что, наверное, разглядели то, что ты не заметил.

Всем своим существом я презирал герцога, но верил, что он оставит нас в покое, пока его не отчитал сам король, уязвив гордость лорда.

– Пользовать ее сам я не буду, ваше величество. Но раз тебе она так уж понравилась, Фост, можешь забрать ее. Пусть развлекает остальных, пока я буду «хрюкать» на ком-нибудь почище.

Всё это время Фост продолжал смотреть на меня и улыбаться, от шрама по всему лицу бежали морщины. Он махнул рукой своим парням – двое нацелились арбалетами мне в грудь, двое других схватили Алину. Затем Фост вскочил на коня и поехал следом за остальными, а я стоял и смотрел, как увозят мою жену. Как холоп. Как жаба. Как мальчишка, знающий свое место.

Алина была хорошей и мудрой, но даже у ее рассудка имелся предел. К тому времени как я нашел ее на полу трактира в соседнем городе, она уже два дня была мертва. Алина сражалась, моя храбрая девочка, под ногтями у нее остались лоскуты кожи, на руках – синяки и ссадины, а вместо прекрасного лица – кровавое месиво, разрубленное пополам тяжелым боевым топором.

Странное ощущение. Внезапно оказалось, что нахожусь я на караванном рынке в Солате и стою над поверженным бойцом с топором, мертвым. Я пригляделся и понял, что умер он от удара клинков, вонзившихся в глаз и шею. Еще мгновение я пытался сообразить, кто это сделал, а потом заметил, что меня трясет. Кест оттащил меня подальше.

Фелток держался за рукоять клинка, Трин плакала на его плече.

– Проклятье, Фалькио, – сказал Брасти, осматривая тело. – Ты же должен был только ранить его.

– Заткнись, Брасти, – отрезал Кест. Это показалось мне таким смешным, что я громко захохотал, но отчего-то никто больше не смеялся. А еще я заметил, что у меня все лицо мокрое. И, как ни странно, захохотал еще сильнее.

– Ладно, пришлось убить его, понимаю, но зачем было изображать шрам на лице этого парня, если он уже и так умер?

– Скажи еще слово, и я тебя прикончу, – пообещал ему Кест. Обычно он говорил такое, лишь когда бывал сильно напуган – я даже смеяться перестал. Кест отчего-то гладил меня по руке, что было приятно, но неуместно.

– Помнишь Алину? – спросил я его. Голос мой прозвучал странно, скрипуче, как когда-то в детстве. – Не знаю почему, но я вдруг подумал о ней.

Кест коснулся рукой моей щеки, лишь на мгновение. Потом он махнул Брасти, чтобы тот подошел и присмотрел за мной, а сам отправился к повозке. Ему навстречу шагнул капитан и предупреждающе выставил руку, но Кест не обратил на него внимания.

– Мы заключили сделку. Один убит, один ранен. Значит, работать будем втроем за полуторную плату.

– Каретник со сломанной ногой работать уже не сможет, шкурник, – сказал капитан. – Валите отсюда и молитесь, чтобы я не натравил констеблей…

– Один мертв, второй бесполезен, – громко сказала женщина, сидевшая в повозке. – Значит, плату получит один, но кормить станут всех троих.

Кест глянул на меня, но я все еще рассматривал кровавую рану, которую оставил на лице парня с топором.

– Решено, – ответил Кест. – Один получает плату, а довольствие – все трое. – Затем он повернулся к остальным охранникам каравана. – А вы все зарубите себе на носу: если кто-то захочет отомстить за своих друзей, то вам лучше вспомнить, что пятеро дрались против одного, да к тому же раненого.

– Ага, – добавил Брасти. – И это он еще не разозлился как следует.

Двое из тех, с кем я дрался, стонали и бормотали проклятья, даже не глядя на нас, и только Блондинчик посмотрел мне в глаза и сказал:

– Все по-честному. Кроме того, этот мерзавец все равно никому тут особо не нравился.

– Трин, иди сдай наши бумаги в контору рынка, – сказал Фелток и передал служанке небольшой кожаный сверток. Он пнул сапогом тело парня с топором. – И скажи им, что Крефф погиб на честном поединке. Хотя сомневаюсь, что кому-то есть до этого дело.

Она кивнула и ушла, и отряд начал готовить караван к дороге. Спустя четверть часа мы уже направлялись в сторону Рыночных ворот. Не знаю, искали ли нас констебли, а может быть, они знали, что мы присоединились к каравану, и просто не хотели вмешиваться в дела, связанные с торговыми законами, но, так или иначе, никто нам не помешал, и впервые за весь этот день мы наконец-то двигались в верном направлении.

– Мы идем не туда, – заметил Кест.

Я посмотрел вперед. Капитан вел повозки к мосту. Мы поскакали к карете.

– Вы направляетесь в обратную сторону, – сказал я. – По этой переправе мы выйдем к Копью и двинемся по северному торговому пути.

Фелток ответил:

– У миледи были причины убедить людей в том, что мы отправляемся в Бэрн. Караван идет на север, к дому ее благословенной матушки в Херворе.

– Но это же почти что триста миль на север, в пятистах милях от того, куда нам нужно!

– Именно туда вам теперь и нужно, – сказал капитан. – Вы заключили сделку. Вы часть каравана: куда едет он, туда едете и вы. Если, конечно, вы не собираетесь нарушить торговые законы, но тогда вас обвинят в обмане. Полагаю, не слишком хорошая репутация для шкурников.

Обвинение в обмане для нас означало смертную казнь. «Шкурников» амнистировали, но защищать нас закон не станет. Мы были мишенью для любого, решившего сделать себе имя, если не служили у того, кто имеет достаточно силы и влияния. Теперь нам пришлось вместе с караваном тащиться в противоположном направлении от цели в компании ненавидящих нас людей. Служить женщине, скрывающей истинные мотивы своего путешествия, о которой мы ничего не знаем.

Кест и Брасти глядели довольно кисло, когда наши кони медленно подошли к переправе.

– Валяйте, говорите уже, – не выдержал я.

Брасти с отвращением помотал головой, но Кест понял все слишком буквально.

– Похоже, в этот раз у тебя получилось, Фалькио, и нас все-таки убьют, – сказал он.