Книжное дело

Глава 21. Бред Никандра Ростовского

Архиепископ Никандр боялся трех вещей: чумного поветрия, татарского нашествия и московских лазутчиков.

«А Божьего гнева? А смертного греха? А смерти как таковой?», — спросите вы?

Да, конечно, конечно. Бога и его костлявой подруги следовало бояться, но на их счет у Никандра имелось особое мнение. Не такое, как у обычных смертных, и не то, что внушали туповатой пастве православные учителя Никандровой епархии.

Темными, лампадными ночами, когда обывателя душит осознание смертности, к Никандру приходило убеждение, что он-то – бессмертен! Ну, пусть, не совсем бессмертен, но состоит у Господа на особом учете, служит особую Службу, поэтому емкость его жизни измеряется не годами и природным здоровьем, а отдельным Высочайшим отсчетом! Не будет же Господь, в самом деле, безвременно прерывать миссию верного слуги, не будет втаптывать в прах посреди пути. А Никандр считал себя именно таким, самым ближним слугой господа, практически земным Ангелом. И вот почему.

Кто из людей верен Господу? — Только избранные христиане.

Мусульман, язычников и прочих отметаем. В ад их, в преисподнюю, в прорву!

Католиков и протестантов тоже – но с другой карой, — эти – блудные, но свои.

Остаются православные.

Однако, наши миряне не в счет – они погрязли в грехе.

Теперь берем церковных иерархов.

Православные Патриархи – Константинопольский, Антиохийский, Иерусалимский и Александрийский – сидят под турками и вынуждены сотрудничать с басурманами. Не желают возвысить голос, сгореть в очистительном огне, принести собственную жертву. Бессильны, сребролюбивы.

Из наших священников только митрополит Макарий выше Никандра, но он немощен, безумен. Значит, Никандр – главная земная опора Бога и Сына Его Иисуса Христа.

Никандру даже икона представлялась: «Святой Никандр Ростовский – столп у ног Спасителя». На иконе среди голубых облаков и ослепительного света нарисован Бог Саваоф, желающий ступить на Землю. Вот он занес ногу в палестинской сандалии над пустотой, но застрял другой ногой в облаке.

«Куда ступить? – думает Господь, — на Земле грязь, кровь, войны, мерзость! Грешники всех конфессий извиваются в гнойном болоте, обрастают членистыми пиявками, совокупляются с полчищами вавилонских, константинопольских, антиохийских блудниц, преумножают зло. Короче, ступить в чистой обуви абсолютно некуда.

Но, гляди-ка! Вон там из дерьма возвышаются чистенькие островки с зеленой травой, белыми городами и золотыми головками. Это вам не члены торчащие! Это вам не болото! Это Москва! Вот сюда мы и спустимся. Но высоковато! Как бы не зашибиться! Да еще баба с дитём сзади пристраиваются. Ага! Вон стоит мужик и держит над головой удобную ступеньку. Только это не ступенька, а толстенная, огромная книга, но наступить на нее можно. В книге, конечно, описаны добрые дела верного мужика, плохие дела царей земных. Это мы потом рассмотрим»...

Так что, Никандр был обнадежен. Ему оставалось только книгу напечатать, да Москву занять. А уж тогда срок земной и благодать небесная будут ему отмерены особо. Поэтому самыми страшными казались Никандру земные напасти, способные помешать такому ходу вещей.

Вот, например, вступит шайтан под чалму казанскому беку. Татары сбросят христианское иго и полезут на Московию. Не исключено, что правым крылом они ударят через северо-восток, по Волге. Навстречу им навалятся московские войска, и все! Покоя не будет. Начнутся в Ростове московские дела, наедут воеводы, чиновники, станут совать нос в каждый горшок, пронюхают о нашей Службе. Точка. Конец!

Или чума. Притащат по той же Волге из Астрахани заразу на Ярославский базар, достанется всей епархии. Опять приедут московские, прочесночат тут все. Но главное – народ сляжет, Служба расстроится.

А могут москвичи пролезть, как тараканы, — без войны, без чумы.

Вот почему Никандр всякий день начинал с прослушивания трех докладов: чумного, дозорного и базарного.

Сегодня епархиальный лекарь доложил, что заразы не замечено. Подобранные пять трупов имеют следы честной смерти: два от утопления в пьяном виде, один от перерезанного горла, один — повешенный на воротах, последний – затоптанный конем посреди дороги.

«Нашел где спать!», — довольно хмыкнул Никандр.

Доклад полевого дозора был еще спокойнее, и это, наоборот, беспокоило. Начальник градской стражи бодро сообщал, что никаких воинских и разбойничьих ватаг в окрестностях Ростова и Ярославля не замечено.

— Так что, святой отче, враг спокоен!

«Откуда тебе знать, убогий? – подумал Никандр, — ты за стену год не выходишь. Вот вы с врагом и спокойны!».

Самым полезным, как всегда, оказался базарный доклад. Торговый тысяцкий – заведующий рыночными точками – изложил слухи последнего воскресенья. Тысяцкий — опытный чиновник — шерстью чуял начальственный тонус. Поэтому всегда начинал рассказ с посредственной вести, самое интересное сообщение ставил на третье или пятое место, далее докладывал по нисходящей, – в зависимости от настроения и терпения слушателя.

Сегодня тысяцкий начал со странного явления на озере Неро. В ночь на Ивана Купалу, после безобразий, которые темный народ по старинке творит в водоемах, поднятая развратными купальщицами волна не улеглась и стоит до сих пор мелкой рябью. Источник этого сообщения совершенно достоверен, — сапожник Кузьма Перепелкин лично слышал о волнах от московского торговца Ильи Дьякона, у которого покупал сапожные гвозди. Кузьма рассказал о чуде обитателям базарного кабака, после чего торговый день был испорчен. Кабак понес убытки. Народ бросил пить, торговать и убыл на озеро. Кузьму усадили в холодную за подрывные речи.

— Так не изволите ли, отче, распорядиться, чтоб воевода послал на озеро сотню стрельцов?

«Только чуда мне не хватало!», — выругался Никандр и ответил нервным отказом.

Тысяцкий опешил: святейший обеспокоен пустяком, а ведь далее шла совсем не рядовая весть.

— А еще говорят, Ростов и озеро нанесены на латинские карты, и теперь тамошний цезарь идет войной, чтобы присоединить Ростов к Риму. Поэтому на Волге в Ярославле роют огромную заводь для будущего корабельного боя.

— Отчего ж на Неро не биться?

— Цезарь с Волги заходить будет, у него суда тяжкие, Которосль не одолеют.

— И еще, отче, будто бы вода в Неро – целебна, помогает от колик, а земля на берегах – от ломоты в спине и коленях. Уже в торге их продают бутылками и шапками.

— И что просят? – Никандр приоткрыл удивленные веки.

— За шапку земли берут медную деньгу с местных и новгородский серебряный с иноземцев. А бутылка воды идет вдвое от земли. Так не освятить ли берега и воду в Неро. А то мы сомневаемся, от Бога ли исцеление? – тысяцкий перекрестился в святой угол.

Никандр кивнул. Отчего не освятить? Святим каждый год. А вот епархиальный побор с освященного торга установить неплохо.

Тысяцкий убрался окрыленный.

Никандр задумался о донесении. Базарная ерунда навеяла предобеденную дрему, и яркие, сумасшедшие видения снова наполнили хрустальные пространства святительского мозга...

Бьет большое медное било на архиепископском дворе. Ему вторят колокола всех ростовских соборов. Крепкие парни в черном – с чистыми лицами и честными глазами — идут вереницей со всей земли, проходят ворота и у соборных ступеней склоняются под крестом владыки. Святой Никандр благословляет воинство Христово на смертную битву с проклятою ордой, обсевшей московские и прочие святыни. Из-под креста ополченцы отправляются прямо в бой! Они седлают черных коней и уносятся в дымную даль...

Никандр поворачивается в кресле с боку на бок и видит картину с другой стороны. Это уже Москва. Слабые, тучные, глупые бояре, грешные князья оставляют своего порочного государя. На каждый вопль о защите новые толпы предателей бегут в Литву, на Дон, в Крым. Грозный остается один и падает замертво. Его нечеловеческая гордыня разрывает гнилое нутро. Черная конница входит в Москву под радостные клики православных. Никандр едет впереди с большим золоченым крестом. Происходит всероссийская литургия. Со всех концов страны съезжаются богомольцы. Народ молится вместе, огромные площади столицы заполнены кающимися россиянами.

Никандра просят стать царем. Никандр гордо попирает шапку Мономаха и отрясает ее шерсть со своих ног. Царство мирское отменяется вовсе. Никандр становится Патриархом Московским и всея Руси и правит в благостном одиночестве.

Но долг не оставляет времени для земного блаженства. Никандр трубит в огромную трубу, и на его зов съезжаются Крестовые воины. Идет массовый набор в новое войско. На особом поле за Москва-рекой происходит групповое крещение новообращенных. Инородцы спешат перейти в истинную веру и получают московское подданство. Звучат многие языки, и чтоб не допустить вавилонского безобразия, Никандр запрещает иноземный лепет. Отныне все говорят только по-церковнославянски.

А вот уже несметное войско под черным знаменем с ликом Спаса выходит из Москвы на Царьград! Турки в ужасе прыгают в Босфор, в основном – тонут. Вокруг Софии Константинопольской сносятся мерзкие фаллические минареты, и очищенная девственность сияет на весь мир.

А войско идет дальше. Под его ударами гибнет поганое гнездовье – католический Рим. С хрустом рассыпаются мраморные бабы, падают столбы и колонны, околевают каменные волки позорные – идолы гадкого города. Народы мира теперь вздохнут свободно. Но не надолго. Снова в седло, снова вскачь! Еще много есть на свете городов и стран!

Но закончен последний крестовый поход, Земля очищена. Идет мирная, святая жизнь. Иерусалим светел, Вавилон пуст. Но мы все еще ждем чего-то. Да! Чуть не забыли! Мы же бились не за так! Не зря уничтожили десятки миллионов двуногих. Мы ждем обещанной награды. Мы просим Господа, чтоб он, наконец, простил нас! Разве мы не выполнили его волю?

Взвывает Вселенская Литургия. Все как один, жители Земли просят Бога снять родительский грех, стереть из завистливой памяти картину «Адам заваливает Еву под Древо познания Добра и Зла». И Господь снимает и стирает!

Вот он идет с небес в свой белый город. Вот проходит мимо Голгофы и Стены Плача, мимо Гроба своего Сына и его Вифлеемских яслей.

Христос тоже с любопытством осматривает свой Гроб.

Матерь Божья с радостью вступает на зеленые лужайки своего бесконечного девичества.

А вот и Никандра подводят. Никандр хочет показать Богу плод своих трудов – Великую Книгу, но Господь не торопится устраивать Страшный Суд, не спешит забирать Никандра на небо. Он так прямо и говорит:

— Хочешь, раб мой верный, иди с нами на небеса — Ангелом правой руки, а хочешь – тут прохлаждайся. Мы как раз намерены возделать Райский сад, и нам нужны благодетельные виноградари.

Никандр согласен в рядовые виноградари, лишь бы в Раю и подольше. Саваоф захлопывает Книгу, не прочтя ни единой кляузы Никандра. От стука тяжелого деревянного переплета архиепископ просыпается, но, оказывается, это стукнула дверь.

— Кто тут?! – в ужасе кричит Никандр. Ему кажется, что тайный соглядатай подсмотрел сон.

— Это я, — отвечает раскоряченная тень, — торговый тысяцкий.

— Чего тебе еще?

— Беда, святой отец! Колдовство!

— Что такое? Говори!

— Возничий Николка Лысый в Купальную ночь спьяну упал в Которосль...

— Ну и х.. – Х-христос с ним! Как смеешь беспокоить!

— Так у него теперь лысины нету! Обросла кошачьей шерстью! И пузо вздулось – во! Говорят – брюхат...

И не успевает Никандр послать тысяцкого к Христу, или к Пресвятой Деве, как вваливается крестовый подполковник иеродьякон Михайлов с разрубленной, кровоточащей щекой:

— Беда, святой отец... на нас напали, горит Острог!