Княжич

Глава XVI. Возвращение

Весь октябрь и начало ноября продолжалось плавание «Дианы» и присоединившегося к ним «Моржа», на котором плыли торговать в Россию английские купцы. Северное море встретило суда неприветливо, штормовой погодой. Скрипели мачты и корпус, суда шли тяжело, зарываясь носами в огромные волны. Потоки холодной воды обрушивались на верхнюю палубу, от которой все кроме команды, прятались на средней палубе и в трюме.

На пятые сутки море успокоилось, но появилась новая напасть. Караван из двух судов стало преследовать неизвестное черное судно. Оно как привязанное шло за ними. «Морж», напуганный таким соседством нагнал «Диану». Подойдя к борту «Дианы», капитан «Моржа» вызвал Чарлза Парсонса на разговор. Перекрикивая свист ветра и шум волн, они договорились о том, что «Морж» будет идти первым. Случаи нападения пиратов в Северном море были редки, но все же случались. В таком случае, идущий последним «Морж», становился легкой добычей для них. На судне, совсем не было артиллерии. Это давало возможность обеспечить перевозку наибольшего количества товаров. Не было ее и на «Диане». Но на этом судне были стрельцы, вооруженные голландскими мушкетами. Эти мушкеты имели новейшие кремнево-ударные замки, позволяющие вести огонь в два раза быстрее, чем из фитильного ружья. О необходимости держать оборону с помощью стрельцов, Парсонс договорился с Бекманом еще до выхода в море. Алферев, по указанию посла, несколько раз провел с ними тренировки по отражению пиратской атаки, организовал дежурство, выборочно проверил наличие и сухость пороха. Все пассажиры, имеющие оружие, также были обязаны участвовать в морской схватке. Но каждый из них, конечно, хотел, чтобы до кровопролития дело не дошло. Но не так думали на черном корабле!

После двух суток наблюдения за купеческими кораблями, пираты решились на атаку. Пользуясь преимуществом в скорости, которое они имели перед полностью загруженными товарами купеческими судами, они нагнали «Диану». На борт судна полетели кошки. Суда сблизились. По приставным лестницам, размахивая абордажными тесаками, улюкая и свища, на борт «Дианы» полезли свирепые бородачи. Но едва они успели перелезть через фальшборт судна, как по ним ударил залп из мушкетов стрельцов, которые расположились за деревянным щитом на палубе, сколоченным корабельными плотниками незадолго до этого. Немногие уцелевшие от пуль стрельцов пираты ринулись к деревянному щиту, но были отогнаны шпагами Андрея, Григория и трех моряков из экипажа «Дианы». Защитники не смогли сдержать напор атакующих морских разбойников, но дали возможность стрельцам перезарядить свое оружие.

— Ложись! — крикнул им десятский стрельцов. На тренировках они отрабатывали эту рискованную команду. Не выполнение ее грозило каждому верной смертью.

Пятеро смельчаков рухнули на палубу судна. Опять прозвучал залп из мушкетов. На этот раз поражающий эффект был сильней. В плотной толпе атакующих пиратов, пули пробивали по 3–4 человека одновременно. Андрей с трудом выбрался из-под нескольких, почти одновременно замертво упавших на него тел. Отовсюду слышались предсмертные крики, стоны, проклятья! Очередная пиратская атака была сорвана таким же способом. После нее, на борт «Дианы» никто уже не лез. Разбойники не ожидали такого яростного отпора. По команде старшего стрельцов, на борт пиратского судна бросили пороховые гранаты. Внизу рвануло. Вскоре защитники увидели, что пиратское судно относит от них. На его борту все было в дыму, горели грязного цвета паруса на грот-мачте, несколько человек бегало по палубе, туша огонь. Из экипажа «Дианы» серьезно пострадал только один матрос. Его рана во всю спину от удара абордажного палаша сильно кровоточила. Остальные отделались легкими ранениями. Потери пиратов были катастрофичными. На палубе лежало двенадцать мертвых тел и пять раненых. Капитан Парсонс был беспощаден к пиратам. После допроса раненых разбойников, которые оказались датчанами, получившими корсарский патент от шведского короля, их вместе с мертвыми выбросили в море. Крики раненых о пощаде еще долго стояли в ушах Андрея. «А что бы они сделали с нами, будь перевес на их стороне!» — оправдывал капитана юноша, глядя, как матросы смывают швабрами кровь с палубы корабля.

Дни шли. Становилось все холоднее и темнее. Как-то ночью, выйдя на палубу, Андрей был сражен красотой и грандиозностью вспыхнувшего под куполом неба северного сияния. Потом он привык к нему, но восторг первого впечатления долго не проходил у него. В конце октября суда разошлись. «Морж» повернул к берегу, для того чтобы выгрузить свои товары в незамерзающей Вайде-губе. Там, в обмен на свои товары, англичане загрузят свои трюма ворванью, кожей, треской и уйдут обратно в Англию.

В начале ноября, «Диана», обогнув Кольскую землю или Лаппию, как называли ее англичане, вошла в Студеное море[88]. Через двое суток, раздвигая форштевнем ледяную шугу и сало, она подошла к устью Двины. Здесь, в густом тумане, на борт судна поднялся помор-лоцман, крепкий, независимого вида старик, с красивой окладистой бородой. Под его руководством, с приливом, капитан Парсонс повел судно вверх по Двине. Оставляя за собой, попадающиеся на пути редкие низменные песчаные острова, покрытые лесом, влекомая приливом и силой ветра «Диана» продвигалась вверх по течению к намеченной цели. Через сутки, на правом берегу показались башни и рубленые стены острога, над которыми возвышались маковки церквей. Вдоль берега, вокруг острога на всем протяжении стояли склады, амбары и избы.

— Вижу, ты здесь ни разу не бывал! Это Михайлово-Архангельский монастырь! — заметив жадный взгляд рассматривающего берег Андрея, пояснил лоцман. — Покойный государь Иоанн Васильевич, в прошлом году, для защиты от шведов приказал его острогом обнести. А вокруг него, Новохолмогорск[89]. Сначала здесь только поморы жили, а потом купцы из Холмогор, Вологды, Москвы и заморские гости свои склады, амбары и избы понаставили! Богатая здесь торговля идет, пока море ото льда свободно!

Парсонс, также впервые наблюдающий крепость, осторожно пришвартовал «Диану» к пристани около укрепленного бревенчатым обрубом болотистого берега. Кроме «Дианы» у пристани стояли еще четыре корабля. На них развевались английские флаги. Под зычные команды своих старших, многочисленные грузчики, согнувшись от тяжести, по трапам несли мешки, корзины, бадьи с товаром, наполняя им ненасытные чрева судов. Это были последние корабли короткой летней навигации. Еще два-три дня и они, не дожидаясь, пока устье залива скует льдом, пользуясь попутным южным ветром, уйдут из Новых Холмогор, держа курс к себе домой.

— Кто такие? Куда путь держите гости? — строго спросил сошедшего на берег капитана, внезапно появившийся возле него важный мужик средних лет, с аккуратно начесанной и смазанной маслом бородой.

О его высоком общественном положении говорила соболиная шуба, украшающий голову малиновый атласный колпак, подбитый мехом черной лисицы и желтые сапоги из персидского сафьяна. Разрез колпака, застегнутый серебряными пуговицами, франтовато украшали жемчужные нити. На вопрос надо было обязательно отвечать, потому, что важного мужика сопровождал стрелец, вооруженный бердышом.

— В чем дело? — поинтересовался у мужика, вышедший подышать свежим воздухом Бекман.

Он был недоволен тем, что посольство не встретили. Через английских купцов, убывавших в Россию ранее, воевода Петр Нащокин был предупрежден о сроках возвращения посольства.

— А кто ты, мил человек? — нагло поинтересовался мужик.

— Я, сейчас прикажу тебе дать батогов, и ты сразу узнаешь, кто я! — рассвирепел вышедший из себя Бекман. — Я посол государя Всея Руси и великого князи Федора Иоанновича в Англии!

Мужик мгновенно изменился в лице и упал на колени перед послом: — Прости батюшка! Не признал!

— Не суди его строго Елизар Романович! — внезапно вмешался в разговор, подъехавший с группой всадников дородный богато одетый воин. — Это я виноват!

Он спрыгнул с коня и обнял Бекмана:

— С возвращением на родную землю друже!

Это был Петр Афанасьевич Нащокин, новохолмогородский воевода. Бекман прижал к себе Нащокина. Они были знакомы еще с детства.

— Что это у тебя беспорядок такой Петр Афанасьевич! — пожурил воеводу Бекман. — Слуги борзые и никто не встречает!

— Да прости ты моего таможенного голову Борьку Щепоткина ради Бога! — взмолился Нащокин. — Государственный человек, мой первый помощник!

— Иди с Богом! И больше мне не попадайся! — разрешил таможеннику Бекман.

Таможенный голова вскочил на ноги, несколько раз поклонился Елизару Романовичу и скрылся в собравшейся толпе.

— Кроме меня, нет здесь людей важнее его! — объяснял Бекману Петр Афанасьевич. — Он главный сборщик налогов на этой таможне. Подчиняется только Москве. Без него и я ни копейки на государственные нужды из пошлинных денег взять не могу. Все ему должны!

Корабль датский сюда за две недели до тебя приходил! Так вот гости с того корабля говорили, что тебя и посольство, захватили морские разбойники и где-то держат в плену!

— Поспешили желаемое за действительное принять негодяи! — возмутился Бекман.

— Ну, что мы стоим Елизар Романович! От разговоров сыт не будешь! Истосковались наверное в море ты и все твое посольство по настоящей земной еде? Бери своих помощников, на коней и ко мне! Стрельцов твоих тоже пристроим! — предложил Нащокин.

Попрощавшись с капитаном «Дианы», Елизар Романович с Алферевым и Бежецким, оседлав коней, которых им уступили слуги воеводы, поехали вслед за Нащокиным в острог.

Посольство разместили в хоромах воеводы. Банька, которую предложил им слуга воеводы, была настоящим наслаждением. Она располагалась под крепостными стенами, на берегу Двины. Воеводин банщик знал свое дело. Распаренные, сгорающие заживо Елизар Романович, Алферев и Андрей выбегали на улицу, где он обливал их ледяной двинской водой. После бани их пригласили на обед. На столе стояли соленые грибы, свежие ягоды, медовые напитки и квас. Слуги подавали к столу жареных гусей и куропаток, жареного поросенка, блюда из речной и морской рыбы, угощали гостей заморскими винами. У Андрея, от такого разнообразия, после безвкусной английской пищи и морской диеты на сухарях и солонине, слюнки потекли!

— Царский стол! — выразил свое мнение по поводу угощения Алферев.

— Ешьте дорогие гости! Жирку набирайте, а то скоро рождественский пост! — угощал их хлебосольный воевода.

Здесь на обеде, Елизар Романович представил Нащокину юношу.

— Знавал я твоего батюшку! Хороший был человек! — признался Петр Афанасьевич. — Жаль, что не дожил он до этих дней!

Его потрясла история, рассказанная Андреем.

— Сдается мне князь, — сказал он, выслушав Бежецкого, — что все твои несчастья от чьей-то злой воли. Доказать причастность злодея к этому не просто, но определить легко! Достаточно задать себе вопрос мудрых римлян «Cui Prodest!». Я думаю переводить не нужно. Здесь все знакомы с латынью. Ты сам на досуге реши, кто он? Думаю, не ошибешься!

Бросив на Андрея красноречивый взгляд, воевода предупредил его:

— Если в Москве придется столкнуться с ним, будь настороже!

Счастливый от возможности находиться в кругу друзей, размякший от баньки и «царского стола» Андрей не придал значения его предостережению. А, напрасно!

Нащокин рассказал своим гостям, когда они смогут ехать дальше.

— Дороги от Нового города до Вологды, летом по суше скорее нет. Среди дремучего леса идет разбитая, заболоченная колея. Мосты и гати делать некому. Места малонаселенные. Надо будет подождать, когда ударят морозы. А еще лучше, выехать за недельку до зимнего Николы. Тогда торговый люд ринется из Москвы в Холмогоры и обратно в Москву. Дорогу прикатает. За двадцать дней, без происшествий вы доберетесь до Вологды. Из Вологды, ямской гоньбой с ветерком, дня за два, доедете до Ярославля. Ну, а там уж до Москвы рукой подать!

— А как здесь купцы летом товары возят? — поинтересовался Алферев.

— Только водным путем! — ответил воевода. — Вверх по Двине, потом по ее притоку Сухоне до Великого Устюга и дальше до Вологды. Везут на стругах, дощаниках и насадах. Суда в основном принадлежат вологодским купцам, которые сдают их в аренду. Вместимость судов большая. Насады например, широкие, плоскодонные, до десяти сажень длиной, сидят в воде на четыре фута, принимают до двенадцати с половиной тысяч пудов груза. Такие суда при сильном попутном ветре плывут под парусом, а в противном случае, плывя вверх по реке, идут бичевой, которую тянут до 70 крепких работников.

На следующий день Нащокин показывал им Новые Холмогоры.

— Вот здесь я приказал построить гостиный двор для иностранных купцов! — рассказывал он, показывая двухэтажные деревянные хоромы, еще пахнущие смолой. — Скоро мы их сюда из Холмогор переселим.

Взойдя на стены крепости воевода долго показывал им ее двойные рубленые стены, башни с воротами на север, запад и юг, окружавший их ров с тыном в нем и надолбами перед ним.

После обхода крепости, Нащокин повел своих гостей в Михайло-Архангельский монастырь, состоявший из двух деревянных церквей и сруба, в котором находились кельи монахов.

— Теперь она в полной безопасности! — гордо заявил он, когда они вошли в соборную церковь Михаила Архангела.

Петр Афанасьевич знал, что говорил. В 1419 году шведы и датчане, высадившись на берег Северной Двины, сожгли монастырь, а монахов убили.

В теплой церкви Ильи Пророка воевода и его гости отстояли обедню.

— В конце недели, советую съездить со мной в Холмогоры! — предложил он посольству за ужином. — Ярмарка еще не началась, но торговля уже идет! Может, себе чего прикупите, цены здесь в два раза дешевле, чем в Москве!

В Холмогоры выехали ранним утром. Кони резво бежали переменным аллюром по утрамбованному снегу зимней дороги. Расстояние в девяносто верст пять санных повозок воеводы преодолели всего за 14 часов. Переночевав в одном из крестьянских дворов, с утра начали обходить торговые ряды. Увидев воеводу в окружении знатного вида господ, голландец Симон ван Салинген, поздоровавшись по-русски, приветливо пригласил его к торговому прилавку. Под навесом лежали разноцветные отрезы сукна, атласа, бархата и хлопчатобумажных тканей. На стенах висели образцы стальных ножей, ножниц, замков, подушечки с булавками и иголками. За прилавком стояла высокая статная русская девка, с накрашенными румянами щеками.

— Девку тоже продаешь? — пошутил Нащокин, оглядев ее внимательным оценивающим взглядом.

— Нет, нет! — забеспокоился ван Салинген, подталкивая девку внутрь лавки. — Она не продается!

Девка бросила презрительный взгляд на встревоженного торговца, улыбающихся покупателей, и гордой походкой проследовала за рогожку отделяющую прилавок от входа в лавку. Голландец убежал вслед за ней и быстро вернулся с маленькой шкатулкой:

— Посмотрите драгоценные камни монсеньоры!

В шкатулке действительно было на что посмотреть. В отделах деревянного ящичка лежали самоцветы, собранные со всего мира и арабский жемчуг. Еще он предложил им посмотреть готовые ювелирные изделия: перстни, броши, серьги, ожерелья. Бекман не выдержав, приобрел для своей жены Натальи Никитичны пару рубиновых сережек.

Дальше шли лавки английской Московской кампании. На прилавках лежали в основном рулоны суконных и хлопчатобумажных тканей. Но были и готовые изделия: одежда из шерстяной и бумажной ткани, порты из домотканого сукна. На полках стояла оловянная посуда, на стенах были развешаны стеклянные зеркала. Здесь же лежали образцы медных, свинцовых, оловянных слитков. Испытывая острую потребность в цветных металлах, особенно меди для литья пушек и колоколов, Россия, не имевшая собственных разработок цветных металлов, была крайне заинтересована в привозе этого товара. Золото и серебро были представлены различными золотыми и серебряными монетами, которые также продавались. Чеканка денег и денежное обращение в России зависели от привоза серебра. У иностранных гостей можно было купить все от испанского мыла и красок до доспехов, мушкетов, ядер и пороха! Пряности, специи, фрукты и вина, также продавались здесь. В страну богатую мехами, для модниц привозили даже мех французской лисицы и выдры.

Отдельно стояли лавки русских гостей. В них торговали льном, льняной паклей и пряжей, смолой и мачтовым лесом, салом говяжьим — вологодские, вятские, пермские и костромские купцы. Местные, поморы торговали традиционным товаром, ворванью — салом белух и тюленей-лысунов. Продавались и их шкуры. В отдельных лавках торговали соленой сельдью и семгой, маринованной стерлядью. Там же предлагали красную икру.

Глаза разбегались в лавках, торгующих мехами. Здесь были и дорогие меха соболя, бобра, горностая, лисы и сравнительно дешевые беличьи, куньи. В одной лавке лежало несколько шкур белого медведя. В этом ряду Андрей нашел для себя готовую шубу на лисьем меху и точно такой же колпак. По приезду в Новые Холмогоры он отдал обратно одежду, которой с ним поделился в Англии Алферев.

Кроме русских и иностранных купцов, в Холмогоры приехали торговать лопари. На окраине Холмогор стояли их чумы и оленьи упряжки. Низкорослые, смуглолицые, черноволосые люди, одетые в оленьи шкуры украшенные вышивкой и бисером, ходили по ярмарке, с интересом разглядывая товар понравившийся им и предлагая свой. На ярмарку они привезли меха, рыбу, оленье мясо и шкуры.

— А что же я не вижу пеньки на продажу? — спросил Нащокина наслышанный о холмогорской ярмарке Бекман. — Неужели нет спроса?

— Есть! И еще какой! Англичане ее оптом скупают, — ответил воевода. — Только они народ хитрый, в отличие от нас русаков. Дорого им обходилась перевозка пеньки в необработанном виде! По четыре фунта стерлингов за сто пудов! Быстренько прислали в Холмогоры восемь мастеров с веревочными и канатными станками, наняли среди местного люда работников, поставили дом для них! Сейчас вывозят только канаты!

— Да! — грустно вздохнул Бекман. — Если бы у нашего купца такая смекалка была!

Полные впечатлений, путешественники приехали в Новые Холмогоры только поздней ночью. Никто не остался без покупок. Перед отъездом, встретившийся им Борька Щепоткин, желая загладить свою вину перед Бекманом, предложил всем купить на дорогу жилеты на гагачьем пуху у одного Холмогорского купца почти за символическую плату.

— Дорога у вас дальняя, морозная! А в них вы никогда не замерзните! — пообещал он.

Андрей уже привык к тихой и сытной жизни у новохолмогорского воеводы, как Бекман объявил:

— Собирайтесь друзья, одевайтесь потеплей, завтра утром в дорогу, в златоглавую!

На посольство воевода выделил девять санных упряжек. Еду на всю дорогу до Вологды брали с собой, учитывая бедность деревень, в которых они будут останавливаться на ночь.

Дорога до Вологды шла в основном дремучим северным лесом. Погода стояла хорошая, морозная. Иногда с неба падал колючий мелкий снег. Почти все 20 дней до Вологды, Андрей не слезал с саней, изредка вставая, для того, чтобы размять ноги или облегчить лошади возможность взобраться на крутой, скользкий косогор. Лежа на соломе в санях, он был недосягаем для мороза в шубе, сапогах с шерстяными носками и шапке. Глядя на проплывающие над верхушками елей облака, Андрей много думал о том, что его должно встретить в Москве.

Бекман предложил ему пожить у него. Андрей согласился. Конечно, какие-то родственники у него в Москве есть, но они ему были неизвестны. И жить у Елизара Романовича лучше, чем на постоялом дворе. Неудобно надоедать чужому человеку, но что делать? Неизвестно сколько времени пройдет, пока ему вернут законное имущество Бежецких! Интересно, в чьей собственности сейчас оно, отошло государю или им управляют те самые родственники, о которых он ничего не знает? Денег у него осталось немного. Поэтому вся надежда только на помощь доброго Елизара Романовича.

Приехав в Москву, он в первый же день, должен отправиться в родовое имение Бежецких, думал Андрей. Там, в деревенской церкви, в которой погребен вместе с несколькими поколениями Бежецких, его батюшка, он отдаст ему свой последний долг! При этих мыслях на глаза Андрея наворачивались слезы, каждый раз, когда он представлял, как стоит на коленях у его надгробия!

Другие мысли юноши были также грустны, но имели оптимистичные ожидания. Перед его глазами часто появлялась картина прощания с Ксенией, в тот день, когда стрелецкий наряд вошел во двор Лыковых за ним. Ксюшка, догадавшись, за чем они пришли, никого не стесняясь, вдруг бросилась ему на шею, осыпая лицо жаркими поцелуями. У Андрея закружилась голова. Эти поцелуи были первыми. Ничего такого раньше между ними не было.

— Я никому тебя не отдам! — сквозь хлынувшие ручьем слезы, повторяла она.

Стрельцам пришлось буквально отрывать девчонку от Андрея, под замечания возмущенного бесстыдством происходящего Лыкова:

— Совсем сошла с ума девка! Хоть бы меня старика постыдилась!

Вдогонку юноше ударил ее пронзительный крик:

— Я буду ждать тебя!

— Я обязательно вернусь! — успел ответить девушке Андрей, прежде чем стрельцы смогли вытолкнуть его за ворота.

От таких воспоминаний у Андрея становились мокрыми глаза, и он переходил к более радостным, воображаемым картинам их встречи.

Он был уверен в том, что как только решит дела с наследством, немедленно отправится в Донков. Скорее всего, он сразу же предложит ей стать его женой! Андрей вспоминал то время, когда беспомощно лежал на кровати сына Лыковых. Еще тогда он поклялся себе, что если когда-нибудь встанет на ноги, то возьмет эту простую, добрую девушку, ухаживающую за ним, в жены! Чем она хуже вздорных и спесивых боярышень, которых их отцы до поры, чтобы скрыть недостатки дочерей, прячут в высоких теремах? Об этом он никому не говорил, даже Ксенечке, но теперь скажет! Кто ему помешает? Да и матушка с батюшкой, будь они живы, одобрили бы его выбор! Но тревога в мыслях юноши по поводу этого события все же была: а вдруг ее выдали замуж? Или еще хуже: она в полоне или ее уже нет в живых?

Думал юноша и о своей службе. Почему-то не хотелось ему служить в Москве. Ложь и предательство, черная зависть и доносы будут окружать его всю жизнь! Хотелось степной свободы, общения с простыми, храбрыми и бесхитростными людьми, быть самим собой и ни от кого не зависеть!

Путешествие по однообразной зимней дороге все же утомило посольских. Приезд в Вологду они встретили с радостью. Можно поесть нормальной горячей пищи и сходить в баньку! Пресытившись этими скромными удовольствиями, они снова отправились в путь. На этот раз они воспользовались ямом. Кони бежали весело по наезженной дороге, села и деревеньки с быстротой птиц, пролетали мимо них. Не останавливаясь в Ярославле, они устремились к Москве. Через двое суток взорам путешественников открылся вид на сверкающие золоченые купола многочисленных храмов столицы. У Петровских ворот земляного вала им пришлось ждать, пока крестьянские повозки не освободят дорогу.

— Скажи христианин, что здесь за столпотворение? — поинтересовался Бекман у одного из возниц.

— Да, поди, тут вся деревня Мячково собралась! Всем миром камень и известь для постройки новых стен[90] подрядились ломать и возить, боярин! — ответил крестьянин. — Государь наш Федор Иоаннович распорядился вместо земляного вала, Большой посад каменной стеной обнести!

Действительно, у стены земляного вала высились горы белого камня, стояли бочки с известью, штабели красного кирпича, которые все везли и везли крестьяне на санях.

— Эх, красотища будет! — обрадовано воскликнул Бекман, обращаясь к Андрею. — Всего полгода в Москве не был, а тут уже такие дела затевают!

Бекман радовался не только красоте. Его двор, который находился в Чертолье, считал он, теперь будет надежно защищен. Здесь, у ворот Андрей простился с Алферевым.

— Если будут проблемы, через Елизара Романовича меня найдешь! — пообещал Григорий.