Княжич

Глава XVIII. Коварство Коробьина

Перед масленицей, Бежецкий получил первую выплату установленную решением суда. Этих денег вполне было достаточно, чтобы начать самостоятельную жизнь. Андрей тяготился проживанием в хоромах Бекмана, считая себя обузой для него. Он решил обзавестись прислугой и переехать в свой собственный дом на Никольской. Хлебосольный Елизар Романович был против переезда, но не смог убедить юношу остаться у него. Тем более их ожидала длительная разлука. Елизар Романович должен был ехать в Польшу по посольским делам.

Переезд состоялся. Супруга Елизара Романовича, на первое время возложила заботу о нем на своих слуг: чистоплотную, хозяйственную стряпуху Глафиру и исполнительного Никитку. На рынке, на Москве-реке, Андрей приобрел двух гнедых скакунов: «Герцога» и «Мальчика». Из двенадцати комнат особняка пришлось обжить только три, ближайшие к печи. Дрова на базаре стоили дорого, а заготовок на зиму в заброшенном доме не было. Первое время Андрей в тоске обходил пустые комнаты, пытаясь вспомнить счастливые дни которые он проводил здесь, сразу после приезда из Литвы. Но вид обшарпанных стен брошенных пустых комнат ему быстро надоел. Он даже стал испытывать неприязнь к этому дому, с нетерпением ожидая наступления весны, когда можно будет вырваться из его серых стен на простор природы. В остальном Андрей продолжал жизнь затворника, изредка седлая своих аргамаков для конной прогулки по заснеженным улицам Москвы. Вечер юноша проводил, как правило, за чтением книг из библиотеки Бекмана, которые ему разрешала брать в отсутствии хозяина любезная Наталья Никитична или устав от них, выхватив из ножен шпагу, фехтовал с невидимым противником. Он часто вспоминал Ваську Скурыдина и то тревожное, но счастливое время, когда в опасности всегда можно было опереться на плечо верного друга. Где он сейчас? Жив ли?

За день до масленицы, в дверь дома князя Бежецкого постучали. Открывшему дверь Никитке, молодой разбитной парень в темно-красном армяке, державший под уздцы гнедую лошадку, заявил, что хочет разговаривать лично с хозяином. Слышавший разговор Андрей, накинув шубу на плечи, спустился вниз.

— Боярин! — обратился к нему парень. — Сродственник твой князь царский стольник Юрий Феодосьевич Коробьин завтра приглашает тебя к себе в гости. Очень он просит не отказать ему в твоей милости присутствовать у него на пиру!

Юноша, не ожидавший такого приглашения, не знал, что сказать.

— Ну, согласись боярин! — упрашивал его парень, заглядывая в глаза. — Хозяин у нас хлебосольный, веселый!

— Я приеду! — сам не зная, почему ответил Андрей. — Только куда и во сколько?

— Не беспокойся боярин! — оскалившись белозубой улыбкой, ответил ему парень. — Завтра, перед обедом я заеду за тобой. Ехать недолго. Хоромы его сразу за Рождественским монастырем. Здравия тебя боярин и богатства, за то, что не отказал!

Вскочив на лошадку, парень подхлестнул ее плеткой и ускакал. Весь вечер и утро следующего дня Бежецкий переживал за свое обещание поехать к Коробьину. «Зачем он согласился? Ведь предупреждал же его еще в Новохолмогорске воевода Нащокин быть осторожным! Может сослаться на внезапную болезнь и не поехать? Но он никогда не был трусом! С другой стороны, что он ему этот Коробьин сделает? Надо полагать в гостях еще кто-нибудь будет! Да может он никакой и не злодей?» — так думал юноша, в душе надеясь, что о нем забудут, и никто не приедет за ним. Утром, однако, он попросил Глафиру приготовить его парадную одежду, которой он успел обзавестись, еще живя у Бекманов, а Никитку — «Мальчика» для поездки.

Гонец Коробьина появился перед домом Бежецкого, как и говорил. Перед обедом он уже гарцевал на своей низкорослой лошадке под окнами, ожидая князя. Бежецкий не заставил себя долго ждать. Он выехал на «Мальчике» из распахнутых Никиткой ворот дома и последовал за провожатым.

Дорога была недолгой. Переехав Неглинную по мосту у стоящих на высоких берегах речки, друг напротив друга Рождественского и Высоко — Петровского монастырей, они оказались возле усадьбы, похожей на настоящую крепость. По всему периметру усадьбу окружал тын из заостренных вверху, высотой в два человеческих роста дубовых бревен. В некоторых местах тына были прорублены бойницы для огненного боя. Очевидно, их ждали. Внезапно перед всадниками открылись ворота, дав им возможность въехать на просторный двор, окруженный жилыми и хозяйственными постройками. Здания теснились друг против друга, возвышались одно над другим, выделяясь своими разнообразными крышами в виде шатров с золочеными прорезными гребнями, узорчатыми трубами, сложенными из изразцов. Над некоторыми возвышались башенки с орлами, единорогами, львами, вместо флюгеров.

Из дальнего угла двора раздавался рев медведя сидящего в клетке, а в центре его стояла толпа мужчин, окружавшая человека, резко выделявшегося среди них своим видом и одеждой. Он был одет в богатую соболью шубу и высокую горлатную шапку, также подбитую соболем.

— Ну, вот мы и встретились князь! — обратился он со словами приветствия, спешившемуся Андрею. — Проходи, гостем будешь!

Андрей понял, что это хозяин, князь Юрий Коробьин, а стоявшие толпой люди, очевидно, его челядь. Юноша внимательно оглядел его. Высокий и статный, широкий в плечах. В глаза бросался видневшийся из-под шапки, край аккуратной прически. Подстриженная борода пепельного цвета и усы украшали лицо. Его можно было бы назвать красавцем, если бы не выражение лица, похожего на маску, холодную и безразличную к окружающим. Они обнялись. Андрей пробормотал слова приветствия.

— Мой гость князь Андрей Бежецкий! — объявил хозяин, повернувшись к толпе.

Наверное, решил Андрей, он представляет его не прислуге, а кому-то из стоявших среди нее дворян. Взяв юношу под руку, Коробьин повел его к собравшимся. Андрей не ошибся.

— Это мой друг! — представил он, на этот раз Бежецкому, низкорослого, кряжистого, мужчину, лет сорока, в бобровой шубе и четырехугольной шапке с низкой тульей, подбитой куньим мехом. — Московский дворянин Иван Бухарин!

Бухарин обнял и облобызал Андрея.

— Ну, а теперь пожалуйте в дом, други мои! — пригласил их следовать за собой Коробьин.

В сенях, исполнительные слуги раздели их. Бухарин и Коробьин остались в шапках, а Андрей, по европейской привычке обнажил голову. В жарко натопленной столовой их ожидал ломящийся от яств стол. Андрею слуга сразу же поднес большой кубок вина.

— Выпей за наше знакомство! — попросил его Коробьин.

— Извини хозяин! — ответил Андрей, уклоняясь от употребления содержимого кубка. — Чуть попозже!

Он еще не забыл злосчастную историю, случившуюся с ним в «Серой утке» после проводов Скурыдина. Коробьин со злым огоньком в глазах, проследил за тем, как ставит Андрей кубок обратно на стол. За столом не только ели, но и разговаривали. Андрею пришлось рассказать о своих приключениях, а Коробьину, историю с поимкой душегуба, якобы убившего Бежецкого. Обоим, рассказанные истории показались неправдоподобными. Андрею, потому что на самом деле он был жив, а Юрию, потому что, рассказывая о своем пребывании в Крыму, Андрей не упомянул про своего друга. Эпизод с казнью, полностью был выброшен Андреем из своего рассказа.

Коробьин еще несколько раз предлагал Андрею выпить кубок, но тот под разными предлогами уходил от этого обязательства. «Что-то подозревает! — предположил Коробьин, выслушав вызвавшую у него сомнения историю про Крым. — Ничего! Мы его все равно заставим сделать это!». Коробьин хлопнул в ладоши. В отворившуюся дверь из сеней разноцветной толпой ввалились скоморохи. Они пели, плясали под гудок, гитару и балалайку, рассказывали скабрезные истории. Скоморохи развеселили Андрея. Настроение у него поднялось, но разноцветное многоголосое мельтешение перед глазами скоро утомило его. Надоели скоморохи и хозяину. Перекричав скоморохов, он потребовал:

— А теперь притчу о молодой девице и старом муже!

Коробьин любил ее. Притча напоминала ему, о том, что случилось со старым мужем Ирины. Вперед выступили двое: мужик-скоморох в женской одежде, изображающий молодую девицу и девка — в мужской одежде, со старческим горбом. Между сватающимся стариком и отказывающейся «содеяти утеху» с ним «прекрасной девицей» завязался разговор-перебранка. Отвергая посулы жениха, девица советовала ему задуматься о «будущем веце» — спасти душу постом, раздать золото нищим и убогим, отпустить на свободу рабов, самому постричься в монахи. Она угрожала ему семейными неурядицами, если брак все же состоится. В конце, к диалогу двоих подключился третий скоморох. Он рассказал зрителям, что не послушался старый молодой девицы, стал свататься к ней, все имение свое на сватовство отдал, а прекрасной девицы так и не сосватал. Сам себе досадил старый муж: три года бегал да, в конце концов, удавился! А красна девица вышла за хорошего молодца!

— Младому девица честь и слава, а старому мужу каравай сала! — закончив притчу объявили скоморохи и поклонились сидящим за столом. Бежецкий смеялся от души, Коробьин довольно поглаживал кончиками пальцев свои щегольские усы, а пьяный Бухарин пытался поцеловать мужика, переодетого девицей! По требованию хозяина скоморохи удалились, а пир продолжился. И опять Андрей не стал пить вино из кубка. Помрачневший Коробьин встал из-за стола и, бросив гостей куда-то ушел. Он, наконец, придумал, как заставить Бежецкого осушить кубок с вином! Вернулся хозяин с новостью:

— Я пригласил хозяйку попотчевать дорогих гостей!

Вскоре, в столовую неслышно вошла в сопровождении двух девок, жена Коробьина. На ней был аксамитовый кортель, зимний летник подбитый мехом, с яхонтовыми пуговицами, из-под полы которого выглядывали носки прошитых золотыми нитями сафьяновых сапожек. Широкие кисейные рукава, собранные в мелкие складки, перехватывались алмазными запястьями. Высокую грудь покрывало вышитое золотом и унизанное жемчугом ожерелье, пристегнутое золотыми пуговками к воротнику кортеля. Голову украшала кика, чело которой было разукрашено золотом, жемчугом, драгоценными камнями. С боков спадали жемчужные шторы, а края всей кики огибала жемчужная бахрома. «Да на ней украшений больше чем на английской королеве!» — удивленно подумал Бежецкий. Впрочем, надо отдать должное правде, молодая женщина была бы красива и без них. Девки были одеты проще. Золото, драгоценные камни и жемчуг заменяла вышивка цветными нитками. Одна из девок держала в руках поднос с кубком вина. Хозяйка и девки поклонились гостям.

— Дорогие гости! — объявил Коробьин. — Это моя хозяйка, Ирина Никитична! Любите и жалуйте ее. Не брезгуйте отведать вина из ее рук!

Он также поклонился гостям. Первым встал и ответил ему тем же, Бухарин. Ирина Никитична, взяв кубок с подноса, прикоснулась алыми губами к золотой каемке его края и протянула сосуд Бухарину. Тот уже стоял рядом с ней в нетерпеливом ожидании этого события. Осторожно взяв из ее рук кубок с вином, он залпом осушил его, после чего крепко обнял и поцеловал молодую женщину. Андрей слышал о таком обряде, который называли «поцелуйным», но ни разу не видел его. Как правило, муж просил гостей поцеловать жену, в знак дружбы и любви. Бежецкий заметил, как ревниво заволновался Коробьин, обеспокоенный слишком долгим поцелуем Бухарина. Вывернувшись из объятий Бухарина, раскрасневшаяся Ирина поспешила скрыться в соседней комнате. За ней ушли девки. Гости и хозяин снова сели за стол. Через некоторое время в столовую вновь вошла Ирина в сопровождение девок с подносом, на котором стоял наполненный вином кубок. Хозяйка была в новом платье. Она также не забыла поменять свои драгоценности. Андрей понял, что наступила его очередь. Стесняясь и переживая за поцелуй с ней, он подошел к молодой женщине. Может поэтому, юноша не заметил испуганного лица хозяйки и того, как осторожно, не касаясь губами кубка, она изображала его поцелуй. А Коробьин удовлетворенно вздохнул, увидев питейный прибор в руках Андрея.

Стараясь не обидеть Ирину, кубок из ее рук юноша осушил до дна. Но на «Бухаринский поцелуй» решительности у него не хватило. Слегка коснувшись губами щеки хозяйки, потупившей взгляд, Андрей сел за стол. Хозяйка и девки незаметно покинули гостей, а Коробьин пригласил гостей на новое развлечение.

— Пойдемте во двор на медвежье поле! — предложил он.

В сенях расторопные слуги накинули на них шубы. Запахивая полы шуб на ходу, хозяин и гости вышли на крыльцо. Там уже стояли приготовленные для них, покрытые медвежьими шкурами скамьи, вокруг которых собрались, привлеченные необычной потехой слуги. Коробьин и его гости сели на скамьи.

— Зовите бойца! — приказал хозяин слугам.

Откуда-то вышел на пространство перед крыльцом молодой крепкий парень в овчинном тулупе и заячьей шапке. Повернувшись лицом к хозяину и гостям, он поклонился им в пояс.

— Готов к медвежьему бою Игнашко? — громко спросил его Коробьин.

— Я всегда к этому делу готов боярин! — ответил парень.

— Ну, тогда начнем! — махнул рукой Коробьин.

С дальнего угла послышался лай собак, гнавших медведя из клетки. Боец скинул с себя тулуп, который подобрала прислуга. Кто-то передал ему рогатину. Спрятав ее за спиной, боец медленно пошел на медведя, гонимого к нему собаками. Медведь, увидев стоящего перед ним человека, остановился. Отвернув от человека голову в сторону, мишка казалось бы, решил повернуть назад. На самом деле он хитрил. Инстинктивно поняв, что человек гораздо опаснее собак, медведь перестал обращать внимания на них. Его маленькие пронзительные глазки зорко следили за тем, что делает охотник. Опытный Игнашко это тоже понял. Он застыл на месте, готовясь к атаке зверя. Зрители замерли в ожидании развязки. Андрей с интересом смотрел, на разворачивающийся перед ним поединок, не замечая, как, не обращая внимания на схватку, внимательно разглядывает его Коробьин.

Противостояние человека и зверя закончилась атакой последнего. Коротко и сильно рыча, медведь бросился на неподвижно стоящего врага. Еще несколько прыжков зверя и он растерзает молодца! Но когда расстояние между ними сократилось до двух шагов, Игнашко, сильно и резко ударил блестящим пером рогатины в пах медведя. Брызнула кровь. Медведь с распоротым животом то рвался к нему, то бил лапами по рогатине, пытаясь переломить ее. Из толпы выбежал помощник Игнашко, чтобы завершить дело ударом ножа под сердце, как случилось непоправимое, жердина рогатины, не выдержав веса туши зверя, с треском развалилась по середине. Медведь подмял под себя Игнашко, зацепил лапой его помощника. Люди оцепенели в смертельном ужасе. Первым, пришел в себя Андрей. Выхватив шпагу, он спрыгнул с крыльца. Двумя точными ударами под лопатку и в сердце юноша поразил зверя терзавшего Игнашку. Кровь полилась ручьем, медведь забился в судорогах. Окровавленного Игнашку вытащили из-под зверя. Он был жив. Взяв на руки, его понесли в одну из построек. Молодая женщина, очевидно жена бойца, со словами благодарности повисла на руке Андрея:

— Боярин! Век тебе будем благодарны!

Подошел к нему и почти протрезвевший Бухарин, лаконично похвалив:

— Ну, ты герой!

Коробьин ничего не сказал. Под громкие советы охотников, как поставить распорку в рот медведю, где подрезать жилы на лапах, чтобы содрать шкуру, хозяин и гости опять прошли в столовую. То ли от тепла, то ли от переживаний, за столом Бежецкому стало плохо. У него открылась рвота и его, с помощью слуг вывели в какое-то помещение. Юноша смутно помнил, как рвался и пил какое-то снадобье, которым его усердно потчевали слуги под руководством Коробьина. Андрей погрузился в темноту. Ему становилось все хуже. Он уже не чувствовал своего тела. Сознание покинуло его.

Коробьин молча разглядывал тело лежащего на полу врага. «Как все-таки жалок человек, — думал он, — вот, только что ходил, храбро бросался на медведя, был ему соперником, а теперь лежит бездыханный, обезображенный смертью, в грязи и рвоте, с кровавым потом на челе! Наконец-то он расправился с этим холопским отродьем!». Насчет полной смерти Бежецкого Юрий не совсем был уверен. Конечно, он подготовил яд для него, в полном соответствии с рецептами Елисея Бомелия. Но Бежецкий, непривычный к вину, слишком долго рвался. Часть яда могла выйти вместе с рвотой. Поэтому лучше понаблюдать за ним!

Юрий вспомнил, как оказались в его руках все эти рецепты, дающие такую власть над людьми. Почти пять лет назад, медик Бомелий, до тех пор пользующийся неограниченным доверием Иоанна Васильевича, попал в опалу, уличенный в тайной связи с польским королем Баторием. Говорят, что родственники невинных, обреченных на смерть клеветой Бомелия, решили погубить его самого таким же образом. По анонимному доносу, Елисей Бомелий был арестован. При обыске, среди лечебных трав и порошков были найдены письма Батория, требующие от Бомелия отравить царя. Юрий, тогда был назначен участвовать в сыске по этому делу. Ночью, в пыточном подземелье, Елисей Бомелий, с ужасом глядя на то, как рядом на дыбе, рвутся жилы, подвергнутого пытке душегуба, чистосердечно рассказывал обо всем, о чем бы его ни просили. Вот тогда и стали смертельные рецепты голландца достоянием Коробьина. Искренность перед следствием не спасла доктора. Незадолго до бракосочетания царя на Марии Нагой, при огромном стечении народа, Бомелия сожгли на Красной площади.

Его мысли прервал скрип двери. Кутаясь в горностаевую душегрейку, в помещение вошла Ирина. Пламя свечи высветило следы слез на ее грустном лице.

— Сколько еще будешь ждать? — раздраженно произнесла она, взглянув на лежащее у ног мужа неподвижное тело.

— Пожалуй, все! — наклонившись к телу, ответил Юрий. — Он уже холодный!

— И куда его теперь? — поинтересовалась она.

— На санях по Владимирке вывезу за город и брошу в лесу. К утру, волки от него одни косточки оставят!

— А коня?

— И коня туда же. Жалко конечно, но к нам через день или два, кто-нибудь приедет от Бекманов, интересоваться, куда мы дели Бежецкого. Скажем, уехал! А куда? Домой естественно. Был очень пьян. Уговаривали остаться переночевать, но он не послушался!

— Какой дом? А если останки и одежду найдут за городом?

— А что, пьяные особо дорогу разбирают? Заплутал!

— Ой, зачем мы это все сделали? — всплакнув, произнесла Ирина. — Отдали бы ему эти проклятые деньги! А так, взяли грех на душу!

— Ты не знаешь, что говоришь, Ирина Никитична! — возмутился Коробьин. — Сколько стоят твои наряды? А украшения и драгоценности, которых, наверное, нет и у царицы? Во сколько содержание двора обходится? Нет этих денежек! К тому же у меня к нему собственный интерес есть! Не по праву имение и земли моих предков, принадлежали холопскому племени! Я всего лишь вернул их законным владельцам! Нам!

— Поступай, как знаешь! — недовольно буркнула супруга. — Только убери его отсюда поскорей! И шубу его не забудь!

Половинка растущей луны, выйдя из-за тучи, осветила заснеженную дорогу, виляющую среди мрачного черного леса, по которой резво бежала две лошади, одна из которых была запряжена в сани, а другая, привязанная к оглобле, трусила рядом. Возница, согнувшись, сидел на передке. Внезапно, где-то невдалеке послышался волчий вой.

— Тпру! — негромко крикнув и взяв поводья на себя, остановил возница лошадь. Он вылез из саней, и деловито отдернув рогожку, покрывавшую сани, скатил что-то с них в сугроб на обочину. Взяв под уздцы, свободного коня, он крепко привязал его к толстой ветке ближайшего дерева. Вой приближался. Среди деревьев уже замелькали волчьи тени. Торопливо развернув лошадку, возница хлестнул ее кнутом и на ходу, с возгласом «Пошла родимая!», запрыгнул в набирающие скорость сани.

Волки, выскочившие на дорогу, не стали, преследовать ускользающую от них санную упряжку, тем более что добыча, в виде привязанного к дереву жеребца и лежащего на обочине тела человека, никуда от них уйти не могла. Собравшаяся вокруг лежащего навзничь человека стая, расступилась перед вожаком. «Большелобый» приготовился одним рывком оскаленных клыков порвать человеку глотку. Но чувство страха внезапно охватило его. Такое же, как и много лет назад, когда он маленьким волчонком наблюдал за тем, как в муках умирают его мать и отец, братья и сестры. Ему, самому слабому из выводка, не удалось напиться материнского молока, которое пахло тогда так же, как одежда и кожа этого человека сейчас. «Большелобому», выползшему из логова повезло. Его подобрала другая волчья семья. С тех пор он на всю жизнь запомнил этот запах, который всегда несет с собой смерть. «Большелобый» повернул голову в сторону, храпящего от испуга жеребца. Стая поняла вожака и кинулась на скакуна. Очень быстро все было кончено.

Утром следующего дня, по этой же самой дороге, лохматая низкорослая лошадка непонятной масти медленно тащила за собой сани. На санях, впереди сидел мужик в овчинном тулупе, таком же колпаке и «клевал», что называется носом. Глаза возницы периодически открывались, туманным взглядом контролируя дорогу. Сзади него, на сене лежал страшный груз, состоящий из сваленных в кучу окоченевших человеческих тел. Были среди них и одетые и голые, целые, как будто заснувшие и изуродованные страшными ранами. У места вчерашнего пиршества волков, на которое указывали окровавленный снег и остатки обглоданных костей, он резко остановил лошадь. Спрыгнув с саней, разглядывая следы на снегу, возница прошел к месту звериной трапезы.

— Эх-хе-хе! Волки лошадку задрали! Только как они ее сюда загнали? — рассуждая произнес он. — Всадник что ли заблудился? Значит, и его косточки под какой-нибудь елкой лежат!

Интуиция не обманула возницу. У обочины дороги торчали припорошенные снегом чьи-то ноги в темно-красных сапогах.

— А тобой они, почему побрезговали? — искренне удивился мужик, разглядывая изуродованное гримасой боли мертвое лицо. — Из знатных! Одет богато! Надо будет обязательно объезжему голове сообщить!

Ему очень понравились лисья шуба и сапоги мертвеца, но, подумав, он решил оставить их на нем. Раз знатный, значит, будут искать его убийцу! А не дай Бог, найдут у него сапоги и шубу, разбираться не станут, его же и признают душегубом! На всякий случай возница обшарил карманы мертвеца. Ему повезло. В одном из карманов кафтана лежала горсть серебра. Обрадованный мужик за ноги затащил тело несчастного в сани, присоединив его к таким же, как и он, бедолагам и поехал дальше. Вскоре он свернул с главной дороги в сторону и через какое-то время оказался у ворот высокого сплошного забора, вокруг которого, среди деревьев, виднелись торчащие из снега могильные кресты городского кладбища да силуэт, занесенной снегом почти под крышу, маленькой деревянной часовни. За забором, зашлись громким лаем псы.

— Эй, есть там кто живой? — громко закричал он. Послышался шум открываемых ворот и из них к нему вышел седой старик, в оборванном ветхом армяке, подпоясанном какой-то веревкой.

— Что надо? — хриплым голосом спросил он.

— Вот подарки тебе в дом привез! — усмехнувшись, сообщил ему мужик.

Старик отмахнулся от его шутки рукой и пошел отворять ворота. Мужик не шутил. Заведение, окруженное глухим забором от диких зверей, действительно было домом. Божьим домом, как называли москвичи его. Сюда, зимой свозили до весны, умерших бедных, у родственников которых не было денег на покупку дров, для разогрева промерзшей земли на месте могилы и трупы неизвестных, найденные на улицах города. Весной, когда земля отогреется, их похоронят, как положено. Возница, взявшийся подработать в Земском приказе, который наблюдал за безопасностью и порядком на улицах Москвы, каждое утро, объезжал свой участок города с объездным головой и стрельцом. Трупы замерзших и убитых, попадающиеся на их пути, они собирали, а затем возница вез их в Божий дом.

Вдвоем со стариком они разгрузили сани в один из не отапливаемых бараков на территории Божьего дома. Затем, возница прошел в казенную избу, в которой располагался подьячий. С его слов подьячий, молодой парень в овчинном тулупе и подбитой зайцем шапке, записал количество мертвецов, приметы и где они были найдены. Обрадованный закончившимся общением с мертвыми, мужик вскочил в сани, и выехал в открытые стариком ворота. Старик поспешно закрыл ворота на тяжелый засов и побежал к бараку, в который они с возницей, только, что занесли трупы. Там, на столе, лежал труп того, кого возница подобрал по дороге в Божий дом.

— Андрюша! Что же они с тобой сделали? — возопил старик и заплакал, уткнувшись в грудь мертвеца. — Не уберег я тебя старый дурак! Никогда мне за это не будет прощения!

Его рыдания не прекращались. Старик как будто решил умереть, припав к недвижимому телу дорогого ему человека.

Между тем, подьячему, Кеншову Савке, потребовался старик. Закончилась стопка дров перед печуркой, и он начал мерзнуть. Старик, принятый за еду и проживание в Божий дом на зиму, обязан был быть не только сторожем, но и истопником.

— Эй, где ты старый дуралей? — выкрикнул во двор, не привыкший церемониться с прислугой Савка.

Ему никто не ответил, только из дальнего барака слышались завывания старика. Накинув на плечи шубу, Савка пошел на вой. В бараке, упав на чей-то труп, в судорогах дергался и рыдал старик.

— Родственник что ли? — сочувственно положив руку на плечо старику, спросил подьячий.

Старик, закивал головой, не переставая плакать.

— Ну, ладно! Перестань! — ласково проговорил Савка, аккуратно оторвав старика от трупа. — Все мы там будем! Принеси лучше дровишек в избу, а то у меня скоро и чернила от холода замерзнут!

Старик, всхлипывая послушно пошел к выходу из барака, а Савка остался у трупа, решив получше рассмотреть его родственника. «Молодой, судя по одежде из знатных! — думал Кеншов, разглядывая покойника. — Только вся одежда испачкана рвотой! Опился что ли?». Что-то непонятное остановило его взгляд на лице покойника. Сквозь иней покрывавший лицо отчетливо выделялись синие губы чуть приоткрытого в оскале рта. Почему на губах нет инея? Догадка мелькнула в голове подьячего! Растаял что ли?

— Старик! — громко крикнул он. — Иди сюда! И топор свой принеси!

— Господи, что случилось? — спросил его прибежавший старик.

Он уже успокоился и смирился с мыслью о смерти своего родственника.

— Дай топор! — потребовал Савка.

Старик боязливо протянул ему топорище. Тщательно протерев лезвие топора о рукав шубы, подьячий поднес его к губам покойника. Старик удивленно наблюдал за происходящим. Немного подержав топор в таком положении, Кеншов осмотрел лезвие. Отполированное до блеска лезвие, еле заметно потемнело. Не веря своим глазам, Савка еще два раза повторил эту операцию. И каждый раз лезвие, запотев, темнело. Не было никаких сомнений в том, что тело покойника почти невидимо дышало.

— Давай перенесем его в избу! — предложил Савка.

— Зачем? — изумился старик. — Ему и здесь хорошо!

— Да вроде бы жив твой родственник, старый дуралей! — торжественно произнес Савка. — Пока еще жив! Бери его за полу шубы, а я возьму за рукава.

Пораженный этим известием старик ничего не понял, но, перекрестившись, выполнил требование подьячего. В избе, тело положили на лавку. Савка рассказал старику о своем открытии.

— Даже не знаю, что нам с ним делать? — объяснял он ему. — Жизнь в твоем родственнике едва теплится, и мы, не зная того, что с ним случилось, своей помощью можем его окончательно погубить!

— Так что же теперь? — опять заплакал старик.

— Перестань ныть! Сам не знаю, дай подумать! — зло крикнул на него Савка и нервно заходил по избе.

— Есть в Москве человек, который мог бы нам помочь! — наконец объявил Кеншов. — Старуха одна. В Лубяной слободке живет, Александрой ее зовут. Ворожит и лечит! Только она от нашего больного откажется!

— Почему? — спросил старик.

— Очень она любит деньги! — ответил подьячий.

— Я договорюсь с ней! — заявил старик.

— Как? — насмешливо оглядев рваную одежду старика, спросил Савка.

— А это мое дело! — уверенно заявил старик.

— Ну, ладно! — согласился Кеншов, решив не вступать в спор с самоуверенным оборванцем. — В обед за мной приедет санная упряжка. Я возьму тебя вместе с твоим родственником, но вечером ты вернешься назад. Как ты будешь возвращаться назад, не мое дело. Но если завтра здесь будет что-то не в порядке, тебе старик не сдобровать!

В обед, подьячий выполнил обещание. Поплутав по улицам Москвы, они, наконец, подъехали к нужной избушке в Лубяной слободке. Дверь была открыта, а в избе никого не было. Савка, не желающий ждать прихода ворожеи распорядился занести груз внутрь. Там его положили на свободную лавку.

— Успеха тебе старик! — пожелал, уходя Кеншов. — И не забудь вернуться назад!

Старуха появилась внезапно. На ней была облезлая заячья шуба. Голову покрывал изъеденный молью пуховой платок.

— Что-то в моем доме мертвечиной запахло! — прошамкала она, увидев старика и тело человека, неподвижно лежащее на лавке.

— Здравствуй милостивая сударыня! — поклонился ей старик.

— Забирай своего покойника и убирайся поскорей отсюда! — зло ответила старуха.

— Он еще живой! — возразил старик.

— Ну, так скоро умрет! — равнодушно сказала старуха. — Убирайся или я сейчас на тебя своих собак спущу!

Она не лгала, со двора слышался лай собак.

— Смилуйся милостивая государыня! Не прогоняй! Только одна ты можешь мне помочь! — бухнул перед ней на колени старик. — Мне теперь без моего княжича не жить! Что хочешь, проси, все отдам!

— Княжич говоришь? — заулыбалась ворожея, окинув взглядом лисью шубу лежащего на лавке. — Только что могут дать, такие как ты оборванцы?

Старик встал с коленей и запустил руку внутрь своего армяка. Покопавшись в нем, он извлек из него монетку. Она сверкала золотым блеском даже в сумеречном дневном свете, едва проникавшем внутрь, через бычий пузырь маленького окошечка. Старуха удивленно смотрела то на старика, то на золотой.

— Сколько запросишь, столько и дам! — пообещал ей старик.

— Уговорил! — наконец ответила ворожея. — Пока ничего не обещаю. Неси его за мной.

Взяв княжича на руки как ребенка, старик понес его вслед за знахаркой. За печью бабка остановилась и открыла невидимую в темноте дверь в стене напротив. За стеной оказалась маленькая чистая комнатка, с полками, уставленными какими-то глиняными и фарфоровыми сосудами, двумя лежаками по обе стороны от стола, покрытого чистой льняной скатертью. На стенах висели пучки сухих трав, распространяя в воздухе целебные ароматы.

— Ложи сюда! — указала на один из лежаков знахарка.

Старик положил княжича.

— Как хоть его зовут? — спросила старуха.

— Андреем звали! — ответил старик.

— Выйди и подожди меня в избе, пока я осмотрю его! — потребовала знахарка.

Старик послушно вышел в черную избу и сел на лавку. Уставившись в прокопченную стену, он стал ожидать приговора знахарки.

Знахарка разбудила его толчком в плечо.

— Хорош помощник, спит на ходу! — рассмеялась она. — Дела с твоим Андрюшей не очень хорошие. Отравили его злодеи. Есть у меня снадобье от этой отравы, только не знаю, не поздно ли его принимать. Если выживет, от второй напасти надо будет лечить. Ноги и руки он обморозил сильно. Может калекой стать. Если все будет хорошо, к лету на ноги поставлю, а если нет, через два дня похоронить заберешь!

— Ты уж матушка постарайся! — услышав страшные слова, взмолился старик. — Все отдам, ничего не пожалею!

— Александра я! Беру ровно столько, сколько стоит моя работа! — зло ответила знахарка. — По венгерскому червонцу в месяц устроит тебя!

— Устроит! — обрадовался старик. — Я, пожалуй, пойду по своим делам!

— А червонец! — строго напомнила Александра. — Через два дня обязательно узнай, что с твоим Андреем! А где тебя искать, если ты не придешь?

— В Божьем доме сударыня! — передав монетку Александре, ответил старик. — Я буду каждый день приходить!

Наталья Никитична приняла меры к поиску не приехавшего домой Андрея сразу же, как ей сообщил об этом Никитка. Рассказал он ей и куда поехал князь. На парадных санях она немедленно отправилась к Коробьиным. Ее встретил сам хозяин.

— Как пропал? Не отрицаю, был он у нас! — изобразив тревогу, отвечал ей Коробьин. — Захмелел, правда, сильно! Мы его с Ириной уговаривали остаться у нас, так не послушался и уехал! Иван Бухарин был вместе с ним, может подтвердить!

Бухарин мог подтвердить, все что угодно, потому что к концу застолья был мертвецки пьян. «Врет он! Врет! — думала Наталья Никитична глядя в бесстыжие глаза Коробьина и сердце ее сжималось от боли. — Погубил он Андрея!».

Сам Коробьин был обеспокоен исчезновением трупа Бежецкого не меньше чем Наталья Никитична пропажей живого Андрея. На следующий день он выезжал на место где оставил тело Бежецкого, но ничего, кроме останков жеребца не нашел. Мысль, о том, что Бежецкий, как и в предыдущих случаях покушения на его жизнь все-таки цел и невредим, не давала покоя ему. «Этого не может быть! — повторял он целыми днями, имея в виду вмешательство высших сил, которые чудесным образом воскрешают Бежецкого каждый раз. — Я сам видел, как он умирал!»

Искать труп Бежецкого приезжал в Божий дом и пристав из Земской избы. Уехал он ни с чем, потому что подьячий Савка Кеншов, в обязанность которого входил учет привезенных тел, загулял и долго отсутствовал на службе.