Князь Барбашин

Глава 17

В 1522 году Нидерланды считались вассальными провинциями испанской короны. При этом это был довольно развитый и богатый край. В Голландии, Фрисландии и Зеландии, где не так сильно ощущалось влияние консервативного цехового строя, крепостничества и католической церкви, ещё сохранялось достаточное количество свободных крестьян, которые наряду с сельским хозяйством занимались и морским промыслом. А слабое влияние цеховых традиций способствовало тому, что и промышленный центр страны постепенно начал перебираться из южных на северные территории.

Антверпен, долгое время бывший обычным пунктом меновой торговли, благодаря своей гавани и удобному месторасположению, стремительно расширялся, превращаясь в ключевой торговый и финансовый центр Европы, чему очень поспособствовал переезд в него почти всех иностранных купеческих представительств. В его гавани собирались тысячи кораблей со всех концов света, ведь с началом нового века он стал ещё и главным торговым портом португальской империи, куда португальские корабли, минуя Лиссабон, прибывали прямиком из Африки и Индийского океана.

Вот только главную роль в городе играли не свои, а иностранные (и в основном ганзейские) купцы. Именно иностранный капитал, концентрируя свою деятельность в Антверпене, обеспечил экономический подъем города, и именно иностранцам принадлежало большинство судов, прибывавших в местную гавань. Аннтверпенские же купцы занимались в первую очередь обслуживанием торговли, поэтому крупных денег и не зарабатывали, отчего своего флота у города практически не было…

Днём, когда конвой из далёкой Руси прибыл к устью Шельды, в Антверпене стояла нестерпимая жара. Однако это вовсе не мешало жизни огромного порта. Едва корабли приблизились к берегу, как им навстречу тут же рванулись маленькие и пузатые одномачтовые лоцманские боты, дабы предложить корабельщикам свои услуги по проводке их кораблей мимо речных мелей. Ведь город от моря отделял не один десяток вёрст.

Разумеется, на русских кораблях отказываться от лоцманских услуг никто не собирался, и когда вопросы с оплатой были решены, на мостики кораблей не спеша поднялись проводники, после чего караван вновь тронулся в путь. Лоцманы с невозмутимым видом стояли рядом с рулевыми, всматриваясь в одни им ведомые знаки и по временам отрывисто и лаконично командуя.

А мимо проплывали плоские, низкие берега, мелькали в зелени деревьев посёлки и фермы. По реке, мутной и почти грязной, под парусами или на вёслах неразрывным потоком поднимались или спускались суда всевозможных конструкций и величин.

Плавание по реке длилось довольно долго, пока, наконец, среди чащи судов и леса мачт не показались стены долгожданного города. Но и на этом поход далеко ещё не кончился. Ведь весь берег был буквально заставлен кораблями, так что пришлось ещё долго выискивать место, прежде чем бросить якорь.

К середине 16 столетия Антверпен, несмотря на бурный рост и строительный бум, по прежнему полностью умещался на правом берегу Шельды, защищаемый со всех сторон мощными стенами. Впрочем, город поразил русичей отнюдь не своим многолюдием, а колоссальностью обмена товаров, осуществлявшемуся в нём.

Сотни судов загружались и выгружались у его пристаней при помощи кранов и иных приспособлений. Громадные тюки и бочки под лязг цепей, скрип лебедок и приглушённый топот ног портовых грузчиков подавались с берега на корабли и, наоборот, с кораблей на берег, укладываясь правильными рядами. Чего тут только не было? Пшеница, льняное семя, пенька, сало, шерсть, бумага, металлы, индиго, перец, фрукты и товары мануфактур – всё это лежало на причалах в каком-то гигантском количестве и не спешило убывать, хотя огромные возы непрерывным потоком увозили выгруженное добро на склады. На этом фоне даже многократно разросшееся в последние годы Норовское выглядело очень и очень бледно. Да что там Норовское! Даже Любеку было далеко до Антверпена!

Сразу по прибытию в город Сильвестр развил бурную деятельность. Окружённый учениками, он внимательно вникал в биржевые сводки, изучал предложенные образцы товаров, показывал свои. К русским, впервые прибывшим на местное торжище, купцы из разных стран – испанцы, португальцы, итальянцы, немцы, англичане, датчане – поначалу отнеслись с некоторой настороженностью, но того сговора, каким они же встретили русских в семнадцатом столетии в иной реальности, как и предсказывал Андрей, не произошло. Потому что отличие Антверпена 16 столетия от прочих торговых мест как раз и состояло в том, что здесь не было склада товаров с преимуществом покупки для какой-либо одной нации или какого-нибудь союза купцов. Здесь равны были все! Да ещё и контора могущественных Фуггеров сказала своё веское слово, прозрачно намекнув, что Руссо-Балт давно и успешно сотрудничает с ними. Так что уже довольно скоро русские стали на местных торгах если не своими, то чем-то привычным, хотя окончательно из разряда экзотики им уйти получится лишь наладив сюда регулярные рейсы.

Зато русские зеркала вызвали вполне ожидаемый компанейцами фурор, ведь до того изделиям венецианских мастеров достойных конкурентов на бирже не было. А князь недаром долго и упорно требовал шлифовать технологию их изготовления, самолично осматривая все партии, которые для того специально возились в Москву. И вот теперь русские зеркала оказались вполне на уровне венецианских, что заставило купцов из республики Святого Марка изрядно нахмуриться.

Однако кроме чисто торговых дел, Сильвестр не забывал и о княжеских поручениях. Антверпен ведь был не только портом, но и ремесленным центром, и славился своим сукноделием, а также изготовлением льняных и шелковых тканей, стеклянных изделий, мыловарением, производством пива и сахара. Ну и, кроме того, Антверпен был одним из ведущих в Европе центров книгопечатания, что подразумевало множество книжных лавочек, где продавались книги на любую тематику.

А ещё бывший студент не преминул поиграть и на фондовой бирже.

К этому времени в Антверпене уже появилась целая категория людей, что вместо того, чтобы вести хлопотливую закупку и перевоз товаров, обращались к чисто денежным операциям: давали взаймы торговцам, покупали и продавали доли в предприятиях, пользуясь повышением цен на предметы. Большой ход получили и разного рода спекуляции, которые зависели во многом от взаимных отношений народов и государств. Раньше нередко пари держали на избрание того или иного лица в сан Папы, на рождение у государя мальчика или девочки. Теперь к этому прибавились ещё и игры на случай подвоза ценных товаров из Индии или Нового Света, на выручку металла в европейских рудниках, а главное – на перемены в положении европейских королей, стран и народов, так как от этих перемен зависела судьба коммерческих предприятий. Для денежных людей было очень важно знать, перейдет ли Северная Италия с её торговыми путями в руки французского или испанского короля, или, например, кого выберут в сан императора Германии. Ставки были… вкусными, а потому, узнав о подобном тотализаторе, Андрей решительно собрал всю свою свободную наличность. Ведь до битвы при Павии оставалось всего три года!

Наиль Байкачкар, загорелый, с черными, слегка расскосыми глазами мужчина лет так тридцати, сидел, согнувшись, на чёрном, как смоль, коне, который, равномерно покачиваясь из стороны в сторону, бежал быстрой иноходью. Это был уже второй поход за год и все вокруг надеялись, что он-то уж точно будет более удачным, чем зимний.

Русское засилье в Казани завершилось сменой хана, и новый хан, привычно уже, поспешил начать очередную (которую по счёту?) войну с сильным западным соседом. И пусть ресурсы Казани были не сопоставимы с ресурсами даже союзного ныне Крымского ханства, однако было у казанских богатуров всё же одно преимущество перед своими крымскими собратьями: близость казанских владений к русским. Ведь если крымцам надо было преодолеть сотни верст безлюдной степи, а потом ещё и вернутся обратно, то им всего лишь стоило подпоясаться и вперёд, за ясырем!

Правда, столь ожидаемого некоторыми беками развала русской системы обороны "казанской украины" на деле не получилось, и даже наоборот, русские крепости, словно чирьи, глубоко врезались в тело ханских владений, так что о дальних набегах казанским воинам приходилось теперь только мечтать. А рисковать жизнью предстояло на родной земле, под стенами тех самых крепостей ненавистных урусов.

Лёгким движением поводьев придержав ход своего скакуна, Наиль остановился, пропуская вперёд свою сотню. Его воины, большинство из которых уже не раз бывали в деле, шли молча. Понимали, что большого хабара не будет, но и надобность такого похода тоже понимали.

Тумен, в котором нёс свою службу сотник Наиль, остановился лишь под вечер, недалеко от волжского берега, разбив большой и шумный лагерь. Рабы спешно ставили разборные юрты, тащили сухой камыш, разводили костры и варили в котлах простую, но сытную пищу.

Наиль, убедившись, что сотня уже устроилась, сошел с коня прямо возле приготовленной для него юрты, вход в которую завешивал повидавший виды ковёр. Чувствуя запах вареного мяса, отчего в животе сразу же заурчало, сотник буквально ввалился внутрь, привычно обойдя тлеющие прямо посредине угли, на которых и шипел бронзовый котел с мясной похлебкой.

Вскоре полог юрты откинулся и в её полумрак проник ещё один человек. Это был родич Наиля – Агиш.

– Что хорошего услыхал ты за день? – спросил сотник, разливая из бурдюка по пиалам прохладный кумыс. Агиш недавно был приставлен в охрану к молодому царевичу Сафа Гирею, сыну покойного Фатых Гирея. По весенней полой воде тот приехал в Казань, а теперь хан взял его в поход. Отираясь возле больших начальников, Агиш знал куда больше, чем простой сотник. Но всегда был готов поделиться своим знанием с родичем.

– Мы идём дальше, – Агиш с видимым удовольствием опустошил свою пиалу, после чего кинул в рот кусок баранины и принялся аппетитно жевать.

– И то верно, – кивнул головой сотник. – Коли уж по зиме не смогли взять островную крепость, так по лету и вовсе ничего не выйдет. Но для чего тогда поход?

– Так ведь урусы не одну крепость отстроили, – усмехнулся Агиш. – А потому мы идём брать Шолан, уж извини, не знаю, как её обозвали урусы.

Наиль присвистнул. Он знал те места, почти безлюдные и лесистые, где в Волгу вливается небольшая речушка, образующая обширный затон. И хотя расположен он был на левой, луговой стороне, сам берег там был довольно высок, так что даже в самое сильное половодье он был недоступен для паводковых вод.

А вот то, что никто в тех местах надолго не селился, сыграло урусам только на руку, ведь ставя там острожек, им не понадобилось ни с кем договариваться, как в тех же Чебоксарах. Зато тамошний затон позволял русской судовой рати спокойно отдыхать под надёжной защитой стен.

– Что же, да принесёт аллах удачу нашему хану, – задумчиво произнёс Наиль, отрезая ножом хороший кусок мяса.

Кумыс и плотный ужин сделали своё дело, и когда родич покинул его юрту, сотник повалился на кошму и почти сразу забылся усталым сном.

А утром, когда лучи багрового солнца, как полоска крови, протянулись низко над землёй, лагерь стал ещё более шумным, чем был вечером. Рабы и слуги спешно собирали юрты, а воины, подгоняемые начальниками, вьючили последние котлы и садились на коней.

Наиль, в легком кожаном шлеме, обмотанном зелёной чалмой и украшенном пучком белых перьев серебристой цапли, закутанный в плащ от холодного ветерка, дувшего с воды, тоже подгонял своих богатуров, так как сегодня его сотне предстояло уйти далеко вперёд, разведывая пути для медленно бредущего войска. Казанским полководцам как-то не улыбалось попасть в засаду и потерять драгоценные пушки, а особенно их обслугу. Ведь без пушек весь поход превращался в напрасную трату сил и ресурсов.

А то, что русские и сами неплохие мастера засад, показал прошлогодний поход на Чердынь и Вятку. Марийцы, признанные мастера лесной партизанской войны, были неприятно удивлены лихими налётами русских ратников, от которых они понесли существенные потери. Но и это оказалось не всё! Зимой русские летучие отряды, ведомые вогулами, навестили поселения казанских подданных с ответным визитом и устроили в них настоящую резню. Немногочисленные выжившие рассказывали страшные истории про то, как пленных мерили по тележной оси и тут же отрубали им "лишние" части. Вот только сотник давно не верил в подобные страшилки. Ну да, убили стариков и тех, кто сопротивлялся, но остальных-то зачем? Кто же будет уничтожать за просто так дармовую рабочую силу? Урусы, потерявшие летом своих крестьян, явно пришли за новыми работниками. Но по понятным причинам, опровергать подобные слухи не спешил. Пусть воины будут злее!

Целый день сотня тряслась верхом под палящими лучами солнца, но лишь раз им удалось засечь вражеского лазутчика, хотя схватить его они и не смогли. Возможно, раненный стрелой, он и окочурится где-нибудь под тенистым деревом, но лучше предположить, что счастье улыбнётся этому конкретному урусу и в крепости вовремя узнают об их приближении. Вон и мурза, которому донесли про происшествие, подумал именно так и велел сотне идти внахлёст, в надежде успеть захватить ворота изгоном, Благо до крепости оставалось всего ничего, и шанс обогнать пешего у конных был неплохой.

Увы, они не успели.

Выскочив из-за леса, казанцы сразу же рванули к бревенчатым стенам, и чем ближе они подъезжали к городу, тем сильнее ускоряли бег своих коней. Но тут сверху, с колокольни, полились частые, необычные удары большого колокола. И крепость словно ожила: на стенах появились головы тревожно выглядывающих людей, а ворота, до того полуоткрытые, с глухим стуком захлопнулись раньше, чем конники подскочили к ним. Передовой отряд, с диким, бешеным воем, гиканьем и свистом подскакал к стенам крепости, с которой тут же в них полетели камни и метнулись стрелы. Татарские кони шарахнулись, а всадники стали торопливо поворачивать обратно. Оставив у стены нескольких трупов, татары отскочили на безопасное расстояние. Захватить крепость изгоном не получилось, так что предстояло разбить лагерь и готовится к долгой осаде.

С утра воины, ведомые мурзой, стали приближаться как можно ближе к стенам, подтаскивая за собой орудия. Высокий, худой татарин в стёганном халате, но египетской железной шапке на голове, закрытой кольчужным подшлемником, руководил всей операцией, нервно покусывая длинный свисающий ус. Наконец оптимальная дистанция была выбрана и орудийная прислуга вместе с рабами принялась устанавливать пушки. Работа эта была не быстрая, в чём Наиль убедился сам, когда после обеда его сотне поручили прикрывать работающих артиллеристов.

Гарцуя за спиной у рабочих, казанец с интересом рассматривал это изобретение шайтана, так изменившее привычную войну. Радовало одно: в этот раз огненные гостинцы достануться урусам.

В крепости тоже понимали всю опасность. Со стены жахнули из однофунтовой гафуницы, но ядро не причинило казанцам вреда. Да и последующая редкая стрельба больше нервировала лошадей, чем приносила реальный урон.

Наконец установка орудий была завершена, и канонир принялся самолично наводить каждую пушку на цель. После, схватив запальник, он пошёл от одного орудия к другому, поочерёдно стреляя из них. Каменные ядра со страшной силой ударились в городские стены и ворота, во все стороны плетели щепки. Радостно загомонили воины. Ещё бы, ждать, пока кто-то сделает пролом в стене куда лучше, чем штурмовать те же стены с помощью лестниц.

Вот только ждать пришлось целых два дня, пока под нерерывными ударами первыми не выдержали ворота.

С криками торжества татары бросились вперёд. Да не тут-то было! Понимая, что ворота долго не выдержат, защитники крепости умудрились соорудить сразу за ними глухую деревянную стену, справедливо полагая, что до конца осады воспользоваться ими они вряд ли смогут. Так что ворвавшиеся в воротный проём казанцы прорваться дальше в крепость так и не смогли. Но штурм на этом далеко не окончился: казанцы не прекратили натиска и, лишь добавив лестниц, снова послали воинов вперёд.

Лестницы у татар были самые разные: с перекладинами связанными верёвками и сбитыми из гвоздей. Они выдвигались на стены одновременно со всех сторон, дабы уменьшить число защитников, вынужденных растянуться по всей стене. А казанцы лезли и лезли вперёд подгоняемые звуками боевых барабанов.

Защитники сталкивали жердями каждого, кто подымался к ним, да и сами лестницы тоже пытались сбросить вниз. Они выливали на головы поднимающихся ведра кипящей воды и бросали камни и брёвна. И всё же кое-где на стене возникали жаркие схватки, и тогда воеводе приходилось оперативно бросать в те места свои куцие подкрепления, дабы отбить приступ.

В этот раз урусы отбились, но силы их были истощены, а осада, наоборот, продолжилась. Штурмов больше не было, но целый день по крепости палили из пушек, ломая ядрами крепкие стены. Рано или поздно, но обстрел должен был принести свои плоды, и вся надежда у защитников оставалась лишь на подкрепления, которые обещались прислать ещё по весне…

Наверное, быть неудачником и вправду у некоторых людей на роду написано. И Иван Фёдорович Щереда-Палецкий, по-видимому, именно к таким неудачникам и принадлежал.

Ведь история уже пошла по-иному пути. Вместо мирных переговоров, окончившихся погромом русских купцов и гибелью посла Поджогина (брата государева фаворита!), хан Сагиб-Гирей предпринял зимой штурм русских крепостей, оставшись с Русью де-юре в состоянии войны! Да и по весне прибывший посол требовал прежде срыть все построенные русскими на территории ханства крепости, иначе никакого мира не будет! А стало быть, формируя судовую рать, князь должен был понимать, что в пути его будут ждать и казанский флот, и казанские засады. Но, как и в иной реальности, тольку это не принесло.

Судовая рать в сотню кораблей с подкреплением в виде пехоты, пушек, провизии и боеприпасов отплыла из Нижнего Новгорода со всевозможной помпезностью. Струги и насады, подхваченные течением могучей реки, легко скользили по волжской глади. Гордо реяли знамёна на начальственных кораблях. Бурной радостью встречали пришедший караван Сурск и Чебоксары. В последних отдыхали почти неделю, после чего двинулись дальше…

Позади остался целый день пути. Вечерело. И хотя от Чебоксар до Лип было всего восемьдесят вёрст, но преодолеть этот путь за один переход значительно уменьшившийся, но не ставший от этого менее громоздким конвой воеводы Палецкого не успел и ввиду предстоящей ночи спешно причалил к берегу, где и разбил временный лагерь.

Вот только большого порядка среди ратной вольницы князь то ли не сумел, то ли не стал наводить и потому лишь к полуночи люди более-менее угомонились и улеглись спать, мечтая о скором конце похода. Вот только для многих из них следующий день так и не наступил, потому что под утро, когда сон самый сладкий, на спящих воинов напали казанские черемисы. Ратники, находясь в походе, спали у костров в броне и с оружием, но враги смогли подобраться слишком близко и навалились на лагерь со всех сторон. Хуже всего то, что воевода явно растерялся и не смог организовать достойного отпора, отчего лишь малой части рати, вместе с воеводой, удалось прорватся на корабли. Спешно рубились канаты, вспенивали водную гладь вёсла, стремясь поскорее убрать суда подальше от негостеприимного берега. Да только на волжской глади их уже ждали суда казанцев.

Разгром был полный. Даже хуже, чем это было в иной реальности. Ныне только одному стругу и удалось вырваться из боя и вернуться назад, в Чебоксары. И воеводы на нём не было…

Когда известие об этом погроме достигло Москвы, в Кремле грянул гром. Василий Иванович, почти всё лето отстоявший на крымской украйне, был зол и, как принято говорить в таких случаях, рвал и метал. Решение во что бы то ни стало покарать казанских отступников, прочно осело в великокняжеской голове, и государевы ближние советники отнюдь не спешили отговаривать его от подобного шага, несмотря на то, что в Кремле уже ожидало аудиенции очередное посольство казанского хана. Сокращённый состав думы тоже, несмотря на большую когорту тех, кто был против войны с Казанью, не стал идти встречь государевой воле, и приговорил пожечь огнём подлую черемису в назиданье за их деяния. А поскольку благоприятное время для полноценного вторжения со стороны крымского хана уже прошло, то стоявшим на казанской границе князьям Кашину да Стригину Ряполовскому можно было беспрепятственно выделить необходимые для такого рейда подкрепления.

В результате, когда осенный жёлтый лист тонким покрывалом начал укутывать землю, от причалов Нижнего Новгорода отошла очередная судовая рать. Князья-воеводы, получив прямой приказ, трезво оценили сложившуюся обстановку и донесения лазутчиков, и свой удар решили нанести не как обычно, от границы, а из глубины черемисских земель, со стороны Чебоксар. Для чего князь Стригин Ряполовский с большей частью войска и отправился в плавание вниз по течению.

И уже оттуда, пощадя земли союзных Руси князьков, горящие жаждой мщения за волжский погром русские отряды разлетелись по окрестностям, сжигая поволжские села, убивая и полоня семьи черемисов и чувашей. Лишь в некоторых местах им пытались оказать сопротивление, но силы были явно не равны. Горько отлилась Горной стороне блестящая победа ханских войск.

Зато разгром русского флота позволил казанскому войску значительно усилить свои силы за счёт доставшихся ему трофеев. Только захваченных пушек привезли почти два десятка. Правда, подавляющее большинство из них были небольшими одно и трёхфунтовыми мелкашками, но были среди них и вполне пригодные для осады экземпляры. Плюс порох и чугунные ядра, что имели куда большую пробиваемость чем каменные, используемые казанцами до сей поры. Ну и психологический фактор от показа пленных, что шли им в помощь, а теперь пополнят собой рабские загоны, не стоит списывать со счетов.

В общем, к новому штурму хан подготовился весьма солидно и когда одна из стен, не выдержав артиллерийского надругательства, всё же рухнула, мало кто уже сомневался в окончательной победе ханских войск.

Повинуясь звукам труб, многочисленные потоки татар бросились к крепости одновременно со всех сторон. В проломе вспыхнула яростная сеча, но не там был главный удар! Большая часть воинов оказалась как раз на лестницах, что облепили стены частым гребнем. Один за другим, богатуры проникали на стену, и не было уже у воеводы сил, чтобы купировать эти прорывы. Часы крепости были сочтены.

К вечеру Сагиб-Гирей и его тринадцатилетний племянник Сафа-Гирей въехали в опустошённую цитадель. Всюду, вдоль реки, на скатах крепостных валов и на улицах, валялись уже раздетые трупы защитников и стоял своеобразный смрад смерти. Юный Сафа-Гирей морщил нос и имел довольно бледный вид, однако дядя был непреклонен.

– Это тебе не в медресе оды про войну читать. Настоящая война вот именно такая: кровь, грязь и вонища. Но это необходимо, если мы хотим вернуть Юрт Отцов, а не погибнуть в бесславии. В конце концов, эта земля – земля ханства и не дело, коли на ней стоят чужие крепости.

– Значит, теперь мы пойдём дальше?

– Увы, нет, теперь мы пойдём назад. Ведь войску нужно отдохнуть и приготовиться к новому походу. К тому же выше по реке урусы успели укрепить гарнизоны, а вот крепость в устье Свияги не получила ничего, зато много потратила зимой. До осени мы измотаем их летучими отрядами, а как только встанет лёд, вновь соберём армию и навсегда сроем этот чирей с нашей земли. И урусам придётся ходить под стены Казани по-старинке.

– Тогда зачем ты послал послов?

– Чтобы отвлечь Василия от большой войны с нами, пока Муххамед не расправится с астраханскими изменниками, а наши воины не отдохнут.

Сафа-Гирей понятливо закивал головой.

А спустя несколько недель победоносное казанское войско вернулось в столицу ханства. Поход завершился удачно. В цепочке русских крепостей возник значительный разрыв, а о подвигах его багатуров уже слагали новые песни. Но так получилось, что в очередной раз ханство не смогло защитить своих подданных: горных черемисов, мордву и чувашей, отдав их на растерзание русских летучих отрядов. И глядя на это, в головы многих старейшин закралась крамольная мысль: возможно, чтобы выжить, им пора поменять покровителя?