Князь Барбашин

Глава 3

Счастливо пройдя мимо островов Моонзундского архипелага, Андрей решил, что пришла пора разделяться. Караван в сопровождении трёх охранников продолжит движение в Любек, а вот "Новик" и краер "Святой Николай" повернут в сторону Лиепаи. Точнее, самой Лиепаи пока что не было, и на её месте красовалась лишь небольшая рыбацкая деревушка Ливы, а город и порт располагались в 10 верстах вверх по течению Аланде. Именно там, в ливонском городе Гробине и поджидали русских послов представители Тевтонского ордена.

Изначально Гробин появился как опорный пункт для защиты южных границ Ливонского ордена от диких литовцев. Хотя возник он отнюдь не на пустом месте. Деревянный замок куршей на левом берегу Аланде, окружённый водяным рвом, был давно уже хорошо знаком различным торговцам. Место было бойкое, так что не удивительно, что вскоре вокруг орденского замка скоро возникло и быстро разрослось поселение ремесленников и купцов. Ведь на морском берегу торговать было опасно, да и людей было мало, вот торговцы со своими кораблями и проходили через озеро Лива, ещё не ставшего Лиепаевским, в реку Аланде и по ней дальше в Гробину.

Увы, природа и время любят мешать человеку. Шли годы, корабли становились все крупнее, а река Лива к 1520 году стала слишком мелкой для удобной навигации, и у мореходов больше не было возможности заходить в озеро. Корабли оставались в море, а товары на берег вывозили на лодках. Это негативно сказалось на развитии города и Гробин понемногу начал терять своё значение портового и торгового места.

Но ведь не в приморской же деревушке встречать полномочных послов московского государя! Ну как в бесчестье это запишут. Вот и изнывали от ожидания орденские представители в ливонском городе.

Русские корабли осторожно шли к берегу, постоянно делая промеры глубин. Когда лот показал, что от киля до дна осталось не больше аршина, князь велел бросать якорь, хотя пара пузатых коггов и стояли куда ближе к берегу. Но Андрей в незнакомых водах предпочитал не рисковать.

С борта "Новика" открывался великолепнейший вид из непрерывной линии песчаных пляжей и дюн. Дул устойчивый бриз, напоминая, что не зря будущая Лиепая была известна как "город, где рождается ветер". Бриз тут дул постоянно, охлаждая поселение днём и поддерживая тепло ночью, заодно облегчая кораблям подход и отход к берегу.

Ливы отнюдь не напоминали собой бедную деревеньку. Селение было защищено невысокой каменной стеной, из-за которой тянулся ввысь шпиль католической церкви святой Анны. А чуть дальше гордо высился небольшой деревянный замок. Чуть южнее устья Ливы была сооружена небольшая гавань, все пирсы которой были уже заняты. Нет, не на пустом месте устроил свой порт курляндский герцог Якоб.

Особое внимание Андрея привлекли два корабля, топы мачт которых были украшены крестами, а на корме лениво трепыхались белые флаги с чёрным крестом.

– Ну что ж, Константин Тимофеевич, можно сказать, что встречающие лица уже тут, – сказал он, обращаясь к послу и указывая перстом на эти корабли.

– Так, почитай, ещё седьмицу назад должны были прибыть, – вздохнул Замыцкий.

– Ничего, ничего. Им больше надо, так что не грех и подождать, – усмехнулся Андрей, продолжая рассматривать остатки былой роскоши Тевтонского ордена.

Было время, когда корабли с черными крестами на парусах активно действовали во всём Балтийском море. Они успешно боролись с пиратами, оказавшимися не по зубам даже могущественной тогда Ганзе, выбивали с Готланда витальеров, многие годы успешно грабивших ганзейских купцов и даже вмешивавшихся в большую политику. Но со временем орден утратил былое могущество, большинство городов, поставлявших корабли для крестоносного флота, отошли под руку совсем иному монарху и стоит ли удивляться, что и могучий флот захирел и превратился лишь в тень самого себя. Но кое-что у тевтонов ещё осталось.

– Что ж, надо бы навестить рыцарей. А то так и будем ждать у моря погоды, – пробормотал князь и обернулся к вахтенному начальнику: – Распорядитесь спустить шлюпку.

Повинуясь командам, мореходы резво спустили корабельную ёлу, и в неё по штормовому трапу ловко соскользнули гребцы. Следом за ними в лодку спустился Донат – один из новых вахтенных начальников флагманского корабля, уже относительно взрослый, много походивший по морям мужчина – и ёла отправилась к орденскому кораблю, на котором уже собралась небольшая толпа глазеющих на вновь прибывших коллег и гадающая, что за флаги реют на них.

Спустя час Донат вернулся назад. Правда, ему пришлось немного покачаться на волнах возле борта, так как трап был занят шлюпкой, привёзшей с берега местных чиновников. Однако те недолго задержались и засобирались обратно, едва только узнали причину захода и, поняв, что никакого профита с этого не получат. Взяв обычный портовый сбор, ливонцы поспешили удалиться. После чего Донат поднялся на борт и доложил о результатах поездки.

Орденский капитан был изрядно удивлён появлением давно ожидаемого посла морским ходом, но пообещал сразу же послать известие в Гробин, а пока что приглашал капитанов и посла на борт, дабы отметить сие событие за бутылочкой винца. Ну что же, отчего бы и не съездить, коли от чистого сердца приглашают. Да и с возможными союзниками стоило отношения наладить. Вдруг придётся бок о бок посражаться.

Однако в гости Андрей поехал один. Посол посчитал это невместным, так как он ныне представлял собой государя, а князю перечить не стал, коль так в морских обычаях ведётся. Дождавшись, когда подойдёт шлюпка с "Николая", Андрей ловко спустился в неё по трапу, и ёла, подгоняемая мощными гребками и легко переваливаясь через небольшие волны, быстро понеслась к орденскому кораблю.

Капитан флагманского корабля "Пильгерим" (то есть "Паломник"), был вылитый немец. Ну, так, как его изображали в советское время: высокий, худощавый, лицо вытянутое, нос крючком и глаза чуть на выкате. В чёрном орденском дублете, он казался даже тоще, чем был на самом деле. Звали его Иоганн Пейне.

Поскольку день был жаркий, а большинство моряков гуляло на берегу, то решили не париться в каюте и стол накрыли прямо на шкафуте.

– Ладный у вас кораблик, князь, – заговорил Пейне, когда с официальной частью было покончено. – Я таких и не видывал.

– Просто вы не бывали в Средиземном море и не видели тамошних шебек.

– Это точно, – вздохнул орденец. – К счастью или к сожалению, но папа не одобрил идею кардинала Лаского.

– Простите, что за идея? – Андрей был искренне удивлён. Кто такой Ян Лаский – примас Польши – он знал, но вот что он предлагал в отношении Тевтонского ордена, нет. А ведь мало ли как это скажется в будущем. Всё же его действия потихоньку уже влияли не только на историю Руси, но и сопредельных государств тоже. А ну как в следующий раз этот Лаский что-то стоящее предложит и войны между Польшей и Орденом не будет!

– А, – махнул рукой капитан. – Поначалу этот непримиримый враг Тевтонского ордена требовал немедленного принесения присяги, а в случае отказа – перевода Ордена в Подолию: поближе к туркам и татарам. А теперь новая жена польского короля принесла с собой в виде приданного княжество Бари, что в области Апулия. А так как восточное италийское побережье постоянно находится под угрозой турецкого вторжения, то теперь он предложил перевести Тевтонский орден туда, обменяв Бари на Восточную Пруссию. Но без ведома папы это сделать было нельзя, а папа идею не одобрил.

– Вы как будто сожалеете.

– Вообще-то да! – воскликнул Пейне. – Орден мог вернуться к тому, ради чего он создавался: борьбе с сарацинами, пусть даже их место и заняли турки. А ведь папа дважды призывал к миру между христианскими государями, дабы организовать крестовый поход против магометан. И во главе христова воинства он планировал поставить нашего магистра. А вместо этого мы на пороге войны с Польшей.

Пока немец выражал свои эмоции, Андрей мысленно аплодировал папе римскому. Ай, молодца! А ведь согласись он переселить Орден, и вся история Восточной Европы пошла бы совсем другим путём. А учитывая роль Пруссии в образовании Германии, так и не только Восточной.

– Вы же не брат Ордена, капитан. Так зачем вам менять спокойную Балтику на опасности Средиземноморья? Я не думаю, что польский король решится захватить земли Ордена. Ему хватит и вассальной клятвы. Да и войну ещё надо выиграть. Кстати, вы ещё не думали, чем на ней займётся флот?

– Нет, я же не адмирал, князь. А вы словно готовы что-то предложить?

– Ну что вы, я так далеко не заглядывал. Но просветите меня, можно ли взять каперский патент у Ордена? А то знаете, всё же Русь с Польшей не воюет и это здорово вяжет мне руки.

– Не думаю, что когда дело дойдёт до войны магистр был бы против, – усмехнулся Пейн.

– Тогда это было бы просто превосходно. А флот, кстати, мог бы поспособствовать в захвате тех городов, что когда-то принадлежали Ордену.

– Ну, наверное, надо будет над этим подумать.

– Думать, это завтра. Сейчас же предлагаю выпить за здоровье…

Вечером шлюпка доставила Андрея на борт в состоянии штормовой качки. Зато получилось неплохо скоротать денёк. А на следующий день в Ливу приехал представитель великого магистра Георг фон Витрамсдорф. Общение с ним полностью взял на себя посол, а проспавшийся Андрей занялся подготовкой к переходу в Лабиау. Вроде и не далеко – всего сотня морских миль – но при средней скорости орденских кораблей в 4–5 узла два дня потратят, к гадалке не ходи. Да ещё проскочить узкий пролив между материком и Куршской косой, дабы войти в довольно таки опасный для мореплавания залив Курш-Гафф, на берегу которого и раскинулся этот орденский городишко. Немцы, кстати, опасность залива прекрасно понимали и даже пытались прорыть канал между реками Дейми и Неманом по типу петровского Староладожского канала, но не преуспели в этом.

Однако бог миловал, и устье Дейми, на которой и стоял Лабиау, они достигли к вечеру второго дня без особых проблем. Якорь бросили на виду рыбацкой деревеньки Лабагинен, после чего Георг фон Витрамсдорф пригласил посла Замыцкого с членами посольства отправиться в город, дабы не терять драгоценного времени, а уж корабли с утра поднимутся вверх по течению сами.

Когда дипломаты убыли дабы вершить историю, Андрей с лёгким сердцем пригласил орденских капитанов к себе на борт с ответным визитом. Заодно и свежие новости обсудить. Главное уже выяснили у местных рыбаков: Дейми был вполне судоходен. Ведь главная проблема её была в том, что речка любила пересыхать, особенно в жаркие дни. А ведь чем привлекательна была Дейма. Да тем, что это один из рукавов реки Преголя, на берегах которой выросла нынешняя столица Тевтонского ордена Кёнигсберг. От Лабиау до неё всего каких-то полсотни вёрст.

С утра корабли вошли в реку. На баке привычно уже стоял мореход с лотом, хотя в основном глубина тут была две сажени, а максимальная доходила и до семи, что при осадке "Новика" в сажень с третью давало хорошую свободу манёвра. Скорость течения была где-то полверсты в час, а потому четыре версты от устья до пирса, пользуясь дневным бризом, прошли быстро. Когда корабли были надёжно пришвартованы, Андрей принялся с интересом изучать каменно-кирпичные укрепления городка.

Лабиау, раскинувшийся на левом берегу Дейми, оказался небольшим уютным городом, большую часть населения которого составляли рыбаки, ремесленники и огородники. Но именно в его замке в ближайшие дни предстояло вершиться истории. Оставалось лишь дождаться прибытия великого магистра. И тот не заставил себя долго ждать.

Гроссмейстер прибыл через четыре дня и сразу же принял Замыцкого "с великой честью". По окончанию первого раунда переговоров в замке состоялся пир в честь почётных гостей. Среди приглашённых оказался и Андрей, чей княжеский титул был высоко оценён местным церемониймейстером.

Вечером главный зал замка, нарушая его привычную однообразную тишину, наполнил весёлый шум, а с высокой галереи полилась давно не звучавшая тут музыка, развлекая многочисленных гостей. Поскольку братья рыцари считались монахами, то на женское общество на пиру Андрей не особо-то и рассчитывал, вот только Альбрехт давно уже показал, что не собирается вести жизнь в воздержании. Это простые рыцари и священники должны строго исполнять требования устава, а Великий магистр, как представитель высшей знати не обязан слишком строго придерживаться общих правил. Ведь он давал обет безбрачия, а не целомудрия. И рядом с ним на переговорах были лишь самые высшие сановники и преданные друзья. Так что на пиру присутствовали не только гости, но и гостьи. И если Замыцкому и было это не по душе, то виду он не подавал, всё же не в первый раз исполнял посольские дела и к нравам закатных немцев был уже привычен. Ну а Андрею было просто интересно.

Дамы были в длинных платьях, ниспадающих до самого пола красивыми складками. Большинство из них имело глухой ворот, но некоторые уже щеголяли оголённой шеей. Мода ведь не стояла на месте и, не боясь препон пусть и медленно, но проникала в самые удалённые уголки. Волосы дам были тщательно причёсаны и уложены в самые разнообразные пышные причёски, украшенные цветными лентами или золотыми нитями.

Мужчины на пиру тоже красовались отнюдь не в латах. И большинство из них всё ещё предпочитали носить длинные причёски, а лица большинства украшали бороды, хотя уже встречались и чисто бритые. Так что князь со своей аккуратно подстриженной бородкой, одетый в короткополый, слегка приталенный кафтан из тёмно-синей камки с серебряной оторочкой и высокими, почти до локтя манжетами, украшенными вологодским кружевом на их фоне выделялся не сильно.

Блеск золота, серебра и драгоценных камней, приятное сочетание цветных тканей различных оттенков, создали в зале яркую и необычайно жизнерадостную картину. Гости весело общались, слышались приветственные крики, когда в дверях появлялся кто-то новый. Церемониймейстер одним за другим объявлял о приходе всё новых и новых лиц. Андрея он представил как "его светлость, фюрст Барбашин, адмирал великого князя русского", чем сразу привлёк к его персоне повышенное внимание. Настолько, что вскоре он просто перестал запоминать всех, с кем его знакомили, пока его не представили брату и сестре фон Штайн, и тут князь, что называется, поплыл. И ведь не назовёшь новую знакомую писаной красавицей, но что-то в ней было такое, что заставило его обратить на неё своё внимание. Довольно высокая, статная девушка, распространявшая вокруг себя лёгкий фиалковый запах. Кстати, именно его-то и отметил первым делом князь, ведь он мало походил на запах духов, спрыснутых на давно не мытое тело. Сам Андрей, в виду отсутствия бани, воспользовался бочкой с горячей водой, чтобы смыть с себя "грязь дорог", но многие гости замка Лабинау видимо предпочли лишь утереться полотенцем смоченном розовой водой, а то и уксусом, да вылить на себя флакон другой духов. Но эта девушка благоухала запахом чистого тела, лишь слегка умащённого фиалковой водой.

А ведь в Европе уже вовсю набирала ход кампания о вреде бань и парилок. Ведь именно европейские медики планомерно отучали европейцев от них. "Водные ванны утепляют тело, но ослабляют организм и расширяют поры. Поэтому они могут вызвать болезни и даже смерть". И это на полном серьёзе писалось в медицинском трактате. А ведь со времён Рима европейцы любили мыться и в их городах, пусть и полных грязи и нечистот, существовали общественные бани и отдельные гильдии банщиков, в которые не так-то легко было попасть. Да что говорить, князь и сам знал одного купца из Штеттина, который предпочитал все торговые договора обмывать в бане под холодное пивко и хорошую закусочку. И даже хвастался, что года два или три назад провёл в парилке 211 дней, потому как сделки шли одна за другой. Вот только совмещение бани и борделя, да прилетевшая из Америки эпидемия сифилиса привели к тому, что наблюдавшие за последствиями медики и вынесли вердикт о вреде частого мытья. А тут ещё и повсеместная вырубка лесов внесла свою лепту, сильно подняв цену на дрова, а, следовательно, и на банные услуги. И за какие-то два десятка лет количество бань в европейских городах уменьшилось вдвое, а большая часть народа стала мыться куда реже, чем ещё их же родители.

Вот и до земель Ордена, если судить по запахам, витавшим в зале, долетели последние веяния и многие из гостей уже вполне восприняли новый взгляд на банные процедуры, отчего такие как Агнесс – а именно так звали девушку – и выделялись из общей массы.

Её брат, Юрген фон Штайн, как заметил Андрей, тоже кривил нос, когда мимо проходила особо пахнущая особа, что говорило об общем отношении в семье к делам гигиены.

Познакомившись с молодыми немцами поближе, Андрей быстро выяснил, что фрайхеры фон Штайны принадлежали к древнему германскому роду, и в более поздние времена их отнесли бы к так называемому старинному дворянству. В Прибалтике же они появились относительно недавно. Просто один из младших сыновей в поисках лучшей доли взял да и отправился в эти места во времена Тринадцатилетней войны. Ему повезло дважды: во-первых, он выжил в сражениях, а во-вторых у проигравшего войну Ордена просто не оказалось денег, чтобы оплатить услуги наёмников. И тогда капитул пошёл на нетривиальный шаг: он оплатил свои долги владениями погибших на войне рыцарей или землями самого Ордена, породив тем самым новый класс землевладельцев из третьих сыновей и прочих безземельных риттеров, от которых и произошли многие юнкерские семейства будущей Пруссии. Ну а фон Штайны с тех пор прочно осели в окрестностях Лабинау. Они не отличались большим богатством, но и откровенными бедняками тоже не были.

Юный рыцарь оказался приятным собеседником и слово за слово, они подошли к извечной теме всех мужчин, к оружию.

– Фи, кназ, – смешно сморщила прямой греческий носик Агнесса, быстро уставшая слушать, о чем ведут речь мужчины. Когда Андрей пояснил, как звучит его титул на родине, девушка принялась упорно называть его именно так, веселя своими попытками выговорить его правильно. – Почему все мужчины так любят много говорить об оружии, и так мало о поэзии? Это же скучно.

– Потому что мир не совершенен. Красотой гомеровского гекзаметра ещё никому не удалось отстоять ни жизни, ни свободы.

– А кназ читал Гомера?

– А почему нет? В конце концов, Русь никогда не теряла связи с Константинополем, пока в нём правили православные императоры. А я ведь воспитывался при монастыре. Так что мне посчастливилось прочесть множество книг. И поверьте, фройлен, вы даже не представляете, как много.

– Но всё одно, обсуждать любит грубую сталь.

И Агнесса, гордо задрав голову, отошла к подругам, оставив Юргена краснеть, а Андрея улыбаться.

– У вас боевая сестра, Юрген, – заметил он.

– Иной раз мне кажется, что чересчур.

После чего разговор вновь свернул на военную тему. Оказалось, что ещё дед Юргена – тот самый удачливый наёмник – занялся таким прибыльным делом, как разведение коней. Ведь рыцаря в полной броне потянет не каждая лошадь. Да только земли Прибалтики не сильно способствовали коневодству. Как и малые владения фрайхеров не позволяли им прокормить большой табун. Зато те немногочисленные строевые кони, что у них получались, были все как на подбор и пользовались устойчивым спросом.

Андрей, внимательно выслушав юношу, выразил страстное желание глянуть на рыцарское хозяйство, дабы оценить для себя одну вещь: может и не стоит тащиться в Нидерланды за их брабансонами, коли под боком есть неплохие экземпляры. Да, рыцарский боевой конь, несмотря на то, каким бы ни было тяжелым снаряжение и вооружение его всадника – это всё же не тяжеловоз, который хорош только в своей стезе – перемещение по дорогам очень тяжелых грузов посредством запряжки в повозку. Тяжелоупряжные лошади не обладают необходимой подвижностью, маневренностью, чувствительностью и скоростью реакции на команды всадника, не могут более-менее продолжительное время поддерживать галоп. Им это просто-напросто не надо. Зато влить в потомков жмудинок кровь хорошего рыцарского коня поможет им добрать в стати и массе. Ведь его бережические лошадки уже и сейчас легко тащили груз, мало какой иной кобыле доступный. Но парк тяжеловозов был ещё слишком мал и не удовлетворял потребностей даже самого князя. Что уж тут говорить про остальную Русь.

Ну и не стоит сбрасывать со счетов различного рода санкции. Европа ведь этим не только в 21 веке страдала. А то, что не продадут русскому князю, могут легко продать и даже привезти немецкому фрайхеру.

– О, а вот сейчас появится сам гроссмейстер, – вдруг прервал размышления князя Юрген.

Андрей повернул голову в сторону входных дверей.

Альбрехт вошёл в зал лёгкой пружинистой походкой. Круглолицый, голубоглазый, с длинными каштановыми волосами, он был хорош, и даже лёгкое косоглазие не мешало этому. Магистр сразу же направился к громадному столу, накрытому белой узорной скатертью и всё блестящее общество направилось за ним. Загремели отодвигаемые стулья, общество шумно рассаживалось согласно знатности. Посол восседал рядом с магистром, а вот Андрей был посажен среди самых знатных гостей. Фон Штайны к ним не относились, и это слегка огорчило князя. Всё же, как-никак, а успел познакомиться поближе и даже о совместном мероприятии задуматься успел. А теперь вокруг одни напыщенные индюки и чопорные матроны. Хотя не все были такими. Почти напротив него восседал Дитрих фон Шонберг, харизматичный молодой человек, который кроме того, что был частым спутником в амурных похождениях молодого магистра, был его же доверенным лицом и дипломатом, занимался математикой, астрономией и астрологией. Андрей видел его мельком в Москве, но обстоятельного знакомства не свёл. Что ж вот и появилась возможность поправить ситуацию.

В зал неслышно вошли слуги с кувшинами в руках и полотенцем на шее, дабы благородные господа ополоснули свои ручки перед едой. Следом за ними из-за занавеси появились пажи, бросившиеся разливать вино по кубкам и бокалам. Вина были разные, но все были приправлены пряностями или лавандой. Перепробовав всё, князь остановил свой выбор на гипокрасе (смеси из мёда, пряностей и вина).

Наконец из кухни появились слуги несущие горячие блюда.

На первое сегодня была жареная свинина в нескольких видах – запечённая голова и целый поросёнок. Мясо было сильно приправлено горячим перцовым соусом. За ним пошли жареные куры, гуси и перепела. Так же воздавали должное колбасам, рагу и зайчатине с изюмом и сливами.

Когда первый голод был утолён, гостей принялись развлекать артисты: танцоры и жонглёры. Затем был объявлен первый тур танцев. Увы, понимая минус своего образования, Андрей решил скоротать это время в беседах, однако его желание было пресечено на корню неугомонным Юргеном.

– Ваша светлость, не сочтите за дерзость, но не могли бы вы пригласить на круг мою сестру.

– С удовольствием, – усмехнулся князь. – Только предупредите её, что я не умею танцевать.

– Не волнуйтесь, кназ, – тихо шепнула девушка, когда они встали в пару. – Аллеманду нельзя не уметь танцевать.

И действительно, танец оказался на диво простым. Танцующие становились парами друг за другом, и приветствовали друг друга кавалеры салютом, а дамы реверансом. Затем шло движение под музыку по залу, простыми, спокойными шагами, держась за руки. Шаги делали вперёд, в сторону, отступая назад. Колонна двигалась по залу, и, когда доходила до конца, участники делали поворот на месте (не разъединяя рук) и продолжали танец в обратном направлении. Действительно этот танец нельзя было не уметь танцевать.

Когда музыка окончилась, Андрей галантно отвёл даму к брату и сдал её с рук на руки.

– Благодарю за танец, фройлен, а сейчас оставлю вас на более умелых танцоров.

– Очень жаль, кназ, но, надеюсь, вы ещё пригласите меня.

– Всенепременно, – усмехнулся Андрей отходя. Интересно, девочка просто обрадовалась новому лицу или у неё есть более интересные планы? Как бы это уточнить. Ну не у брата же спрашивать. А то ведь наворотит дел, потом не отмолишься: при её виде крышу у князя сносило капитально.

Впрочем, фривольные мысли вылетели разом, едва он нос к носу не столкнулся с Шонбергом. Молодой повеса почему-то тоже не танцевал и скромно стоял в сторонке, наблюдая за шествующими по залу парами.

– Не помешаю?

– Нет, князь. Скучаете или решили поговорить о делах?

– О делах пусть говорят послы, а я хотел бы просто поговорить. Узнать, к примеру, есть ли в Кенигсберге типографии.

– Увы, ничем не могу вас обрадовать. Как я слышал, некий Иоганн Вайнрайх подал прошение на её обустройство, но дело пока не сдвинулось.

– Жаль, а я так на это надеялся.

– И чем же вам могла помочь типография?

– Не мне, а нам. У меня есть письма некоего Максимилиана Штирлица, что служит ныне моему государю, в котором он описывает события последней войны. Там и памфлет на разгром 80 тысяч русских под Оршей, хотя их было не больше двадцати, что вполне соответствовало литовско-польской армии, и описание неудач Острожского под Опочкой и о взятии Полоцка с Витебском. И если б их можно было распечатать и распространить среди германских княжеств и в Империи, думаю, это…

– Это подняло бы ваш престиж и заодно показало миру, какой союзник появился у Ордена в борьбе с польским королём, – закончил за него Дитрих. – Хотите одним разом два дела сделать? Что ж, похвально. Говорите Штирлиц, но я такой фамилии и не слыхивал. Вроде что-то немецкое, но… хм, нет, не слыхивал.

– Ну, вы же знаете, что чужие фамилии часто переиначивают на свой лад, – склонил голову Андрей. – Не удивлюсь, что у этого Макса родовое имя звучит совсем иначе.

– Да, возможно, – рассмеялся Шонберг. – Кстати, Штирлиц очень созвучно с фон Штеглиц. Но не будем гадать. Вас что-то ещё интересует?

– Да. Слыхивал я, что вы увлекаетесь алхимией. Знаете, мои интересы тоже лежат в сфере поиска природы вещей. Нет, я понимаю, что вы очень занятой человек, но, может, вы могли бы помочь мне нанять кого-нибудь из, скажем так, более низкого сословия? Пусть он и будет знать предмет хуже вас, но для начала мне хватит и этого.

– Собираетесь искать философский камень? – изумился фаворит.

– Что вы, это слишком дорогое занятие, – отмахнулся Андрей. А про себя усмехнулся: нашёл идиота! Про трансмутацию элементов он знал как бы не больше всех местных учёных, благо о ней писали даже в научпопе. Те же Сахно и Курашов вполне себе смогли получить золото из урана, но где он возьмёт оборудование и ту прорву энергии, нужных для подобного? Так что развлекайтесь этим сами, господа, а нам просто нужен химик-умелец, потому как без химии даже хороших взрывчаток не получить.

– Знаете, князь, а вы интересный человек. Надеюсь, вы найдёте время навестить меня в Кёнигсберге. Кстати, капитан Пейне уже рассказал мне о ваших предложениях, и они меня, признаюсь, заинтересовали. В связи с предстоящей войной, лишние корабли Ордену не помешали бы. Но, как я понимаю, в любом деле есть свои тонкости и именно их вы хотели бы обсудить?

– Вы правы. Но ведь ещё не известно, чем закончатся переговоры, герр Дитрих.

– Бросьте, все понимают, что теперь войны уж точно не избежать. Так что рад буду видеть вас у себя. А пока что стоит вернуться к празднику. Не стоит столь явно игнорировать танцующих. Тем более, как я заметил, вы решили приударить за малышкой Агнессой?

– Даже не думал.

– И правильно. Агнессу все зовут не иначе как монашкой. Если хотите составить конкуренцию его милости Альбрехту, то советую вам переключить своё внимание на других.

– А я слыхал, что и про вас ходят слухи как о ходоке по чужим альковам.

– Ох уж эти придворные. Болтают и болтают. Не волнуйтесь, князь, если у нас вдруг совпадут пристрастия, я уступлю гостю.

– Тогда позвольте вас оставить.

Андрей покинул общество фаворита и задумался. Жаль, конечно, что столица ордена ещё не обзавелась своими типографиями, но с другой стороны, копий "писем Штирлица", у него было достаточно, потому как заранее предполагалось печатать их в нескольких местах. Раз не получилось в Кенигсберге, то всё одно отпечатают в Любеке и будут распространять бесплатно, потому как всю оплату Андрей брал на себя, точнее, собирался переложить на плечи гданьских купцов. Зато само по себе знакомство с фаворитом это неплохой плюс. Ведь с ним куда проще обсудить текущие надобности, прежде чем выносить их на суд магистра. Взять тех же чеканщиков. Что, на Руси не могут сделать нормальной монеты, чеканя какую-то чешую? Наверное, могут, но даже приезжий Аристотель так и продолжал бить овальные монетки. А если обучить своих умельцев? Ведь всё одно денежная реформа на Руси созрела и даже перезрела, и её так или иначе будут проводить либо Василий, либо, как и в иной истории Елена. А тут и свои мастера готовые подоспеют. Да и просто иных вопросов было немало, которые можно было разрешить сам-двое, не беспокоя государей.

А вот по поводу юной фройлен мысли путались. В конце концов, молодое тело требовало своё, но стоило ли пытаться? В конце концов, он решил не забивать голову и пустить всё на самотёк, а пока просто воздать должное хозяйскому угощению, тем более что пир продолжился.

Вновь несли мясо, подливки, вновь пажи наполняли кубки, звучали здравницы. Потом вновь были танцы, и Андрей даже пару раз пригласил Агнессу в круг, благо это были всё те же бас-дансы или, говоря по простому "прогулочные танцы". А вот танцевать что-то напоминающее вольту он даже и не пытался.

Под конец подали десерт: фрукты, пирожные, марципаны и, конечно, традиционные вафли с заварным кремом и ягодами. Однако больше всего Андрея поразил сливочный пудинг из лепестков роз с розовой водой, орешками и засахаренными фиалками. Просто потому, что фиалки он воспринимал как декоративные цветы, а не как что-то съедобное.

Потом были вновь танцы, выступления певцов и игры. Веселье закончилось далеко за полночь, и в отведённые для посольских покои князь и сын боярский добрались лишь с помощью слуг. Правда перед расставанием, Андрей успел договорится с Юргеном о визите, так что культурная программа на этом явно не заканчивалась.

Пока же князь предавался личным делам, состоялась вторая встреча Замыцкого с Альбрехтом. Кроме основных дел, посол узнал от магистра, что венгры заключили трёхлетнее перемирие с турками и, по мнению многих, этому способствовал король Сигизмунд, ибо данное перемирие выгодно было только ему.

Всё это, а так же результаты переговоров Константин Тимофеевич подробно изложил в своём донесении, которое и вручил Андрею. Ведь по договорённости он должен был их в срочном порядке доставить до ивангородского наместника князя Хохолкова-Ростовского, а уж тот переправит их до государя.

Вместе с оказией в Москву послал депеши и Альбрехт. Андрей только посмеялся: как быстро из грозного капера сделали почтового голубя.

Но как бы там ни было, а в пятницу 20 мая на день Филиппа и Фалафея, русские корабли покинули уютную гавань Лабиау и, спустившись по реке, вспороли острыми носами воды Куриш-Гафф.

Возле большого стрельчатого окна, распахнутого по случаю жаркого дня, стоял с бокалом в руках мужчина лет сорока, одетый по последней германской моде в двухцветный бархатный вамс, позволявший видеть батистовую рубашку с воротом в мелкую складку, и украшенные тесьмой плюдерхозе (так назывались невероятно широкие сборчатые штаны, которые сами состояли из продольных лент, перевязанных в нескольких местах и закреплённые у пояса и колен). Поверх вамса был надет застёгнутый на боку фальтрок без рукавов. Одежда ландскнехтов, ставшая невероятно популярной среди купечества и дворян с лёгкой руки почившего ныне императора Максимилиана неплохо смотрелась на мужчине.

Кстати вместо длинных локонов, спадавших на плечи, стрижен он был так же по последней моде, только-только входящей в обиход: так называемой Kolbe – короткой прямой стрижкой. Подбородок и щеки его обрамляли коротко и прямо подстриженные борода и бакенбарды.

В общем, было видно, что мужчина внимательно следил за веяниями моды.

Звали модника Клаус фон Эльцен, и как многие представители рода фон Эльценов до этого, он состоял членом городского магистрата ганзейского города Гданьск. Как и большинство коренных горожан, доставшихся польскому королевству от Ордена, он не принимал введённое поляками новое наименование города, и в неофициальных беседах продолжал звать его по старинке, Данцигом.

Из центра комнаты к окну неспешно приблизился ещё один человек. Это был высокий, но изрядно полноватый мужчина, одетый в тёмного цвета плотно прилегающую куртку и туго натянутые штаны-чулки. Правда, его длинные штаны-чулки согласно последней моде, в верхней части были обильно украшены декоративными разрезами. Обут он был тоже по старинке в туфли с длинными носами. Звали толстячка Каспар Шиллинг, и он так же был членом городского магистрата Гданьска. Деятельный торговец, Шиллинг был одним из тех членов совета, кто организовывал городских бюргеров на борьбу с врагами короля. Именно стараниями таких как он гданьские каперы терзали ныне торговлю московитов, возомнивших себя равными немецкому купцу. И именно поэтому же Каспар в последнее время был сильно возбуждён и слегка встревожен.

Глотая рубиновое вино большими глотками, он встал рядом с фон Эльценом и молча окинул взглядом не раз уже виденный пейзаж.

Из окна особняка открывался великолепнейший вид на Вислу, городской порт, забитый кораблями и Длинный Журавль, который как всегда что-то то ли грузил, то ли выгружал с пришвартованного рядом с ним судна.

– И долго мы ещё будем играть в молчанку, судари? – раздался изнутри комнаты раскатистый голос. Его обладателя легко можно было представить на мостике корабля, чем за изысканным столом, за которым он сейчас и восседал.

Впрочем, Христиану Гильденштерну и впрямь было привычно не только танцевать на городских балах, но и держать в руках абордажный меч. Ведь он был не только купцом и ратманом, но ещё и королевским капером.

Ныне трое из совета собрались в доме фон Эльцина, чтобы обсудить кой-какие накопившиеся вопросы, ну и согласовать свои взгляды по другим, или хотя бы прощупать позиции других и уяснить для себя, где можно уступить, а где стоит и упереться. Недаром ведь говорят, что большая часть политики вершится кулуарно.

Однако сегодняшняя встреча была посвящена тем тревожным слухам, что появились на улицах города. Ведь не на пустом же месте они родились. Увы, хорошая идея поживится за счёт слабого неожиданно оказалась не столь и хорошей. И ведь ничто не предвещало подобного развития. Веками Ганза выживала конкурентов с балтийских просторов. И русичи были как раз одними из них. Казалось, им удалось загнать новгородцев за волховские, а псковичей за нарвские пороги, но тут случилось непредвиденное: сначала Новгород, а потом и Псков пали и вместо них с Ганзой ныне говорило могучее государство, которое меньше всего хотело считаться с купеческими интересами. И что самое обидное, оно, в отличие от тех же Дании или Швеции не могло быть покорено с помощью флота, ибо его столица располагалась в глуби территории, среди непроходимых чащоб и принудить тамошнего правителя к покорности у союза просто не оказалось сил.

А эти лесные наглецы, словно поняв расклад, начали творить что-то неописуемое. Они закрыли ганзейский двор, и тут выяснилось, что Ганзе самой придётся договариваться об его открытии. Да, русские тоже страдали от прерванной торговли, но вместо ганзейцев дорогу к ним протоптали датчане, шведы и те немецкие купцы, что не входили в Ганзу. А следом могли последовать и голландцы, а тут ещё и сами русичи вознамерились выйти в море. И если поодиночке это было не смертельно, то совокупно приводило к тому, что русский рынок для Ганзы был бы потерян. Вот и пришлось ганзейцам, заключая новый договор, не только добиваться своего, но и во многом уступать московскому государю.

Но это полбеды, а ныне, когда городские каперы по привычке решили навести порядок на море, их ждал ответ совсем не ожидаемый от русских. Сначала они стали собираться в большие конвои и давать отпор, а потом выпустили на гданьских купцов своих ястребов и купцы взвыли. Это во время войны они готовы были терпеть невзгоды, но клятый русский додумался до хитрого хода. Отпуская команды, он каждый раз передавал купцам и магистрату, что действует лишь в отместку и, коли гданьские каперы прекратят грабить русских купцов, он не станет трогать гданьчан.

Дело дошло до того, что магистрат разделился на две партии, и напряжение между ними готово было прорваться грозой в любой момент. А тут ещё городская чернь принялась выступать против своих же каперов, мотивируя это тем, что она теряет работу. Дошло до того, что на узких улочках толпа подмастерьев начала избивать грозных морских жолнеров, и те вынуждены были ныне ходить по родному городу большими компаниями.

Да что там простые жолнеры. Недавно дёгтем измазали ворота гильденштерновского дома. То же самое проделали и с домами иных капитанов. Город явно находился на грани бунта, и эти настроения поддерживали те купцы, что несли потери от русского каперства. Да и не только они. В конце концов, сесть в кресло ратмана мечтали многие и готовы были использовать для этого любую возможность.

– Да, – согласно кивнул фон Эльцин, отходя от окна, – пришла пора поговорить. Кажется, наша авантюра вскоре упадёт на наши головы.

– Чёрт, – чертыхнулся Шиллинг, – а Дантышек уверял меня, что всё будет хорошо.

– Его можно понять, – махнул рукой фон Эльцин. – Кто же ожидал от этих лесовиков подобное? А ведь этот князь не просто грабит наших купцов, но он ещё и жалуется в Любек, что Данциг нарушает договор, подписанный Ганзой, и должен отвечать за это. Мол, Ганза обещала чистый путь, а тут не какие-то пираты, а конкретные каперы конкретного города.

– Да, – стукнул кулаком по столу Гильденшерн, – а ещё он предоставил совету каперские грамоты наших капитанов в качестве доказательств.

– А недавно в совет пожаловался ещё и Норби, – взвизгнул Шиллинг. – Наш секретарь, Амврозий Шторм, потерял голос, пытаясь в Любеке доказать, что каперские свидетельства выписаны только против русских, а тут такой конфуз. Ну вот кто просил ваших молодцов атаковать датчанина?

– Что вы визжите, Каспар, – поморщился Гильденшерн. – Вопрос надо задавать не кто, а почему оставили свидетелей? Не будь выживших, никто бы и не узнал об этом инциденте. Море, как известно, умеет хранить тайны. Но вы правы, этот князь действует так, словно он немец, а не дикий лесовик.

– А ваша попытка его убрать опять закончилась провалом, – с иронией произнёс фон Эльцин. – Как там себя чувствуют сбежавшие капитаны?

– Ёрничаете, Клаус, – тихий голос Гильденшерна заставил обоих собеседников вздрогнуть. Нрав ратмана был хорошо известен: прежде чем взорваться тот затихал, словно успокаиваясь. – А готовы вы выделить денежки, дабы сравнять боевой потенциал наших кораблей? Знаете, у этого князя, оказывается, стоят на борту большие пушки, приличествующие больше галерам или большим кораблям, а не краерам или орлогам. Может, вы поможете мне вооружиться чем-то подобным? Всего-то двести-триста флоринов за пушку. Три тысячи флоринов и я буду вооружен, как и этот московит, после чего мы ещё посмотрим, кто из нас сильнее на морских просторах.

– Ну-ну, успокойтесь, Христиан, – примиряюще вступился Каспар Шиллинг. – Клаус вовсе не хотел никого задеть. Да и не стоит нам ссориться сейчас, когда город находится на грани бунта. Мы ведь собрались совсем для другого.

– Вы правы, Каспар, – мрачно буркнул Гильденшерн, опрокидывая в себя кубок с вином. – Проблема только в том, что королю очень понравилась сама идея. Как бы он не задумал получить флот преданный только ему.

– Этот вопрос мы решим, – сказал фон Эльцин. – Стоит только намекнуть магнатам, что создавая королевский флот, король получит в руки силу, которую можно будет направить не только в морские просторы, и те сами сделают всё за нас. Ну а коли королю что-то понадобиться, то городская гильдия каперов всегда окажет ему услугу.

– Несомненно! Так что займитесь этим, Клаус, – ответил Гильденшерн. – А мы подумаем, как нам закончить дело на морях.

– Может нанести визит прямо в сердце русской торговли? – спросил вдруг Шиллинг.

– Разграбить и сжечь Норовское и Невское Устье? – вскинулся Христиан. – Точно так, как этот же князь сотворил с Палангой? Знаете, а это отличная идея, Каспар.

– Главное, чтобы этот сумасшедший князь не пришел, потом, сжечь Данциг.

– Клаус, раз всё дело в князе, так может, мы просто наймём кое-кого для решения этой проблемы. Только не хмурьтесь, словно чистоплюй или девица, которой в первый раз предстоит возлечь на ложе.

– Я хмурюсь совсем по другому поводу, дорогой Христиан. О таких вещах не стоит громко кричать, особенно при открытых окнах.

– Хм, признаюсь, вы правы, – смущение, написанное на лице ратмана, изумило и фон Эльцина и Шиллинга, так как смущался Гильденштерн очень-очень редко. – Обсудим сей вопрос попозже. А с каперством, похоже, всё одно придётся заканчивать. Никто не ожидал от русских такой реакции и теперь мы должны больше думать о себе, а не о королевских выгодах. Впрочем, датская авантюра в Швеции позволит нам выйти из щекотливого положения с честью.

– Надеетесь, что Христиан сломает голову?

– По крайней мере, Стуре будут держаться за власть до последнего. И подвоз нужных припасов для них это вопрос жизни и смерти. А датская блокада побережья становится всё непроницаемей. А зачем Данцигу сильная Дания, сожравшая шведов? На кого она нацелится дальше?

– К тому же в этом вопросе Любек будет с нами, – усмехнулся фон Эльцин. – И это позволит сгладить кой-какие острые углы в наших отношениях.

– Да, связь Христиана и голландцев не по нутру королеве Ганзы, – вставил и Шиллинг. – И на этом можно будет неплохо сыграть. А русские… Так не сильно-то они нам и конкуренты. Даже наоборот: ведь хлеб в их суровых землях родится не очень. Но сжечь их порты всё же стоит, дабы они не сильно забывались в своём медвежьем углу. Заодно покажем Ревелю, что вполне соблюдаем его интересы.

– На том и порешим, – подвёл итог фон Эльцин. – И на следующем собрании магистрата посмотрим, что ответят нам почтенные ратманы и бургомистр. А по поводу, кхм, князя, думаю, не стоит сильно торопиться, хотя всесторонне рассмотреть предложение всё же стоит. Надо будет подумать на досуге.

Расстояние от Лабиау до Норовского корабли покрыли в рекордный срок, пользуясь тем, что всю дорогу ветра дули практически в корму. Потому уже на день Никиты Столпника они бросили якорь на русском берегу устья Наровы и Андрей, в сопровождении дружинников, отправился к ивангродскому наместнику, которому и передал всю посольскую переписку.

Покончив с делами посольскими и понимая, что торговые дела быстро не делаются, князь в рамках операции против гданьского судоходства решил перед тем, как плыть в Любек, совсем немного побезобразничать у мыса Хель. Однако проскочив Моонзундские острова, "Новик" и "Св. Николай" попали в шторм и, боясь берега больше, чем волн, ушли штормовать подальше в море.

Почти сутки свинцовые валы кидали шхуну как игрушку, но сработанный на совесть, корабль выдержал испытание погодой, хотя кое-где и появились незапланированные течи. А едва шторм утих, "Новик" продолжил прерванный непогодой поиск вражеских торговцев. Но только спустя сутки зоркий вперёдсмотрящий засёк чужие паруса. И шхуна, как почуявший добычу хищник, стремительно бросился на сближение.

Погода была свежая: дул 4-балльный юго-восточный ветер, раздувая сильную зыбь, видимость быстро ухудшалась. Пройдя вокруг обнаруженного судна, Андрей убедился, что это очень жирный гусь под гданьским флагом. Ведь он шёл из Европы, а значит, был гружён не зерном или пенькой, а очень даже востребованным товаром. Ветер препятствовал торговцу, что не могло не сказаться на его скорости.

На "Новике" изготовились к бою, но тут случилось неожиданное. После предупредительного выстрела под нос судно послушно легло в дрейф, хотя волнение было приличное, а его экипаж на шлюпках спешно покинул корабль.

Пожав плечами и махнув рукой на удирающих моряков, Андрей велел призовой команде высаживаться на трофей. Что ж, рейд начинался просто великолепно: доход от пряностей и дорогих тканей неплохо пополнит его оскудевшую казну. Причём пряности решено было сбыть сразу же в Любеке и желательно за звонкое серебро.

Следующие два дня вылились в пустое крейсирование. Нет, им попадались, конечно, корабли, но шли они не под гданьским флагом, и нападать на них Андрей не решился. Ведь тогда придётся убить всех, дабы не оставлять ненужных свидетелей его пиратской выходки. А резать просто так простых моряков как-то коробило. Хотя, положа руку на сердце, стоило признать, что знай он точно, что в трюме подобного нейтрала лежит золото или серебро, отдал бы приказ на атаку, не задумываясь. Но поскольку таких сведений у него не было, то и портить отношения на пустом месте не стоило.

Хорошо хоть потерявшийся в шторм краер, нашёлся.

Зато на третий день им вновь повезло. На рассвете наблюдатель засёк паруса сразу трёх посудин. Причём "Новик", как раз возвращавшийся к оконечности хельской косы, неожиданно оказался западнее торговцев, то есть оставался для них в ночной тени. Выдернутый из койки Андрей очень надеялся, что не зря прервал свой сон и это те, кого он ждал.

Вскоре оптика позволила разглядеть флаг концевого холька. Что ж, красный флаг с белыми крестами развеял все сомнения. Планируя атаку, князь заблаговременно обговорил с главартом порядок действий. Главной задачей было вначале обездвижить торговцев. А как это сделать на парусных судах? Разумеется, порвав им паруса. Поставить запасные дело не пары минут и им хватит, чтобы довершить работу канониров абордажем всех купчин.

На краер просигналили, чтобы в бой не лезли и были готовы перехватить самого резвого из купцов, если "Новику" не удастся обездвижить всех.

Однако прошло больше четверти часа, прежде чем шхуна догнала первого купца и работа, наконец, закипела.

Пройдя перед торговцами с запада на восток, "Новик" обстрелял их правым бортом, перемежая цепные ядра и дальнюю картечь. Потом развернулся на 180 градусов и вновь обстрелял всех троих, качественно лишив их хода. Правда, к тому моменту торговцев уже достаточно далеко разнесло друг от друга, ведь каждый из них, заслышав выстрелы, попытался порскнуть в сторону. Но не медлительному хольку тягаться со шхуной.

А дальше начался грабёж.

"Новик" подплывал к купцу, и абордажная команда перелетала на чужой борт. Особого сопротивления они не встречали и, убедившись, что купец взят ими под своё управление, шхуна стремительно летела к другому хольку, где всё повторялось по новой.

После того, как все три корабля были захвачены, небольшая эскадра нагло приблизилась в песчаному побережью хельской косы и встала на якорь. Пришла пора подсчитывать успех. Заодно вся добыча делилась сразу на три части: одна треть шла государю, одна треть в пользу Компании (читай княжеский карман) и треть делилась на доли, из которых и начислялись призовые команде. Идти по принципу Карстена Роде и Ивана Грозного, платившего своим корсарам лишь повышенную зарплату, он не стал, хоть и хотелось. Остановился на петровском варианте, который 62 % добычи определял в пользу казны, лишь слегка переделав его под себя. Потому как отказываться от трети добычи Андрей не собирался. Он ведь занимался первичным накоплением капитала, чёрт возьми, а не спонсированием горожан. Однако жалование мореходов на конвойных судах было всё же выше, чем у обычных торговцев. Плата за риск, так сказать.

Первый хольк был набит всё теми же пряностями, тканями, вином и оливковым маслом. Добыча второго оказалась более существенной: кроме всего прочего, он вёз свинец в чушках, и олово. А поскольку своего олова на Руси покамест не водилось, то стоило сказать полякам спасибо: и самому дешевле пушки выйдут и казна купит по приемлемой цене.

Но ценнее всех оказался третий хольк. По терминологии будущих веков его больше пристало бы назвать кораблём снабжения. В его тёмном трюме, спрятанными от солнца, лежали стволы бронзовых пушек, купленных для нужд польского королевства в германских землях. И это был воистину ценный приз. Ведь стоимость отливки пушек на Руси из-за привозного сырья разнился в два – два с половиной раза от их стоимости на Западе. Так, 80-фунтовая бомбарда весом 200 пудов стоила в империи 1352 флорина или 407 рублей, на Руси же её отливка превысила бы 1000 рублей. А потому груз орудий, захваченный князем, обещал неплохие дивиденды, а возможно и государеву благосклонность, ведь не одну тысячу он ему своей добычей сэкономит.

А ведь кроме пушек, в трюмах холька нашлись и порох, и ядра для перевозимых орудий и даже селитра с серой. Последние тут же были заныканы в долю компании, ведь андреев порох получался куда лучше местного, так зачем же тратится на сырьё, если его столь любезно предоставили. А обходить государевых скупщиков его люди уже давно научились.

Пока же шёл подсчёт добычи, плотники занялись более вдумчивым ремонтом шхуны. Из-за него, кстати, пропустили пару парусов, мелькнувших на горизонте, зато "Новик" теперь был почти как новенький. Абордажники тоже не сидели без дела, а немного пошалили по окрестностям, пограбив местных рыбаков. Уха из свежей рыбы, и жаренное тюленье мясо пришлись очень даже ко двору.

Наконец ремонт был окончен и небольшой караван двинулся в сторону Финского залива, потому как людей на призовые команды у Андрея оставалось мизер, а лето только входило в зенит.

Захваченные корабли собирались оставить на Тютерсе, который уже давно считался островом компании, даже если кто-то иной и мыслил по-другому. По крайней мере, всего раза хватило, чтобы ливонские рыбаки перестали высаживаться на его берег, а уж тем более пытаться что-то построить. Теперь тут возле мыса Эскола, там, где в более поздние времена возникнет финская рыбачья деревушка, вовсю отстраивалась деревенька русская, для защиты которой были сняты с захваченных судов небольшие железные пушки. А так же строился довольно приличный деревянный пирс. Ещё Андрей собирался сделать тут каменный волнолом и углубить дно, для чего в германских землях ныне искали мастеров. Ведь рано или поздно, но государь созреет до нормального русского порта, так почему бы уже сейчас не подготовить умельцев, дабы потом поживится на государственном заказе?

Однако вместо спокойной стоянки возле острова их ожидал довольно неприятный сюрприз. Два гданьских капера решили предвосхитить своих потомков и превратить Тютерс в свою маневренную базу, откуда так удобно было бы выходить на перехват судов идущих в Нарву. А может и не предвосхитить, ведь во времена Василия Ивановича не было своего Карстена Роде и проверить, кто первый превратил остров в опорную точку для прерывания нарвского плавания, не было никакой возможности.

В общем оба ляха радостно потирая руки, высадились на остров, где уже были, как на заказ построены и причалы, и дома для отдыха и даже склады, причём отнюдь не пустые. Разумеется, работники компании попытались дать им отпор, но, поняв, что силы не равны, просто отошли вглубь острова, где уже была оборудована лесная база именно на такой случай. Как потом выяснилось, каперы попробовали туда сунуться, но понеся потери, быстро вернулись на побережье, тем более, что их добыча шла мимо острова, а не гуляла по его лесам.

Появление на горизонте нескольких кораблей было ими отслежено своевременно, и теперь они оба на всех парусах спешили навстречу. А вот навстречу чему предстояло ещё уточниться. Ведь "Новик" и "Святой Николай" вовсе не собирались быть зрителями в предстоящем спектакле. И если "Николай" своими казнозарядными фальконетами лишь больше действовал пиратам на нервы, чем наносил существенный урон, то громогласный рык новиковских единорогов наоборот, больше сеял смерть в рядах изготовившихся к абордажу гданьчан.

Винсент Столле, названный так в честь деда, бывшего одним из командиров данцингского флота в бою в Вислинском заливе ещё во времена Тринадцатилетней войны, давно хотел встретиться с неуловимым русским князем, что в последнее время принёс столько бед семье судовладельцев Столле. Из семи коггов и галар, имевшихся у них, четыре судна уже стали его добычей. Именно потому Винсент, до того даже не входивший в гильдию каперов, и принял королевский патент, на семейные деньги снарядив большую каравеллу, хотя большинство его подельников по прежнему предпочитали лёгкие краеры и шкуты. Зато его успешные действия позволили семье частично поправить дела, однако до полного восстановления было ещё далеко.

Быстро сообразив, кто попался ему навстречу, Столле лишь велел добавить парусов, дабы побыстрее проскочить разделяющее его каравеллу и вражеское судно расстояние. Наслушавшись чужих рассказов, он давно уже понял, что тягаться с русским в артиллерийском бою – это заранее признать себя побеждённым. Единственное, что можно было ему противопоставить, это стремительное сближение и мгновенный абордаж, когда преимущество русского в огнестрельном бою будет компенсировано схваткой лицом к лицу.

И вот теперь, казалось, сбывались все его самые смелые мечты и чаяния. Ветер, ещё вчера дувший в сторону Нарвы, сегодня как по заказу переменился и теперь наполнял паруса его каравеллы, заставляя русских постоянно лавировать. Вот и сейчас они шли в правый бейдевинд, загоняя его каравеллу под прицел пушек левого борта. Но набравший приличный ход "Гданьский лебедь" бесстрашно шёл к своей цели, а одевший кирасу Винсент молча стоял возле рулевого, держась за румпель, дабы не позволить никому сбить корабль с курса.

Он не пытался маневрировать, прекрасно понимая, что избежать чужого залпа он не сможет, а вот потерять скорость вполне. А скорость теперь была главным залогом успеха. И оставалось только молиться, что ядра русского не снесут ему фок-мачту, как на "Цмоке", а сам русский не отвернёт в сторону, вовремя сообразив, на что надеется его противник.

Первый залп русского был страшен. Он буквально снёс всё на баке, превратив собравшихся там лучников в фарш. Что-то с ужасным свистом пронеслось недалеко от головы Столле, и потому как дёрнулся в его руках румпель, он понял, что рулевой уже не держит его. Однако капитан не зря стоял рядом. Лишь краем глаза он глянул на плававшего в луже крови матроса, а потом всё его внимание сосредоточилось на чужом корабле.

"Гданьский лебедь" продолжил упорно идти вперёд и его противник видимо подумал, что тот просто рвётся к купцам, а потому, совершив поворот оверштаг, постарался оказаться у него на пути, и ударил из всех орудий теперь уже правого борта.

Корпус каравеллы вновь задрожал от попаданий, потому как расстояние было уже совсем мизерное. Пороховой дым окутал чужое судно, уносясь за корму, и Винсент поспешил довернуть, сближаясь ещё ближе, так как русский явно собирался уйти в сторону, чтобы встать к каравелле опять левым, уже видимо зарядившимся, бортом. Что-что, а умение невероятно быстро заряжать орудия, было отмечено всеми, кто имел несчастье встать у русских пиратов на дороге.

Затявкали пушки с "Лебедя", посылая на русского небольшие, величиной с куриное яйцо, ядра. Но если русские стреляли из своих пушек и по парусам и по корпусу, то гданьчане стреляли именно по парусам, стремясь сбить ход противнику. "Гданьский лебедь" продолжал двигаться, хотя носовая часть его была изуродована ядрами русских пушек и Винсент начал бояться, что корабль затонет раньше, чем сблизиться с русским на дистанцию броска кошки.

– Приготовиться к абордажу! Боцман, крюки на изготовку!

Повинуясь команде, из-под палубы полезли наверх абордажные команды. Изначально готовясь к рукопашной, Винсент ещё в Гданьске набрал удвоенное количество бойцов, которые до времени укрывались внутри корабля. Ха! Это должно было стать неприятным сюрпризом для его визави, ведь большинство гданьских каперов имели команды всего в 20–50 человек. А у него до начала боя их было больше сотни. Но, прочь все мысли! Приближался самый рискованный момент. Набрав большую скорость, каравелла быстро сближалась с русским капером, который в свою очередь, уже закладывал циркуляцию, готовясь уйти в сторону. Столле ясно видел, как перекинулись у того паруса, и молился, чтобы внезапный порыв ветра не помог его врагам.

Отдав румпель подбежавшему матросу, он широким шагом направился на бак, где специально тренированные боцманом люди готовились бросать крюки с привязанными к ним канатами. Вот они взмыли вверх и, описав небольшую дугу, один за другим упали вниз. Некоторые промахнулись и со шлепками ушли в воду, но несколько всё же вцепились в дерево чужого борта. С криком и матом люди хватались за свободные места у канатов и тянули их изо всех сил к себе, чтобы сблизить корабли. Чудом уцелевшие лучники бросились вперёд, и над головами абордажников, засвистели стрелы. В ответ грохнули залпы из ружей и горячая картечь начала косить ряды гданьчан.

Но корабли уже ударились друг о друга с резким стуком, и жаждущая крови толпа повалила на палубу русского судна, оставив на "Лебеде" лишь немногочисленных лучников. Их натиск был столь неудержим, что они разом завладели шкафутом, разделив обороняющихся на два отдельных отряда. Несколько человек с ловкостью обезьяны полезли было наверх, к вороньему гнезду, но картечные выстрелы оттуда быстро сбросили их вниз, заодно охладив головы тем, кто хотел последовать их примеру. И всё же, казалось, победа неумолимо клонилась в сторону поляков, просто нужно совсем немного ещё чуть-чуть дожать и Столле, дико взревев и размахивая мечом, повёл своих людей на последний штурм. Следуя примеру своего капитана, те с удвоенным жаром накинулись на русских. Однако последние, словно по команде, разом отхлынули на корму, оставив перед собой жидкий ряд бойцов, державших в руках короткие мушкеты с расширенным на конце дулом и дымящимися фитилями у запального отверстия. И прежде чем толпа каперов накрыла их, грянул дружный залп. Картечью! В упор! А следом жахнули вертлюжные фальконеты, так же повёрнутые в сторону поляков.

И теперь уже русские кинулись в атаку. И их напор ошеломляюще подействовал на гданьчан, только что ликовавших по случаю близкой победы. И всё же бой ещё далеко не кончился. Поляки упорно сопротивлялись, прекрасно видя, что они численно превосходят противника, а у русских просто не было времени быстро перезарядить их дьявольские ружья. Теперь всё решала сталь и умение бойцов действовать сообща, ведь любая схватка это не благородный поединок один на один и тут, пока ты готовишься ударить одного, двое других могут вполне успеть проткнуть тебя самого.

Обе команды дрались с безумной храбростью людей, знающих, что им некуда отступать и что они должны либо победить, либо погибнуть.

Неожиданно абордажники, что сражались на баке "Новика", стали с криком перескакивать на носовую часть "Гданьского лебедя". Поначалу Столле подумал, что так те собираются просто избежать смерти от его людей, но потом вдруг сообразил, что там, на баке, были размещены такие же вертлюжные пушки, что и на этом проклятом русском капере. Причём заряженные пушки, возле которых никого не было. Лучники, взяв свою долю смертей, теперь быстро изрубались русскими, часть из которых кинулась наводить орудия на его людей. Проклятье! Пусть там не картечь, но Винсент нутром чувствовал, что бой завис в неустойчивом равновесии и любое действие может толкнуть чашу весов на любую сторону. Нет, его люди, руководимые помощником, уже мчались следом за русскими, но те, встав грудью на их пути, упорно не пускали их к тем, кто занимался пушками. А потом грянул залп…

Но прозвучал он не с бака, а сверху. Это тамошние стрелки, воспользовавшись тем, что лучникам стало не до них, перезарядили свои железяки, и вот теперь горячая картечь с противным чмоканьем вспорола палубный настил и тела тех, кому не повезло оказаться у неё на пути. И только потом бухнули пушки с бака его собственного судна. Однако их залп просто затерялся в том уроне, что причинила до того картечь. Похоже, он ошибся с моментом, и теперь бой стремительно катился к его поражению. Его людей теснили повсюду, и даже отступление на свой корабль вряд ли уже поможет. Что ж, осталось показать, как умеют помирать истинные католики!

Да, давненько у людей князя не было столь славной и столь долгой битвы. И ведь даже когда сама рубка окончилась, бой ещё продолжался. Чуть в стороне сцепились в смертельных объятиях "Святой Николай" и "Морская невеста" и люди Гриди жертвуя собой не дали чужакам прийти на помощь тем, кто рубился на палубе "Новика". Так что теперь уже "Новику" предстояло вернуть долг товарищества. А потому, пока мореходы занимались парусами и распутывали снасти, Андрей приказал воинам вытащить или обрубить все крюки, чтобы освободить шхуну от захваченного корабля.

На помощь они прибыли очень вовремя. К тому времени, как абордажные крючья полетели на "Морскую невесту", лишь небольшая кучка русичей всё ещё оборонялась на корме "Святого Николая", готовясь задорого продать свои жизни. Однако картечь из вертлюжных фальконетов и мушкетонов, и последующий слитный удар десятков клинков быстро расставили всё по своим местам.

И этот бой остался за ними, но как же дорого он дался…

Когда подсчитали потери, Андрей был готов утопиться с тоски. И утопился… в вине. Потому как из шести десятков бойцов у него осталось два, причём не раненых можно было пересчитать по пальцам. Но самые главные потери были среди командного состава и пушкарей. Потому как это были те самые кадры, которые быстро восполнить не было никакой возможности. Тяжёлое ранение получил Гридя, щеголял свежей повязкой на голове главный канонир Охрим. Да и сам Андрей был туго перебинтован, потому как получил трещину в рёбрах (а может и перелом, кто это без рентгена скажет). Корабельные знахари с ног валились, стараясь помочь всем пострадавшим. Как не хватало сейчас его Мишука, но тот оставлен был в вотчине, приглядеть за здоровьем жены и дочери.

Больше всего Андрей злился на себя. Что сказать: расслабился ты князинька. Забылся, или бессмертным себя почувствовал, что, впрочем, одно и то же. Хорошо удар пришёлся по грудным пластинам. А долбанули бы по пустой голове и всё, кончилось бы твоё прогрессорство, княже, совместно с жизнью. Не в игре ведь находишься, и функции сохранения тут нет. Да, без риска многое просто не сделать, но думать-то надо иногда, да и думать до, а не после. Вот какого, спрашивается, чёрта он на этот абордаж попёрся? Да расстрелять надо было, как в прошлом бою и вся недолга. Ведь понятно было, что не купец наперерез летит. Так нет, взыграло в одном месте. Или это от долгого воздержания так гормоны подействовали, что мозги расплавились? Всё же это разумом он сорокалетний мужик, а тело то юноши. Так вроде из пубертанного периода вышел. 22 года дураку стукнуло. А главное, что теперь делать? С поломанными рёбрами ходить, конечно, можно, но нужно ли? А время-то идёт. Скоро торговый караван назад отправится, а он ещё даже до Любека не добрался. Нет! Отныне никаких абордажей с каперами. Только купцы, а всех прочих топить быстро и без затей. Понятно, что на них может быть хорошая добыча. Даже на нынешних корсарах трюмы оказались отнюдь не пусты, причём добро из островных амбаров поляки пока даже не тронули и не перегрузили к себе. То есть взяли кого-то в море. А если учесть ассортимент, то вовсе даже не русских купцов попотрошили. Но жизнь дороже, хотя бы тем, что она одна, а ему и без того приходится рисковать. Так зачем лезть на рожон там, где не надо?

Всю неделю, что он провёл лёжа на перинах (прихваченных по случаю с какого-то купца), Андрей то корил себя за несдержанность, то строил планы по дальнейшему развитию ситуации. А его люди наводили порядок в поселении и на кораблях. Вот, кстати, тоже вырисовалась проблема. Похоже, Андреевское (ну так по скромному обозвали деревеньку на самочинно захваченном острове) требовалось укреплять куда основательнее, чем делали до того. Форт что ли поставить вместо нынешнего палисада, да и пушки покрупнее подвезти. Ну и людей, конечно. С последним, кстати, потихоньку начинались проблемы. Рабочих рук всё больше не хватало, хотя Русь ещё не подверглась напасти Малого ледникового периода середины-конца 16 столетия, и была куда многолюднее, чем даже в конце правления династии рюриковичей. Но кадровый голод ощущался уже сейчас и чем больше росли аппетиты князя, тем меньше было людей. А потому даже давно продуманный вертикально интегрированный судостроительный холдинг всё никак не складывался до конца. Да, приобрели уже небольшую канатную мастерскую, но до превращения её в канатную мануфактуру, что позволило бы со временем резко сбить цены на корабельные канаты и захватить для начала свой рынок, было ещё очень далеко. И так во всём.

Вот и по островному поселению. Да, воспользовавшись тем, что от избытка влаги прошлый год выдался голодным, его вербовщики, носившиеся по всей Руси, сумели подрядить почти сотню мужиков. Вот только практически все они были направленны в его камскую вочтину, развитию которой придавалось самое большое внимание. И небольшая часть была посажена в романовских владениях, под строгий надзор жены. А ведь у него из-за войны буквально простаивали смоленские наделы, "честно проданные" ему Ходыкиным. А они могли стать главным поставщиком пеньки для той же канатной мастерской. Так до острова ли тут? Да и снабжение островитян при увеличении населения может вылететь для него в копеечку. Потому как земли те де-юре не российские, а бесхозные и Андреем самозахваченные (никто ведь так на остров прямых прав и не предъявил, а население ещё буквально недавно жило на нём лишь наездами, да и были это, в основном, рыбаки с финского берега). Свои-то там только рыба да грибы с ягодами. Ну и то, что жители на огородиках посадить успели. Ах да, были ещё овцы, снабжавшие островитян молоком. Но то, что хорошо для нескольких десятков, явно недостаточно для нескольких сотен.

Да, идущая война сильно уронила цены на холопов и этим тоже активно пользовались, но заселять холопами остров не хотелось: слишком близко тут было до чужих берегов. Это с Камы-реки бежать далеко, а тут взял лодочку и всё…

Ну и увлечение рабами может привести к обратному результату, ведь как учили его ещё в школе переизбыток дешёвого рабского труда дестимулирует технический прогресс. Имея возможность привлекать дешёвую рабочую силу, их хозяева теряют стимулы к техническому перевооружению и созданию высокотехнологичных производств. А оно ему надо? Нет, конечно, дешёвые рабочие руки лишними никогда не будут, а потому холопами пользовались, пользуются и пользоваться будут. Но уже сейчас Андрей подумывал, как бы сделать так, чтобы со временем его холопы стали лично свободными и при этом не разбежались кто, куда на законном основании. Ведь в основе его производств должен лежать прогресс.

Подводя итог недельному лежанию, Андрей криво усмехнулся: воистину, за одного битого двух не битых дают. К тому же боль в груди постоянно напоминала о свершённой глупости, а перекраивание команд вызывало зубовный скрежет. В результате "Святой Николай" был оставлен вместе с призовыми судами на острове, а остатки его команды влились в команду "Новика", доведя её до штатного числа. Правда абордажной команды осталось всего двадцать семь человек, но для купцов это было с лихвой, а для каперов у него были теперь пушки и только пушки. Нет, понятно, что в бою бывает всякое, но, по возможности, топить их всех и вся недолга!

Наконец во вторник, на день Елисея Гречкосея, оставив всех раненных выздоравливать, шхуна вновь вышла на морской простор!