Князь Изгой

Глава 20

Швертбот неспешно шёл по течению, легко рассекая водную гладь. Подняли лишь парус геную, ибо Зуша часто и прихотливо извивается. На поворотах один из берегов, как правило, высокий, зачастую поросший первобытным лесом, а другой, наоборот, низменный, равнинный, представляющий из себя луг или засеянное поле. Местами на крутых берегах виднеются скальные выходы девонских известняков. Водица прозрачная. Словно в зеркале в ней отражаются кучевые облака, застывшие в синем небе, прибрежный лес и высокий берег.

Течение у Зуши быстрое, особенно где русло сужается. На поворотах же, напротив, река замедляется, почти останавливается, разливаясь широкой заводью. Если поднять все паруса, высока вероятность, что сядешь на мель, а то и вовсе выскочишь на берег. В тени кое-где ещё лежал лёд, в этом году он сошёл поздно и от воды всё ещё ощутимо тянуло холодом.

Но даже не поднимая всех парусов швертбот, названный в шутку «Пиратом», обгонял и лёгкие струги под парусами и тяжело груженые насады купцов с множеством гребцов. И каждый раз необычное судно провожали десятки внимательных взглядов.

Припасов набрали с избытком и мытные причалы проходили без остановки. На румпеле сидел Тихоня. Горын же неплохо научился управляться с парусом и с такелажем, а тяжёлый шверт поднимал как пушинку, умело проходя перекаты и мели. Он настолько прикипел душой к стругу, что обижался словно малый ребёнок, когда его отстраняли от паруса.

Опасаясь нападения, заходили на ночевку в небольшие протоки или прятались в прибережных зарослях, каждую ночь выставляя дозорного. Олесь, который знал эти места как свои пять пальцев, подтвердил, на Оке в последние годы много татей развелось, оттого всё чаще гости шли по реке большими караванами.

Освободившись от производственной текучки, отдыхал душой, любовался первозданной красотой родного края, живописными покошенными деревеньками, ютившимися у берегов. Места эти не зря зовутся Орловской Швейцарией. Многочисленные притоки Зуши — Пшевка, Верещага, Раковка, Грунец образуют глубокие живописные долины с крутыми берегами. Лепота! Нет мостов, плотин, пластиковых пакетов и плавающих в водоворотах гор мусора, и вездесущих шин. Ты смотришь на мир, как новорожденный ребёнок, и привычные места кажутся неизведанными и удивительно красивыми.

Голова человека из современного общества, забита самой разной информацией, обрывки знаний, имена актёров, литературные сюжеты, вот только память человеческая весьма ветренная особа. Ей не прикажешь в граните отлить или даже отштамповать на глиняной табличке то, что кажется важным для тебя. Ушла цивилизация XXI века, а с нею вся техническая и медийная информация стала не актуальной. И зачем её хранить, зачем тратить энергию? Нужно родословные назубок учить, Святое писание да мечом махать… В средневековье, каждый клочок информации, на вес золота. Потому в свободное время в книжицу пишу всё, что приходит на ум.

Когда же надоест, откидываю планшет и с помощью квадранта, визира и компаса набрасываю карту местности. Кроки большой точностью не отличаются, но уж лучше они, чем те каракули на бересте, что бытуют у местных кормчих. Впрочем, и в них можно подчерпнуть немало интересной информации для будущей карты: перекаты, мыта, броды и места стоянки. Глубину, правда, приходится самим измерять, ибо со швертом осадка «Пирата» больше, чем у самых тяжёлых насадов.

Прошли очередной поворот и перед взором предстал мощный деревянный кремль с высокими башнями, выросший на крутом, скалистом берегу. То четвёртый по значению град княжества — неприступный Мченск, что стоит на горе Самород.

Река синей лентой, большим полукругом огибает, опоясывает древний город, словно обнимает его. Исключительно выгодное положение у крепости. Взять такую с наскока невозможно. Местные баят, будто Бату-хан топтался под стенами целую седмицу. Вполне может быть. Смотрится Мценский кремль основательно, да и не только в нём дело. Сама природа стенам помогает, ты попробуй на скалы-терриконы высотой с девятиэтажный дом залезть.

Скинули геную, подспустили штормовой стексель, глухо заскрипел румпель. «Пират» развернулся по инерции плавно в сторону пристани, где с лёгким стуком ткнулся бортом в потрескавшиеся, потемневшие от времени брёвна помоста. Судовщики ещё вязали стропы, а к нам уже семенили кмети городской стражи с мытарем.

Заплатили десять резан. Аки за струг взяли! Удовлетворив любопытство мытаря, отослали Тихоню и Деяна прикупить свежего хлеба, да рыбки. Благо торг под боком, меж стенами крепости и причалом раскинулся. А тем временем к нашему судну стягивались любопытствующие.

— Что за дивный струг?

— Смотри какова шогла!

— Н-да Саженей пять… маховых.

— Пошто шогла, ветрило гляньте. Бело аки пух гусиной, да пошито хитро. Тако у нас не делают.

— Да ты токмо глянь сколь на струге крючков кованых! Сколь нижников и волок хитрых!

— А опруги то каковы! Итить! Отродясь таковых не видывал.

Подумаешь коноплю щёлоком отбелил, да борт свинцовыми белилами выкрасил. Каждый второй подходил, щупал ткань сальными пальцами, а то и пытался кусочек краски сковырнуть. Одно плохо, любопытствующие рано или поздно привлекут внимание не только властей, но и прочих нежелательных элементов, а кто из них хуже вопрос. Заставили понервничать. Дождавшись ребят, подняли паруса и резко рванули от причала, вызвав новую волну возгласов и уханий.

Спустя несколько часов перед взором широко раскинулась красавица Ока. Не удержавшись, напел:

— Из-за острова на стрежень, на простор речной волны, выплывают расписные Стеньки Разина челны!

— Прохор, а кто таков ентнот Стенька? — заинтересовался Деян.

— Видать из бояр, токмо у них есм мошна челны расписывать.

Э-э-э. Что-то я расслабился маленько.

Ока при впадении Зуши не такая широкая, как у Калуги или Рязани, но для маневрирования простора хватит. И чего ждём?

— Горын опускай шверт.

— Точно? — неуверенно спросил ушкуйник, ибо помнил, каким неукротимым нравом под полными парусами обладал «Пират» даже при слабом ветре. — До самого конца спускаем?

— Ага, с ветерком пойдем. Горын перенимал кое-какие мои слова, а я его, так потихоньку и складывался эдакий русско-древнерусский суржик.

— Поднимай штормовой стаксель.

— Ох и чудные слова глаголишь, Прохор… — Ушкуйник смотрел с хитринкой, ибо знал, кто я на самом деле. — Не нашенские. Язык сломаешь.

Поймав ветер, паруса, словно хороший мотор, потянули шверт. Горын пыхтел, крепя снасти, а Тихоня могучими руками удерживал румпель, стараясь держать бот по центру стремнины.

— Дюже ладный струг у тебя вышел, Прохор. Нам бы с ребятами таковой…

— Вам не подойдёт, тяжеловат. Не по всякой речушке пройдёт.

— Ништо, — отмахнулся Горын, — мы бы его на руках тащили, аки любимое дитя. А можно сладить точно такой, но поболе маленько?

— Можно и поболе, и поменее. Резаны токмо давай и сладим.

— Всё спросить тебя хотел, кто таков ентот «Пират»?

— Ну, — я почесал затылок, не сразу сообразив, что отвечать, — Пираты люди навроде ушкуйников, токмо латиняне.

— А-а-а. Тады добре имя.

Спустя четыре дня достигли первой точки путешествия. К большому сожалению, камень-указатель, близ которого прятался ручей не смогли найти ни в первый, но во второй день. Вроде бы и места те же, а где тут ручей? Их по две шутки на километр. А может и нет вовсе никакого камня. Ещё два дня берега проходили частой гребёнкой, прежде чем похожий валун шестом не нащупали. Вот и вся загадка. Уровень Оки в XIV веке на метр с лишним выше, потому и затопило «подсказку». После и ручей опознал. Взял щуп, да лопатку малую. Наказал спутникам ждать и носу, никуда с «Пирата» не совать. С километр оттопал по буеракам и вот он, заветный выход известняка, один в один.

Не сразу клад в руки дался. Сдаётся, в прошлый раз, он в стороне был, да поглубже, а может и запамятовал, бес его знает. Аккуратно выкопал неказистый маленький горшок ощутив в руках приятную тяжесть. Не удержался сковырнул крышку и в лучах Солнца заиграли зайчик от монет. Есть! Значит и камень на месте, а куда он денется. Расшифруем сей фокус. Вопрос лишь, как вязаные руны трактовать? Ладно, после буду думать, тем более готы покамест живы-здоровы и в Крыму даже малое царство имеют. Может и найдётся среди них нужный, так сказать, специалист.

Укрыв, спрятал серебро в суму и на лодку вернулся. Вот чем нравится Горын, вопросов лишних не задаёт. Сказал пойду добрую глину глянуть и всё. Куда, зачем, почему… Молчание порой не менее ценное качество, чем здоровое любопытство. Только и сказал:

— Что-то, Прохор, блестишь, аки блинов с володарским маслом наелся. Ужель нашёл глину?

— А то! Куды она от нас денется, Горын.

Хоть и невелики средства, а лишними не будут. Ибо на лето-осень много расходов предстоит. На все задумки и не хватит, но хоть сидеть с полтиной в кармане не буду.

Ветер ослаб и шверт неспешно скользил по реке, влекомый течением. В сумерках миновали Белёв, на пристань со скопившимися, словно в пробке, ладьями не заходили, ибо ну его нафиг. Силёнок чтобы решить вопрос с серым кардиналом явно не хватит, а лишний раз дразнить удачу привычки не имею. Лунная дорожка, как хороший прожектор, освещала водную гладь, и мы неспешно продолжили свой путь на север. Поутру зашли в малый град Жеремин, что раскинулся напротив устья Упы. Закупили снеди, продали пару зеркал и снова в путь.

На этот раз встали до темноты. Место больно удачное, со стороны реки заводь не видно, а если встать по центру и от берега далеко. Команда занялась мелкими работами, ну а я наглым образом завалился дрыхнуть. Подлечиваю хронический недосып, образовавшийся за зиму. За «Пиратом» же и без меня есть кому присмотреть, вона тот же Олесь не за доброе слово с нами плывёт, пусть резаны отрабатывает. Вот только поспать всласть мне не дали. Посреди ночи по боку довольно жестко «постучали»:

— Плывуть, Прохор!

— Кто? Что? — спросонья и не сразу сообразил, что случилось.

— Тати. Кто ешо то?

Плотные утренние сумерки одевали пространство вокруг серым, сырым фоном, не позволяя отличить воду от неба, я так ничего и не увидел. До того проводили учения, что кому делать на случай нападения, и мои спутники не сидели спустя рукава. Лихорадочно одевали доспехи, натягивали на голову барбеты, пристраивали арбалеты на подставки.

Выбравшись из кают, подняли прямоугольные щиты. Они у нас съёмные, если потребуется, можно использовать по прямому назначению, как тяжёлые пехотные. Фанера оклеена кожей, а поверх набиты стальные умбоны и радиальные полосы. В нашей команде луками прилично владели лишь Олесь и Горын. Натянув тетиву, они замерли и напряженно вглядывались в рассветный туман. Показался силуэт лодки.

— Дюжина, — едва слышно произнес Горын.

Как и чего он на лодке рассмотрел я решительно не понимаю.

— Вона ешо, — прошептал Тихоня.

С противоположной стороны сквозь туман появился струг, размерами превосходящий «Пират». Малая лодка ускорила ход, но двигалась при этом совершенно бесшумно. Похоже, вёсла обмотали чем-то.

— Ешо два десятка на струге, — ушкуйник злю сплюнул. — Не сдюжим, Прохор. Уходить надобно.

— Не успеем, — я понял, что дело пахнет керосином, и начал лихорадочно искать «подарок». Подумал, если вывести из дела большой струг, у нас появится шанс справится с малым.

— Аки струг с мытом встречают.

— В ножи хотят взять, — шёпотом добавил Олесь.

— Угу, видать какая-то птичка напела про нас.

— И без того на всю Оку ославились, с таким-то стругом.

Поднял кулак, бойцы притихли. Я шёпотом командовал:

— Одеваем тряпицы и очки. Аки подплывут ближе, выбиваем татей с малой лодки. Ясно сие?

Олесь с Горыном синхронно кивнули, уставившись на дымящийся и плюющийся искрами белёсый цилиндр, что я пристраивал на болт арбалета. Довёл-таки до ума «партизанское мыло». Только в отличии от оригинального состава, где процентное содержание фосфора всего тридцать процентов, в моем варианте его до восьмидесяти пяти! Потому и храню в освинцованном тубусе под слоем скипидара.

Зазвенела тетива. Обе стрелы синхронно сорвались с тихим шипением и через мгновение один из татей свалился воду с пробитой навылет шеей. Тишина разорвалась вскриками. Разбойники мигом надставили на нос плетённые щиты и ускорили ход, отбросив всякую маскировку. Раздались крики и со второй лодки:

— Дави их робяты!

— Сарынь на кичу!

Горын и Олесь посылали в ворогов стрелу за стрелой, но они вязли, бессильно зарывались в плетне. Наши же щиты и борта ощетинились стрелами куда гуще. Побросав луки, Горынь и Олесь опустили забрала и взялись за сулицы. И в этот момент Тихон с Деяном дали залп в упор. Кованый арбалетный болт плетёных щитов не почувствовал от слова совсем. Пробил не только их, но и татей, стоящих за ними. Те словно специально сгрудились плотной массой. До кучи, в толпу сверху прилетела тяжелая сулица, то уже Горын постарался: ловко вскочил на камбуз и в прыжке отправил ту в полёт. Голливуд наяву!

Всё это я примечал краем глаза, ибо большой струг прибавил скорость и нацелился на правый борт. Не только выкрики уже слышны, отчетливо вижу бородатые ухмыляющиеся рожи с выщербленными зубами. Бандиты во все времена словно под копирку писаны. Чезаре Лаброзе от таких колоритных личин в восторг бы неописуемый пришёл. Аккуратно спустил тетиву и… Не рассчитал с упреждением. Болт воткнулся где-то у носа на уровне ватерлинии. Разгоревшийся в полёте фосфор, замоченный волной, зашипел, потянул вонючим дымом. Удушливый газ содержал диоксин, а им долго дышать противопоказано, ко всему белый фосфор мгновенно выжигает кислород. Одно на другое наложилось, и лодка сбавила темп, стала разворачиваться и второй зажигательный болт, нацеленный на корпус, влетел аккурат в разбойников. Поднялась ругань, неразборчивая речь, вот только дыма не видно. Чёрт, неужели в молоко ушло? Или попало в человека, а тот в воду свалился? Дым здорово мешал рассмотреть происходящее. И тут, на борту струга, словно маленький вулкан проснулся!

К бабке не ходи, видать какой-то мудрый буратин схватился за шашку руками и попытался выкинуть. А тут какое дело с моим припасом. В качестве пластификатора фософора использовали загущённое конопляное масло в смеси с торфяным воском. Состав так себе в плане стабильности. Ужо извините, не было времени на эксперименты. Чуть такую шашку заденешь, и она гореть начинает, плюясь во все стороны сотнями «капель». Чтобы не сразу не зажглась её прежде несколько раз окунали в смесь настоящего партизанского мыла с расчётом на минуту-другую замедленного горения.

Плюющийся огонь превратил струг в миниатюрный филиал ада. Истошно закричали заживо сгорающие разбойники. Температура горения фосфора тысяча двести градусов, если горящая капля на голую кожу попадёт, считай, что лава из вулкана. Липкие кусочки фосфорной смеси мгновенно прожигали зипуны, портки и войлочные шапки, вызывая тяжелейшие ожоги. Горящие, словно головёшки, разбойники в отчаянии сигали в воду, а «колдовское» пламя и не думало затухать, наоборот занималось куда сильней. Задымил и корпус корабля, добавив «жару». Неуправляемый насад сносило на «Пират».

— Прохор, …лять! Ты что учудил?

Горын, выбрав якорь, продолжая сыпать «добрыми» словами, крепко взялся двумя руками за весло и отчаянно разворачивал тяжёлый шверт. Очнувшись от «созерцания сделанного», схватил багор и начал отталкивать горящий струг подальше. Только пожара нам не хватало. Меж тем у другого борта веселье продолжалось. Деян прикрутил дымовуху из сухих опилок, вымоченных в конопляном масле, и запустил ещё один подарок.

Разбойники, едва завидев коптящую густым чёрным дымом шашку, начали сигать в воду, ибо минуту назад воочию наблюдали ужас, происходящий на «флагмане». И это стало началом конца. К моменту, когда лодка ударила в борт «Пирата», на палубе осталось двое нерасторопных мужиков. Олесь впрыгнул на борт и ударом клевца пробил макушку разбойника в лохмотьях, а после короткого обмена ударами, за борт отправился и его коллега. Деян и Тихоня арбалетом отстреливали барахтавшихся в воде татей, а Горын, взревев быком, глушил прочих веслом приговаривая:

— Кровушки нашенской захотели?! Серебра да злата?! Накося выкусите! Како вам подарки от Прохора? Сладко угостилися?

— Олесь, Горын! А ну охолоните! — закричал я. — Ставим паруса, да двух татей живьем словите, а то вона смотри аки кури тонут. Да что ж вы плавать то не умеете, а?! Тихоня, варежку не разевай! Цепляй трофей, а то уплывёт.

Стоило большого труда угомонить вошедших в раж парней. Минут через пять мы всё же выловили парочку жуликов и в ходе жёсткого экспресс-допроса выяснили, на нас напала банда некоего Власа.

— Прохор, надобно брать добро!

— Верно Олесь глаголит. Почитай две трети тута утонуло. Едва ли кто спасся. Вона, бает, — Горын кивнул на пленника с разбитым носом, — полон у них богатый, да добра видимо-невидимо.

— Тихоня, а ты что разумеешь? — обернулся я к богатырю.

— Ежели на копьё, надоть поторопиться, покуда не оклемались. Мало ли кто ешо схоронился.

— Дорожку то покажешь? — обратился Олесь к одному из татей.

— Куды он денется! — Горын отвесил крепкого «леща» тщедушному мужичку с куцей бородкой, и тот завалился на палубу.

Спустились ниже по течению. Якорь бросили у противоположного берега, а при лодках оставили Деяна. Захватив «языков», двинули по едва заметной тропке.

— Надо бы поторопиться, тады куда раньше татей тама будем. Тама и встречу тёплую подготовим.

Интенсивный кросс-поход по густому ельнику и минут через двадцать вышли на опушку. На той торчали пяток, покосившихся от времени, наполовину вросших в землю, избушек. Зачищали их по отработанной в усадьбе боярина схеме. То бишь вязали и правых, и виноватых. Одна из изб была полна оборванных пленников, их трогать не стали наказали помалкивать и сидеть как мыши. А как закончили, устроили на подходах засады.

Долго ждать не пришлось, четыре сгорбленные фигуры с опаской подбиралась к своему логову. Не пошли они по тропинке, но и мы не дураки. Тем более утро вступило в свои права и прятаться в тени получалось плохо. Тати ни разу не диверсанты, треск веток выдал их с головой.

— Не убивайте! — прошептал я своим, когда они приблизилась на расстояние выстрела.

— Прохор, ну чай не дураки, — отозвался Горын.

Олесь с Горыном выстрели синхронно, пробив ноги дальним, а я пустил болт аккурат в главаря, дюжего рыжего мужика с обожжённым лицом, судя по описанию, это есть главарь, Влас. Бил не боевым болтом, утяжелённым. Влас упал, потом тут же вскочил и склонившись нырнул в кусты. Я за ним следом припустил. Краем глаза замечаю, как Олесь со мной бежит, а походу, на бегу, ещё и стрелу в ногу пытавшегося подняться татя запустил.

Несмотря на свои пропорции Влас двигался ловко, зигзагами, и я никак не мог взять прицел. В приречной террасе не было бурелома, однако сплошной ковёр из корней, торчавших крюками и причудливыми петлями, не давал Власу оторваться, а нам его нагнать. Но сколько верёвочке не виться…

Загоняли к реке. Олесь уже несколько раз стрелял по ногам, но рыжий Влас всегда выворачивался в последний момент. Вот чуйка то! Спрыгнув с высокого обрыва на песчаный, он ускорился и рванул к реке, и если мой выстрел снова ушёл в молоко, то стрела Олеся на это раз достигла цели. Аккурат в ягодицу угодила. Влас, до последнего сопротивлялся, словно зверь. Пытался царапаться, кусаться. Да только против одоспешенных это всё равно, что комариные укусы.

Когда главаря притащили в лагерь, дерибан там был в самом разгаре. Тати по центру связанные, а вокруг группа мужчин разного возраста из пленников, в лохмотьях, с оглоблями и топорами, да несколько молодых и, несмотря на помятый вид, симпатичных девушек. Причём эти мужики с трудом девиц сдерживали, чтобы те жуликам глаза не выцарапали. Наши же архаровцы, да несколько оборванцев выносили из изб всё подряд, сбрасывая добро в кучу.

— Поймали Власа гляжу, — встретил нас Горын.

— Дык куда он денется с подводной лодки то! — опять не сдержал я жаргон из будущего.

— С какой лодки?

— Да ладно, забудь. Что тута у вас?

— Серебро покуда не считали, а скоры и тканей добре, тако же жемчуг есм и…

— Не про добычу, сколько татей всего? — прервал его я.

— Пятерых в избах взали, да енти четверо. Больше и нет никого.

— Полона та много?

— Я почём знаю. Помимо ентих троих, в лесу в дозоре оставил, мало ли чего. Прохор, ну ты посмотри, какие девицы. Одна другой краше!

— У татей губа не дура! — добавил Олесь, у которого огоньки в глазах заплясали.

— Ентим ещё свезло, прочих то они всех под нож пускали. Даже детей малых не жалели, — в разговор вступил мужик в возрасте из пленников.

— Тихоня, ну ка подь сюды. Дуй к берегу да Деяну обскажи, как сюда пройти. Сам же сторожи. Не забудь сказать, чтобы он бумаги захватил.

Раздав указания, развернулся к пленникам. Кто-то сидел на земле и покорно ждал своей участи, другие, быстро вычислив во мне главного, смотрели с надеждой.

— Здравы будьте, уважаемые! Я гость с Погоста на море, что на Новгородских землях стоит, зовут Прохор, сын Михайлов, а то мои люди. Тати, что вас в полоне держали, нынешним утром струг мой хотели на копьё взять, но како зрите, вышло аккурат навыворот. Всех отпущу по домам, по добру по здорову и ничего за то не стребую. Но прежде, буду допрос по строгости вести.

— Дык мы люди простые, Прохор Михайлович. Разве чего разумеем?

— Ты кто таков? — спросил я мужика, ответившего за всех.

— Лукьян, гость из Козельска. Почитай с осени тута сижу.

— С Козельска глаголишь? Добре. Что спрошу, то сказывать будешь, как на духу. Понял сие?

— Как не понять то, — он помялся для виду.

— Сказывайте усё без утайки, тады дам снеди и одёжу в дорогу, а может и резанами помогу.

Обходя группу бывших пленников, выделил двоих с азиатскими чертами. Высокие, сухощавые. Лица простые, как будто высечены из камня. При всём волосы светлые и голубовато-зелёные глаза. Чем-то на афганцев похожи и… Друг на друга. Как пить дать, папа и сын. Подозвал их жестом к себе.

— Здравы будьте! Из каких краёв сами?

Старший, с сединой на висках и бородкой, почтительно поклонился, поблагодарил:

— Меня зовут Темир, я купец из Узгена, а это мой сын Каратой.

— Узгена? — знакомое название, но что-то вспомнить не могу.

— Иль-Аларгу, уважаемый Прохор. В Белой Орде мою страну знают как Улус Чоготая, — добавил Темир.

Так… Улус Чоготая, это Средняя Азия, а ну точно! Город находится где-то на границе Узбекистани и Киргизии. Интересно и то, что Темир сносно говорил по-русски.

— Скажи, через Узген несёт воды мутная Кара-дарья, не так ли?

От удивления брови Темура взлетели вверх, но он не подал вида и снова поклонился.

— Откуда вы сие ведаете, уважаемый Прохор?

— Не важно. Лучше сказывай, как вас занесло в такую даль от родных мест?

— На наши благословенные земли пришёл чёрный мор, уважаемый. Мор забирал один город за другим. И я не стал ждать, когда он придёт за нами. Собрав пожитки, бросили родной дом и бежали в Сарай ал-Джедид. Чтобы кормить семью я был вынужден заняться торговлей по Итилю, и…

— Уверен, уважаемый Темур, у меня ещё будет время внимательно выслушать историю, — прервал я его.

Припасов и жита у татей хватало, но нам они без надобности… Нет, всё же иноземный купец определённо не понимал некоторые слова и не годился на роль старшины.

— Лукьян, а ну подь сюды, — подозвал я мелкого мужичка с куцей бородкой. Выбрав из кучи добра пару свёртков ткани, сунул ему в руки. — Значится так, полон отмыть, бабам сукно отдать. Пусть из него вам одёжу справят, а то вы аки нищие на паперти.

— Дык, у татей и добрая одёжа есм, — Лукьян то и дело бросал взгляд на сапоги Власа и кучу одежд.

— Лады, берите что потребно. И смотри мне… — многозначительно пригрозил кулаком.

— Прохор, дык как же так?! — начал было возмущаться Горын.

— Из своей доли отдам, — бросил я. — После разбираться с барахлом будем. Значится так, Лукьян, помоги гостям иноземным со снедью управиться. Бери себе помощников из полона скокмо потребно, но, чтобы к обедне все сыты были. Жито и прочий припас раздели по правде.

— Енто мы быстро уладим.

Меня привлек ещё один пленник, что выделялся среди прочих оборванцев. Кудрявая и черная как смоль борода, крупный нос и ярко-голубые глаза. Но не только внешность его выделяла из толпы, в глаза бросились засаленные короткие и широкие шорты что опускались чуть ниже колена и были подвязаны шнурками. Такие у нас не носят.

Деян активно включился в работу по организации быта. Помощник, как обычно, прихватил складные стулья и столик, термос с чаем и припасы. Знает мои привычки. С удобством расположившись под сенью березы, начал вызывать по очереди пленников для опроса. Из кучи «мусорной» информации кто, откуда и сколько тати забрали при должном подходе, можно выудить массу интересного. Одним из первых привели «иностранца» в шортах.

— Лоренци Морозини, — представился тот, попытавшись изобразить реверанс.

В косоворотке и лаптях это выглядело так, что я невольно усмехнулся.

— Гость из Таны, — добавил он.

Знаю я этих гостей, да и фамилия знакомая, если память не изменяет, такая была у одного дожа в Венеции. Латынь мне преподавал ещё царский учитель. Многие не знают, что в некоторые советские школы товарищ Сталин вернул латынь. Даже в глубинке, а так как древний язык мне нравился размерностью, то и учил его прилежно. Худо-бедно понимаю, да и разговорить могу через пень-колоду. Дайка спрошу про дядю.

— Carus Lorenzo, dicite mihi de avunculus tuus in Venetos.[2]

После моего высказывания у Лоренцо натурально глаза на лоб полезли:

— Quam operor vos scire patrui mei?[2]

— Давай продолжим на русском. Сказывай, как оказался в Тане?

— Семья послала меня с поручением к Андрео Дзено. Это наш консул в Тане, — пояснил он тут же. — Торговые дела семьи.

— Какие?

— Специи. Все дела нашей семьи крутятся вокруг специй, сеньор Прохор Михайлович, — венецианец коверкал моё имя как эстонец из глубинки. — Тебя прислал мой дядя? Сколько он заплатил за меня? — тут же заинтересовался он.

В ответ покачал головой:

— Давай договоримся, вопросы буду задавать только я!

Он коротко кивнул, а я продолжил:

— Расскажи, как ты оказался на Оке?

— Боюсь, это долгая история.

— Ничего, я никуда не тороплюсь.

История Лоренци оказалась поучительной и короткой. Его семья торговала пряностями с Швецией через Ганзу, а молодому купцу кто-то напел про лёгкий путь через Русь. Поднявшись по Дону и, пройдя волок у Иван-озера, он спустился по реке Шат, а после по Упе к Оке, где и закончил своё недолгое путешествие.

Заморского гостя угощал фирменным травяным чаем из термоса. Достал и обёрнутый в вощеную бумагу энергетический батончик размером со сникерс. Сладость готовили из плющенных и запаренных овсяных хлопьев, дробленого фундука, яичного белка и мёда. Кислинку придавали сушеная клюква и черника, а молотая корица оставляла приятное послевкусие. Хранить такой можно несколько месяцев, ибо батончики покрывали глазурью, сваренной на крахмале, с добавкой макового масла и сиропа, сваренного из сахара, выпаренного из берёзового сока.

После разговора с венецианцем до позднего вечера опрашивал пленников, а также татей, что после «обработки» Горына изъявили горячее желание «сотрудничать со следствием». И чем больше, я узнавал, тем больше во мне закипала злоба на ублюдков.

Банда Власа три года орудовала в среднем течении Оки и в низовьях Жиздры подчистую выведя крупных конкурентов. Действовали умно. Совсем никчемную добычу не трогали. Специально выслеживали богатые струги и насады, что шли без караванов.

Метод перекрёстного допроса и очные ставки между разбойниками, между разбойниками и пленниками при наличии горшочка с углями быстро расставили точки над и. Нарисовалась целая сеть из осведомителей, посредников и скупщиков краденного в Белёве, Новосиле, Козельске и Лободине и окрестных селах. Мужиков покрепче и баб посимпатичней из полона они продавали на холопьем рынке в Ворголе. Прочих же пускали под нож, не оставляя свидетелей. Изверги даже детей грудных не жалели. Купцов же побогаче наоборот держали подолгу, дожидаясь выкупа от родственников.

Пока чистописанием занимался, Горын и Олесь время не теряли и выбили из татей личные «захоронки». Вот только где хранилась общая казна, не знал никто, кроме Власа. Тот же, как назло, оказался крепким орешком. И хотя после обработки выглядел неважно, но держался. Глаза заплыли, лицо сплошной синяк, зубы выбиты, и всё равно молчит, только зло шепелявит что-то, сплевывая кровью. И углями его прижигали, но ни в какую! Попробую богатый ассортимент из девяностых. Крыс в избах тут полно, ибо грязно, вот и поймали одну. Помимо захаронки планировал собрать информацию о Фроле, так что на сеанс «покания» оставшихся татей собрали в одном месте.

— Значится так, времени у меня нет. Ежели казну воровскую не покажите, каждому начну пальцы отрубать, а после углём прижигать чтобы не сдохли. Сперва на руках, а после на ногах. Оскоплю, очей лишу, а после отпущу на все четыре стороны. Ясно сие?

— Не по Правде сие! — загудели тати.

— Отдай нас на суд княжий али тиуну.

— Тиуну? Ты видел где тиуна? — спросил я Олеся.

Тот, находясь в некотором шоке от моих угроз, замотал головой.

— А ты? — я обратился к Горыну. Последний лишь глазами хлопал.

— Может он под лавку спрятался? — Я наклонился и посмотрел под неё.

— Нету! — я развёл руками, после, прекратив дурачиться, сменил тон. — Кто казну вашу укажет али про Фрола и дружков его ведает что, отпущу на все четыре стороны, а нет… На себя пеняйте. Пока же зрите.

Власа повалили на пол, заголили живот и на него крысу посадили, да горшком накрыли. Влас сразу задёргался.

— Не по нраву? Думал твои непотребства с рук сойдут? Ты мне за каждую душу погубленную ответишь. Ништо. Сейчас горшок нагреем, и крыса нутро твоё начнёт заживо жрать, — со злостью процедил я.

Углей, принесли насыпали на горшок. Как он нагрелся, Влас начал извиваться, заорал дурным голосом, после тонко заверещал, словно свинья. Один из татей не выдержал, повалился передо мной на колени:

— Пощади! Христом богом молю, пощади! Ведаю, где Влас казну прячет. Ужо лучше убей, чем вот тако…

Вызнали, где казна, да и Влас не железный оказался, сдулся и соловьём запел. По поводу пыток никаких угрызений совести я не испытывал. Ибо они не люди, а звери в человеческом обличии. Не зря им бабы порывались глаза выцарапать. Влас так, тот вообще девочек малолетних «любил», да самолично пленников пытал люто. Уж сколько крови на войне навидался и то, после похода на разбойничью «бойню» коробило. Тихоню, и того после увиденного вырвало. Как от ямы отошёл без всяких сентиментов татю, что её показал, голову с плеч снял.

В казне воровской набралось сорок два рубля серебром, да украшения: рясны, гривны, колты и ожерелья. С прочим товаром и заимками, рублей на семьдесят. Вопрос с дележом я не проработал до конца и, когда озвучил свои предложения, вызвал общее негодование.

— Тако не делают, Прохор. Ты хозяин спору нет. По обычаю, шестая часть твоя, а с прочей добычи равная доля, ибо в бое самолично был.

— Согласны с Олесем? — спросил остальных.

Те кивнули.

— Ежели бы не огонь латинский, рыб бы на дне Оки кормили! Тако или нет? — спросил я притихших коллег. — И кто ключ к Власу подобрал, да казну воровскую нашёл?

— Дедами заповедано, — пробурчал в ответ Олесь.

— Дедами, глаголишь, заповедано. А броня у тебя в какую цену? Поболе, чем вся эта казна воровская. Ряд же с тобой до первого снега заключили. О какой доле речь то? Побойся бога. За такую прорву гривн, я цельную дружину нанять могу. Значится так, други. Струг мой. С казны же воровской и прочего беру половину, а оттуда вычитаем то, что полону отдали. Вопросы есть?

Вопросов не было, ибо грех жаловаться. Деян до последнего лаптя добычу переписал, а двенадцать рублей огромные деньги, даже для княжеского дружинника.

Малого того половину казны отжал, так и про закладку Власа соврал, не моргнув глазом. Пару золотых серёг только в «общак» кинул, да десяток монет. Жалкая часть от реальной добычи, ибо у главаря притаился «рояль», на добрых пять кило аурума! И монетами лишь третья часть, остальное кубки, кольца, колты, украшенные жемчугом и драгоценными камнями. Похоже, Влас не один год лучшую долю для себя любимого на чёрный день оставлял. Цену камням слабо представляю, но полагаю не меньше двух сотен рублей будет. Вкупе с прочим, планы по постройке машин для лежнёвки из стадии может быть сделано в теории, переходят в реальную плоскость!