Князь Изгой

Глава 9

Зима выдалась голодной. Почитай три лета без отца, тот сгинул с торговым караваном, куда нанялся проводником. Мать едва тащила на себе пятерых детей, из которых Авдейка самый старший. А когда слух пошёл, что Богдан набирает на работы отроков, Авдейка у складов с самого утра был, а то, что мешок овса насыпали вместо резан, так оно и к лучшему. До весны мать с сестрёнками дотянет.

Одежа у меня так себе, а тут овчину дали, да рукавицы добротные! Когда снег чистили, спросили, умею ли с мерином управляться. Как не уметь? У соседа пара кобылок, так я завсегда помогал, сызмальства. Поставили на волокуши чудные из трёх лаг. Ловко те снег счищали, словно ножом подсекали. Одно в толк не возьму, почто Прохору снег в чистом поле чистить? Почто нельзя поверх снегов торить дорогу? Чудной всё же гость, у него даже говор не нашенский. А как закончили с дорогами, так поставили меня камыш на болото резать. Дело привычно, но тяжело по малолетству. Утром отвезут всех на реку, а вечером забирают. В обед же хлёбово[2] с мясом дают. Грех жаловаться, кормят у Прохора куда лучше, чем дома. Скоромное в последний раз едал в прошлые лета, а у него то через день! Да ещё клюкву с мёдом давал, а та куда вкусней, чем лебеда али берёзовая каша.

Прохор каждый вечер отроков обспрашивал да малевать просил, вскоре и до нас добрался. Раздал бересты мягкой да белой, аки кожа. Покажет листок с ризами, а после угольком просит рисовать фигурки, закорючки да черты ровные. Не все справлялись, он листок прячет. Мне сие не трудно, крепко помню. После, другой лист показал с колечками разрезанными, навроде кольчужных. Просил называть как те колечки повёрнуты. Сперва крупные, а после и до самых мелких дошло. Прохор глаголет, что остроту зрения проверяет. Чудные сии слова, как же глаз может быть острый?

Говорит мне: «Молодец Авдейка, прошёл тест». Сызнова слово иноземное, не ведаю смысла. С того дня меня, да Ратишу от работ освободили, да дали по плите медной и скобу из железа. Той скобой и тёрли мы енту плиту, а после намазывали углём и соединяли. Ежели друг о дружку те потереть, на каждой пятна останутся, вон их то мы тёрли дабы гладко вышло. Цельную седмицу на плиту ушло! Трудная работа и нудная аки просо перебирать. Зато в тепле и кормят добро, уж куда лучше, чем в мороз камыш резать. Прохор работу каждый вечер смотрит, да указывает, что не так. Во вторую седмицу думали, что всё исправили. Куда там! Вона, ентот чудак третью плиту принёс, говорит какая контрольная и сызнова тереть, да много трудней, ибо пятен на той больше и сильно мельче, аки веснушки.

В подклети с нами Ерофейка сидит. Он прежде у гончара подмастерьем был, оттого и круг шустро ногами крутит, тока на том заместо глины плита аки у нас, а аккурат в серёдке малая впадинка. Ерофейка в неё пыль каменную сыплет, да водицу подливает и точит камень прозрачный. Красивый! Нешто плошку ладит? Ежели в тот глянуть, будто больше всё делает! Ведовство сие! Он мне посмотреть дал, я же едва не разбил, тако перепугался. Прохор же подзатыльник отвесил и наказал, что не ведовство то, а лупа — латинская удумка. Токмо глаголит плохая совсем, и ту Ерофейке две седмицы точить, не меньше.

На другой день показал полоску медную с дыркой малой, а на ней капля водицы. «Зри, — говорит, — то гидролинза на штативе». Посмотрел и глаголю в ответ: «Нет, Прохор, то росинка». А он токмо смеётся в бороду и отвечает: «А ты сквозь ту росинку на плиту глянь». Глянул… А на ней ямок видимо-невидимо! Чуть от злости не заплакал.

Который день не можем клятые плиты выгладить! Ко всему Прохор цифры наказал учить, да не наши, латинские! Всё же чудной гость. Никак уразуметь не могу к чему плита сия? Спросил вчера Прохора, а он ответил сам мол догадаешься, как время придёт. Вот и гадаем сидим.

Копр стоил затраченных на него усилий. Устанавливать стульчики-столбики по ухабам, пням и подмёрзшим лужам без расчистки да рыть ямы по полтора метра глубиной представилось дурной идеей, особенно зимой. На десятый день набили свайное поле, и так как плотников для работы на копре не требовалось, артели занялись своими прямым обязанностями и начали рубить клети и бревна, на них уходило вдвое больше, чем на обычную избу. На оголовья свай, через шипы, сперва сажали обрешётку из массивных брёвен, а после, на те же шипы нижние венцы и бревенчатый настил пола. По-другому никак, ибо на настил требуется укладывать тяжёлые печи и толстый слой глино-торфяного утеплителя. Плоскую крышу утепляли аналогично, только брёвна на потолок шли «пожиже». Значительно выросшая масса «строения», ещё один довод в пользу свай, у них несущая способность повыше «стульчиков» будет, да и весной точно не «поползут».

Слуховых, волоковых, красных или чердачных окон проектом не предусмотрено, дверь, отверстия в потолке для печной трубы и вытяжки. В XIV то веке двери без петель, их заводили через шипы основной доски в пазы, а я мало того что сказал делать нормально, то есть на петлях, так ещё и откидывающиеся сверху вниз. Времени и инструмента чтобы делать косяки и сбивать нормальные двери не было, а так как они привыкли, накладно. Откидные же заодно служат парапетом, ибо вход то высоковат, на столбах всё же. Кожаные петли дешевле, чем кованные, да и с точностью проёмов никаких проблем, потянешь через блок за веревку, и та плотно прижимает утеплитель из конопли к стене. Крыша плоская, под небольшим уклоном.

Прокл упрощения воспринимал, словно серпом по яйцам, болезненно, ибо на «сложной» да тонкой работе основная наценка артели. Ко всему итоговую конструкцию ему не растолковал. Про то как и чем клети утеплять, про дымовую трубу, про приток и вытяжку. Не досуг. Да и толку. Всё равно не поймёт. Пока разговор короткий. Копаем отсюда и до обеда… Например, под клети холодный ветер с реки задувал так, что аж в ушах свистело. Говорю закладывайте проёмы снежными блоками. Делают, но за спиной пальцем у виска крутят. Дурак мол Прохор, ну что с такого взять кроме денег. И таких мелочей полно, то в одном месте шаблон рвёт, то в другом. Так и работаем.

«Поучения» огородников компенсировал техническими примочками. Сперва показал новый тип вруба. Они ведь в «в чашу» или в «обло» рубят, более ничего не знают. Плюсом «чаши» является отсутствие необходимости переворачивать венцы для вырубки полукруглого паза, а минусом — гладкая форма. Через такой паз ветер легко проникает внутрь дома, вода скапливается и бревно начинает гнить. Лечили же сей недостаток плотным конопачением швов мхом, что довольно трудоёмкая и длительная операция. Делать такую работу в мороз? Да ну нафиг.

В старой то жизни не раз, и не два шабашил. Избы, да сараи рубил, а в войну и кое-что посерьёзней ставил: мосты для лёгких паровозов, наплавные переправы для танков. Имелся кое-какой опыт, и видов врубки знаю множество: в обло-охлоп с присеком, в курдюк, в чашу, в седло, в крюк. В том числе и новомодные: канадский, норвежский и шведский. У каждого свои плюс и минусы. Выбрал оптимальный вариант по соотношению трудозатраты-сложность — рубку в «седло». Он малость похуже чем канадский, но много лучше, чем местный.

Если сделать чашу в форме трапеции и укладывать ту вниз, то влага скапливаться не будет, а значит гнили поменьше, стойкость к ветру много выше. Как раз для нас — поляну со всех сторон продувает. При таком врубе строение сохраняет изначальное качество стыков в ходе усадки, рубка то идёт по прямым линиям, без всяких хитрых радиусов, что существенно упрощает и ускоряет работу. Главное же не требуется тщательного и длительного конопачения, одно это вдвое ускорит работу.

Техника же без проблем осваивается плотниками среднего пошиба, а с шаблонами, да с разметкой линий реза угольным карандашом идёт ещё быстрей, чем рубка в чашу. Вырубил пару стыков, обсказал все эти хитрости огородникам своими словами. Мужикам по душе пришлось. Они не долго думали, так и назвали — морской вруб. Наплёл, что у нас на Белом море ветра сильные, а такой вруб здорово от них спасает.

Вторая новация — кран, обычный журавль. Брёвен класть приходится много, ибо два перекрытия, а высота стен в два раз выше, чем у местной избы! Здесь их как затягивают: двое внизу, трое наверху. Обвязали веревками, да по лагам закатывают бревно, напрягая свои невеликие силы. Зачем, если можно кран сделать.

К Проклу сперва подошёл объяснил, а он и слушать меня не стал лишь скривился, иди мол болезный и без тебя разберёмся. Курьян, наоборот реагировал ровно. С его артелью сбили пирамидальную опору, в неё установили ногу со стрелой на шкворне, а на всю эту конструкцию водрузили раму саней. На стрелу посадили клещевые захваты для бревна, а для кантовки, грушевидные карабины с зацепом, типа крючок и полиспасты, но уже деревянные. Кованная ось, четыре заклёпки для накладок и выточенный шкив. Примитив, три десятка артель Ставра выточила. Бесплатно! Как бонус за хороший заказ на брус для саней и ящики.

На стройке такие сани можно быстро развернуть, а опорную ногу вокруг оси провернуть. Хочешь крюк с полиспастом заместо клещей ставь. С ним торф или глину в мешках сподручней на крышу подавать. Вылет стрелы три метра, а этого с избытком на перекрытие хватает.

Так что в итоге вышло? Артель Прокла и половины сруба не поставила, а люди Курьяна больший по размеру сруб закончили. Огородники не слепые. Видели сколько мы журавль делали, как и то, что артельщики Курьяна вечером не аки тряпки, а сил полны, ибо тяжёлые брёвна целый день не ворочают. Вот и вставили Проклу «фитиля» за жадность, он то отдельную плату у меня просил за кран. А зачем мне платить, ежели они с краном вдвое меньше сил и времени потратят, а плату ту же стребуют. Тот же Курьян сперва выслушал и в круговую диаграмму глянул, где время работ по этапам отражено: рубка леса, доставка, кантование, рубка чаши, подъём брёвен и так далее. А в итоге что? Прокл явился под вечер с фингалом, слёзно просил «журавль» поставить в помощь.

Кстати, про сани. Вопросом с транспортом озаботился. Ещё при чистке дорог стало понятно, с местными, в плане грузоподъёмности и ремонтопригодности, каши на сваришь. Новые покупать не вариант. Сани-дровни[2] дороговаты на торгу, потому и взял одни. Не спорю, труда в них вбухано ой-ой-ой, стяжка, грядка, копыл, вязы.[2] Дерево требуется загодя обработать, выдержать. Цикл изготовления до двух лет! Требовалось что-то другое, радикально дешевле и быстро изготавливаемое, очень быстро.

Вспомнил про одноколейные ледяные дороги, они массово использовались у нас до войны. Ледяной монорельс, по которому перемещается центральный полоз, воспринимает девяносто пять процентов нагрузки, что снижает удельное сопротивление движению по сравнению с двухполозными санями в два с половиной раза и увеличивает полезную нагрузку саней в полтора раза. По такому монорельсу самая хилая лошадь могла легко тянуть двадцать кубов леса. Раскорчевки под такую дорогу втрое меньше, чем под две колеи, а если после ночи полоз примёрзнет, то куда легче сдёрнуть, чем два.

Правда удельное сопротивление движению по ледяной дороге напрямую зависят от состояния пути и потому дорогу лучше бы проливать ежедневно, предварительно подметая колею. В наших масштабах с работой справлялись два отрока, они же и «строили» новые пути. Прицепным нагруженным брусом продавливали колею, а после проливали колею из бочки регулируя поток и проходили в третий раз лыжей-формовкой для придания колее правильной формы.

Сани же одно название: отесанное под колею бревно, на неё поперечины на шкворне, а по бокам полозья, для баланса стянутые верёвками. На бревно можно или плоскую дощатую платформу ставить, или стойки под верёвки для стяжки брёвен.

В процессе сборки «раскрыл» секрет Полишинеля: сани, собранные из бруса и досок на скобах и шипах, даже с учётом того, что «деревяшки» сделаны на стороне, в три раза дешевле покупных. Посему и двухполозные решил собирать, да с конструкцией не мудрил особо. Не раз и не два лесовозные сани ремонтировал в своё время, их и повторил. Тем более Ставр на стройке то и дело крутится, самолично привозит и увозит заказы. Больно охоч мужик до всего нового, не зря приметил. Передал тому «чертежи» и образцы копыл, укосин, буферных брусьев и подушек, да брусьев для рамы.

Жаль, полозья они не делали, а в продаже тех не было. Оттого заранее наказал делать доски под пропарочную камеру в виде длинного ящика и шаблоны для гнутья полозьев. Через недельку, камеру запустили в работу, а сам процесс «гнутья» — ерунда. В качестве «парогенератора» использовали один из железных котлов со скола Ипата. Малость переделали, приварили кузнечной сваркой крышку и трубку, заходящую в пропарочную камеру. Процесс «гнутья», вместе с выдержкой, занимал аккурат три дня. Параллельно, сковали переносной горн и оправки, ибо вручную ковать шкворни да уголки замучаешься.

В итоге саней три типа: тяжёлые одноколейные, средние двухколейные с универсальной рамой: пара продольных брусьев прочно соединенных шестью поперечными, в каждом из которых имеется по шесть-восемь сквозных гнезд для копыл, установленных между рамой и полозьями и малые сани-волокуши для людей, по сути та же рама, но уменьшена. Рамы без всяких корешков-верёвок сбивали на скобы, уголки и шипы. Сани от «Прохора» с железом, вышли на сорок процентов легче местных, полностью деревянных, но при этом груза берут вдвое больше! Их и цеплять друг к другу можно, так как большие и малые имели крюки как спереди, так и сзади и буферные подушки. Хочешь на раму насади доски, будет плоская платформа, а хочешь, ставь в окованные гнёзда стойки — получишь возок.

Высота загнутой части полозьев вдвое выше, чем у местных саней, а нужную жёсткость обеспечивает завёрток.[2] При езде такие сани не раскатываются, так как на нижнюю поверхность полозьев набивают подрезы — узкие стальные полосы. Поставили и высокий щиток, защищающий от летящих из-под копыт комьев снега и сиденье-облучок для ямщика. Можно на стойки и кибитку на ремнях подвесить да боярам и князьям продать задорого, ибо самые лучшие местные сани такому «мерседесу» в подмётки не сгодятся. Но это не сейчас, точно не сейчас.

Одноколейные ледяные дороги кратно облегчили работу по перевозке леса, а в совокупности с полиспастами и карабинами, эффективность кантовки и перевозки брёвен выросла в три раза! После таких новинок артельщики начали величать меня уважительно, по отчеству, Прохор Михайлович. Далеко не все, но прогресс в общении наметился. Курьян, давеча подходил, спрашивал можно ли копр, журавли да чудные крючки и блоки оставить, в счёт оплаты, ессно. Обещал подумать. Почему бы и нет. Не жалко свет истины в массы нести. Всё же не пила, разумею с блоками мистических проблем и не возникнет.

Потихоньку подвозили запасы из города: глину, формы для блоков и деревянные трубы. Двести метров траншеи уже прокопали и туда укладывали трубы. Долблённые, короткие сегменты соединяли через вставки, обматывали пропитанной смолой мешковиной и стягивали мягким обручем из черёмухи. Мне это дед Мирон подсказал. Угу, то самый старик с торга. Они с внуком пришли с обозом на второй день и начали завёртки и короба плести. Они же и замки на обручи для бочек и труб резали. Прежде чем трубу засыпать, утеплили её палой хвоей.

Устаканился распорядок дня.

Утром построение и обязательный медицинский осмотр, самый простой: есть температура-сопли или нет, мозоли, целы ли руки-ноги-пальцы, состояние одежды. Администрированием и учётом человеко-часов занимаются Деян с Вячко. Ребята при мне вроде секретаря и поручного. И слова мне незнакомые подсказывают, и подсчёт ведут.

Ввёл штрафы. Не помыл перед едой руки — штраф, не дошёл в туалет — штраф, оделся не по погоде, опоздал и так далее. Потихоньку составляю нормы выработки, по итогам выдам и премии. Правильная организация и разделение труда решают всё. Здесь как принято? Пищу артель сама себе готовит, сама себя обстирывает, продукты закупает и так далее. По мне неправильно это, я за специализацию и чем больше, тем лучше.

Обрастаю бумагами, берестяными. Только я на ней не царапаю, пишу. Повезло, грунт подходящий быстро подобрал: клей из кожи, яичные желтки, олифа, свинцовые белила.[2] Веду таблицу посещаемости и штрафов, подготовил диаграмму сгорания первоочередных задач и диаграмму Ганта. Приоритеты распределяю с помощью матрицы Эйзенхауэра, а ментальные карты и круговые диаграммы помогают структурировать ветви производств и ресурсы.[2] Многие заглядывают исподтишка в чудные картинки и слушок то пошёл, опять мол Прохор ворожит, кабы порчу не навёл.

Были застудившиеся, не без этого. Привлекли к лечению бабку Лукерью. После работы обязательно баня, её с обеда топили. Травы, мёд и нутряной жир в дело пошли. С витаминами здесь не очень и помимо обязательного настоя шиповника и трав, варили взвар из хвои и подслащали мёдом. Проращивали зерно и добавляли ростки в кашу и в хлеб. Деревенских отправлял за калиной-рябиной, шиповником, их тут видимо-невидимо. Плачу, по половине резана за корзину, для морса самое то.

Добрын с сыновьями — ключевой элемент замысла. Загружен кузнец на полную катушку, изделий из железа нужно ого-го-го сколько! Три наковальни день и ночь в работе, часть заготовок в городе делают и всё равно не справляются. Для меня всё же выкроил время, сковал плотницкий топор по размерам, тот вышел куда лучше местных! Основное тело из мягкой стали, а режущая вставка из персидского уклада, что верно закалили в масле. Двойная фаска не позволяет топору застревать, а вынос лезвия не травмирует руки при точных работах. А ещё у него проушина не круглая, как у местных, а прямоугольная, да ещё тройной клин вбит. Главные же различия в форме — линия кромки прямая, рукоять параллельна кромке, прямые спуски без подводов, в ноль. Угол носика чуть острее девяноста градусов, а сама головка более узкая в зоне всада, это задумано для удобства тёса. Рукоять из ясеня, с лёгким изгибом в конце для лучшего хвата. Затачивал не от балды, по шаблону! Использовал кусочек железа с вырезом аккурат под тридцать пять градусов. Ибо лезвие, заточенное должным образом, не увязает в древесине, а как бы «подламывает» щепу. Отличный вышел топор, ладный, в самый раз для точных и средних плотницких работ. Сказка!

Пришёл с новым инструментом на стройку, и что бы вы думали? Огородники ту же углядели и давай нос воротить. Собрались, да принялась распинать:

— Дурной у тебя топор, Прохор Михайлович!

— Не делают у нас таковых…

— Срамной, но из уклада добротного скован, — добавил Прокл.

— Тако, дорогие огороднки! Видать, крепко у вас матрица в голову вбита.

— Ты ентоть Прохор прекращай слова дурные глаголить!

— Кака така матрица?

— Ну. Кто тут у вас лучшие, поиграть не желаете?

— С тобою? — вскрикнул Прокл.

— Ставлю полтину, — подлил я масла в огонь.

— Ентоть можно, резаны лишними не бывают! — Прокл жадно потёр руки. — Да мужики?

— Давай, Прокл, не подведи! — стали выкрикивать со всех сторон.

— Нама приварок тако же не помешает!

— Покажи ему, кто настоящий мастер!

Артель поддержал своего голову. Огородники профессиональные соревнования частенько практикуют, мастерство да удаль друг другу показывают, друг друга подначивают. Особо, когда артели совместно работают.

— Чегось рубить будем? — спросил Прокл.

— В «обло», в морской вруб, да в глухую четверть, — ответил я.

— Добре!

— Присоединяйся, Курьян! — махнул рукой, приглашая соседского артельщика на соревнования. Прокл заметно сник, ибо Курьян лучший плотник в артелях и все это прекрасно знают. Реально мастер от бога.

— Дабы никто в обиде не остался, — сказал я, — вот что сделаем. Ежели Прокл али Курьян у меня выиграют отдам полтину каждому, а проиграют, не взыщите с каждого по полтине.

Раздался гогот:

— Всякое было, но такового не видали!

— Ох ты и чудак, Прохор! Куда тебе супротив искусников наших!

— Видали, как ты с топором играешь.

— Тако что? Спужались?! — парировал я едкие нападки.

Народ заголосил, возмутился. Прокла с Курьяном вытолкнули на площадку. Быстро и брёвна нашли. Огородники жаждали лёгкого заработка.

Первым рубили в обло и мой топор справился с этой работой за две минуты! Курьян ещё рубил, а я начисто застругивал «рубанковым» хватом за голову. Секунд сорок выиграл. Прокл же заметно отстал.

— Как же так, Курьян? — артельщики улюлюкали, свистели.

— Прокл?

— Ништо, мы ему ешо покажем, робяты! — оправдывался тот.

Второе испытание «вруб в седло» конёк топора. Отмашку дали я и принялся резать древо. Линии реза выходили ровные, и говорить нечего, топор легко взлетал вверх. Без задержки выбирался из вязкой берёзы, легко резал её в любом направлении. Выиграл всухую, Курьян на две минуты с лишним отстал, Прокл и того больше.

— Ну что огороднички, поднимем ставку?

На Прокла страшно смотреть, надулся покраснел, как бы удар не хватил, да и Курьян черней тучи.

— Да Прохор ворожит!

— Быть такового не может!

— Глядь ка, у него то бревно с трухой! — огородники явно не хотели терять денежку.

— Кто четверть быстрей прочих вырубит, того и награда, — предложил я новые условия.

Главарей тут же начали «накачивать», по спине шлёпали, топор получше притащили, на ухо шепчут, бревно и то сменили. Я же стою, ухмыляюсь. Дают отмашку и…

Начали рубить глухую четверть — прямоугольный паз в бревне, оканчивающийся вертикальной стенкой. В этом упражнении особо показал себя острый носик. Он легко залезал в самые глубокие углы, и в результате у меня получилось ровное, прямоугольное углубление во всех трёх проекция с чистым уголком. Тешет топор великолепно, а верхняя часть «головы» в зоне всада почти не мешает. Прокл рубил отчаянно, крупными замахами, с прикрикиваниями. Парень к успеху шёл… Не подфартило, я мало того, что всухую выиграл, но и куда лучше качеством четверть вытесал.

Пока гомон поднялся принялся куражиться, баловать. Нарезал ломаные линии да кривые пазы, а после и медвежонка малого высек. Мастера смотрели, чесали «репу», шептались что Прохор топор «заговорил»! Прокл и вовсе куда-то сбежал, а вот Курьян тот нет, стоял молча, да смотрел, истерик не стал устраивать, городников приструнил, резаны отдал, поклонился в пояс и попросил поучить уму разуму.

И чему мне его учить? Он и сам кого хочет научит. Сперва не хотел брать деньги, но передумал. Ещё обиду затаят, а оно мне надо и так всё на грани. Добавил к выигрышу пятьдесят резан и отправили Вячко с подводой в город. Наказал привезти к вечеру мёда стоялого, пива, дичи и свежий свиной стяг. Работали ребята хорошо, не халтурили, не сачковали. Пусть порадуются. Топор же Курьяну отдал. Нет, не подарил, на время попользоваться. Пусть думает, ко всему он с таким инструментом куда больше наработает. Созреют для покупки, предложу бартер. Человеко-часы на инструмент по выгодному курсу.

Вечером попили крепкий медок, да пиво, посидели душевно. Под хмель много сказок обсказал. Не топором единым. И помимо блоков да журавлей есть чем городников удивить, да труд нелёгкий облегчить. И мне хорошо, и им выгода.

Непростой они народ, свободные! Не легко общий язык найти. Ко всему статус купца это тебе ни старшина, не тиун или князь. Если в налаженный алгоритм работы влезаешь, спорят отчаянно. Стараюсь, невыгодные городникам «инновации» так или иначе компенсировать, убирая тем самым основу конфликта. Ко всему Богдан по моей подсказке периодически им мозги на место вставляет, дабы не зазнавались. Папу его огородники малость побаиваются, он то с самим городским огородным старшиной дружбу водит.

Данила постоянно на площадке. Отцу в кузне, не помощник. Полчаса подвигается и всё — нога болеть начинает. Посмотрел его рану. Привязали парня, в зубы палку, а я аккуратно разрезал. Хотя чего там разрезать то, гниёт всё. Почистил малость, спиртом дезинфицировал и всё. Дело дрянь, тут требуется нормальная операция. Похоже, обломок копья или щепка прямо в кости сидит и довольно глубоко. Может быть, и насквозь ту пробило. Н-да, представить трудно, какая боль при каждом шаге. Убрать осколок не составит труда, вот только боюсь, не выдержит он. Необходимо обезболивающее, но не обычное, а очень хорошее. Боли у парня сильные. Знахарка даёт Даниле настойку сонной дури или белладонны, а пить эту дрянь постоянно чрезвычайно вредно. Варианта всего два — конопля или опий.

Проще всего дать ему покурить семян конопли, но не рискну. Дозировку не знаю, а если бы и знал, как её вычислить? Курение марихуаны в «умеренных» дозах может облегчить боль, но, если не угадаешь, боль может, наоборот, усилиться. С опием было бы лучше, но его на торге нет совсем. Бают, бывает у персидских купцов для личного, так сказать потребления. А единственный, кто сможет с ними договориться — Нарек. Он оказался весьма колоритным и интересным персонажем. Года три назад вёз товар, но где-то в Брянском княжестве был ограблен до нитки и с голым задом вернулся к Новосильскому торгу. Языков знал множество и неплохо у нас пристроился, оказывая за долю малую посреднические услуги местным и приезжим гостям. С ним и договорился о том, что, если у кого опий появится, мигом он мне весточку пришлёт. Опий для обезболивания хорош, но ещё лучше морфин выделить, он то в десять раз посильней опиума-сырца.

Гонец от Нарека прибыл, а Богдан, как назло, куда-то запропастился. Придётся самому поехать. К бабке не ходи купец на торге проездом. Если же завтра приеду, иди свищи ветра в чистом поле. Не зря торопился, в последний момент успел. Торг как таковой не вышел, купец наотрез отказался цену снижать, итого за гривну серебра купил брусочек коричневого цвета. Дорого…

Походил по торгу и ещё кое-что приобрёл, к Ставру заглянул. Времени до вечера вагон, а мне ещё Богдана дождаться, переговорить. С самого утра во рту маковой росинки не было потому и решился в корчму наведаться, в ту, что на торге. Заодно своими ушами послушаю, чем местный люд живёт. Тем более она недалече от складов Ипата.

Покосившаяся клеть, метров, примерно, сто площадью стояла на самом краю, если от складов, минут пять быстрым шагом. Низкая массивная дверь, маленькие окошки, затянутые бычьим пузырём. Почерневшие, местами брёвна. И в то же время не скажу, что совсем помойка. Чистенько внутри, аккуратно. Потолок подпирали массивные, потемневшие от времени брёвна, огромные, сбитые из половинок стволов столы ещё пахли свежей сосной, пол из колотых четвертей, а главное запахи еды вкусные — мясо, рыба, блины. Рождественский пост закончился, хотя по моим наблюдениям, его тут мало кто соблюдал. Время языческой Руси уходит, а православной ещё не пришло. Слом эпох.

Выбрав свободный стол в углу, уселся на лавку, прежде сняв овчину, в корчме топили жарко, а народу словно сельдей бочке, но они отчего то кучковались на более низких и грязных столах. Или я чего-то не понимаю, или опять накосячил со статусом. Не успел толком всех рассмотреть, как подскочил кучерявый парнишка в засаленной рубахе.

— Здравы буде, товарищ.

Я даже закашлялся, но вовремя вспомнил, товарищами тут именуют всех купцов скопом, особо не разбираясь в их статусе.

— Есм уха стерляжья, утрешняя. Косулю вчера с Рыбищ свезли. Бобр варёный с горохом. Репа пареная с бела грибами. Окорок кабаний… печёный. Вино ромейское, сладкое аки мёд. Блинчики гречневые с рябиновой смоквой, — тараторил малец без устали.

— Вина не надобно, и бобра тоже, — перебили я его. — Тащи уху, ковригу и окорок с репой, да сбитень. Есмь сбитень то у вас?

— Как не быть! Рябиновый, брусничный, из княженики на меду.

— Во, давай из княженики.

Половинка резаны, кинутая пареньку, была мгновенно поймана и оперативно спрятана за щёку.

— Да пошевеливайся!

Малец кивнул и мушкой юркнул за перегородку, откуда шли вкусные запахи. В ожидании изучаю посетителей таверны. Бородатые деревенские мужики, зажиточные и не очень ремесленники, коих отличало наличие сапог, спесивые купцы в цветастых рубахах. В корчме представлены все городские слои, за исключением «местных» бомжей. Ловлю обрывки разговоров. Аки промокашка впитываю любую, даже бесполезную, информацию.

— Говорят весной жито вдвое в цене вырастет.

— Да ты что!

— На Москве реке то слыхал что творится.

— Что?

— Новую мытницу поставили.

— Не труси. Обход ведаю знатный по Яузе-реке.

— Бают под Лободином тати лютуют. Двух купцов с малыми детьми сгубили.

— Дык к мытарю надо идти.

— Хех. К какому мытарю. Дурень. Он сам то небось с тех татей и получает.

— Белёвские в Воргол пригнали битых воев князя…

— Тьфу ты, нечисть, — отозвались разом несколько селян.

Но один всё же спросил:

— Ты про кого, Архип?

— Про воеводу Воргольского, про кого же ещё.

Вот тут навострил уши, но продолжение интересного разговора не расслышал. Народу прибавилось, а на стол водрузили тарелку одуряюще пахнувшей ухи. Прозрачная как слеза с какими-то кореньями, да луком. М-м-м, пальчики оближешь!

Заморив червячка, взялся повторено изучать зал и наткнулся на злобного, я бы сказал, лютого мужика в дальнем от меня углу. Одет в лёгкую рогожу, и это зимой то! Штаны в заплатках, на ногах лапти-коренники, из которых пальцы торчат. Волос тёмно-русый, кудрявый. Жесткое волевое лицо, в ухе серьга. Через правую глазницу и щёку — глубокий порез. Типаж интересный, на роль разбойника с большой дороги такого бы без кастинга взяли, с руками оторвали.

Встретившись с хищным взглядом, все невольно отводили глаза. Все, кроме меня. Взором меня не проймешь. Сам в гляделки играть умею. Некогда крепкий, косая сажень в плечах, он исхудал до крайности и ковырял неаппетитное чёрное варево. Встречал уже такое. Березовая каша. Сушеная заболонь берёзы, примешанная с её серёжками. Дрянь совершенно несдобная. А передо мной репа, фаршированная грибами со сметаной, да окорок с нежной корочкой, сочащейся блестящим жиром, обсыпан травами да ягодами можжевельника, с брусничной подливой.

Цельный окорок-то! Всё одно ведь не съем. Ну кто знал-то, что у них богатырские порции подают. Да и без того неудобно, все же советский человек и русский.

— Ей, как там тебя? — подозвал я паренька.

— Малютой кличут.

— А скажи, Малюта, кто тама в дальнем углу аки сыч сидит? — кивнул головой на того, со шрамом.

— Не ведаю то. Бают из беглых. Вторую седмицу на торге ошивается. Он то нам то дров наколет, то воды принесёт. За то и кормим.

Щедро кормите, как посмотрю, от души, подумал, но вслух произнёс иное:

— Вот что, малец. Иди ка к тому беглому и обскажи, Прохор с погоста на Море приглашает его трапезничать, — парень уставился на меня словно на пришельца с другой планеты. — Пошто смотришь. Есм у меня резаны, — достал да позвенел мошной, для верности. — Да братину медовухи, стоялой на стол тащи.