Глава 15. Визит маэстро


— Паныч! Да паныч же!

Митя перевернулся на бок, утыкаясь носом в подушку. Тетушка ответственно готовилась к холодам, велев вставить в окна двойные рамы. Но здешняя погода оказалась коварной — холодать и не думало. Октябрь радовал двойным золотом: золотистыми лучами пока еще теплого солнца, и золотом листвы на деревьях.

Но в комнатах было, увы, душновато. В полусне Митя взбрыкнул ногами, сбивая к коленям перину, волей тетушки сменившую тонкие шерстяные одеяла, вздохнул полной грудью…

— Вы встаете чи нет? — ввинтился в уши требовательный голос.

Митя захлопал глазами, разлепляя закисшие со сна ресницы. И в щелочки призажмуренных глаз явилась Леськина недовольная физиономия. Несколько мгновений Митя моргал, разглядывая веснушки на курносом носу горничной, потом издал совершенно неприличный, попросту девчачий писк и принялся торопливо натягивать на себя перину.

— Пхе! — Леська посмотрела на судорожно кутающегося в перину Митю сверху вниз и уперла руки в бока, выпятив ладно обтянутую платьем горничной грудь. Вот как специально! Хотя почему — как? Она специально!

— Там до вас пришли! — обронила Леська, не сводя с Мити бесстыдных глазищ.

— Кто? — очень хотелось потереть лицо, сгоняя со щек предательскую краску, но чем тогда держать край перины?

— Паныч, — коротко, и в сущности, совершенно бессмысленно, уведомила Леська.

Ее взгляд прошелся по Митиным всклокоченным волосам, по красным щекам, скользнул на плечи и особенно выразительно уставился на вцепившиеся в край перины пальцы. Кажется, она хихикнула. Усмешка в уголках губ точно пряталась!

Митя разозлился. Кто тут, по правилам если, стесняться-то должен? Краснеть, глаза опускать? Митя собрался: это, все же, нелегко было сделать. Пальцы точно окаменели, держась за край перины с такой силой, что чувствовались слежавшиеся комки пуха. Но у светского человека должна быть сильная воля! Отчаянным усилием сохраняя маску невозмутимости, Митя отбросил перину!

И встал, да, встал, прошествовав к гардеробу мимо пялящейся на него Леськи, как… как мимо табуретки! Да-да! Безгласной, бессмысленной деревяшки, которая вот никак не может буравить ему спину пристальным — и вот даже голыми лопатками чувствуется — ехидным взглядом! И взгляд этот сползает вниз по позвоночнику — будто гусеница ползет, щекочась лапками! Ниже ползет, ниже, так что мышцы поджимаются, как от холода.

— А паныч-то гарнесенькиииий! — у него за спиной мечтательно протянула Леська.

Митя замер, невольно передергивая лопатками.

— От николы такого красовитого паныча не видала! Прям як лялечка! Хиба шо носатенький…

Митя потянул из комода сорочку:

— Кто… носатенький?

— Так паныч же! — хмыкнула Леська, встряхивая головой, как гарцующая кобылка, и перекидывая косу на грудь. — Волосы — як листва осенняя, сам личиком нежный, як дивчина, хиба що нос…

— Йоэль? Йоэль Альшванг? Где он?

— Навить имя — як песня. Йоэээль… — Леська пропустила сквозь пальцы пушистый кончик косы, и нагло-дразняще покосилась на Митю из-под ресниц. — В гостиной, где ж ему быть. Ожидают…

Йоэль здесь! Митя рванул к шкафу. Починенную старым Альшвангом сорочку на встречу с его племянником надевать нельзя. Значит, снова вот эту, единственную, уцелевшую от петербургского гардероба — пусть задумается альв, сможет ли сравняться со столичными портными. Кальсоны, брюки… ладно, сойдут вот эти… Роняя с ног домашние туфли, Митя ринулся в ванную. Счастье, что там хоть не было никого, иначе в нетерпении и ажитации дверь бы вынес, а окажись внутри тетушка, оба пали бы на месте от потрясения.

Митя торопливо плеснул в лицо пригоршню воды, и уставился в зеркало на стене: щеки пылают, глаза сверкают. Надо взять себя в руки, иначе этот Йоэль решит, что может ставить свои условия. Подрагивающими руками принялся укладывать влажные волосы. Взмах расческой. Вот так, тщательно, волосок к волоску, чтоб и мысли ни у кого не явилось, что он спешил! На ходу застегивая манжеты сорочки, Митя ринулся обратно в комнату и…

— Ай! Ты все еще тут? — чуть с размаху не врезался в застывшую посреди комнаты Леську. Предки, он про нее вовсе забыл! — Чаю господину Альшвангу предложи!

Губы у Леськи дрогнули, в глазах, кажется, заблестели слезы и глухим от обиды голосом она пробубнила:

— Да уж не первый день в вашем доме-то служим, кой какое обхождение выучили! — ринулась к дверям и пропала.

Митя раздраженно дернул плечом — не до нее! — и принялся торопливо застегивать жилет. Сюртук, конечно, ужасный, но вещи хотя бы гармонируют между собой. Оскорбить вкус альва было бы… неприятно. Уж он-то знает, как Лорды Холмов умеют смотреть словно бы сквозь человека.

Митя шумно выдохнул, поправил воротник и пристально, и даже угрожающе уставился на себя в зеркало. Спокойствие, сдержанность, отстраненность. Даже если поджидающий внизу альв и впрямь происходит от Высших Лордов, он всего-навсего еврейский портной! И он сошьет Мите новый гардероб! И может даже, через него удастся продать драккар трофейного железа. Митя заторопился к лестнице, изо всех сил стараясь не бежать по ступенькам сломя голову.

— Маэстро Йоэль! Рад видеть вас, — медленно, спокойно, размеренно, не бежать, не мчаться, не… Не спотыкаться!

Изогнувшись самым что ни на есть соблазнительным образом, Леська наливала чай в тончайшую, будто из бумаги сделанную чашку хинского фарфора. Этот чайный набор тетушка губернаторше подавать велела! Чай был терпким и пах травами и медом, мед в розетке — золотистым, масло — ярко-желтым, а булочки от Георгии — наверняка еще теплыми. Митя судорожно поджал живот, в страхе, что тот разразиться голодной руладой.

— Благодарю, милая, — голосом томным, как стекающий с ложечки мед, протянул альв, когда Леська, отставив для красоты мизинец, подала ему чай. Тонкие пальцы альва, от изящества которых даже прекрасные внучки Лели-Любви захлебнулись черной завистью, приняли чашку, выдающийся шнобель зашевелился, вбирая запахи, но неприятное это шевеление мгновенно забылось, стоило альву сверкнуть на Леську благодарной улыбкой. Горничная покраснела, побледнела, выпятила грудь и принялась теребить пушистый кончик косы.

Митя неожиданно почувствовал острый укол ревности — еще бы понять к кому! К своей горничной… или к своему портному? Почти своему…

— Здравствуйте, господин Меркулов-младший. Простите великодушно, вы, наверное, еще не завтракали, — альв весь был юность, невинность, лучезарность.

— Быть может — составите мне компанию? — жестом плавным, как приглашение к танцу, он повел над подносом.

Компанию? Завтракать… с портным? Логичное продолжение светского знакомства с сапожником и лавочником. Но если этот портной и впрямь из Лордов Холмов… Йоэль непринужденно откинулся на спинку кресла и наблюдал: как исследователь особенно любопытного жука. Идеально очерченные губы кривились чуть презрительно, неидеальный нос едва заметно морщился, было ясно, что все Митины сомнения для альва — открытая книга.

— А впрочем… Не будем затягивать! — он поднялся, подхватывая саквояж. — Здесь изволите примерку делать или в вашу комнату проследуем?

— Проследуем, — приторможенно, как битый автоматон, согласился Митя. — В комнату…

— Та вы ж, паныч-евреич, навить чаю не попили! — возмутилась Леська и подхватила поднос. — Я виднесу!

Они покинули гостиную и торжественной процессией и проследовали через весь дом: сперва Митя, следом — мягкой, крадущейся походкой лесного хищника — Йоэль с саквояжем, и последней преисполненная важности Леська с подносом. Поднос она водрузила на стол в Митиной комнате и застыла, скромнейше сложив руки на переднике и косясь на альва бедовым взглядом.

— Снимайте… это, — скомандовал альв, наскоро оглядывая комнату. Митя не мог отделаться от мысли, что хоть его комната больше и богаче обставлена, в сравнении с каморкой альва она — воплощение дурновкусия.

— Сюртук?

— Если это можно так назвать, — на сей раз альв поморщился совершенно открыто, что при его носе выглядело даже угрожающе. — Милая, благодарю за чай. А теперь ступайте, не стоит смущать вашего молодого господина.

Физиономия Леськи стала несчастной, она с мольбой на поглядела на альва, полоснула негодующим взглядом Митю и гневно взмахнув косой, вымелась за дверь, бормоча сквозь зубы:

— Ой, и чего я там не видела?

— Как мило, — обронил Йоэль, открывая саквояж.

«Мы… у нас с ней ничего…» — хотел запротестовать Митя, порыв удалось подавить лишь отчаянным усилием воли. Оправдывающийся всегда жалок и уж точно он не должен оправдываться перед своим портным… своим же, да?

— Ну-с, приступим! Извольте снять и жилет тоже, и стать поближе к свету! Руки в стороны, будьте любезны.

Он вытащил из саквояжа мерную ленту, и обошел торчащего посреди комнаты Митю будто столб. Митя невольно попытался оглянуться — присутствие альва за спиной тревожило.

— Не вертите головой, — равнодушно обронили из-за спины. — Что вы, право, как первый раз у портного.

Митя зло закусил губу: да, светский человек, шьющий новый гардероб, не стал бы вертеться, как непоседливый ребенок, но, если альв что-то задумал, если решил от него избавиться, что стоит сзади набросить и затянуть хоть ту же мерную ленту. Митя невольно напряг спину.

— Да расслабьтесь же вы, — хмыкнул Йоэль и пальцы, оказавшиеся неожиданно твердыми и сильными, болезненно впились ему в лопатки, заставляя прогнуться. — Ошибусь вот, будет у вас сюртук перекошенный.

Это была серьезная угроза. Более серьезная, чем угроза смерти. Мерная лента змеей скользнула подмышками, альв на миг прижался к его спине и шепот прошелестел в самое ухо:

— И сколько же вы хотите за ворованное железо?

Фи, как неделикатно! А еще альв!

— Вы — посредник, маэстро Йоэль, ваш процент зависит от того, что получу я. Вот и скажите — на сколько я могу рассчитывать?

И посмотрим, насколько названная альвом сумма совпадет с ценами на железо, которые Митя уже месяц исподволь выяснял!

Перехватывающая грудь веревка резко, до боли натянулась, вышибая воздух и тут же ослабла.

— Тридцать два с половиной!

— Что — тридцать два? Рубля? Процента?

— Дюйма, — выходя из-за спины, сообщил альв, — в груди. — и встал напротив, накручивая мерную ленту на кулак. Медленно так, неторопливо, в натяжечку…

Мгновенным движением захлестнул ее у Мити на шее и затянул. Митя не дрогнул, хотя узлы ленты больно впилась в кожу. Они уставились друг другу глаза в глаза и тут же торопливо отвели взгляды. Зеленые, как молодая листва, глаза Йоэля тянули к себе, манили, как манит зеленью залитый солнцем лужок. А ступишь и бульк! Под ним болото. Впрочем, смотреть Мите в глаза альву тоже не понравилось.

— Я связался с заводчиками. Ждут вас в ресторации отеля «Франция», Карпас — его хозяин. В полдень.

— Вы сошли с ума? — прохрипел Митя.

Мерная лента ослабла и медленно сползла с его шеи. Митя невольно схватился за горло и прохрипел:

— Как вы могли назначить встречу в ресторации! Я же считаюсь малолетним! Нас в ресторации не пускают!

— Ничего я не назначал! — прошипел в ответ Йоэль. — Да если б они меня увидели, и слушать бы не стали! «Цильки нашей сынок, ни к чему, кроме дел портновских, не пригодный, не обращайте на него внимания…» — передразнил он — голос его звучал совершенно как голос старого Якова. — А что связи с губернатором они получили только благодаря моим «делам портновским»…

— Меня не волнуют ваши семейные распри! — процедил Митя. — Как вы с ними…

— Записку в номер господина Гунькина подбросил! Что есть человек, который знает, где железо, что это их единственный шанс, иначе он железо придержит, а потом перепродаст тем же варягам. Всё как вы говорили!

— Я немного не так…

— А ответ велел у швейцара оставить. Тот до сих пор по приказу хозяина караулит, кто за письмом придет! — Йоэль выхватил из саквояжа распечатанный конверт.

— А вы его чем…? — Митя забрал из рук альва конверт.

— «Франция» — дорогой отель, растения в кадках на каждом углу, — не дожидаясь пока он закончит вопрос, хмыкнул Йоэль. — И никто за ними не следит.

— Резонно: в городе же нет альвов, а тем паче — альвийских лордов. — протянул Митя и в ответ на гневный взгляд Йоэля невинно улыбнулся.

Место и время встречи было небрежно нацарапано на засунутой в конверт карточке «Kapпac Моисей Юдович, купец 1-й гильдии».

— Ресторация… Полдень… — Митя вдруг поймал себя на том, что нервно заламывает руки. А он-то был уверен, так только провинциальные актеры делают! — Как мы туда попадем?

— А как вы собирались убедить серьезных людей, заключить с вами… с нами договор? Сколько вам лет?

— Шестнадцать… Почти… Скоро… Именины на Дмитрия Ростовского12.

— Вы даже младше меня! Вчера мне казалось, вы понимаете — они не станут иметь дело с мальчишками!

Быть молодым лучше, чем быть старым, с этим согласны все! Но почему, если ты молод, это мгновенно ставит тебя в положение существа ущербного и недостойного внимания?

— У меня был… есть план!

— Ну так давайте его сюда — ваш план! Или он годится для переговоров с заводчиками, но не годится, чтобы пройти в ресторацию?

— Вы не понимаете, нужен приличный костюм!

— Сударь! Вы заставили меня шить вам полный гардероб! Вопреки всем моим принципам! Но даже у вас не выйдет заставить меня сшить его до полудня!

— Не настолько приличный! — рявкнул Митя и уже спокойнее добавил. — Обычный, можно даже ношенный, но полный: панталоны, сорочка, сюртук, обувь. Для посредника.

— Где вы его такого нашли, что у него даже приличного костюма нет?

— Я полагаю, сейчас у него вовсе никакого нет, — пробормотал Митя.

У Йоэля аж уши под серебряными волосами зашевелились от удивления — кончики забавно выглядывали между прядями и снова прятались. Ни один из альвов в Петербурге себе такого не позволял, и Митя понимал почему. Чтобы не начать хихикать, он вытащил часы и с преувеличенным вниманием уставился на циферблат. Альв явственно подавился очередным вопросом и процедил:

— Подберу что-нибудь у себя в мастерской. Только учтите…

Что именно следует учесть, альв сказать не успел. В дверь небрежно стукнули, он стремительно метнулся к Мите, и почти рухнул на колени, захлестывая на поясе мерную ленту.

Дверь распахнулась.

— Что здесь происходит? — дрожащим голосом сказала тетушка.

Тетушка стояла в проеме двери, одной рукой тиская ворот платья — будто тот ее душил, а второй пытаясь задвинуть за спину выглядывающую из-за ее юбок Ниночку.

Митя огляделся. А что здесь происходит? Ну стоит он перед коленопреклоненным сребровласым альвом, обнимающим его ноги… И что?

— Я заказываю себе новый гардероб, — сообщил Митя.

Йоэль вытянул мерную ленту, грациозно поднялся, столь же грациозно поклонился тетушке и поинтересовался:

— Сукно на сюртук берем альвийское, сударь? Есть еще неплохой кашемир…

— Только альвийское! — отрезал Митя. — И шелк на сорочки — тоже!

Альвийское сукно — вещь хоть и недешевая, но тем не менее распространенная, а вот настоящий паучий шелк — это дааааа…

— Шелк мы потом обсудим, — уклончиво буркнул Йоэль.

— Вы — портной? — сдавленно пробормотала тетушка. — Но… вы ведь альв?

«Неужели кто-то в этом сомневается?» — мысленно съехидничал Митя.

— Я — еврей, — с достоинством сообщил альв и еще раз поклонился. — Йоэль Альшванг, к вашим услугам.

Видимо, еврей-портной укладывался в тетушкином разуме лучше, чем альв-портной — она ожила.

— Так это вы госпоже губернаторше бальное платье шили!

— Я шью на самых высокопоставленных дам губернии, — слова, сопровождаемые истинно альвийской улыбкой, прозвучали так, что не оставалась сомнений — тетушка принадлежит к этим высокопоставленным дамам.

Вторая улыбка была адресована выбравшейся из-за маменькиных юбок Ниночке. Та вспыхнула смущенно. Позади можно было рассмотреть азартную физиономию Леськи, пытающуюся и барыню не толкнуть, и на красавчика-альва хоть еще одним глазком… в открывшемся проеме нарисовалась не только изнывающая от восторга перед гостем Леська, но и вечно напуганная Маняша.

И эта туда же! Альва им подавай! Митя, всегда считавший, что сдал бы тетушку с кузиной в Полые Холмы при первой же оказии (говорят, оттуда не возвращаются!), вдруг почувствовал странное, собственническое раздражение. И что они все в нем нашли? Он же портной! И альв… И еврей… Что в нем есть, кроме гламура и Торы?

Тетушка тем временем беспардонно уселась в единственное кресло и выдохнула:

— Я бы тоже хотела заказать! Брат велел… То есть, мне нужно полностью обновить гардероб, а в Москве я не успела, мы там были проездом, и тут тоже все никак, эти постоянные ужасы.

— Совершенно согласен, сударыня! Набеги — это так утомительно, и отвлекает от по-настоящему важных вещей, — покивал Йоэль.

— Так возьметесь? Мне и Ниночке! — тетушка нежно улыбнулась альву и получила в ответ такую же сияющую улыбку:

— Конечно! — Йоэль вытащил из саквояжа потрепанную тетрадь и принялся неторопливо листать страницы, — нынче у меня два туалета для ее превосходительства, после платье для прогулок и амазонка барышни Струковой, потом платье супруги полицмейстера, потом городничего, председателя земского собрания, директора Дворянского банка, госпожа почтмейстерша, три помещицы — им побыстрее надо, они только на зимний сезон в городе — потом еще супруга управляющего заводами Шодуар, а вот после них могу взять и вас! — радостно провозгласил альв и нацелился карандашом на страницу.

Митя увидел, как улыбка медленно увядает на губах тетушки:

— Когда ж это будет?

— Ну так… месяцев через пять.

Митя содрогнулся. Он, конечно, знал, что Лорды и Леди Полых Холмов бессердечны также, как и прекрасны, но здешний их потомок превзошел всех! Если не в красоте, то в жестокости. Ладно жертвы на алтарях резать, в Холмы уводить… не с его наследием за такое судить и попрекать. Но то, что творил Йоэль! У Мити даже что-то вроде сочувствия к тетушке в душе пробудилось от такого чудовищного издевательства.

— Но… а как же… — тетушка слабым взмахом руки указала на Митю. — Да говорят, вы вообще на господ не шьете, только на дам! — она все еще на что-то надеялась — возможно, на вселенскую справедливость?

— Господин Меркулов-младший был весьма убедителен. Но если он согласится уступить мое время вам… — тоном истинного искусителя протянул альв.

Тетушка обернулась к Мите и воззрилась на него с отчаянной, безмолвной надеждой.

«А ведь если я уступлю, наша домашняя война, пожалуй, прекратится» — подумал Митя, глядя в ее молящие глаза. Пара слов, и он станет для тетушки и Ниночки настоящим героем.

Вот уж кем Митя никогда не хотел быть!

— Простите, дорогая тетушка, что касаюсь деликатной темы, но вам с Ниночкой хоть есть что одеть, мне же скоро и вовсе дерюгой прикрываться придется, — улыбнулся Митя с интересом наблюдая, как надежда в двух парах глаз сменяется иссушающей ненавистью.

— И сколько же это все будет моему племяннику стоить? — выпрямляясь, будто кол проглотила, процедила тетушка.

И прежде, чем Митя сообразил, как намекнуть ей на неуместность вопроса, не слишком позорясь перед альвом, тот равнодушно ответил:

— Сюртуки около ста рублев встанут. Каждый. От материала и приклада зависит. Жилет до сорока обойдется, — он бросил тетрадь с расчетами и мерную ленту в саквояж. Замочек щелкнул с неумолимостью палаческого топора.

— Сколько? — в священном ужасе выдохнула тетушка.

Тоже самое хотел прокричать Митя — но он светский человек, и кричал мысленно.

— И где ты собираешься взять такие деньги? — вовсе позабыв приличия, едко поинтересовалась тетушка, и Митя опомнился.

— Думаю, источник наших семейных финансов маэстро Йоэлю не интересен. С вашего разрешения, мы с господином Альшвангом вынуждены вас покинуть. Торопимся, знаете ли, подобрать должный приклад для сюртуков, подкладку, пуговицы…

«… но сперва добыть на них деньги!» — мысленно закончил он.

Загрузка...