Князь мертвецов

Глава 6. Тайны дома мод

Старый портной сдавленно крякнул, глядя на девчонку не по-доброму.

— Ой! — та в ответ потупилась, и принялась теребить край фартука, кидая то на старика, то на Митю испуганные взгляды.

— Гхым! — старик прочистил горло. — Ваше благородие, а может, коли уж вы тут, будет на то ваша ласка? Путь-то недолгий: два шага всего, до братца моего, Аароши, в кабинет. То-сё, чайку попьете, ну и с гостями переговорите. Гости важные, один так из самой столицы. А вы как-никак обещались.

— Я обещал, что выслушаю. Большего я не обещал! — настороженно напомнил Урусов. — И конечно же, не сейчас, когда у нас дело, — он обернулся к Мите.

— Так мы его уже того, сделали! — возрадовался старик. — С паныча полтора червонца, и ежели еще что порвут-покромсают, милости просим, — под частую скороговорку Исакыч наскоро завернул вещи в бумагу, одним стремительным движением перетянул шпагатом и сунул Мите в руки, — в следующий раз. Дорогу ж найдете? Та шо я такое говорю, шоб самоглавнейшего сыскаря сынок, как дитё малое, дороги не нашел? Прям-таки оскорбительные вещи говорю. Ну шо со старого дурака взять! Благодарствуем и до скоро свиданьица! — и он выставил руку ковшиком в ожидании денег.

— Исакыч, ну ты… — почти взвыл Урусов. — Митя, мы уйдем вместе!

— Не беспокойтесь, Петр Николаевич… — негромко протянул Митя, не отрывая взгляд от старика. Он поискал, куда положить пакет с вещами, потом столь же неторопливо достал бумажник и принялся неспешно вынимать купюры. Его спокойные, плавные движения явно бесили портного, а самому Мите давали возможность подумать.

Вежливость. И этикет. То, о чем не имеет представления старик из низов, но должен быть сведущ сын Кровной Княжны. Этикет — разящий меч, но он же и непробиваемый щит, альфа и омега общества, он позволяет сохранить хоть какие-то тайны, не допускает лишнего любопытства и тем делает жизнь в свете приемлемой. А потому, раз княжич Урусов пообещал неопрятному старику и его родичам некую встречу, этикет велит Мите Меркулову поблагодарить, раскланяться и уйти! Не поинтересовавшись ни характером встречи, ни гостями из столицы.

— Я отлично доберусь домой сам, я ведь и впрямь не барышня, чтоб меня требовалось провожать, и не ребенок.

Глаза старика вспыхнут, торжеством, он даже с ноги на ногу переминался от нетерпения.

— Благодарю вас, любезнейший, — Митя еще порылся в кошельке — уже без всякой нужды, исключительно для удовольствия понаблюдать как изнывает старик. И наконец протянул деньги. — Вы были…

Любезны? Искусны в своем деле?

— Вы меня… впечатлили. Весьма благодарен за помощь. Петр Николаевич, еще увидимся.

— Митя, не сердитесь! — принужденно улыбнулся Урусов, раздраженно косясь на портного.

— Что вы, Петр Николаевич, я вам очень благодарен! Всего доброго! — Митя взмахнул шляпой и вышел за дверь.

Хлопок створки не помешал ему расслышать сердитый голос Урусова:

— Дурак ты, Исакыч!

Митя усмехнулся: княжич — милейший человек, но теперь еще почувствует себя виноватым, а от того станет вдвое милее. Митя быстро прошагал по коридору, взялся за ручку входной двери.

Требования этикета он удовлетворил целиком и полностью, а как насчет зуда собственного любопытства? Старик портной вне всяких сомнений связан со здешним «дном». Так было, так есть, так будет, пока ношенная одежа чего-то стоит, мазурики будут таскать ворованное «своим» портным на перелицовку. Но будь нынешние дела хоть сколько-нибудь незаконными, к Урусову бы старик не сунулся, да и так открыто при Мите говорить не стал. Так что стоит ли беспокоиться? Хотя-я-я… Портной осмелился нагличать, а здешний альв не желает на Митю шить. Да что там, даже побеседовать не соизволил! Такое не может остаться безнаказанным.

Митя звучно потопал, хлопнул дверью, а сам остался внутри. Замер в темноте коридора, прислушиваясь. Из приоткрытой двери мастерской доносился гул голосов:

— … так ждут же! В пятый раз присылают: где вы, да когда будете! На лоскутья изошли паны ясные!

— Нетерпеливые паны уедут, а Митя Меркулов останется. — невинным тоном ответил Урусов.

— Батюшке наябедничает? — презрительно-настороженно буркнул Исакыч.

— Нет, — уверенно, будто знал Митю от рождения, отрезал Урусов.

— Тогда и ничего, — успокоено хмыкнул портной.

— Ну-ну… Оптимист ты, Исакыч…

— Это чем вы меня, ваше благородие, обозвать изволили?

— Слово такое, от латинского языка происходит. Человек, который думает, что Мите Меркулову батюшка понадобится, если он тебя, дурака старого, наказать захочет.

В мастерской повисло мрачное молчание.

Лестно. И… неуместно. Конечно, высокое мнение настоящего Кровного, пусть даже малокровного княжича, а не полнокровного князя, заставляет чувствовать себя человеком значимым. Но нужно ли, чтоб каждый портной в этом городе знал, что он, Митя Меркулов — опасен?

— Что ж, пойдем, кто там так со мной повидаться жаждет, — снова раздался насмешливый голос Урусова, шаги…

Митя торопливо присел за наваленной в углу кучей мягкой ветоши. Куча спружинила, едва не завалившись Мите на голову, но удержалась. Дверь мастерской распахнулась, плеснув светом в темень заставленного старой мебелью коридора, раздались неторопливые шаги, звон ключей — портной запирал мастерскую.

— Аккуратней, ваше благородие, не споткнитесь, темень тут у нас.

— Да я-то не споткнусь, ты сам не убейся.

— Я привычный, каждый день тута… Ай-уй-юй! — раздался гулкий стук, басовитое гудение, и тяжелые прыжки вперемешку со сдавленной руганью — не иначе портной в темноте приложился об стоящее у стены древнее пианино. — Сюда… извольте… — сдавленным от боли голосом проскрипел он и шаги удалились: уверенные и размеренные — Урусова, прихрамывающие и подскакивающие — Исакыча.

Митя выбрался из-за кучи ветоши, брезгливо встряхнулся, и шагнул следом. Пол пронзительно скрипнул, хорошо, что в этот момент впереди хлопнула еще одна дверь и скрип потерялся в этом хлопке. Митя замер. Сапоги, что ли, снять? Ох и хорош он будет, со свертком чиненной одежды подмышкой, с одной стороны, и сапогами — с другой! Ну, точно крестьянин, возвращающийся с заработков в родную деревню. Нет уж! Если его поймают, скажет, что вернулся узнать, когда будет готов второй сюртук, не застал никого в мастерской и пошел искать. Не поверят, конечно, но и усомниться не посмеют. Митя неспешно двинулся по коридору, аккуратно обходя выставленную вдоль стен ветхую мебель.

Вторая дверь распахнулась беззвучно и также беззвучно закрылась за спиной. Митя понял, что снова оказался в модном доме — запахи изменились. Запах разогретых утюгов и мела остались, зато исчезла противно-маслянистая вонь ношенной одежды, сменившись ароматом пачули[5]. Невдалеке пронзительно стрекотала машинка.

Мраморный пол гулко цокал под подошвами, и Митя пошёл на цыпочках.

«Красться по этому дому становится у меня традицией!» — мысленно хмыкнул он. Главное, труп снова не найти, его вполне устроят… убийцы.

Убийц было двое и оба неторопливо поднимались на верхний этаж. Увы, хватать их не имело смысла — один наверняка Урусов, а второй… но Митя и без того не сомневался, что старый пройдоха связан с местным «дном». И всего-то два трупа на нем — да старик форменный скромник! Или слишком умен, чтоб самому кровью пачкаться? Хотя его поведение с Митей особого ума не выдает. Митя скользнул под лестницу, задрал голову, сквозь дубовые перила разглядывая, что происходит наверху.

Почти над головой у него прозвучали шаги, потом быстрый отрывистый стук. Тут же распахнулась дверь — будто кто-то караулил прямо возле нее, и донесся негромкий голос Урусова:

— Господа, маэстро Йоэль, рад вас видеть!

— Как лестно звучит! — ответил ему… вздох ветра… звон прохладного ручья по камням… свист серебряного клинка, ловящего солнечный луч… Ответил голос альва. — Благодарю.

— Так, а поди-ка ты отсюда, Йоська! Рюшки там пришей, или еще чего. Тут дела серьезные, не для маэстров. Да другим скажи, чтоб нас не беспокоили! — после голоса альва скрипучий козлетон старого портного звучал омерзительно, как вопль раскачивающейся на покосившемся заборе вороны.

— Петр Николаевич, наконец-то! Как же мы рады вас видеть! — подхватили из глубины комнаты.

Наверху снова хлопнула дверь, голоса словно отрезало. В наступившей тишине притаившийся под лестницей Митя услышал резкое, частое, злое дыхание. Наверное, так же дышал он сам, когда свитские великих князей поливали его грязью.

Где-то рядом резко распахнулась дверь и послышался пронзительный женский голос, в котором Митя безошибочно узнал голос Цецилии Альшванг, полновластной хозяйки дамской половины «Дома модъ»:

— Йоська, цудрейтер, ты на кого там злобишься? У меня герань вянет!

Наверху рвано выдохнули и по лестнице затопотали быстрые, злые шаги. Мелькнула двигающаяся с перехватывающей сердце грацией гибкая фигура, наряженная в простой приказчицкий сюртук, рассыпавшиеся по плечам длинные волосы цвета старого серебра. И альв стремительно направился вглубь дома.

— Не смей молчать родной матери! — донесся гневный вопль фрау Цецилии. Снова хлопнула дверь и воцарилась тишина.

Митя подождал еще мгновение и взбежал наверх, бесшумно ступая на самый край ступенек.

С любопытством осмотрел пустую приемную на втором этаже, и несколько плотно закрытых дверей. Заглядывать не рискнул — из-за дверей не доносилось ни звука, понять, что внутри, было невозможно. Вот так откроешь и окажется, что там в тишине и полнейшем молчании десяток клерков в синих нарукавниках корпят над счетными книгами! Стараясь двигаться все также бесшумно, он шагнул к единственной двери, из-за которой слышались голоса. И впрямь, традиция! Митя приник ухом к косяку.