Князь мертвецов

Глава 24. Разборки с марой

Посеребренный нож скользнул из рукава в ладонь раньше, чем эти слова прозвучали. Митя крутанул его между пальцами и ударил назад. Тьма сзади шевельнулась, нож пырнул пустоту, а кончики когтей глубже вошли в шею. Митя почувствовал, как течет кровь.

— А-ах! — сладострастно выдохнули у него над ухом и длинный тонкий язык скользнул по коже, слизывая кровь.

Ощущения были чудовищными! Края языка оказались острыми, как двухсторонний клинок, и горячими, как раскаленное железо. Рвущийся из груди крик удалось задавить отчаянным усилием, Митю выгнуло в спине, затылок долбанулся о закрытую дверь — будто сзади никто и не стоял! Но хватка на горле не ослабевала.

— Думаешь, если ты упокоил и убил, теперь можешь делать, что хочешь? — прошипел голос и новое прикосновение языка к шее вызвал новый всплеск боли. — Брать — и не платить?

— Арххх! — Митя захрипел, судорожно дергаясь в сомкнувшейся на горле хватке.

— Чшшшто? — яд в голосе, казалось, был материальным — он разъедал кожу. — Сказать что-то хочешь? Ну, говори…

Хватка на горле разжалась, а чудовищный удар в спину швырнул его через всю комнату. Митя с размаху рухнул на кровать, так что та протяжно заскрипела. Перекатился, путаясь в перине, заскреб руками и ногами, отчаянно пытаясь освободиться от обмотавшегося вокруг одеяла, и свалился, всем телом грянувшись об пол.

Растопырившаяся, точно огромный паук, мара замерла напротив. Ее бледное лицо слабо светилось в темноте, глаза казались темными горячими ямами — так угли горят под слоем золы. Из-под подрагивающих от едва слышного рычания кровавых губ выглядывали желтые клыки — гибкий, не по-людски длинный, алый язык смачно прошелся по одному, по второму и припадая грудью к полу, мара медленно поползла к нему — ее свисающие рыжие патлы скребли по доскам, как скребет волочащийся за крысой голый хвост.

— Я ничего не брал!

Даже раздирающая горло боль вдруг отступила — Митя рывком взвился на ноги, отступил, едва не рухнув снова на кровать, и выставил перед собой нож.

— Да чшшшто ты говоришшшшь! — прошипела мара, подкрадываясь все ближе. Хребет ее нечеловечески изгибался, то прогибаясь до самого пола, то выламываясь чудовищным горбом, сложенные за спиной крылья судорожно топорщились. — А мертвеца кто ссссегодня поднял? Вот так просто взял — и потревожил смертный покой. Не ради спасения, не ради защиты, а для чего?

— Он был мне нужен! — прохрипел Митя, сам понимая, что звучит жалко.

— Какая незамутненная наглость! — кровавые губы рыжей мары растянулись в издевательской ухмылке, обнажая клыки до самых десен. — Нужен, надо же! Зачем?

Мите до спазма в горле хотелось придумать какую-нибудь красивую, значимую причину. Или хотя бы просто рявкнуть: «Не твое дело!» Но в глубине черных провалов, заменяющих маре глаза, явственно и несомненно мерцала насмешка, и он решил не унижаться.

— Ради денег! — зло отрезал он.

— Ах, ради деееенег! — мара вдруг замерла и медленно отклонилась назад, усаживаясь на пятки. Выпростала ногу, полностью утратившую человеческие очертания и ставшую похоже на лапу насекомого, и озадаченно почесала затылок.

— Ну, это же все меняет!

— Правда? — Митя растерялся.

— Нет! — рявкнула она, разевая пышущую темным жаром пасть. Одним слитным движением изогнулась в хребте, оттолкнулась от пола и вдруг враз оказалась рядом. Ее глаза-ямины, черные и непроницаемые, как смертная тьма, распахнулись — в глубине их медленно и страшно разгорались огни. — Лавры господина Бабайко покоя не дают?

Митя даже пятиться перестал, настолько оскорбительно это прозвучало. Есть все же разница: грязный жадный лавочник и он! Даже нежити это должно быть очевидно!

— Ты не понимаешь! — почти прорычал он.

Белая холодная щека почти прижалась к Митиной. Медленно, самыми кончиками клыков мара снова прошлась по его шее, оставляя на ней две тонкие кровавые борозды, тут же замерзшие хрупкими алыми сосульками под дыханием ледяного шепота:

— Так объясни мне…

От ее близости болели кости — как если бы он лежал на каменной плите.

— В современном мире… — глядя поверх рыжей макушки и стараясь не дышать запахом разрытой земли и растоптанных цветов, начал он.

— В современном… — повторила она и захихикала.

«Что смешного? — искренне обиделся Митя. — Не в боярской Руси живем! Заводы, автоматоны, чугунка. Даже здесь, в губернии, аж в трех домах перуновы молнии для освещения используют. Фотографика, вот, тоже: всего какие-то десять минут не шевелиться — и твой портрет готов. Так над чем она смеется?»

— И что же ты хотел мне рассказать о твоем современном мире? — насмешливо прошелестела мара.

— А то! — рявкнул он, отталкивая ее от себя и перекатываясь по постели. — Не при Кие с братьями Щеком и Хоревом живем! Это тогда, кто имеет силу, тот имеет всё. А сейчас кто имеет всё — тот имеет и силу. Это первые Истинные Князья в древние времена получали всё потому, что они — Истинные! А в наше время нельзя просто… просто убить всех и взять, что хочешь! А какое отношение будет к Истинному Князю — без денег? Как ты себе представляешь нищего Истинного — сейчас? В наши дни?

— Хм… — мара отстранилась от него, продолжая придерживать за плечи. Только вот ее когтистые пальцы сомкнулись с такой силой, что Митя понял — еще чуть-чуть и под этой хваткой его кости раскрошатся в пыль, в мелкую костную муку. Дикий крик рвался из груди, но показывать слабость было нельзя, дать нежити почувствовать живую боль — все равно, что выставить блюдце с вареньем рядом с пасекой. — Действительно… Даже на удивление разумно. Современный Истинный Князь должен быть богат… — задумчиво проговорила она.

Митя не стал отвечать на это ее «на удивление» — сейчас было не время показывать обиду.

— По древним законам Истинный князь равен Великому Князю дома Даждьбожьего, а в том, что касается Кровных дел — и самому государю-Даждьбожичу, — продолжала мара. — Истинный Князь своей волей дворянство давать может. Так что да, деньги нужны. Много денег. На придворную жизнь. Содержание своих людей, да просто, чтоб никто не смел пасть разевать или предложить взятку. Взятка Смерти — это довольно забавно, но люди — такие идиоты. Так что да! Ты прав! Истинный Князь должен быть богат, и, если ради этого нужно поднять мертвого — Истинный Князь в своем праве! — торжественно закончила она.

Так искренне это прозвучало, что Митя чуть не вздохнул с облегчением, но в этот момент мара вдруг замерла, похлопала залитыми тьмой глазищами и с размаху стукнула когтистой рукой себя по лбу:

— Я забыла! Ты-то — не Истинный князь! Потому что ты до сих пор живой!

И рванула Митю за плечи к себе. Ее пасть распахнулась, перед самым его носом жутко сверкнули острые, как шилья, клыки. И в тот же миг он с обеих рук вонзил посеребренные ножи маре под ребра, норовя или распороть легкие, или еще лучше — добраться до сердца. Или что у нее вместо…

Посеребренные клинки вошли как в масло — легко и мягко, не встречая сопротивления. Мара взвизгнула и ударила когтистой пятерней в грудь, в клочья раздирая уцелевшую во всех сегодняшних перипетиях сорочку.

Митю отшвырнуло назад и шарахнуло спиной о подоконник. Один нож он удержал, зато второй так и остался в теле мары. Растопырив крылья, мара кинулась к нему — над ее распоротым боком клубился черный дым. Митя дернул к себе портьеру, набрасывая ее на голову мары. Под плотной тканью мара рванулась — вырванный из стены кронштейн шарахнул ее по голове. Митя подхватил толстую полированную деревяшку — и принялся охаживать ею барахтающийся у его ног комок бархата и крыльев. Из-под портьеры донесся глухой вопль, треск, мелькнули когти и в воздух полетели драные клочья ткани. С хрустом разодрав портьеру, мара взвилась из кучи лоскутов и ринулась на Митю.

В лучах заглядывающей в окно луны серебряным блеском сверкнул клинок. Лезвие полоснуло мару по лицу, вспарывая бледную кожу. Длинный, через лоб и до подбородка, разрез вскипел черным дымом, мара взвизгнула и ее когти ударили Митю по глазам.

Он увернулся в самую последнюю секунду, снова ударившись об стену — когти мары располосовали обои. Клинок ударил сбоку, распарывая плечо, мара вильнула в воздухе — ее судорожно молотящие крылья смахнули со стены зеркало. Митя кинулся следом и провалился в удар, нож в замахе вонзился в стену. Он попытался выдернуть нож. Налетевшая сбоку мара врезалась в него, всей тяжестью снося в сторону. Митя плашмя рухнул на пол, перекатился. Падающую на него сверху мару встретил выставленный обломок зеркала. Митя стиснул пальцы на острых краях. Кровь из ладоней брызнула во все стороны. Разогнавшаяся мара всей тяжестью напоролась на осколок. Кусок стекла с омерзительным скрипом вошел ей в грудь.

— Я тебе эту стекляшку знаешь, куда засуну? — прошипела она, взмывая к потолку. Зависла, растопырив крылья, как нетопырь. И медленно, с усилием, потянула осколок из груди. Зазубренная стекляшка остро сверкнула в лунном свете и полетела прямиком в Митю.

Митя успел вскочить. Схватил подушку, отмахнулся. Обломок вспорол подушку — вихрь пуха и перьев взмыл к потолку. Белые перья из подушки налипли на черные крылья мары, та пронзительно зашипела и сложив крылья, упала на Митю.

Она оказалась невероятно, чудовищно тяжелой! Будто сверху на него рухнула могильная плита! Его вколотило в пол, мара приподнялась на локтях и ощерила клыки.

— Ты… обещала! — насилуя перехваченное горло, прохрипел Митя. — Слово… дала… Не будешь… меня… убивать…

— Как в моем современном мире говорили: я — хозяйка своего слова! Захотела — дала, захотела — взяла обратно! — фыркнула мара.

Эти слова настолько противоречили самой сути честного слова, что Митя только и мог судорожно забиться, пытаясь скинуть пришпилившую его к полу нежить.

Мара прижалась к нему ледяным телом и прошипела у самого уха:

— Сказал, что деньги нужны для Истинного Князя, вот и будь им! Я тоже один раз сказала лишнего перед лицом Темной Хозяйки — и стала марой²². Так почему тебе должно nовезти больше? — ее руки, чудовищно сильные, сомкнулись у Мити на горле.

Сперва пришла боль, а потом перед глазами потемнело. Темнота распахнула двери — оттуда дохнуло леденящим холодом и донесся тихий, завораживающий шепот. Шепот этот манил, звал, Митя почувствовал, как проваливается в него, как в болото, погружаясь в караулящую его тьму.

Сгущающийся мрак распорола ветвистая молния! Боль исчезла, в легкие хлынул воздух, Митя распахнул глаза.

Трескучая перунова дуга искристым ореолом полыхала за спиной мары. Ломкие, брызжущие золотом цепи перуновых разрядов обернули ее тело, ореолом вспыхнули по крыльям. Мару выгнуло, как туго натянутый лук, крылья конвульсивно задергались, в залитых тьмой глазах замелькали сполохи, она мелко затряслась, скатилась с Мити и замерла рядом на полу, широко раскинув крылья.

За спиной у нее стоял Ингвар — а на конце обернутой проволокой трости плясал пучок молний.