Из переулка, с трудом запихивая паро-беллум за ремень, прихромал Яков за шкирку волоча мелкого мужичонку неопределенно-потрепанной наружности. Мужичонка испуганно ругался и то и дело пытался упереться подошвами, как кот, которого за шкирку волокут тыкать носом в художества. Разъяренный Яков пнул его под зад, мужичонка замахал руками и ляпнулся рядом со скорчившимся на булыжниках подельником.
— Двое их там было, шлимазлов. Один утек, второй — вот, — проворчал Яков и зажав паро-беллум локтем раненной руки принялся здоровой неловко его перезаряжать.
На краю крыши, с которой недавно стреляли, возникла человеческая фигура. Человек выразительно помахал руками, давая понять, что там уже никого. Человеческий силуэт снова пропал, а через пару минут под фонарь выбежал секретарь Kapпaca.
— Был один человек, ушел, — бросил он отрывисто.
— Это что ж выходит, Гунька гугнявый прав: никакого драккара и нету, на голый понт нас брали? — косясь на так и сидящего на мостовой Гунькина, пробормотал Яков.
— А вот сейчас и узнаем. — буркнул Карпас, кивком указывая своему секретарю на пленников.
Мягким плавным движением молодой мужчина скользнул к ним, на ходу вынимая паро-беллум из кобуры.
— Эй-эй, нехристи, вы шо затеяли? — скребя подошвами по мостовой, пойманный Яковом налетчик попытался отползти. — Нас убивать нельзя! Нас искать будут!
— В Черном море-то? — секретарь выразительно щелкнул курком и приставил ствол паро-беллума к голове пленника. Тот так и замер с раскрытым ртом и испуганно выпученными тазами. — Потому как я тебя в Днепр спущу и плыви — туркам жаловаться, как тебя злые нехристи обижают!
— Жиды клятые! — прижимающий руки к животу тощий сверкнул злым взглядом и по-крысиному оскалил зубы. — Вам это с рук не сойдет! У нас хозяин есть!
— Хозяяяяин… — задумчиво протянул Яков и присел рядом на корточки. Ухватил лежащего за волосы и запрокинул ему голову. — Это хозяин ваш придумал про варяжский драккар с железом наврать? Шибко умные — придумкой своей развели тупых жидов на тыщи? Ничего, хозяина твоего мы разъясним, а ты у меня сейчас поплывешь. Без драккара. Зато с железом. Гей, олухи, кто там ни есть! На складе рельса кусок был — тащите его сюда! — повысил он голос. В темноте засуетились и через мгновение оттуда вывернули двое, волоча изрядный кусок заржавленного рельса. Яков постоял, переводя взгляд с одного налетчика на второго, и наконец кивнул на тощего. — Вяжи его, парни. А ты не дергайся! — перезаряженный паро-беллум указал на попытавшегося приподняться подельника.
Рельс с грохотом швырнули рядом и принялись привязывать к нему тощего налетчика.
— Вы чего… чего! Не надооо! — когда его руки и ноги захлестнули петлей, пропуская между ними рельс, тощий истошно заголосил. — Не губите душу православную!
— А нам-то что, мы ж нехристи, — сноровисто затягивая очередной узел, ответили ему. Рельс вместе с отчаянно извивающимся привязанным человеком подняли.
— Не мы то! Не мы! Не придумывали мы ничего! И на понт не брали! Мы честные налетчики, только хабар взять хотели! Пан приходил, пышный пан, важный, сразу видно — большой человек, может даже хазу держит! Сказал, ночью на складских причалах жиды большой хабар отдавать станут, а своих за каким-то Пеком из города погнали. Вот и выходит, что самое время у них тот хабар взять! Не губ-и-ите, Христом Богом прошу, Предками заклинаю! То все пан!
— А ну погодьте, хлопцы, положите клиента, где взяли!
Рельс качнули и швырнули Якову под ноги. Завывающий налетчик вместе с рельсом перекатился по мостовой и судорожно захныкал:
— Все нутро отбили-и-и-и! Все косточки переломали-и-и, нехристи!
— Слышь, душа христианская, как пана-то звать?
— А я откуда знаю? — прохныкал налетчик. — Он мне не того, не представлялся! Наводки завсегда хорошие дает, и долей не обделяет.
— Про хабар пан откуда узнал? Ангелы напели?
— А вот он и напел, — второй налетчик, кряхтя, отлепился от мостовой, сел и кивнул на Гунькина.
— Молчи, Шнырь!
— Та шо там молчать — хиба мы шо знаем? Умный пан, острожный, не светился никогда. А этот нам кто? Никто! Мы вам все сказали, жидовня, отпустите, не берите греха на душу, она у вас и без того в Пекле гореть будет.
— От него, говоришь? — и Kapпac, и Яков медленно повернулись к Гунькину.
Тот захлопал глазами как разбуженная сова, завертел головой, глядя то на одного, то на другого, когда Яков с Карпасом неспешно повернулись к нему.
— Что вы… Что вы на меня так смотрите, господа? Я же сказал, что просил помощи у господина Лаппо-Данилевского! А тот — у здешнего полицмейстера! А кто такой этот преступный пан я знать не знаю! Наверняка нас подслушали!
— Ты что его — на площади просил? — рявкнул Яков.
— Нет… — убитым голосом откликнулся Гунькин. — В кабинете, в ресторации. И… и я бы попросил мне не тыкать! Я секретарь! Правления! Я… Вы сами виноваты! Зачем вы взяли бумаги с собой? Вот их и украли! Нету саквояжа, нету, а вы даже не заметили! — он принялся тыкать Kapпacy за спину.
— Да и ладно! — небрежно отмахнулся паро-беллумом Kapпac.
— Что значит — ладно? — возмутился Гунькин.
— Вы что же, и впрямь думали, я ценные бумаги — вот так невесть кому, невесть за что преподнесу? — усмехнулся Kapпac. — Эй, вы! — зло скривившись, он повернулся к налетчикам. — Кто из ваших чемодан резанной бумаги спер?
Бомкнуло. И саквояж вдруг вылетел из темноты, будто им выстрелили из пушки. Кувыркнулся в воздухе. И смачно хряснулся оземь. Кожаный бок с треском лопнул, замок щелкнул, из саквояжа вывалилась стопка разноцветных листов, в неверном свете и впрямь на первый взгляд смахивающих на ценные бумаги с вензелями.
От саквояжа шарахнулись, будто это бомба. Саквояж лежал, скособоченный, поблескивал под фонарем кожаным боком, вывалившиеся бумаги пестрели на темных булыжниках. На него смотрели. Молча.
— Глядите! — вдруг задушенным шепотом выдохнул привязанный к рельсу налетчик.
На стене склада медленно, один за другим начали проступать буквы. Будто их вывод ила невидимая рука:
«Так вам железо нужно или нет?» — невозмутимо гласила слабо фосфоресцирующая надпись. Потом она тихо зашипела и потекла мутными струями, не оставляя и следа.